Великое переселение (из цикла "Игра теней" - 4)

Лютик уже сто раз пожалел, что увязался за Геральтом на охоту за тем колдуном. В небольшой каменной башенке, скрытой в деревьях на берегу реки, только-только перестало грохотать, извергаться снопами разноцветных искр, и воцаряется гробовая тишина. Лютик осторожно высовывается из кустов и смотрит на приоткрытую дверь. Плотва всхрапывает и нервно переступает на месте. — Тихо, тихо, — бормочет Лютик, накидывая поводья на сук. — Я только схожу гляну. Геральт, конечно, запретил, но вроде бы всё закончилось, да? Я быстро гляну и вернусь. Стой тут. Он прокрадывается ко входу и осторожно заглядывает внутрь. В башенке темно и воняет сыростью. Лютик делает неуверенный шаг вперёд и негромко зовёт: — Геральт? Геральт, ты в поря… Его обрывает громкий треск, и сверху, в облаке пыли, обломков камня и дерева, обрушиваются два сплетённых тела. Они валятся на пол, руки Геральта на горле чародея, тот, в отвратительной пародии на любовную позу, сжимает тощими ногами бока ведьмака, хрипит и скалит мелкие острые зубы. — Лютик! — рычит Геральт. — Убирайся отсюда, живо! — Арххххххх, — сипит чародей, извиваясь и пытаясь отодрать от горла руки Геральта. — Пусти, сссуууукааа…. Он внезапно зыркает своими страшными чёрными глазами на Лютика, и тот пятится, спотыкается, в облаке пыли на ощупь ищет дверь, но почему-то слабеет. Геральт ещё что-то кричит, но в ушах у Лютика начинает звенеть — сначала тихо, наподобие комариного писка, потом всё громче и громче. Взгляд чародея жжёт огнём. — Лютик! — пробивается сквозь звон вопль Геральта. Мир вокруг закручивается чёрным вихрем. Лютик не успевает ничего понять, на краткий миг отчего-то видит всё со стороны и немного сверху — себя самого, прижавшегося к стене и беспомощно шарящего в поисках двери, Геральта, вцепившегося в горло чародея, и самого чародея, глаза которого сияют теперь жуткой, выжигающей белизной. Его что-то толкает — сильно, неумолимо; мимо проносится серебристый сгусток света, и Лютик видит, как приближается спина Геральта, его белые, покрытые грязью и пылью волосы, и в следующее мгновение происходит что-то совсем непонятное. Лютик видит свои руки. В чёрных кожаных наручах, усеянных серебряными заклёпками. Эти руки мёртвой хваткой сжимают тощее горло. Под Лютиком — извивающееся тело. И чей-то голос — ужасно знакомый — кричит: «Блядь! Стой! Отпусти его, отпусти, не убивай, нельзя! Лютик!» Но руки в чёрных наручах, игнорируя крик, переламывают чародейскую шею. — Твою мать, Лютик, сука, ты что натворил?! — снова орёт знакомый голос, за плечи цепляются чьи-то руки, и Лютик, ошарашенно повернув голову, встречается взглядом с самим собой. *** Они сидят, прислонившись спинами к стене, и тупо смотрят на труп чародея. — И что нам теперь делать? — спрашивает Лютик, прислушиваясь к звуку своего нового голоса. Медленно осознавая, что произошло. Он смотрит на себя — на свои крепкие бёдра, обтянутые кожаными штанами, запылённые сапоги, куртку в заклёпках, на грубые мозолистые руки с грязью под ногтями, краем глаза видит белую прядь волос на своём плече и издаёт сдавленный писк, который в новом исполнении превращается в рык. — Нахера ты его убил, — устало говорит Геральт. Геральт, который смотрит теперь на Лютика его собственными голубыми глазами. Произносит слова его собственным, Лютиковым