Сын маминой подруги

– Привет, мам. Я... – Быстренько беги переодеваться. – Мать, на которой было строгое вечернее платье, выбежала в прихожую и стала беспокойно перебирать обувные коробки. Я так и замерла на пороге с полустянутым ботинком. – Лучше всего подойдёт блузка, что тебе тётя подарила… – она укоризненным взглядом пробежалась по моему лицу, – и немного косметики не помешает. Как соберёшься, я тебя заплету. Задребезжал инстинкт самосохранения, и я поёжилась. Можно воспользоваться моментом, когда мать повернётся спиной, и сбежать обратно в школу. Но я ведь примерная дочь, поэтому: – Что случилось? – спросила я, с экстремальной медлительностью стягивая обувь. – Замуж выдаёте? Можно не сдавать вступительные? Очень жаль, потому что сегодня я набрала максимальный балл... – Я что сказала, бегом к себе! – мать выволокла меня, как мешок, отобрав ботинок, и подтолкнула в сторону комнаты. – У тебя десять минут. – Да что происходит? Я буркнула на показанный мамой кулак и поплелась к себе. На кровати меня поджидала новая блузка, драматично раскинув в стороны пустые рукава. Красивая, с алеющими бутонами цветов на светлой ткани, но портить её внезапно нагрянувшим событием совсем не хотелось. А вечер обещает быть мучительным, подсказывало мне всё ещё агонизирующее чутьё, стоило взглянуть на оставленную матерью помаду. Глубокого бордового цвета. – Ма-ам, – в голос проскользнули истеричные нотки. – В чём я провинилась? Шлёпанье тапочек – и вот мать крепко держит меня за волосы, кудесничая. – Не волнуйся, – я заволновалась интенсивнее, – мы едем в гости. – А я здесь при чём? – мне пришлось потерять несколько волос, и я жалобно взвизгнула. – Нас обеих пригласила моя давнишняя подруга. Сто лет её не видела, и тут столкнулись в торговом центре! Мы с ней проболтали до закрытия, представляешь! – Как же папа? – кинулась я за единственным спасательным кругом: в любой ситуации меланхоличное безразличие отца обволакивало и накрывало с головой, что ты сам волей-неволей на всё забивал. – Он на работе, – мать отложила расчёску и покрутила меня, оценивая результат. На плечо улеглась мудрёно сплетённая коса. – Осталось только лицо, и будет просто замечательно! – Здесь я бессильна. Мать замахнулась расчёской, и я была готова принять смерть, но она сделала выбор в пользу долговременных страданий, убирая оружие в выдвижной ящик. – Жду в прихожей, поторапливайся. Я несколько раз коснулась губ вымазанным помадой пальцем, чтобы придать им оттенок. Страдающее отражение, разглядывая меня, вытянуло дохлый язык. Телефон завибрировал сообщением, а затем крикнула мать с приказом поторапливаться. Сообщение с просьбой перезвонить. Я нажала на вызов. – Дело такое: у меня странные мурашки в желудке или типа того, – поделился информацией Чанёль. – Я решил проведать, вдруг чё. – Кидай музыку, экстрасенсорика тебя озолотит. Друг что-то сказал, но я ничего не услышала из-за очередного маминого крика. – Слушай, – быстро зашептала я, хватая когда-то мамину сумку, – я на пороге зарождающегося апокалипсиса. Если выживу, перезвоню. Нет – тогда комп твой. – Я хочу худи. – Меня в нём похоронят. Всё, давай. – Стой! – отчаянно закричал Чанёль, будто мне в этот момент выносят приговор у эшафота и он боится не успеть. – На случай... Мать отобрала телефон, чтобы я надела пальто. – Мам, погоди, – до престижного района было ещё несколько остановок, и я ухватила её за рукав тёмно-синего платья, – мы ведь не приехали. – Идём, – она вытянула меня за собой, когда двери открылись, – дальше на такси. «Стыдится», – отдалось горьким вкусом. Я потупила взгляд и стала гонять камушек носком «праздничной» туфли, пока мать ловила машину у выхода из метро. Уже сидя в