К вершине

Я смотрю вниз. Всё идеально. Всё вокруг идеально. Всё в моей жизни вело к этому моменту. Я готовился к этому с тех пор, как научился ходить, и я заслужил это. Всё это. Я слышу, как громко оглашают моё имя. Я должен волноваться, но мои руки холодны и не трясутся, я чувствую себя отлично, даже, может, лучше, чем когда-либо. Выхожу на лёд, слышу, как остро заточенное лезвие коньков рассекает гладкую холодную поверхность. Мне нужен круг, чтобы собраться. Мне нужны лишние секунды, хотя бы две или три, чтобы собраться с мыслями окончательно, чтобы понять: всё, что происходит — не сон. Я действительно здесь. А раз я здесь, значит, я один из лучших. Я, а не кто-то другой. Но я хочу быть первым. Я хочу стать единственным лучшим среди них всех. Вскидываю голову, прогибаясь в спине, как советовала Мэй, и устремляю взгляд на трибуны, неосознанно начиная искать его в толпе незнакомых лиц. Я не вижу его, но это неудивительно. На меня смотрят сорок тысяч глаз, и это только здесь, во дворце. Я не расстроен, ничуть. Я знаю, что он сейчас здесь. Я знаю, что он пришёл посмотреть на меня. Шумно вздохнув, Николас отодвинул одеяло. За окном ещё темно, а до трели будильника осталось где-то минуты две — так Нику кажется. Где-то секунд пятнадцать он вглядывается в потолок, а потом тянется за телефоном. Для того чтобы понять, что он остался где-то в другом конце комнаты, требуется дополнительное время, и когда до юноши, внезапно проснувшегося в такую рань, доходит, он (не без тяжелого вздоха) находит в себе силы подняться с кровати. Вся жизнь Николаса Хейза подчинялась определённому порядку. Обязательно. Подъём непременно в 04:45, а дальше всё расписано едва не поминутно: водные процедуры, завтрак (без завтрака его банально не выпускали из дома), пробежка до зала, тренировка, далее — растяжка перед ещё одной тренировкой, но уже на льду… Обычному человеку, как минимум, не связанному с профессиональным спортом, такой насыщенный физическими нагрузками распорядок дня может показаться ужасно тяжёлым. Так и было, на самом деле, просто Николас к этому всему привык. Чем больше тренируешься, тем больше вероятность того, что ты возьмёшь призовое место на соревновании, так что расслабляться нельзя. Впрочем, он и не собирался. Большое количество тренировок не казалось ему чем-то сверхъестественным или очень тяжелым. Сегодняшний день начался плохо. С утра Ник едва не уронил тост с авокадо на пол (хорошая реакция помогла ему уронить тост на стол, причём авокадо вниз), потом шнурки развязались в самый неподходящий момент, когда он бегал; а перед утренней тренировкой на льду ещё и обнаружилось, что тренер взял в группу какого-то новичка. Почему Ник не знал об этом, так и осталось загадкой. Тренироваться вместе с другими Хейзу не нравилось. На данный момент в их группе было не так много людей, человек десять, наверное (но это всё равно много — даже с их огромной площадкой). Ник знал многих по именам, но не всех, только тех, кто чаще остальных выбивался в первые строчки турнирных таблиц или чьи фамилии чаще других звучали в СМИ. Налаживать общение с ними он не собирался, потому что на соревнованиях они все соперничают между собой, и такие взаимоотношения, как он считал, не имеют абсолютно никакого резона. В чем смысл дружбы, если ты знаешь, что однажды тебе придется «поставить подножку» своему другу ради собственной выгоды, что его, вероятно, расстроит? Вот и Ник считал, что никакого. Чувства — опаснейшая вещь! Порой они заставляют совершать нерациональные или невыгодные для себя действия — поддаваться на соревнованиях в том числе — лишь бы сохранить такую «уникальную» связь. А Николас, признаться честно, был готов пойти на многое ради победы. Поэтому в группе он был самым нелюдимым. Тренер Мэйсон всю сегодняшнюю тренировку уделял этому новичку, звали которого настолько по-дурацки, что Ник и запоминать не стал — Коди, Коби, неважно. Важно то, что в группу новичков не брали, а этот мальчишка вёл себя так, словно впервые встал на коньки, и забирал себе всё то время, что тренер, по идее, должен был уделять уже проявившим себя людям. Разумеется, это была не ревность. Николас перерос тот период, когда хотелось тренироваться в одиночестве. Хотя, нет, неверное выражение — он бы и сейчас с удовольствием тренировался в одиночку, просто теперь он куда спокойнее относился к тому, что помимо него есть и другие. Те, кому действительно нужна помощь. У Мэйсона Николас был первым. Это знали все. Николас тренировался больше всех, выигрывал больше всех и светился в заголовках спортивных СМИ чаще остальных. Это был не акт самолюбия, а факт, и Хейз относился к этому без особого энтузиазма. Он хотел стать лучшим в своём деле и уверенно шёл к своей цели. От остальных требовалось только не мешать ему. В общем, как минимум час или полтора тренер почти не обращал ни на кого внимания, кроме этого как-его-там. Большую часть времени они разговаривали, а иногда новичок даже позволял себе отлипнуть от бортика катка и продемонстрировать прыжки. Ничего феноменального, даже как-то слабо — такой вывод сделал для себя Ник, понаблюдав за ним немного. К счастью, Мэйсон был хоть и главным, но не единственным тренером, так что действия Николаса комментировались Рихтенгденом. Он намекнул, что последние два четверных Хейз не докрутил. Не сказать, что это стало последней каплей, но Ник взбесился не на шутку. Внутренне только, конечно. Внешне он только кивнул и отошёл, чтобы снова зайти на лутц.