голосом. Геральт, Белый волк, ведьмак из Ривии, теперь выглядит, как Лютик. Со встрёпанными тёмными волосами, злющими голубыми глазами и нежными руками. И это полный пиздец. — Ты понимаешь, что только он мог вернуть нас обратно? — рычит Геральт. — А теперь мы хер знает как будем решать эту проблему! — Он вскакивает на ноги, сгребает Лютика за грудки и пытается вздёрнуть на ноги, но сил явно не хватает. Поэтому Геральт просто трясёт Лютика со всей дури. — Геральт… погоди, погоди, пожалуйста… Отпусти… Блять, ну я же не знал, что чародеи так умеют! Тем более, подыхающие чародеи! Он отцепляет от себя собственные слабые руки и встаёт, держась за стену. Тело Геральта большое, крепкое, управляться с ним поначалу сложно. Но приятно хотя бы то, что боли нигде нет, сил полно, а с высоты роста нынешний Геральт кажется совсем маленьким. Лютик смотрит на него — на себя — с нарастающим чувством восторга, смешанным со страхом и недоверием. Геральт злобно таращится на него снизу вверх. Голубыми глазами. — Надо найти ещё какого-нибудь мощного чародея, — говорит Лютик. — Может быть, Трисс? — Где мы будем искать эту Трисс, мать твою?! — рычит Геральт высоким срывающимся голосом. О, надо запомнить, думает Лютик, никогда так не делать больше, потому что это смешно, чёрт подери. Он начинает смеяться. Ему тут же прилетает. Слабенький удар, отражённый доспехом, и Геральт шипит, потирая кулак. — Ржёшь, скотина! — орёт он. — Блять, пошли отсюда, будем думать, что делать! Всю дорогу, пока они трясутся до Междуречья, Лютик Геральта почти не слушает. Захваченный новыми ощущениями, он разглядывает себя украдкой. Ручищи — будь здоров, тело сильное, пока ещё слушается плохо, но с каждой минутой им становится всё легче управлять. Он поднимает руку, касается своих волос, теребит белую прядь. Косится на Геральта, который в щегольской красной курточке выглядит… ну как обычно выглядит Лютик. С горящим на щеках гневным румянцем, сверкающими от злости голубыми глазами… Одним словом, симпатично. — Геральт… — Что, блять?! — Как думаешь, а я сражаться смогу? — Лютик тянется к рукояти меча за спиной, поглаживает навершие. — Знаешь, я чувствую, что смогу. Я и видеть стал лучше, кстати, и запахи чую как собака… Ты, между прочим, пахнешь отлично. Я знал, что эти духи со стороны мне идут. — Я тебя щас убью, — стонет Геральт. — Я знаю, знаю… Но пока мы с этим не разобрались… Блять, ты такой сильный, оказывается. Удивительно эту силу чувствовать, — Лютик сжимает и разжимает кулак. — Хочется кого-нибудь отпиздить. У тебя часто такие желания возникают, Геральт? — Постоянно! — орёт Геральт. — Особенно, когда ты рядом! — Странно, — Лютик косится на него. — Я вот совсем не хочу портить такую красоту. — Лютик, блять! — Молчу. Я теперь должен много молчать, хмыкать и закатывать глаза, да? Как ты это обычно делаешь. Геральт, я теперь ведьмак! Прикинь. Белый Волк из Ривии, о котором ты сложил кучу песен. То есть, конечно, я сложил, но теперь из нас двоих именно ты — знаменитый на весь Континент бард Лютик. — Заткнись! — рычит Геральт. — О. Да. Кстати, в твоём исполнении это звучит… неубедительно. Они въезжают на постоялый двор. К ним выбегает войт в сопровождении корчмаря. — Мастер ведьмак, всё получилось? Колдун больше нас не побеспокоит? — с тревогой спрашивает он, перехватывая повод Плотвы. Лютик ухмыляется, открывает рот, чтобы