такси, я незаметно выскользнула из неудобной обуви и откинулась на спинку сиденья. Мать тут же хлопнула меня по руке, вынуждая выпрямиться. – Я её сразу узнала. Она ничуть не изменилась – всё такое же молодое лицо. – Дождавшись «и у тебя тоже», она продолжила: – Мы с ней крепко дружили в школе – помнишь, хорошенькая такая, с косичками, я с ней в обнимку на всех фотографиях? С младших классов и до выпускного были вместе. Прямо как вы с этим оболтусом, – заворчала мать. – Только она, в отличие от дружка твоего, была очень милой девочкой... – Из двухметрового Чанёля такая себе милая девочка, мам. Водитель странно фыркнул. – Поёрничай мне, – убедительно пригрозила мать и, поймав своё отражение в зеркале заднего вида, заправила за ухо несколько локонов. – Даже в колледж хотели вместе поступать, но меня в столицу не отпустили. Это только через пять лет мы с твоим отцом перебрались сюда. Но я уже не смогла с ней связаться. А тут, – она приободрилась, разворачиваясь ко мне, – съездила я, значит, в центр. Начался дождь – я бегом в торговый комплекс. Зашла в кофейню до ужаса дорогую, села над своим ужасно дорогим кофе, чуть не плача, а меня вдруг как обнимут! Мать хлопнула в ладоши, таксист дёрнулся. – Наплакались, навизжались, наговорились! Она, оказывается, даже в колледж не поступала: почти сразу же выскочила замуж за наследника... – мать покосилась на водителя, – одной компании и уехала с ним в Японию на несколько лет. Тоже пыталась меня найти, но сколько у неё хлопот с таким мужем, сколько обязанностей – с ума сойти! Кстати, – я дала матери снять с моей юбки несуществующие катышки, – у неё сын твоего возраста. Подруга показывала мне фотографии, – перешла на шёпот она, – высокий, стройный, а какой красивый!.. – Мам, – я в молитвенном жесте поднесла сложенные ладони к губам, прикрыв глаза, – пожалуйста, скажи, что мы едем не на сватанье. – Я бы сама тебе помолилась, приведи ты в дом такого жениха, – с упрёком сказала она, и я шумно выдохнула. – Красив, знатен, богат, – принялась перечислять мать, войдя во вкус, – учится хорошо, возглавляет школьную команду по бейсболу, в оставшееся время с отцом в компании – не ребёнок, а золото! Я отчётливо услышала недосказанное «не то что ты» и проглотила образовавшийся от обиды ком в горле. Зацепившись взглядом за лысеющий затылок таксиста, я пыталась послать ему мысленный сигнал, чтобы он тотчас развернул машину и увёз меня обратно в реальную жизнь, где бессонные ночи над учебниками, приводящие к стопроцентным результатам, – тоже достижение. – ...от девчонок, сказала, отбиться не могут. Приходят чуть ли не к порогу и плачут, немыслимо! – мама всплеснула руками. – Вот нисколько не удивлюсь, если ты вдруг передумаешь. Ох, какой был бы зять!.. В окне тоскливо меркло. Небо затягивалось, сгущалось. Я и не заметила, когда пропали стеклянные высотки и мы въехали в частный сектор. Фешенебельные коттеджи сменялись фешенебельными коттеджами, все изгороди одинаково кричали в лицо о великолепии своих хозяев. Стоило догадаться раньше, что меня взяли для игры в «померьтесь детьми». Но зачем всё это, если мать заведомо осведомлена о проигрыше. Мне оставалось только надеяться, что в пятницу у идеального и непревзойдённого сына-маминой-подруги найдутся занятия увлекательнее, чем сычевать вместе с взбудораженными долгой разлукой дамочками за сорок и самым неубедительным конкурентом на звание «Гордость матери». Мне было безумно некомфортно от собственных каблуков, выстукивающих такт на гладкой поверхности чёрного камня, многочисленными плитами сопровождающего нас к самому дому. Который строился из расчёта пугать исполинскими размерами случайного прохожего, как мне показалось. Дом был