***

До конца тренировки оставалось где-то пятнадцать минут. Мало что интересного можно сделать за это время, разве что потренировать дорожки шагов, поэтому Николас, немного расслабившись, вернулся к бортику катка, дабы восстановить дыхание. Кое-как натянув чехлы на лезвия, он вышел за пределы катка, дабы никому не мешать и дать себе пять с лишним минут отдыха — попить воды и вытереться. При этом наблюдать за происходящим на льду он не переставал; все они — соперники, не так ли? Врагов нужно держать максимально близко, потому что только так можно узнать об их слабых сторонах или почерпнуть какую-то полезную информацию для себя. Николас набрал в рот воды, накинув предварительно полотенце на шею, и слегка откинулся назад, опираясь на руки. Его так называемые товарищи выжимали из себя всё, используя каждую оставшуюся минуту. Безымянный новичок присоединился к ним и больше не вёл диалог с Мэйсоном, что, несомненно, радовало. Что в нём было такого особенного? Он не такой пластичный, как другие, особо не прыгает (тройной аксель вышел у него довольно неуклюжим), да и шаги у него весьма посредственные. После тренировки Николас планировал обсудить его с тренером. Да, возможно, это не слишком правильно с точки зрения этики, но в их команде такое допускалось. У Мэйсона не было секретов ни от кого в команде. Хейз даже не знал, плюс это или минус. С одной стороны он мог легко выведать козыри остальных, но с другой — то же самое могли сделать и они. — Чёрт возьми! — раздалось откуда-то слева. Ник привстал со скамьи, и глаза его невольно расширились от удивления. Посредственный новичок только что исполнил чистейший четверной флип, не упал и даже не пошатнулся! — Я ничуть не сомневался в тебе, парень, — удовлетворённо усмехнулся тренер, заставляя Ника взглянуть уже на него. Это было причиной? Один прыжок? — Возьми. Николас сунул бутылку первому попавшемуся человеку, стаскивая с лезвий чехлы и мигом направляясь на лёд. Сзади послышалось чьё-то насмешливое: «у тебя, Хейз, появился конкурент!». Но у Николаса не могло быть конкурентов. Только не на этой площадке, не в этой команде. Здесь он, чёрт возьми, на голову выше всех остальных, это факт. Одного прыжка недостаточно, чтобы назвать кого-то талантливым, пусть в нём и было четыре оборота. Хейз может лучше. Хейз всегда лучше. Как и ожидалось, Ник решил вымотать себя максимально, но теперь не случайными прыжками. На сей раз это был отрывок из его новой короткой программы для грядущего Гран-при. Без музыки было несколько тяжеловато, но нескольких месяцев усердной работы хватило, чтобы он смог безупречно воспроизвести все элементы в нужном порядке и с практически идеальной точностью. Подать пример, показать, как нужно — нелепый новичок ему и в подмётки не годится. Николас отводит себе ещё один круг и довольно резко тормозит у самого выхода, где и застыл этот… новенький. Бедолага даже не догадывается, что сейчас произошло и что будет дальше. Но ничего страшного. Николас не против объяснить ему, как здесь всё устроено. О нет, он предельно спокоен, однако в голосе его звенят стальные нотки. — Не стой у меня на пути.