с достоинством ответить, но Геральт перебивает его: — Милсдарь, можете быть спокойны. Один вопрос: есть тут в округе нормальные, не трахнутые на всю голову чародеи? Войт переводит на Геральта удивлённый взгляд. — Есть, как не быть, милсдарь Лютик, — отвечает он, и Лютик видит, как на нежных скулах Геральта играют маленькие желваки. О, он и так умеет, оказывается… — Есть одна магичка, живёт, правда, далековато, дня два если по тракту, но… а вам зачем? — Затем, — отрезает Геральт, спешивается и бросает поводья конюху. — Гоните плату, милсдарь войт. А вы, милсдарь корчмарь, комнату приготовьте. Лучше две. — Можно и одну, — встревает Лютик. — Как скажете, мастер ведьмак, — войт и корчмарь переглядываются. Войт достаёт из-за пазухи мешочек с монетами, суёт его Лютику. — Вот, держите. Как договаривались. Лютик взвешивает мешочек на ладони. — Маловато, — прищуривается он. — Мы сошлись на полтысяче, — бледнеет войт. — Вы передумали? — Ге… Лютик, мы правда договаривались на пятьсот монет? — Совсем память отшибло, — рычит Геральт и дёргает Лютика за ногу. — Слезай с Плотвы, зараза. Пошли! Под изумлёнными взорами войта и корчмаря Геральт и Лютик заходят в корчму, Лютик тут же ловит на себе восхищённо-боязливые взгляды посетителей. Так на него никогда и никто не смотрел. Удивительное чувство. Обычно на него зыркали либо снисходительно, либо с пьяным задором: мол, давай ещё играй да спой нам вот эту песенку, про дочку торговца рыбой… Девчонки, правда, заигрывали, но на Геральта они же обычно смотрели с удивительной смесью обожания и страха, а она волновала куда больше. Геральт идёт впереди. В этой красной курточке, которая Лютику чертовски к лицу. Лютик мимоходом отмечает, что у него (у меня!) неплохая, даже очень неплохая задница. Только походка изменилась — идёт, как гвозди вколачивает. Надо сказать Геральту, чтобы последил за этим… — Милсдарь Лютик, — Геральта хватает за рукав какая-то подвыпившая девица. — А вы же нам споёте сегодня? — Нет, — Геральт выдёргивает руку и шарашит дальше, к лестнице. — Ге… Лютик, стой! — Лютик догоняет Геральта наверху, в тёмном коридоре. Не рассчитывает силу, и Геральт впечатывается в него всем телом, шипит, толкает локтём и тут же потирает его, потому что щегольская курточка мягкая, а заклёпки на доспехах — ну очень твёрдые. Лютик, кстати, хорошо знает, насколько. — Ну пожалуйста, — он наклоняет голову, почти касаясь губами мягких каштановых волос на затылке Геральта. — Не злись. Я виноват… да. Но всё произошло так неожиданно… Мы разберёмся с этим, я обещаю. Но пока… просто не злись. Завтра поедем найдём ту чародейку, о которой говорил войт, она нам поможет. — А если нет? — Тогда будем искать других магов. В Оксенфурт поедем, если надо. Геральт… — Что, блять? — Давай… ну давай поищем в этой ситуации что-то хорошее? Ты побудешь в моей шкуре, я в твоей, новые ощущения, всё такое… — Даже не мечтай, — отрезает Геральт и отшвыривает руку Лютика от своей задницы. — Геральт… — Заткнись, Лютик! — Геральт поворачивается резко, всем корпусом, голубые глаза мечут молнии, мягкий рот искажён яростью. — Ты просто… заткнись. Ведьмак херов. Лютик наклоняет голову и целует. Сам себя. Свои собственные губы, нежные и чуть обветренные, податливые и невероятно чувственные. Даже сейчас его не оставляет это идиотское самолюбование, и у него мелькает мысль — а что