Сто дней ожидания

      Это сущее преступление — то, что они делают. Но они сбегают вместе, под покровом ночи, прямо из-под носа своих отцов — приёмного и родного — и плюют прямо в лицо многолетней вражде и войне. Превращаются в изгоев и беженцев, чей удел теперь вечно скрываться и от своих бывших союзников, и от их общего врага.       Это сущее преступление — но ещё большим преступлением было бы, если бы они не послушали зов своего сердца. Кратковременные случайные встречи, когда удавалось вырвать мгновения возможности, уже давно не удовлетворяют их, да и в конце концов просто становятся опасными. А потому единственная возможность быть вместе — побег туда, где их никто не найдёт.       Джин знает, что они пытаются. Она то и дело чувствует ментальные удары по своим щитам. Её приёмный отец в ярости, он готов перевернуть Землю с ног на голову лишь бы только найти строптивую дочь. В не меньшей ярости и отец Пьетро, который крушит всё на своём пути в поисках сына-беглеца.       И они снова бегут, бегут, бегут. Совершают своё преступление и сами становятся преступниками. — Мы уже давно преступники, — Пьетро крепко прижимает свою возлюбленную к себе, в очередной раз срываясь с места.       За раз он пробегает тысячу миль, даруя им краткие мгновения передышки, прежде чем они снова срываются с места, которое так и не успевает им стать своим. — С тех самых пор, как мы полюбили друг друга, мы преступники, — он улыбается горько, и в его глазах Джин видит сожаления. Качает головой и молча обвивает своими руками чужую шею.       А потом в какой-то момент шепчет возлюбленному на ухо четыре самых главных слова: «у нас будет ребёнок».       Пьетро сияет солнцем, с надеждой и радостью заглядывая в робко улыбающиеся глаза Джин. Сжимает её в крепких аккуратных объятиях и с новыми силами, с новым рвением рвётся в их негласный бой, унося милую подругу в новое безопасное укрытие.       Бегать вечно, однако, всё равно невозможно, а надежды на то, что их отцы успокоятся и перестанут их искать, уже давно погасли. Теперь есть лишь мольбы, чтобы их всё-таки не нашли, но Джин, бледнея, сообщает Пьетро о том, что чтобы найти их, их отцы временно заключили перемирие. Чужой взгляд тяжелеет, в то время как девушка нервно скользит рукой по уже круглому животу. — Даже если это будет последнее, что я сделаю, — Пьетро решительно сжимает в своих руках её, заглядывая в чужие глаза, — я защищу вас.       Они находят их в дождливую ноябрьскую ночь, когда завывает холодный ветер, гуляя меж досок рассохшейся хибарки. Ступают мрачными тенями, несущими неотвратимость исполинами, и Пьетро бесстрашно встречает их первым. Выдерживает на себе тяжёлый, пригвождающий к полу взгляд отца и такой же взгляд его извечного врага, превратившегося в вынужденного союзника.       Они не успевают сбежать, и Чарльз с Эриком минуют отчаянно пытающегося преградить им путь юношу. Чёрными грифами влетают в небольшую комнатушку, где остаётся Джин, и замирают в изумлении, едва лишь острые взгляды находят её.       Девушка одаривает их в ответ молчаливой враждебностью. Полулежит на разваливающейся кровати, накрытая дырявым пледом, и крепко прижимает к своей груди два маленьких свёртка. Угрожающе завывает уличный ветер и подрагивают предметы, предупреждая: пусть даже если я слабее вас, но только попробуйте тронуть моих детей.       Пьетро же обходит их стороной, становясь между ними и Джин, загораживая чужим взглядам обзор, и смотрит хмуро, вытирая кровь из разбитого кем-то из них носа. Пусть даже он слабее их, но только пусть попробуют тронуть его женщину и детей!       Чарльз недоумённо переглядывается с Эриком. Гоняясь год за строптивыми детьми, меньше всего они ожидают подобный исход. Как и то, что преступление беглецов вовсе не было преступлением, и если кто и был сейчас преступниками, то это они сами.