highway to hell

\\ он подбирает джэмина около десяти утра, уставшего и раздраженного, посреди пустынной трассы. замечает издалека - с огромным рюкзаком наперевес, идущего уткнувшись себе под ноги, (наверняка) считая трещинки на асфальте, годами не видевшем ремонта. подъехав поближе, замечает еще и молочные ноги под безразмерными шортами, до смешного контрастирующие с выгоревшими под солнцем руками, и останавливается, чуть проехав вперед, чтобы паренек его точно заметил и подбежал с уже наизусть заученным: - здравствуйте, до пусана не подбросите? - подбросим, - даже если туда ехать полдня, а ему, вообще-то, не доезжая. джэмин щурится от солнца, чешет горящий затылок, пытаясь вглядеться в затонированное окно, и по нему сразу читается это неловкое и молчаливое "сколько?", которое водитель озвучивает вместо него: - сколько? джэмин отвечает на свой же вопрос: - у меня нет больше десяти, - говорит, хоть и знает, что на самом-то деле за десять тысяч его довезли бы только до ближайшего поселка, а до пусана впору запросить и все тридцать. просили ведь уже - кто тридцать, а кто сорок, - на протяжении вот уже второго часа, что он идет. знали, что особого выбора у него нет: за меньше попутку не поймать. а джэмин знает, что и денег-то у него особых нет, поэтому раз за разом упрямо останавливает машины и просит довезти за треть цены. пауза затягивается, джэмин тоже хочет затянуться - с грустью вспоминается последняя сигарета, выкуренная час назад, - но вместо этого уже в который раз перехватывает рюкзак поудобнее и собирается отойти от машины, когда блокировка на двери щелкает и из-за стекла слышится долгожданное: - чего ты ждешь? садись. первое, что джэмин чувствует на пассажирском сидении ниссана - неверие в перемешку с облегчением, спасительная прохлада салона и собственные ноющие ступни. на мягком сидении боль ощущается как-то особенно сильно, и джэмин, подумав немного для приличия, скидывает душные кроссовки спустя всего шесть столбов. они едут почти в тишине, если не считать не замолкающее радио с вечными рекламными вставками, которые сейчас даже не раздражают. водитель смотрит на дорогу, джэмин - на водителя, и они оба старательно делают вид, что джэмин на него не пялится. а он пялится: на рубашку поверх водолазки - в такую-то жару, господи; - на узкие ладони на руле - белые, как его новые кеды, оставшиеся в общаге; на до идеальности неидеальную линию носа и на шею, до зависти длинную даже под воротником этой дурацкой водолазки. этого мальчика не портит даже эта нелепая одежда не по сезону, потому что он - мальчик из клипов хёны и айю, мальчик из айдол-групп, из фильмов для девочек-подростков, и он - самое красивое, что джэмин видел за все свои почти девятнадцать лет. на вид ему от двадцати до тридцати, и ему, должно быть, будет неловко, назови его джэмин мальчиком вслух, но на самом-то деле это не имеет никакого значения. такие люди, независимо от возраста, остаются мальчиками-картинками, будь то четыре года или все сорок - джэмин знает, потому что сам из таких вот. он пялится на кадык, скрытый высоким воротником, пока почти не засыпает под интересно, а какой он под одеждой и очередную инструментальную балладу зе роуз или дэйсикс - какая, в принципе, разница - когда машина вдруг заворачивает на заправку. сон как рукой снимает, и джэмин, кое-как сунув ноги в кроссовки и выскочив из салона вслед за водителем, сразу же прячется в круглосуточном магазинчике, на ходу считая мелочь. десять тысяч он откладывает в отдельный кармашек, а оставшихся трех с копейками тысяч хватает на бутылку воды, пачку синего бонда и мармеладки. когда он выходит обратно на улицу под палящие, уже полуденные лучи, мальчик-водитель стоит, прислонившись к капоту, прямо как в каких-то вестернских боевиках про крутых парней. он курит, прикрыв глаза от слепящего солнца, и джэмин, дойдя до края тени от заправки, замирает на минуту, разглядывая тягучий дым от сигареты во вскинутой руке. думает: надо бы хоть имя узнать. говорит: - мармеладку будешь? ему как-то запоздало кивают, и джэмин пересекает-таки эту границу тени и света, подходит к нагретой машине и высыпает в раскрытую ладонь горсть мишек и динозавриков - сплошь вишневых. ну, как высыпает - выковыривает по одной, потому что ну серьезно, кому могут нравиться вишневые? но раз джэмин вытаскивает уже седьмую, а этот безымянный парень все еще ничего не возразил, то, возможно, он входит в ничтожный процент этих ненормальных. а возможно, он просто слишком молчаливый. спустя минуты две недокуренная сигарета тушится подошвой кед, горсть ярко-красных мармеладок одним движением забрасывается в рот и они садятся в машину с одинаково липкими от подтаевшего мармелада пальцами. пока