чувствует Геральт, когда его собственный рот, так грубо, властно и привычно, касается его губ сейчас, что он думает, когда… Геральт приходит в себя и отскакивает, как ошпаренный. Натыкается на стену и неуклюже пытается восстановить равновесие. — Никогда так не делай! — шипит он. — Слышишь? Блять, никогда… — Ты бы себя не трахнул? — удивляется Лютик. — Я бы себя — да… — Ты чёртов нарцисс с блядским самомнением! — Геральт, но это же так… интересно, — Лютик теснит Геральта в сторону комнаты, медленно наступая, понимая с восторгом, что деваться тому некуда. Сбежать не получится, силёнок не хватит. — Давай попробуем, а? Чёрт, у меня встал. Хера себе, у тебя дубина… Впрочем, я знаю. Штаны у тебя, Геральт, тесные слишком, вот что я скажу. — Лютик, блять… — О-о, скажи это ещё раз. Они вваливаются в комнату. Лютик пинком захлопывает дверь. Геральт шустро оббегает кровать и сжимает кулаки. Лицо залито гневным румянцем, уши пылают, глаза сверкают — одно удовольствие смотреть. Вот какой, оказывается, я, когда злюсь, думает Лютик. Очень даже ничего… В руках Геральта оказывается кувшин. — Если ты подойдёшь, — рычит он, — я брошу тебе его в башку. — Я уклонюсь. Я же ведьмак. У меня рефлексы… Ой! Лютик приходит в себя на полу в осколках разбитого кувшина. Щупает лоб, смотрит на пальцы. Геральт возвышается над ним, подбоченясь, и глядит мрачно. — Рефлексы? Лютик, у тебя от ведьмака — только тело и некоторые базовые характеристики. Ты не сможешь сражаться, я не смогу играть на лютне. Вставай, хорош валяться. — Может быть, я сыграю тогда? — Лютик садится, ещё раз щупает лоб. — Странно, почти не больно… — Только попробуй взять в руки свою балалайку! — орёт Геральт. — А что? Это было бы интересно… Ведьмак поёт, бард в углу пивом наливается. Вот это поворот, да? Охренеть. Лютик встаёт, морщась, отряхивает доспехи, подходит к зеркалу. В нём отражается Геральт. С этой его каменной красивой рожей, белыми растрёпанными волосами, жёлтыми глазами и мускулистым телом. Правда, про каменную рожу Лютик погорячился. Сейчас это жёсткое, словно вырубленное из гранита лицо играет эмоциями. Удивительно, что мимика Геральта на это способна вообще. На периферии маячит отражение Лютика. Вот у кого лицо каменное. Аж скулы сводит. — Геральт, расслабься, — Лютик поворачивается к нему, умоляюще складывает брови. — Ну давай хотя бы эти два дня не будем цапаться. Поедем по тракту, заказов брать не будем, отвлекаться на чудовищ не будем, я обещаю. — Он начинает расстёгивать ремешки доспеха, путается, дёргает и бормочет: — Блять, навертели херни какой-то, как ты вообще с этим управляешься… Я воняю, мне надо помыться. Помоги снять, а? Геральт показывает ему средний палец, отпихивает плечом и выходит за дверь, хлопнув ею со всей дури. *** Пиво не пьянит даже после пятой кружки. Чтобы насытиться, Лютику теперь нужна добрая половина гуся. Он ест и пьёт с небывалым аппетитом. Геральт сидит напротив и мрачно ковыряет жаркое. — Дерьмо, — говорит он. — Я и половины не съел, а уже ощущение, что лопну нахрен. Вот почему ты такой… мелкий. И слабый. — Я не слабый, — возражает Лютик с набитым ртом. — Я гибкий и быстрый. В этом моя сила. И ещё я талантливый. И у меня красивая задница. И она теперь, — он ржёт, — всецело твоя. В прямом смысле слова. Геральт смотрит на него в бессильной ярости и молчит. — А что ты скажешь про