***

— Как прошла тренировка? Дежурный вопрос, в который Бьянка Хейз уже давно не вкладывает никакого интереса. Она знает, как прошла тренировка, а если вдруг нет, всегда может поинтересоваться у тренера. У любого из них. — Нормально, — пожал плечами Ник. Сегодня его матушка изъявила желание отвезти его на йогу, которую он всем сердцем ненавидел, но занимался, потому что надо. Во внезапное проявление материнской любви Ник не верил, поэтому, вероятнее всего, Бьянка заехала за ним сегодня, потому что ей куда-то надо и им по пути. — Мэйсон взял какого-то новичка. — Хорош? Бьянка знала, что её сын лучше, и в ответе не особо-то нуждалась. Хотя полезно всё-таки знать уровень соперника, в особенности, если это кто-то новый на арене взрослого спорта. Не то чтобы она не гордилась Ником. Она гордилась, как может гордиться любой родитель, когда его ребёнок в свои неполные двадцать известен на весь мир, один из самых популярных фигуристов в США и даже в мире и завоёвывает награды и титулы один за другим, не собираясь останавливаться. Поэтому те, кто говорил, что она совершенно не обращала внимание на успехи сына, ошибались. Просто Бьянка знала, что он может ещё лучше. — Крутит четверной флип. Я видел пока только один, и он был идеален, — Ник откинулся на спинку кресла, проверяя соцсети в смартфоне. — Не думаю, что он представляет какую-то угрозу для меня, — также добавил он, — для остальных — может быть, но не для меня. Мы ведь добавили четверные в короткую программу. — Бланкар упоминал, что программа может выйти… перегруженной. — В этом и смысл короткой программы, мам. Бланкар — хореограф команды, занимавшийся тренировками всё тех же прыжков, но уже на полу — в принципе не тот человек, к мнению которого стоило прислушиваться. Николас точно был уверен, что справится с новичком. Искать о нем информацию он не собирался: есть люди, которые позже сами займутся этим, но присмотреться к нему на тренировках стоило точно. И обсудить с Мэйсоном, конечно, какие у него шансы на грядущих соревнованиях. Хейз планировал сделать это сразу после сегодняшней утренней тренировки, но тренер заперся в своём кабинете и велел не беспокоить. — Твоя остановка, — бросила Бьянка, оторвавшись от прочтения какого-то журнала. Николас не вглядывался и не интересовался. Их отношения в принципе отличались от классических, но, наверное, на это повлияло фигурное катание. Ник не помнит, когда в последний раз Бьянка с ним нежничала или говорила о чем-то, что не было связано с тренировками и его профессиональной деятельностью в целом. Вполне возможно, что никогда. Однако его это устраивало. Он привык справляться самостоятельно, ведь какая бы у тебя ни была команда поддержки, как бы хорошо ты не общался с родителями или друзьями, перед тысячами фанатов и зрителей на ледовой арене — ты один. Ты откатываешь свою программу в одиночестве, только от тебя зависит, насколько хорошо она у тебя выйдет. Если ты упадёшь после прыжка, никто не подбежит к тебе, чтобы поднять. На льду ты один. На протяжении всей своей карьеры ты один, и кто бы что ни говорил, этого не изменить. — Спасибо, — кивает Ник. Вообще-то, после тренировки он собирался вызвать такси, потому что Рон — его водитель — сломал руку вчера вечером. Это было бы предпочтительнее кратковременной поездки наедине с матерью, даже несмотря на то, что они не разговаривали. Просто сама атмосфера в салоне была какой-то неуютной для него. Единственный плюс — он никуда не опаздывает, так бы вообще пробежался. Николас ненавидит опаздывать, опаздывающих, опоздания в любом виде, на минуту или полчаса — без разницы. Улыбнувшись уголком губ, он дёргает за ручку двери, однако едва он выходит из машины, ладонь матери внезапно сжимает его предплечье, заставляя повернуть голову и вопросительно вскинуть бровь.  — Что такое? — Ты победитель, Николас. Ты, а не кто-то другой, — напоминает мать, словно даже немного смягчившись. Хватка на руке, впрочем, говорила об обратном. Николас прищурился, словно надеясь найти в её глазах какую-то эмоцию, быть может, намёк на фальшь, но вскоре бросает эти попытки. — Я знаю, — шумно выдыхает он, — я знаю. Я, а не кто-то другой, — повторяет Ник, и после этого Бьянка его отпускает. До его занятий ещё десять минут, что для него, предпочитавшего появляться либо минута в минуту, либо заранее, было катастрофически мало, так что он, негромко хлопнув дверью чёрной Ауди, спешно скрывается за дверями элитного центра, направляясь на ненавистную йогу.