Всегда

Погода наладилась, а скоро предстоял финальный матч по квиддичу. Слизерин и Гриффиндор снова встретятся на поле. Малфой так надеялся, что сумеет обыграть этого жалкого Поттера, он ведь словно заколдованный, его поражения можно пересчитать по пальцам одной руки, да и то много будет! От этого Драко всего даже перекашивало. Почему он так не может? С детства на метле, столько тренировок... И тут этот Поттер, выросший у магглов... Малфой взял метлу и решил полетать. Это всегда его успокаивало... Ветер в лицо, развевающаяся за спиной мантия, чувство свободы и легкости... Он уже шагал к большой луговине возле Запретного леса, где обычно устраивал индивидуальные тренировки, когда увидел знакомую каштановую копну. Гермиона сидела на скамейке, уткнувшись лицом в ладони. Она была одна и явно плакала. Драко тут же забыл о своих планах и кинулся к ней. Он не выносил ее слез, они, словно острые ножи, резали по сердцу, но в то же время не мог бросить в таком состоянии. Он подбежал к ней. Маленькая, хрупкая фигурка. Плечи вздрагивали от рыданий, волосы растрепались еще больше, чем обычно, и скрыли все лицо. Тихие всхипы доносились из-под прижатых к глазам ладоней. Все это демонстрировало такое безграничное горе, что у Драко сердце сжалось от жалости. Он вспомнил, как она утешала его после случая у Визжащей хижины. Малфой чувствовал, что тоже должен помочь ей, но не знал, как подступиться, как успокоить ее безутешное непонятное горе. Он сел на лавочку рядом с ней. Но она не обратила на него внимания, слишком поглощена была своими рыданиями. Тогда Драко решился, он пододвинулся ближе и крепко обнял худенькие, дрожащие плечики Гермионы. Она напряглась, почувствовав его руки, но плакать не перестала, видимо, узнала Драко одним ей ведомым способом. — Ну, что такое? Все хорошо! Все будет хорошо! — залепетал Драко. Он просто не знал, что следует говорить. Аристократки, даже маленькие, на людях никогда не плакали, их с детства учили скрывать свои истинные чувства под маской ледяного безразличия. Даже бойкая самосуйка Пэнси и то впитала эту сдержанность с молоком матери! А Грейнджер была совсем иной, куда более эмоциональной, и потому намного менее понятной. Драко просто не знал, что с ней делать, потому что все, что он мог бы сказать Дафне или той же Пэнси, совершенно не подходило для Гермионы. А она всхлипнула и уткнулась ему в грудь мокрым от слез лицом, словно искала у него защиты, которую он хотел дать, но не знал каким образом. Если б только она сказала, как ей помочь, он бы свернул горы! Но она просто тихо плакала у него на груди. В ладошке у Гермионы Драко заметил зажатый клочок пергамента. Он протянул руку и осторожно взял его. Грейнджер не сопротивлялась. «Дорогая Гермиона! Мы проиграли дело. Мне разрешили взять его в Хогвартс. День казни будет назначен. Клювику Лондон очень понравился. Никогда не забуду, как ты нам помогала.

Хагрид»