причудливой формы, образованной будто бы случайно разбросанными и всячески пересекающимися прямыми линиями. Из всей заученной мантры, что рассказывала встретившая нас домработница, я запомнила только слово «авангард». За углы крыши цеплялось сумеречное небо, придавая зданию большей грозности. Под линейку подстриженные декоративные деревья – стильные и стерильные – не шуршали на усилившемся ветру. Общая картина не кричала о деньгах – она молча, педантично и с королевским высокомерием разложила перед нами благосостояние владельцев. Меня бы, наверно, уже не удивил непринуждённо разгуливающий белый павлин или домашний уссурийский тигр. Мы приблизились к дверям. С трудом мне удалось сдержать детский порыв подёргать мать за рукав и попроситься домой, к заданию по иероглифике и шелесту переворачиваемых отцом газетных страниц. Я посмотрела под ноги: между чёрными плитами бежали тоненькие полоски зелёной травы, которым повезло не быть прижатыми ради эстетики. Интересно, как он жил здесь, будучи ребёнком? Всё выверенное, рассчитанное, скрупулёзное. Или это специально выстраивалось для него, чтобы он вырос богоподобным начальником? Если это формула успеха, получается, мать должна была содержать меня в таких же условиях, но, учитывая вполне скромные финансы нашей семьи, мне бы перепала идеально сконструированная коробка от холодильника. ...Они долго пищали, долго обнимали друг друга, пока я отдыхала, поджимая пальцы в мягких белых тапочках; внимание в них не привлекаешь – лишь невесомо скользишь по дорогущему белому мрамору вдоль белых стен, расчерченными чёрными рамами картин. Рассматривать интерьер не хотелось, я просто наблюдала за женщинами. Мамина подруга действительно была очень красивой, и возраст почти не тронул её, но больше мне понравилось в ней светящееся восхищение: она казалась мечтательным и жизнерадостным человеком. Подруга держала мамины ладони в своих и звонко смеялась. Я могла, наконец, немного успокоиться. – Какая милая у тебя доченька, – добрались наконец до меня, чуть покружив за руки, – какая стройная, а ножки как у модели! «Нет, макияж, конечно, волшебная вещь, но моё лицо так просто не сдастся. Но за стройность спасибо: благодаря учебному стрессу еда не воспринимается организмом». – И совсем на тебя не похожа, – продолжила женщина, приобняв меня за плечи. От неё приятно пахло ландышем. – Как бы я хотела себе дочку – всё равно что подружка. – Это не про мою, – рассмеялась мать. – Порой и слова не выдавит, вся в себе. – Учёба, наверно, очень выматывает? – улыбнулась женщина, и я легонько кивнула. – Ох, бедняжка, тяжело вам приходится в старших классах. Такое давление. Нас пригласили к накрытому белому столу с багровым пятном букета в центре. Женщина отпустила обслуживающий персонал. Она стала наполнять мою тарелку едой, за что я была ей благодарна, так как в моих планах было неподвижно сидеть до конца вечера. – Мой Чонгук тоже старается изо всех сил, – проворковала она, укладывая мне под нос кусок мяса, на который я предпочла вовсе не смотреть. Только тихо поблагодарила. – Но, по правде сказать, он не круглый отличник... – Ну что ты, – ахнула мать. Началось. – Как тут можно всё успевать с его расписанием. Твой сын золотой… – опять это противное слово, – столько обязанностей – и так прекрасно с ними справляться! Подруга засияла; я опустила плечи, прячась за пышными розами. Мясо было великолепным, разумеется, и аппетит как-то внезапно сник. – Как же нам повезло с детьми, – хихикая, женщины чокнулись винными бокалами. – А где твой сын? – приступая к еде, как бы невзначай спросила мать, перед этим кинув на меня мимолётный, но вопиюще красноречивый взгляд. – Он к нам не присоединится? – Он уехал