джэмин скидывает свои скудные покупки на заднее сидение и думает, что делать с руками, мальчик-молчание спокойно облизывает свои пальцы и уже выруливает с заправки. джэмин так и остается сидеть с вскинутыми липкими ладонями, а перед глазами бесконечной гифкой прокручивается момент, когда буквально в нескольких десятках сантиметров от него между пальцами - белыми, как его новые кеды, музыкальными - мелькал влажный язык. думает: пиздец. говорит: - можешь достать сзади бутылку? водитель взглядом - в зеркало, машиной - на обочину, рукой - на заднее сидение. достает литровую бутылку асу - в холодной испарине, все еще ледяную, и кидает взгляд на джэминовы руки, мол, как пить будешь? а сам уже откручивает крышку и бессовестно выхлебывает почти половину, и джэмину бы возмутиться и отобрать, но, верите, он готов купить еще десять таких (было бы еще на какие деньги), лишь бы под этот дурацкий длинный воротник скатилась еще одна капля. джэмин думает: была не была, и в кои-то веки его слова совпадают с мыслями (хотя бы частично): - ты трахаешь только девочек? - и мысленно молится, чтобы его не высадили тут же. мальчик-кукла давится новым глотком, вздрагивает и закашливается, так что джэмину приходится постучать ему кулаком по спине (потому что пальцы все еще грязные), пока тот не восстанавливает дыхание полностью. они сталкиваются взглядами, и джэмин понимает: видимо, не только девочек, раз на него смотрят так. думает: черт, мне же не кажется? - и замирает, боясь сделать что-либо первым: а вдруг ошибется? джэмин чувствует - по вибрации в сгустившемся воздухе - как к нему тянутся, почти как для поцелуя, и сдерживается, чтобы не рассмеяться от того, какое верное описание он подобрал у заправки: все и в самом деле происходит как в вестернских фильмах про крутых парней. если прикрыть глаза и представить, что они сейчас под закатными апельсиновыми лучами на какой-нибудь мертвой дороге в самом сердце техаса и знают друг друга не три часа от силы, а как минимум пол жизни, то, наверное, по ним можно было бы писать сценарий. губы у этого парня на вкус - как дотлевшая сигарета, язык - как ненавистные вишневые мишки, но вместе, почему-то, этот вкус ни на что не похож. джэмин бы сказал, что готов покупать эти мармеладки вечно, если бы ему дали выговорить хоть что-нибудь. они отрываются, когда липкие пальцы джэмина вязнут в чужих прядях, и он уже не знает, на что готов, когда их начинают обсасывать по одному. думает: боже, так вот, для чего существуют эти ненормальные люди, любящие вишневый вкус, а еще: господи, я больше никогда не смогу нормально реагировать, когда мои руки будет лизать бабушкина кошка. кажется, он начинает становиться верующим. мальчик-картинка наспех нашаривает в бардачке презерватив, и джэмин хмыкает. видимо, таксовать таким образом ему не впервой. джэмин дожидается, пока на спинку, опущенную до упора, откидываются, и кое-как перекидывает ноги через чужие колени, усаживаясь и упираясь копчиком в руль. - это твой первый раз? - спрашивают его, и глаза такие - до нелепого серьезные, будто если джэмин ответит, что да, первый, то его тут же отпустят и передумают трахать. и причем неясно, хорошо это или плохо. спустя три с половиной секунды он кивает, решив, что два пальца одноклассника в заднице полноценным опытом назвать сложно, и, к его замешательству, водитель все с той же серьезной миной говорит: - тогда будет ну очень больно, но ты потерпи, - джэмин не успевает пошутить насчет того, что это самое длинное предложение, которое он слышал за весь день, - потом станет полегче, но не гарантирую. действительно, это оказывается больнее пальцев упомянутого одноклассника, но джэмин стоически выдерживает сначала растяжку, а после и первые толчки, потому что ну серьезно, если не сейчас и не с этим красавчиком, то когда вообще? сухие горячие ладони лезут под футболку, и джэмин чувствует, как по нему - животу, ребрам, соскам - беспорядочно гуляют чужие пальцы, которые в итоге толпой мурашек застывают на талии. - господи, она такая тонкая. на секунду его бока сжимают так сильно, что джэмин давится выдохом и в недоумении пялится на чужие руки на своем животе - музыкальные - которые еще чуть-чуть, и обхватили бы его полностью. на долю этой секунды ему кажется, что кончики больших пальцев все же касаются друг друга над самым пупком, но всего на долю, потому что затем перед глазами плывет, и джэмин не видит больше ничего кроме красной темноты под веками. когда ощущения переходят с фазы пиздец, я щас сдохну от боли на просто пиздец, я щас сдохну, джэмин пытается прыгать, но после того, как несколько раз ударяется головой в крышу, наваливается всем телом на чужое и двигает только