меня? В смысле… про себя? — интересуется Лютик, запивая гуся огромным глотком пива. — Как ты себе? — Я не привык на себя любоваться, — ехидно цедит Геральт. — В отличие от тебя. — Ну и зря, — Лютик поглаживает себя по груди, по бедру. — Я всегда говорил тебе, что ты красивый. Прям невероятно. Эти мускулы… Они даже сейчас меня с ума сводят, когда я себя трогаю. — Прекрати себя лапать! — Не могу. Это выше моих сил. Скажи, а когда ты меня трахаешь, ты вообще осознаёшь, насколько это потрясающе смотрится? — Лютик! — Говори тише, у тебя такой звонкий голос… На нас полкорчмы смотрит. Называй меня Геральтом, ладно? Ну, хотя бы эти дни… — Какая же ты зараза… Геральт. — Мои слова, да. Так приятно слышать их из своих уст. Геральт вскакивает. Отшвыривает стул, сжав кулаки раздувая ноздри, и уходит к лестнице, стряхивая с плеч виснущих на нём девиц, которые в один голос умоляют его сыграть. Лютик торопливо доедает, осушает кружку и подхватывается следом, но его останавливает корчмарь. — Мастер ведьмак, тут ещё дельце одно… — Завтра, всё завтра, — отмахивается Лютик. — Так ведь это… полуночница замаяла. В поле, что за речкой. Может, возьметёсь? — корчмарь смотрит просяще. — Аккурат полнолуние сейчас, она точно выползет, убьёте её и дело с концом. А то бабы боятся бельё полоскать, когда она днём в полудённицу обращается… А я уж заплачу вам, хорошо заплачу, не обижу. — Да, да, — рассеянно говорит Лютик, не слушая. — Вот и славно, — радуется корчмарь. — Возьмите вот, авансик небольшой. А с меня ещё ужин, когда вернётесь. Лютик, не слушая его, машинально забирает мешочек с деньгами и торопится наверх. Ну а наверху, как водится, всё идёт через жопу. — Что у тебя в руках? — мрачно спрашивает Геральт, едва Лютик переступает порог. — Э… — Лютик смотрит на мешочек. — Деньги. За полуночницу. — За какую ещё, блять, полуночницу?! — Корчмарь… — заикается Лютик. — Корчмарь заказал… сказал, сегодня… полнолуние… она выползет… бабы боятся… — Зачем ты согласился?! — страшным голосом шипит Геральт. — Затем, что… Ой, Геральт, ну брось. Она же наверняка не очень страшная. Я справлюсь. Ты мне только скажи, как у тебя аард и игни включаются, и я её уложу в два счёта. А ты будешь мной руководить. Издалека. — Ну уж нет, — на губах Геральта распускается ледяная улыбка. — Я тебе, блять, включу аард. И тут только Лютик понимает, что Геральт держит в руке меч. Одетый в шёлковую рубашку, облегающие штаны, изящный и стройный, он держит оружие так, словно оно — продолжение его руки. Так… гармонично. Красиво. У Лютика бы так не вышло ни за что. Он всю зиму сражался на деревяшках и большего даже не желал. А сейчас будто бы он сам чувствует приятную тяжесть в руке, холодок стали, гладкость рукояти… Меч выписывает медленную восьмёрку. Затем движение ускоряется. Лютик чувствует лёгкий ветерок, когда сталь разрезает воздух. Геральт смотрит на него поверх сверкающего лезвия — на глаза падает тёмная чёлка, взгляд убийственный, губы сжаты. О, да если бы он, Лютик, хотя бы раз во время тренировки состроил подобное выражение лица, Геральт и Ламберт его бы прям там разложили, на булыжниках и истоптанной соломе. Кожаные штаны натягиваются в паху. Как Геральт их носит, пиздец же… А тот совершает несколько мягких, перетекающих одно в другое движений, перебрасывает меч из руки в руку, играет им, выписывая в воздухе дуги и