провожать мужа в командировку, – я мысленно поздравила себя, – пока разберутся с делами, пока объявят рейс – приедет ближе к ночи, наверно. Я за ним пытаюсь не следить, а то знаешь… – хозяйка картинно закатила глаза, и мать коротко рассмеялась, закивав. – Самостоятельные уже. Ещё и мужская гордость. – И не говори! Кстати... Втроём мы замерли, когда услышали звук крайне схожий с разблокировкой замка. Я так и не донесла серебряную вилку ко рту, каменея. Клянусь, если это открылась входная дверь, я выпрыгну в окно. – Неужели это?.. – хозяйка чуть привстала. «Сука», – коротко звякнуло в моей голове вместе с опустившимся столовым прибором. А следом более безысходное «ну блять». Я не готова расставаться с многообещающими «он уехал провожать» и «приедет ближе к ночи». И в окно, захватившее всю стену, выпрыгнуть не получится из этических и финансовых соображений. – Чонгук, дорогой, зайди к нам! Так, окей, вилкой заколоться так себе вариант. Да и куда колоть-то, чтобы наверняка... ай, к чертям оно иди! Перетерпеть унижение – и проплакать над своей ничтожностью уже сидя дома, в своей обычной человеческой комнате без серебра и павлинов. Хороший план. Достойный план. Мать бы гордилась. – Добрый вечер. Есть вероятность, что про меня забыли. Да – тупая, да – нулевая, но ниоткуда взявшаяся вера сверлила мозг о более благоприятном исходе этой мракобесной ситуации. – ...Рад знакомству. – А это моя дочь... Мам, ты похоронила меня собственными руками... – Ох, твою девочку среди роз совсем не видно, нужно это убрать... Блятьблятьблять. Перед носом пронёсся бархатный веер, оставляя за собой аромат. Я подняла глаза. За долю секунды ярчайшее красив-знатен-богат разорвало нитевидное самоуважение во мне. Как он держался, расправив плечи с перекинутым через руку пиджаком, как приподнял бровь, встретив мой взгляд, каждый грёбаный вдох – всё в нём было переполнено чудовищным превосходством. Сжирающее и разламывающее – оно ощутимо давило на плечи, прижимая к полу. Меня хватило только на слабый поклон головой в качестве приветствия. – Это что, – он вскинул подбородок, – моя невеста? Я оторопела. В этом взгляде... Женщины в один голос рассмеялись. – Ох, какое забавное совпадение, – сказала мать, – но по дороге сюда она спросила тоже самое! Нескрываемое презрение сочилось из едва заметной ухмылки. Но, погодите-ка... тогда ведь мне не придётся... Я расслабила вытянутую струной спину и вернула своё внимание к тому, что было насажено на вилку. Самый лучший и одновременно самый поганый кусок за всю мою жизнь. Приподняв хрустальный стакан с соком, я выпила за огромное одолжение, которое мне сделало лицемерное золотце. – Ты почему так рано? – зазвенел голос маминой подруги. – Коллегиальный орган перенёс заседание. – Никак не удавалось понять, чем таким до страшного вкусным пропитали вырезку. – Мы с отцом сразу поехали в аэропорт. – Наверно, ты голоден, – мне нравился голос этой женщины, только теперь он звучал скромнее, беднее, – поужинай с нами, дорогой. – Будет ли моё присутствие уместным. – Ну что ты, Чонгук! – заголосили наперебой дамочки. Я с наслаждением перекатывала сохранившуюся пряность на языке. – Мы будем только рады, да, милая? Кажется, это был мамин голос. Кажется, с вопросительной интонацией. Я посмотрела сначала на мать, на подругу, а затем на... «НЕ ХОЧУ УПОМИНАТЬ ДЕГЕНЕРАТОВ, НЕ ХОЧУ ОТВЕЧАТЬ ДЕГЕНЕРАТАМ, НЕ ХОЧУ ДУМАТЬ О ДЕГЕНЕРАТАХ…» Ах ты грёбаный засранец, Пак Чанёль! – Прошу прощения! – я вскочила с места, игнорируя продолжающий беснования телефон, агрессивные волны со стороны матери и истерический смех, созревший внутри. – Это… видимо, по учёбе. Я вылетела в коридор, чтобы скорее добежать до громадной прихожей и вырубить