бедрами. вверх-вниз-вверх-вниз-вверх- -в руль. машина сигналит, джэмин шипит, сжимая ноющие ягодицы, и ловит ключицей сдавленный стон. ее тут же прикусывают, и он сжимается еще сильнее. губы - то в полумесяц, то в кровь, пальцы - то в поясницу, то в волосы. чья-то ладонь упирается в запотевшее стекло, и это наверняка выглядит, как та самая сцена из титаника: трясущаяся машина, рука, медленно сползающая по запотевшему окну, сорванные вдохи и хриплые выдохи. контакт (пусть даже и частично) голой кожи, испарина на лбу, переплетенные пальцы - белые с загорелыми, как грань между светом и тенью у заправки, жидкость между животами (бог знает, как они потом будут ее вытирать). наверное, этот мальчик не такой уж и молчаливый, потому что его сорванный шепот, кажется, длится бесконечно. он тычется губами везде, до куда дотягивается, и джэмин находит это ужасно очаровательным и горячим одновременно. он сам впивается в молочную кожу пальцами, оглаживает от груди до самого низа и наконец оттягивает дурацкий воротник, скрывающий (как ее вообще описать?) шею. джэмин присасывается к кадыку, к челюсти, к венке под челюстью, и тянет-тянет-тянет ткань так, что она почти рвется в его руках, пока мальчик-совершенство не стягивает ее через голову. внутри взрывается горячая волна как раз тогда, когда член еще не успевает затвердеть по-новой. джэмин выпрямляется (потому что им все еще нужно дышать) и откидывается: поясницей - на руль, макушкой - на лобовое стекло, и застывает так на несколько проехавших мимо машин, приводя в порядок дыхание. в салоне душно, влажно и пахнет сексом: не спасает даже кондиционер и наконец открытое окно. дорожная пыль забивается в ноздри, когда мимо проезжает очередной истошно сигналящий грузовик. джэмин бросает взгляд в окно и успевает поймать шальную ухмылку водителя. его, если честно, как-то не ебет, что их видело около десятка таких мужиков; то, что завтра он может наткнуться в интернете на видео, где трахается в машине с незнакомцем - с натяжкой, конечно, но тоже особо не ебет, но блять. его очень даже ебет то, как выглядит этот мальчик под ним после секса. в животе снова начинает потихоньку посасывать при виде дрожащих ресниц - километровых, - и блестящей от пота кожи - белой, как снег перед рождеством. он тихонько ощупывает член внутри себя и думает, насколько рискованно было бы сейчас предложить еще один заход, но чтобы теперь трахнули не его, а он, и не на переднем сидении, а на заднем. пальцы, все еще ненавязчиво поглаживающие тазовые косточки, намекают, что это вполне возможно, но джэмин решает, что хорошего понемногу, и перетекает на соседнее сидение, почти мгновенно отрубаясь. он не знает, уснул ли мальчик-вишневые-мармеладки тоже, но если нет - то он просто монстр - водить после всего этого, вы только подумайте. он спит до самого вечера, пока его не будят у самых дверей родительского дома, и джэмин даже не пытается вспоминать, будили ли его, чтобы узнать адрес. он кое-как разлепляет глаза, вытягивает затекшие конечности и вообще собирает себя по кусочкам, потому что заниматься сексом в автомобиле - то еще удовольствие; натягивает на бедра свои вечно болтающиеся шорты, а на ноги - кроссовки, стараясь не думать о том, что все это время лежал голым. выходить не торопится, чувствуя эту мелодраматичную атмосферу, когда снаружи плачут цикады и занимается закат, а здесь, внутри - они утыкаются друг в друга глазами, потом - губами, все еще горьковато-приторными, судорожно хватаются за плечи и, вроде бы, прощаются. судя по закатному небу - не апельсиновому, а сливово-пурпурному, - ехали они долго. джэмин хочет спросить, успел ли мальчик-романтика поспать, не болит ли у него спина, (не хочет ли он зайти к джэмину), но, как и тогда, боится сделать что-либо первым: а вдруг ошибется? вдруг мальчик, даже имени которого он не знает, - всего лишь случайный попутчик, короткое летнее приключение, мимолетная симпатия? и таких, как джэмин, он меняет с каждым восходом солнца. возможно, все так и есть, потому он ничего и не говорит, и не шепчет, и не намекает. а возможно, он просто слишком молчаливый. еще через два с половиной поцелуя джэмин все-таки вылезает из салона со всем своим барахлом, стараясь не хлопать дверцей слишком сильно. он не оборачивается и не видит, как мальчик-мечта заводит мотор и уносится по неровной дороге - прямо как в тех самых вестернских фильмах - в закат. уже дома джэмин вяло разбирает вещи, пока мама с сестрой шумно накрывают на стол на первом этаже, и находит в кармане так и не использованные десять тысяч, а еще помятую упаковку презервативов с начерканным на ней номером мальчика-ангела. думает: надо же, хотел поймать попутку до пусана, а доехал до рая и обратно. \\\