восьмёрки, и Лютик понимает: если тело не подведёт и не устанет раньше времени, Геральт даже в таком обличье способен на многое. — Ты слабый, — тихо говорит Геральт, словно читая его мысли. — У тебя хлипкие руки, заточенные только под лютню, ложку и мой член. Я могу научить твоё тело правильно двигаться, но силы у тебя не прибавятся. Я могу реагировать так быстро, как только смогу, но с ведьмаческим чутьём это не сравнится. Я смогу убить полуночницу, но с большой долей вероятности погибну. Погибнет твоё тело, Лютик. А если ты бросишься ко мне на помощь, не зная, как действовать, то ведьмак Геральт тоже падёт смертью храбрых. Хорошо если не обделавшись от страха напоследок. Так ты хочешь, да? — Н-нет, — Лютик мотает головой. — Я… — Очень хорошо, что ты понял, — Геральт неуловимым движением убирает меч в ножны и бросает их на кровать. — А теперь выметайся. Ищи себе комнату, спи на конюшне, мне плевать. Я не собираюсь экспериментировать. — А зря, — Лютик неожиданно для себя смелеет. — Ты можешь испытать меня в деле. В смысле, моё тело. Попросить меня сделать всё, что хочешь, посмотреть, насколько простираются мои… возможности. — Мне бы поссать, не сверзившись башкой в отхожее место, — рявкает Геральт. — Три пива — и я чувствую себя в говно. — Пьяный Лютик — это же самое то, — улыбается Лютик. — Не вы ли с Ламбертом меня тут давеча подпоили и устроили… — Заткнись. — А то что? — Лютик плавно обходит кровать, но задевает бедром столбик и рычит, потирая ушибленное место. Геральт фыркает. — А то в тебя полетит уже не кувшин. Чтобы швырнуть меч, сил у меня хватит. — Убьёшь меня? — Очень хотелось бы. — Ты зануда. Меня сейчас разорвет, так это не вяжется с твоим… моим… обликом. Мои голубые глаза будто пожелтели, знаешь ли… — А ты превратил моё тело в озабоченную похотливую сучку! — парирует Геральт. — Нет, Геральт, сучка — это тот, кто подставляет задницу и подмахивает, — скалит зубы Лютик, охваченный разгорающимся огнём желания. — И сегодня это точно не я. — Только попробуй! — верещит Геральт, уворачиваясь от руки Лютика. Он вскакивает на кровать, но Лютик с неожиданной для себя ловкостью подсекает его под колени, роняет и наваливается сверху, зажимая рот поцелуем. Грубо вторгается языком, вылизывает изнутри, прихватывает зубами — больно, почти до крови. Мимолётом отмечает, что выглядит его лицо в такой момент просто потрясающе. — Зараза… — выдыхает Геральт, слабо пинаясь, но невольно отвечая на поцелуй. Лютик без прелюдий рвёт на нём рубашку. Свою любимую. А, к чёрту. Геральт гладкий везде. Нежный. На шее, на груди темнеют проходящие засосы и синяки от пальцев. Ламберт постарался не так давно. Лютик с восторгом присасывается к одному из синяков, лижет мягкую кожу. Геральт выгибается, пытаясь сбросить Лютика, но против силы не попрёшь, и когда Лютик сжимает его запястья над головой — такие тонкие, такие хрупкие — одной рукой, Геральт скалит зубы и кусает его за губу. — Нехорошо… — бормочет Лютик, слизывая кровь. — Нехорошо так делать… — Слезь с меня! — Понимаешь теперь… каково это? — Лютик, не обращая внимания на ругательства, неспешно целует горло, подрагивающее под губами, впадинку на шее между ключицами, ведёт языком по груди, собирая горьковатый пот и аромат духов. Смыкает зубы на соске, тянет. Геральт захлёбывается рваным стоном, выкручивает руку из захвата и вцепляется в