телефон, оставленный в кармане пальто. – Да как ты это делаешь, мать твою! – заорала я шёпотом в трубку. – И какого чёрта ты сменил мелодию? Говнюк засмеялся, и у меня неистово зачесались кулаки. – Рад слышать твой бодрый голос! – Я сломаю тебе ноги. – Да ладно тебе, – веселился парень, – зачётная ведь песня. Как услышал – сразу о тебе подумал. – Я прекрасно справляюсь с разрушением собственной жизни, ты-то чего лезешь, придурок? – Чё, заиграла не в самый удачный момент? Губы невольно тронула усмешка – о-о, бесценное недоумение, в одно лишь мгновение отразившееся на непроницаемом лице. – В самый удачный, в том-то и дело, – призналась я. В тёмном коридоре послышались шаги. – В общем, не могу говорить, мне нужно обратно в отчаяние. – Погоди, насколько всё плохо? – спросил Чанёль. – В нескольких словах. – Сын маминой подруги. – Пиздец. – Резюмировал друг и, прежде чем отключиться, добавил: – У сына-обычного-машиниста выработанный хук слева, помни об этом. – Давай лучше с нашим водителем, – причитала хозяйка, снимая с вешалки моё пальто. – Время уже позднее. – Благодарю вас за беспокойство, я уже вызвала такси. – Наверно, самая длинная фраза, сказанная мной за вечер. – Не придумывай, – влезла мать, – кто так относится к гостеприимству!.. – Мне нужно готовиться, – тихо, но с нажимом выговорила я, не смотря на маму, и неловко улыбнулась, когда женщина протянула пальто. – Милая, – чёртов ремешок на туфле отказывался подчиняться, – ведь у Чонгука та же программа – подготовились бы вместе. – Нет! – вырвалось у меня. – Уверяю вас, всё в порядке. – Наспех обувшись, я поклонилась хозяйке дома. – Большое спасибо за приглашение. – Ох, только обязательно заглядывай к нам! – меня приобняли за плечи. – И будь аккуратнее по дороге домой. Мать сняла с рукава длинную ниточку волоса: – Не забудь про отцовский костюм. У него завтра встреча. – Чонгук, дорогой! – крикнула женщина в коридор. Я нервно дёрнула дверную ручку. – Проводи нашу... Я снова поблагодарила, снова склонила голову и, попрощавшись, шмыгнула во двор. В голову лезло отвратительное, но я пыталась донести истерику до дома. Заявление подружек своей внезапностью снесло мне, нахрен, голову. Должно быть, они спятили от радости, потому что – да как ещё объяснить их решение перевести меня в конце второго класса?! В его старшую школу. Мать и до этого читала лекции на тему «выбиться в люди». Теперь и её подруга вмешалась в заговор из своей безграничной доброты. Да только меня забыли спросить, а сдалось ли оно мне? Столько сил и времени было убито ради мечты поступить на лингвистический, но тут вломилась тщеславная сторона матери с криком: «Элитная школа – какая возможность! Управление бизнесом – твой шанс!» Какой, к чёрту, бизнес, какая, к чёрту, элита. Какой, блять, Чон Чонгук?! Мне так хотелось покинуть это место, что я едва не поскользнулась на отшлифованном камне. Пришлось сбавить шаг. Капроновая ткань зацепилась за неаккуратный ремешок. Я согнула ногу и обернулась, чтобы взглянуть: тоненькая дорожка бежала от лодыжки вверх и стремительно приближалась к краю юбки, выглядывающей из-под пальто. Куда прямо сейчас смотрел Чон Чонгук, стоявший в двух шагах от меня. На лице – уставшая скорбь по утерянному вечеру. Каблук звонко стукнулся о камень. – Всё в порядке, правда, – с усилием повторила я в тысячный раз, на автомате одёргивая юбку. Парень поднял глаза. – Спасибо, не нужно меня... Я наткнулась на тяжёлый взгляд человека с отобранной волей, способного свернуть кому-нибудь шею. Слишком много жертв материнской дружбы на один квадратный метр. Я открыла рот в попытке объяснить то, что у самой скрутили в сумбурный клубок стенающие извилины, но передумала, взглянув