Первопроходцы

Распрощавшись с Джимом после экскурсии, Спок не стал гулять по станции, а направился прямиком на Энтерпрайз в свою каюту. Привычная философия полного отказа от человеческих эмоций дала трещину еще в начале прошлой миссии. Было очевидно, что его старые усвоенные на Вулкане методы не очень хорошо работают на Энтерпрайз. И определенно совсем не работают с Джимом. Поэтому ему понадобится придумать что-то совершенно новое, такое же уникальное, как его смешанное происхождение. Но для этого необходимо время. Джим… Этот человек уже давно рождал в нем целый клубок противоречивых эмоций, которые становилось все сложнее контролировать. Если бы они находились на миссии в пространстве Федерации, Спок бы сразу же уволился и вернулся на Вулкан, ради того чтобы пройти церемонию Колинар и избавится от этого наваждения раз и навсегда. Но сейчас у него не было подобной возможности. А Джим был. Каждую смену сидел в каких-то двух с половиной метрах от него. И бороться со странным желанием постоянно оборачиваться к нему или даже прикоснуться в последнее время стало совсем сложно. Спок опустился на подушку для медитации в привычной позе и закрыл глаза. Он чувствовал, что стоит на очень зыбкой почве: все привычные принципы лежали перед ним в руинах, а новые он еще не успел выстроить. И наблюдать такую картину внутри собственного — обычно очень упорядоченного — мозга было… пожалуй, что страшно. Но у него все еще остались отлично зарекомендовавшие себя техники анализа и медитаций. А также вся человеческая библиотека по психологии на компьютерах Энтерпрайз. Так что, уцепившись за эту опору, он, пожалуй, сможет справиться со своей непростой ситуацией.

***

Как оказалось, времени для личных исследований у него теперь предостаточно: когда Спок утром пришел на дежурство, выяснилось, что их отлет со станции откладывается. Более того, абсолютно всем кораблям запрещено покидать доки, а их экипажам — выходить на станцию до особого распоряжения. — Могу ли я узнать, с чем связаны подобные меры? — пока еще спокойно спросил капитан Кирк, но Спок расслышал в его голосе подступающее раздражение. — Перед стыковкой меня заверили, что на станции рады любым кораблям и мы вольны прилетать, высаживаться и улетать когда захотим. — К сожалению, это секретная информация, — начальник станции, смотрящий на них с главного экрана, выглядел усталым: Спок понял это по изменившемуся цвету кожных покровов и неряшливости в одежде. — Но могу вас заверить, что меры не направлены лично на вас и ваш корабль. Это распоряжение нашего правительства в связи с… нашими внутренними делами. — Надеюсь, вы понимаете, что ваши внутренние дела никак меня не касаются, — поджав губы ответил капитан. Споку не понравился тон, которым он это произнес: Джим вообще в последнее время казался каким-то слишком эмоциональным. Возможно, это было связано с недавно пережитыми событиями? По крайней мере, книги по человеческой психологии допускали такую возможность. Поэтому Спок почти машинально опустил руку на плечо капитану, предостерегая от дальнейшего накала ситуации, и только затем понял, что опять прикоснулся к Джиму без особенной на это необходимости. Еще месяц назад он бы просто тихонько кашлянул, чтобы напомнить капитану Кирку о должном терпении во время дипломатического общения — раньше он всегда поступал именно так. Отдернув руку, он завел ее за спину и сцепил ладони в замок. Ему категорически не понравилось то разочарование, которое он испытал, сделав это. Но одновременно зудяще-неприятное чувство рождало какую-то смутную догадку, которую Спок пока не мог вытащить на свет. Он пытался поймать ее за хвост все время, пока его смена находилась на мостике, а Джим пытался выяснить хоть что-то о причинах, из-за которых им теперь придется ждать на корабле непонятно чего. Честно говоря, работы для старшего помощника здесь особенно не было. Он мог бы отпроситься, как это сделали почти все, кроме Ухуры, обеспечивавшей связь. Но предпочел остаться. Ему хотелось бы верить в рациональную причину «надо проследить, чтобы