Разные люди

      Металлический запах крови смешался с цинковым ароматом цветов.       Тонкие стебли жгутами опоясывают кисти, лодыжки и туловище. Тянут вниз, к гнилым корням, илу и надломанным ногтям, но стоит носоглотке заполниться пресной водой, как он снова вздувшимся мешком плоти всплывает на розовую водную поверхность.       От цветов ли?       Опарыши потревоженным клубком котят копошатся в желудке, отзываясь гнилью на кончике языка, лепестки во рту мешают дышать. Он хочет закричать, но не звук из горла, — точно змея из корзины, выползает зеленый плод лотоса. Вместо крупных семян — человеческие зубы.       Не твои ли?       — А-а-а, его и тут не было, — у Джонни уже язык заплетается, но на ногах стоит, так что можно продолжить поиски. Ходить по списку не то чтобы хорошая идея, но выбирать не приходилось.       И кто бы мог подумать, что учёный захмелеет от одной пинты пива?       Впрочем, какая, к чёрту, разница. У Канды не хватает сил удивиться собственному опьянению, так что он лишь кивает, мол, да, список большой, где-то они найдут этого Тупого Стручка.       Во рту мерзкий хмельной привкус. Определённо из-за пива.       Или всё-таки цветов?       — А? Меня? Мне даже неловко. Они сказали, что меня зовут…       Пар клубами взмывает к каменному своду, такой высокий, что центр утопает в темноте. Понять, что он в чём-то склизком, получилось лишь когда воздух холодным коконом опоясал тело. Его тело?       Темно. Светло.       Темно. Светло.       Требуется некоторое время чтобы понять, это делает он — моргая. О том, что нужно дышать, он тоже понимает далеко не сразу. Он?       Люди, фонари, трубки и писк аппарата. Не зная где, не зная что он такое, он отчего-то помнил название большинства вещей, которые его окружали. Лежит на кушетке, пальцы касаются ткани. Белый цвет. А он, кажется, всё-таки человек. Из мрака пустого прошлого вырисовываются образы слов и умений.       — Юу, подожди!       Опять он ходит за ним хвостом. Такая навязчивость бесит, иглы раздражения впиваются в кое-как скреплённое тело, заставляя ускорить шаг. Сейчас, после очередной неудачной синхронизации, он чувствует себя древней бабочкой, которую собрали под стеклом и соединили скрепками. Сам он таких не видел, но один из людей в этом месте рассказывали ему.       Смех.       Это так больно. Запёкшейся кровью на губах осколки веселья вырываются из израненных лёгких, хочется скорчиться в спазме, но сил хватает лишь чуть повернуть голову и снова засмеяться. До искринок. До кровавой пены. И всё же так хорошо, может, от того, что боль притупилась, но ему становится легче дышать. А может, потому что Алма рядом? Друг, значит. Тело становится таким лёгким, словно его не разрывало на части, словно это не его же оторванная рука холодным осколком упирается в бок. Появился маленький, но всё-таки смысл в этой кровавой череде дней. Это ведь может продлиться чуть-чуть дольше?       — Пусть так будет всегда, Юу.       И только полупрозрачный силуэт девушки улыбается в углу.       Снова.       Снова.       Ещё раз.       Кости трещат под тупой сталью клинка, крови столько, что ей можно было бы захлебнуться. Чужой крови. Порубленные ошмётки мяса, что когда-то были лицом, разрываются в бешенном оскале с застывшим «Юу». Регенерируют мышцы, склизко срастается тонкая кишка и обжигается кислотой собственного тела.       Ещё раз.         — Так, значит, тем идиотским клоуном был ты?       Бело-красный грим и скуксившаяся рожа. Конечно, Канда не ожидал, что Шпендель обрадуется хотя бы Джонни. Для того и сбегает от всех, кого знал. Но это всё равно подбешивает. Особенно этот дурацкий грим.       — Дай мне что-нибудь, чем можно вытереть.       Пёстрая толпа взрывается яблочными авациями. В городе, где они сегодня оказались, в этом году хороший урожай — в честь чего и праздник. Чуть прохладные тонкие пальцы обхватывают его ладонь, тащат прочь от циркового шатра так стремительно, что перед глазами мелькает чёрный подол юбки с белым кружевом — лишь бы не наступить, иначе она точно будет злиться.       — Куда ты так спешишь? — непривычный голос с непривычной глотки, воздух застревает на пол пути комом, так что дальше — ни вдохнуть, ни выдохнуть — это не его лёгкие. Это не его тело. Что за чёрт тут происходит и почему… Она улыбается ему самой мягкой и тёплой из улыбок, которую ему только довелось видеть за его жизнь.       Его?       — Мне рассказала про это место хозяйка корчмы, я подумала, что тут будет очень красиво, — снова улыбка, в глазах тёплые искры солнца, в волосы вплетены колосья пшеницы, ярко-красные цветы — в честь праздника урожая. Пакет с яблоками падает с его рук… что за чёрт, откуда у него яблоки и… он обнимает её хрупкое тело. Защитить. Опекать. Дать всё тепло, что имеется в его сердце.       За спиной цинковый запах лотосов.       Юу.       Ошмётки тела расслаиваются проклятым пеплом, застилая глаза и раздражая слизистую носа. Словно сожжённая толстая книга — страница за страницей, пока не обнажатся белые кости. Их осталось двое, а Акум с пол сотни. В венах течёт пыльный яд смертей, сознание плывёт мутной дымкой от недостатка кислорода. Он не может сойти с ума, ведь она рядом.