на приподнятые в ожидании брови. В мёртвую тишину по новой забарабанили раздражающие каблуки. К тому же накаливающей атмосферу делало напускное самообладание Чон Чонгука: я заметила напряжённую челюсть и сжатые губы, когда он вбивал код системы сигнализации. Поэтому решила больше не смотреть на него ради нас обоих. Разумеется, такси ещё не приехало. Неужто думала, что так быстро отделаешься. За спиной закрылись ворота, но вместо приятной – свободной – тишины щёлкнула зажигалка. Разумеется. Я отошла от горького дыма и всмотрелась в темноту улицы. После каждого его продолжительного выдоха мои нервы натягивались в ожидании бури. Но ничего не происходило. По сути, начать нужно было мне. С оправданий и извинений. Но за что? За то, что именно я оказалась дочерью подруги? За неказистость? За недостаточную ненавязчивость? Или чрезмерную ненавязчивость? После их дурацкого заявления нужно было разбить тарелку в знак протеста, удариться в слёзы или типа того? Бля, дикая нелепость! Потому что я единственный человек, которого это реально убьёт, если они не передумают. Как назло, вспомнилось обещание Чанёля дать послушать через пару дней новую песню, над которой он корпел с августа. «Если не понравится, я убью сначала тебя, а потом вскроюсь сам». И его огромные руки беспокойно рассекают воздух, как лопасти самолётного винта... Я задрала голову, когда в носу защекотало. Не хватало ещё. Нужно держаться. Леденящий ветер коснулся островков кожи, выглядывающей сквозь испорченные колготки. Оттянув привычным жестом юбку, я заметила, как по асфальту пополз бледный свет от фар подъезжающей машины. Наверно, всё-таки следует хоть что-то сказать. Чон Чонгук затянулся, поглощая жизнь сгорающей сигареты, и щелчком отбросил её на асфальт. Она затухала вместе с моей готовностью уменьшить обоюдную неприязнь. – Благодарю за гостеприимство. По... – начала я и с размахом влетела в сраную реальность, маячившую сейчас в виде презрительной ухмылки. Секунда – ему понадобилась хренова секунда, чтобы всё испортить! С меня хватит. – …шёл ты. Садясь в салон, я хлопнула дверцей. Редкостная козлина. Его отвращение, видите ли, переполняет от одного взгляда на меня. Да подавись ты своим высокомерием, урод. – До ближайшей станции метро, пожалуйста... Я не успела договорить, как открылась дверца с другой стороны. Машина тронулась, стоило мне нашарить ручку за спиной. – Поверните налево и поезжайте вдоль улицы, – кинул таксисту Чон Чонгук и, зачёсывая пятерней волосы, обернулся ко мне. – Впереди увлекательная беседа. В голову ударил запах сигарет вперемешку с чем-то ярким и пряным, вытесняя обычный, спокойный ароматизатор салона. Превалирующая часть меня, которая обычно орёт о самозащите и незаинтересованности в происходящем, сейчас почему-то оказалась подавленной чокнутой крупицей, шепнувшей: «Ну же, размажь грёбаную ухмылку по его лицу». – Я уж подумал, у тебя проблемы с речью. – Значит, думать не твой конёк. Чон так широко улыбнулся, что в меня стрельнула мысль выпрыгнуть из машины на ходу. – Точно, – кивнул он, – ты у нас гений. Гений, который не может устроить свою жизнь без помощи удачно подвернувшейся дружбы. – Слушай, – вскипела я, – мне не сдались ни твоя школа, ни воз преимуществ после её окончания. Сейчас ничего не изменилось: я планирую поступить в средненький универ и больше никогда не пересечься с твоим социальным классом. – Красиво звучит, – издевательски согласился Чон, – только сначала ты закончишь престижную школу, затем престижный вуз и впоследствии получишь рекомендации в мою компанию. Мне тебя жаль. – Погоди, я здесь, по-твоему, причём? Думаешь, я зарезала на рассвете петуха, чтобы они случайно встретились? – Пока что из всего