раздраженный капитан не спровоцировал дипломатический скандал», но он никогда не врал сам себе (ведь это было бы нелогично). Правда заключалась в том, что Джим всегда прекрасно справлялся с переговорами — несмотря на некоторую излишнюю эмоциональность, а может и благодаря ей — а Споку просто не хотелось уходить. «Почему?» — раз за разом спрашивал он сам себя, сверля взглядом спину в желтой форменке. — Так, ладно, пора заканчивать, — ворвался вдруг в его мысли голос капитана. — Все равно эти… прекрасные инопланетяне ничего нам не скажут. Придется довольствоваться смутными слухами о каких-то местных политических трениях, которые, судя по всему, нас и правда не касаются. Ухура, объявите экипажу, что у них у всех выходной до изменения обстоятельств, и можете тоже быть свободны. Как и вы, Спок. Как же не вовремя, а ведь он почти поймал это ускользающее ощущение!.. Споку казалось, что он сможет разобраться с этим только в присутствии Джима: если именно он вызывал такую странную реакцию, то логично подробнее понаблюдать за собой именно рядом с ним в разных ситуациях. Но, может быть, он сможет создать более подходящие условия для наблюдения? — Джим, — спросил он, подождав, пока Ухура сделает объявление и скроется за дверями турболифта, — не хотел бы ты сыграть в шахматы? — С удовольствием! — ответил тот, по мнению Спока, с каким-то чрезмерным энтузиазмом. — Пошли в мою каюту, я недавно реплицировал новый набор, как раз хотел тебе показать. Оказавшись в каюте, Джим привычно увеличил температуру на несколько градусов до выведенных опытным путем компромиссных значений: чтобы ему самому было не слишком жарко в домашней футболке, а привычному к зною Вулканцу — не так холодно, как в общих помещениях корабля. Спок тем временем занял свое обычное место, ожидая, пока Джим вернется из огороженного спального закутка в более легкой одежде и с шахматами в руках. В этот раз коробка выглядела иначе и казалась сделанной из дерева, а не из привычного пластика. — Я нашел в корабельной базе данных изображение старинных двумерных шахмат, — пояснил Джим, присаживаясь на свое место и ставя коробку на стол между ними. — И подумал, что стоит попробовать превратить их в трехмерные. Хотя тебе это, возможно, покажется бессмысленной тратой ресурсов. Функционально они никак не изменились. — Почему же, вулканцы ценят красоту, — ответил Спок, беря в руки искусно сделанную металлическую фигурку королевы, детализированную вплоть до складок платья. — А эти шахматы довольно красивы. Джим, почти закончивший устанавливать последний уровень поля, улыбнулся: — В таком случае будем и дальше играть именно в них. В прошлый раз ты выиграл, значит, ходишь первым. Несколько ходов они сделали в молчании, но атмосфера в комнате отличалась от обычной безмятежности. Спок понимал это отличие со своей стороны: сегодня он здесь не на отдыхе, а скорее как ученый, внимательно наблюдавший за самим собой. Но он не знал, какие факторы влияли на поведение Джима, который, судя по всему, напряженно думал о чем-то, не связанном с игрой, периодически хмуря брови. Или Споку только казалось? Сложно было понять: отвлекало покалывание в пальцах, которое стало почти нестерпимым. — Ты громко думаешь, — сказал он, надеясь, что не ошибся. — Тебя что-то тревожит? Джим вздрогнул и упустил удачный ход. Как будто смутился после его вопроса: — Не то чтобы тревожит… Просто любопытно кое-что узнать, но я не уверен, что имею право спрашивать. — Я готов ответить на абсолютно любой вопрос. Разумеется, если речь была обо мне, — подумав, сказал Спок и, только сам услышав свои слова, понял, что не соврал. Он действительно был готов рассказать Джиму все что угодно или показать ему любую мысль, если бы он попросил. Очень необычно, учитывая его типичную для вулканца замкнутость: в их культуре существовало слишком много тем, о которых не принято говорить. Тем более с человеком. Интересный факт, который требовалось учесть при дальнейшем анализе их беседы. Но вопрос Джима все равно застал его врасплох. Спок не мог даже