волосы Лютика, отрывая его голову от себя. Впиваясь бешеным взглядом в его глаза. — Я тебя предупреждаю, — цедит он. — Когда всё вернётся на свои места, я отыграюсь так, что ты долго этого не забудешь. Обещаю. — Верю… — ухмыляется Лютик. — Но пока помолчи. Он переворачивает Геральта на живот, сдёргивает с него штаны, запускает пальцы между мягкими аппетитными ягодицами, поглаживает, изнемогая от желания. В нём действительно просыпается Геральт. Настоящий Геральт, который привык брать своё — и делать это, не задумываясь. Это ощущение пронизывает всё тело, наполняет его силой — звериной, жаркой, властной. Вот так, значит, ведьмак чувствует себя, когда Лютик извивается под ним, притворно хныкая и умоляя не трогать, хотя на самом деле хочет, чтобы его… У Лютика обостряются разом все чувства. Запах собственного тела, вдавленного в матрас, вкус мягкой кожи, ощущение горячей влажности внутри — всё это возбуждает самым порочным, самым непристойным образом. Он поддёргивает Геральта за бёдра, вынуждая уткнуться лицом в подушку, и с восторгом пристраивает свой блядски огромный член к удивительно маленькой и аккуратной дырке. Узкой, несмотря на ежедневные усилия Геральта. Красота. Выражение «сам себя трахни» внезапно обретает вполне физическое воплощение. И Лютик с удовольствием это делает, прислушиваясь к стонам снизу, сдавленной ругани и под конец — к вскрикам наслаждения, слегка приглушённым подушкой. Он наклоняется, продолжая работать бёдрами, лижет и прикусывает спину Геральта, проводит языком по тёмному пятну округлой формы аккурат под линией волос и кусает, перекрывая следы зубов двух ведьмаков, которые с завидной регулярностью метили его всю зиму. Геральт охает, выгибается и заводит руку за спину, чтобы врезать Лютику куда получится, но Лютик перехватывает тонкое запястье и поддёргивает локоть вверх. Геральт снова падает рожей в подушку и брыкается. Приходится засадить поглубже, чтобы не соскочил. — Пиздец какой ты прекрасный, — бормочет Лютик, наслаждаясь тем, что удерживает Геральта без малейших усилий. — Как я тебя понимаю… И знаю, что ты чувствуешь. И что хочешь, когда видишь перед собой… такое. Такого. Жаль, Ламберта здесь нет… Думаю, он бы с радостью вжарил бы тебе, то есть мне, пока я тебя трахаю. У тебя огромный член, тебе не больно, кстати? — Заткнёшься ты когда-нибудь или нет? — вопит Геральт, насаживаясь с завидным энтузиазмом. Он бесится, он зол, как сто чертей, и это прекрасно. Просто, блять, великолепно. Лютик делает ещё несколько резких возвратно-поступательных движений и кончает до звёзд перед глазами, заливая Геральта огромным количеством спермы. Её хватило бы, чтобы утопиться. Уж Лютику это хорошо известно. Геральт издаёт судорожный сдавленный вопль и содрогается всем телом, догоняя Лютика на излёте оргазма. Заливает простыню, вбиваясь себе в кулак, и бессильно распластывается под Лютиком, тяжело дыша. Лютик накрывает его собой, губами утыкается в мокрый загривок. — Слезь с меня, — бормочет Геральт. — Я вешу раза в два больше тебя, имей совесть, зараза. — Что-то я не припомню, чтобы жаловался на это, — ухмыляется Лютик, сползая на бок и бесцеремонно поворачивая Геральта к себе лицом. На его щеках пылает румянец, губы искусаны, глаза блестят, словно в них белладонны накапали. Лютик любуется Геральтом, словно отражением в зеркале. — Ну? — интересуется