это самое убедительное. – Тогда почему вместо неописуемой радости я испытываю потребность проспать с десяток лет, чтобы больше не видеть... – при взгляде на Чона разум стал подбирать подходящее слово, – это. – Десять лет? – его брови приподнялись. – Серьёзная ставка после одного совместного ужина. – Поставлю пятнадцать, если увижу очередную мерзкую ухмылочку. – Звучит как агрессивный флирт. Мои ногти не переставая скребли обивку. Флирт, твою мать. – Поймал с поличным. Ещё я пыталась покорить твоё сердце, когда изображала пыль. Люблю нерабочие тактики за то, что они не работают. – Как знать, – я услышала ухмылку в его словах и отвернулась. Уродливый китайский болванчик на приборной панели, покачивая головой, гримасничал жуткой потёртой улыбкой. Ещё один. – Я не переведусь. – Неужели, – отозвался Чон на мой бесцветный голос, поправляя браслет брендовых часов. – Нужно просто поговорить с матерью, – заверила я себя. – Коммуникативные способности приведут тебя к успеху. – Спасибо за бесценное мнение. – Держи второе, – Чон стал разминать шею, – твоей матери плевать на выпендрёж, когда на горизонте маячит шанс пропихнуть тебя наверх. Я уныло усмехнулась. – Оставшуюся жизнь вариться в твоей желчи. Фантастика. – Расскажи эту печальную историю людям, у которых реальные проблемы. – Уже. Что может быть тяжелее, чем нести на плечах груз моей убогой судьбы, правда, господин Чон? Глаза тёмные, сковывающие. Всё равно что провалиться под ночной лёд: в лёгкие врывается мутная вода, тело сжимается и раскалывается от боли до тех пор, пока не останется заточённым за прозрачной мёрзлой коркой. С водительского сиденья известили о прибытии. За лобовым стеклом мерцала усеянная бизнес-центрами улица. – Куда ты собралась. Проигнорировав Чона, я посмотрела на счётчик, затем разжала пальцы над мозолистой ладонью таксиста и поблагодарила его. Пришлось оторвать от кошелька и сердца нажитые карманные. В зеркале заднего вида мелькнули брендовые часы, которые утонули в кармане чёрного пальто. Вынув бумажник, Чон закатил глаза на моё раздражённое недоумение. – Посмотри на время – и назови настоящий адрес. Не хочу быть ответственным за последствия. Я открыла дверцу; ночной ветер вдохнул в салон свежесть и потянул меня за собой на свободу. – Я тоже. Я зашла на кухню. Отец сидел за столом и мучил кнопки на пульте, пока небольшой телевизор не заговорил сводками новостей. – Ты чего не осталась? – Да так. Отец перевёл на меня взгляд: – Ясно, – и снова уткнулся в погоду. Стол был застелен фотографиями чужих, по-весеннему облезлых садов. В центре – чашка недопитого кофе. По экрану старого ноута в ожидании ползали разноцветные мыльные пузыри. – Мама не писала обо мне? – Телефон в куртке. Я добавила к общей картине потрёпанный учебник в синем переплёте и уселась напротив отца. – Костюм, вроде, нужно погладить... Отец отмахнулся и громко хлебнул из чашки. – Сдала этот... сегодня который? – Угу, – промычала я. Иероглифы плыли по странице, не желая состыковать что-нибудь вразумительное. – И ушастый сдал? – Угу. – Слонялся всё перед калиткой, – пробасил отец, чиркая грифелем. – Говорю ему, мол, чего маячишь – заходи внутрь. А он отнекивается. Я его и отправил домой, а то примёрз бы... Набежавший всхлип я наскоро проглотила. Отец замолк, когда я отгородилась ладонями. Спустя долгие секунды по бумаге снова забегал его карандаш. «...в список лидеров также вошла компания JeonBC...» Сообщение ведущей внезапно пропало. Вместо него захохотала мелодия из надоевшей рекламы. Отец откинул пульт. – Все нормальные люди высаживают орхидеи, а этим сдался шафран, – как бы невзначай пробурчал он вслух, приглядываясь к одной из фотографий. – Выкрутасы, да и только.