Теперь Малфой понял, что вызвало такие потоки слез, он только крепче прижал девушку к себе, словно хотел спрятать ее от всех бед. — Мы подадим апелляцию, — прошептал Драко в ухо Гермионе. — Мы справимся! Должен быть способ! — Ты же понимаешь, что апелляция не поможет, — всхлипнула она в его рубашку. — Хагрид никогда не переспорит твоего отца! Драко вздрогнул и напрягся. Думал ли он тогда, на первом уроке по Уходу за Магическими Существами, что все так обернется? Нет, не думал. Малфой признавал, что виноват, но каждый человек имеет право на ошибку, разве нет? Вот только его ошибка привела к потокам слез Гермионы. И ведь она права, если его отец взгрызся в это дело, то переиграть его никто не сможет, вероятно, даже сам Дамблдор! Потому что бюрократическую машину магического мира лучше Люциуса Малфоя не знает никто, даже сам Министр Магии. — Ты так помогал мне, — уже успокаиваясь, сказала Гермиона. — И все равно все напрасно! — Знаешь, Гермиона, если уж ты не смогла помочь Хагриду, — никто бы не смог! При твоем уме и знаниях, уж не знаю, чего отец там наговорил, — в этот момент Люциус казался сыну почти чудовищем. И чего ему только приспичило уничтожить этого гиппогрифа? Разве это что-то изменит? — Ты льстишь мне! У него столько знакомых... И опыт... Где уж нам с ним тягаться! — Гермиона грустно усмехнулась. Она уже не плакала, но в глазах все еще стояли слезы, как два темных лесных озера, в которых отражался свет солнца. Драко только теперь понял, что сидит, крепко обняв Гермиону. То, чего так упорно добивалась от него Пэнси, с Грейнджер произошло легко и естественно, как нечто само собой разумеющееся. И Малфою было очень приятно ее обнимать, чувствовать запах ее пушистых волос. Ощущать тепло ее тела. Она доверяла ему, и он чувствовал, что ничего не может быть дороже этого доверия. — Спасибо тебе, я бы без тебя не справилась, — грустно поблагодарила Гермиона. Малфой повернулся к ней всем корпусом. Перед ним сидела заплаканная четырнадцатилетняя девочка с разметавшимися непослушными волосами, передними зубами, чуть длиннее нужного, и теплыми глазами, цвета крепкого чая. Но Драко видел, какая она красивая, видел тогда, когда еще никто этого не понял, когда девушка еще не расцвела полностью. Ее глаза казались такими добрыми, словно ее благородное гриффиндорское сердце светилось сквозь них, ее губы были созданы для улыбок и... поцелуев. Драко сам не понял, что делает, это было что-то неосознанное, более сильное, чем рассудок. Он наклонился и припал к губам Гермионы, чувствуя вкус тыквенного сока, еще оставшегося там, сдобренного солью ее слез. Это был первый поцелуй для него, такой неуклюжий, но такой еще по-детски искренний. Он длился всего несколько мгновений, но навсегда остался в памяти, как всегда остается первый поцелуй. Гермиона не оттолкнула Драко, просто не смогла. Но когда он отстранился сам, она вскочила, как ужаленная. Щеки ее пылали, как, впрочем, и его. Малфой и сам не знал, как так получилось и что он натворил. Он вспомнил, как пару месяцев назад увидел Грейнджер с Перси Уизли. И он целовал ее! Драко тогда показалось это омерзительным. Не целовать Гермиону, а видеть, как она целует Перси. Именно тогда у него появилась мысль о том, что он должен попробовать сам, должен узнать вкус ее губ, как Блейз знает на вкус губы своей Милли. Ведь если он нравится Пэнси, то почему не может нравиться и Грейнджер? Но Гермиона быстро вернула его в реальность. — Что... Что это было? Не делай так больше! Ты же мой друг! — ее глаза метали молнии праведного гнева, непонятного Малфою. — Но Перси можно… — глупо проблеял он. — Что? Причем тут Перси? Перси совершенно тебя не касается! — Гермиона стала пунцовая, как помидор, и убежала, сжимая в кулаке письмо Хагрида. А Малфой так и остался сидеть, растерянный. Ему понравилось целовать ее, он хотел продолжения. Неужели Драко так противен ей? Но она ведь его не оттолкнула! Только в этот момент он до конца понял Блейза. Забини испытывал чувства к Милли и готов был защитить ее от всего мира. И то же самое Драко ощущал к Гермионе. Он готов был стать для нее тем, кем Забини стал для Булстроуд. Вот только если Милли отвечала Блейзу полной взаимностью, то у Малфоя не сложилось. Гермиона позволяла Перси себя целовать, но не разрешила этого Драко. Неужели она любит Перси? Этого просто не могло быть! Сердце разрывалось от одной мысли об этом! И все-таки Гермиона от него убежала. Давно Драко не было так горько, как в тот момент, когда он остался один сидеть на скамейке, когда его губы еще хранили тепло, сок и слезы с губ Гермионы Грейнджер.