он, наматывая на палец прядь своих волос. — И как тебе… я? — Если ты каждый раз испытываешь такое, — помолчав, отвечает Геральт, — то я удивляюсь, почему ты ещё не спятил. — С хера ли? — Я слышал, что при оргазме отмирают клетки мозга. И не восстанавливаются. Впрочем, возможно, что отмирать уже нечему. Лютик возмущённо лупит Геральта под дых, по привычке со всей дури, и тот захлёбывается воздухом, пуча глаза. — Охуел? — выдавливает он. — Прости, прости… — Лютик покаянно целует, гладит плечо, грудь. — Забылся. — Он с нежностью разглядывает Геральта. — Ну скажи, скажи, тебе понравилось? — Мне мокро и холодно. — Это сейчас. А пять минут назад? — Было… неплохо, — поразмыслив, отвечает Геральт. — Но очень странно. Я не знал, что настолько… большой. Нет, знал, конечно, но как это чувствуется внутри, не подозревал даже. Он поднимается с постели, такой хрупкий и аккуратный, что это вызывает у Лютика новый приступ восторга. Медленно одевается, морщась, когда мягкий шёлк рубашки касается кожи. Ему непривычно и наверняка хочется поскорее влезть в свою грубую сбрую, но пока их не поменяли местами, придётся смириться. Лютик же смирился с этими бесконечными заклёпками, тяжёлыми щитками и ремешками, в которых можно пальцы сломать. — Мы пойдём убивать полуночницу? — интересуется он, спуская ноги с кровати. — Я уже говорил — нет. Отдашь деньги корчмарю. Скажешь, что не в форме. Наплетёшь что-нибудь, ты же у нас мастер слова. — Он не поверит. — Насрать. Нас никто тут не держит. Поехали к этой чародейке. — Геральт, — Лютик тянется за штанами. — Ты просто так бросишь этих людей на растерзание твари? А как же твой кодекс чести? — Нет, Лютик, — усмехается Геральт. — Это ты их бросишь, а не я. Заодно усвоишь, что ведьмаки не только охренительно трахаются, но и имеют кое-какие обязанности перед населением, с которыми ты не справился. Может, это поумерит твои восторги. Лютик мрачно натягивает штаны, краем глаза ловя взгляд Геральта. Кое-как надевает куртку, крепит наплечники, которые всё время норовят сползти, и Геральт не выдерживает. Подходит и говорит: — Дай сюда. Затягивает ремешки, защёлкивает пряжки так быстро, что у Лютика в глазах рябит. — Вот. Ничего сложного. — Ага, — фыркает Лютик. — Может, на лютне сбацаешь? Тоже ничего сложного. — Иди в задницу, бард. — Я там уже был, спасибо. Они выходят из комнаты, переругиваясь, спускаются в зал, и Лютик идёт позориться перед хозяином, хотя с радостью прихватил бы деньги и слинял куда подальше. Но ведьмаки, сука, честные. И принципиальные. Лютик не может рушить это железное правило. Геральт ждёт его на улице, держа лютню перед собой, как дохлую кошку. — Ну? — интересуется он. — Как всё прошло? — Он удивился, но деньги забрал. И даже не проклял напоследок. — Что ты ему сказал? — Что вернусь через несколько дней, — улыбается Лютик. — И разделаю эту полуночницу на составные части. А пока подлечу одну интересную болячку, которую подцепил в борделе, а то отвлекает от дела. Чешется очень. — Идиот! — рявкает Геральт. — Ведьмаки не цепляют людские болезни! — Корчмарь об этом не знает. Поэтому посочувствовал и даже предложил мазь какую-то. — Жопу себе намажь, — рычит Геральт, с трудом взбираясь на лошадь и морщась, когда задница опускается на седло. Лютик расплывается в улыбке и, наслаждаясь внезапно обретёнными силой и ловкостью, взлетает на Плотву.