предположить, почему его друг так внезапно захотел получить именно эту информацию. — Почему твой отец решил жениться на твоей матери? Разве вулканцы не выбирают себе пару с помощью своих принципов логики, согласно которым не особенно одобряемый брак с землянкой… — он замялся. — Прости, как-то тупо прозвучало. Можешь не отвечать. — Мне не трудно ответить, — медленно сказал Спок. Посмотрев на Джима он понял, что тому почему-то очень важно получить ответ на этот вопрос. — Точнее, трудно, но не по эмоциональным причинам. Просто это будет сложно объяснить не вулканцу. Ты же знаешь, что мы — контактные телепаты? Джим коротко дернул головой. Его глаза почти не мигая, рассматривали Спока, а вся поза говорила о внимании и даже, пожалуй, нетерпении. — Когда мы находим себе постоянную пару, то образовываем между собой особую ментальную связь. Отчасти именно поэтому межрасовые браки у нас так редки. Образовать связь с кем-то, кто не является телепатом — гораздо сложнее. Джим тихонько хмыкнул себе под нос: — Надо же, а я всегда думал, дело в том, что вы смотрите на все другие расы свысока. — Признаться честно, и в этом тоже. Именно поэтому некоторые вулканцы недолюбливали меня и мою семью, — Спок дернул бровью, показывая свое отношение к этой странице прошлого. — Мне очень жаль, — пальцы Джима чуть тронули его руку поверх рукава в ставшем за последние дни привычным знаке поддержки. — Я ценю это, но мы отвлеклись от темы, — ответил Спок, изо всех сил стараясь действительно не отвлечься. Потому что эти теплые пальцы очень хотелось накрыть своими, что было бы совсем уже неприлично. — Итак, мы говорили про ментальную связь. Все дело в том, что разумы… разные. Это сложно объяснить тому, кто никогда не ощущал подобного, но иногда бывает, что чей-то разум тебе крайне неприятен. А контакт с другим наоборот приносит успокоение или иные приятные чувства — подобное означает большую совместимость. Но бывает и такое, что чей-то разум настолько прекрасен и настолько идеально дополняет твой собственный, что становится уже не важно, кому он принадлежит: Вулканцу или кому-то другому. Например, человеку. Правда найти такую совместимость чрезвычайно сложно, поэтому большинство логично считает, что стоит довольствоваться меньшим. И вполне этим счастливы. — Ясно… — С какой-то непонятной для Спока интонацией ответил Джим. Разжав пальцы, он потянул руку от себя, собираясь отпустить рукав Спока и взять с нижнего яруса шахматную фигурку, но случайно задел лежащую на столе ладонь. Споку показалось, что он внезапно рухнул в воду: спокойную, теплую, с просвечивающим сквозь нее золотистым солнцем. Его пальцы против воли дернулись, обхватывая кисть Джима в нежелании прерывать это внезапное… Он в ужасе отшатнулся еще до того, как до конца осознал, что это было. Джим смотрел на него широко открытыми, ничего не понимающими глазами, и под этим взглядом Спок почувствовал еще большую вину. — Прости, — пробормотал он. — Это… это было недопустимо с моей стороны. Ну что же, хотя бы все его странности теперь имели смысл. Даже не очень отличались от того, что мог бы почувствовать на его месте и более нормальный вулканец, вот только… — Спок?.. — Джим все еще выглядел озадаченным, даже вскочил со стула. — Что произошло? — Нечто совершенно недопустимое, — Спок с силой сжал зубы, злясь на самого себя и всю ситуацию в целом. — Я не должен был… Когда висящий на стене внутрикорабельный коммуникатор оборвал его фразу на полуслове, Спок даже почувствовал к нему нелогичную благодарность. — Да? — резко бросил Джим, нажимая на кнопку. — Капитан, вы срочно нужны на мостике! — Ухура говорила быстро и очень взволнованно, что очевидно указывало на серьезность ситуации, так как связистка не была склонна к пустой панике. — Служба безопасности станции арестовала Сулу! — Уже иду! — почти прорычал в ответ Джим и резко повернулся к Споку. — Когда я закончу с этим, ты мне объяснишь, что это черт возьми только что было! А сейчас идешь со мной. — Есть, капитан, — коротко кивнул Спок, не зная радоваться ли ему этой отсрочке.