Де(кон)струкция

      Ранг перестал приходить на вечера. Удачно совпало, что тогда у него начались семинары, а Фройд усиленно готовился к получению диплома и предлицензионной терапии. В таких условиях проще стало избегать друг друга, а потом они с Фройдом разъехались вовсе.       Сложные и путаные мысли о том, могут ли коллеги, специалисты их профиля, испытывать друг к другу не отягощенные анализом, а хоть сколько-то искренние чувства, растворились. На учебе разрыв отразился положительно, однажды Ранг спокойно отрефлексировал это — и не удивился. Влюбленность в наставника — в той или иной мере — важная часть процесса, но Фройд не годился в наставники. В основе его доминирования всегда лежала насмешка, а не забота. Прервать отношения было правильно.       Вместе с тем Ранг приходил к выводу, что «философские откровения» не так уж сильно повлияли на него. Он позволил себе увлечься деструктивными теориями ненадолго, но в глубине — не изменился. Рангу нравилось думать, что несмотря на хрупкий корпус, старомодный и беззащитный, он все же обладает достаточно сильным характером. То есть, стыд не исчез по щелчку пальца, пришлось пережить неприятный период интоксикации, а привычка мыслить образно и писать хоть что-нибудь, если не стихи, не проходила. Однако он не скучал по «Темным вечерам».       Старые знакомые из клуба больше не здоровались с ним на лекциях и семинарах — разве что Флэтлайн кивал в коридоре. Новых друзей Ранг так и не завел. Его не влекло к компаниям, наоборот, побыв центром «культа Бессмысленности», он стал больше ценить одиночество. Самодостаточность и незаметность ничем не хуже громкой славы, добытой сомнительным путем. Над своей теорией — к третьему курсу у него, как и у Фройда, тоже появилась «своя теория» — Ранг работал, не афишируя. Большая часть коллег до сих пор даже не знала его по имени. Так было… спокойнее.       Однако за Кварка — незнакомого меха, попавшего в ту же передрягу, что и он, — Ранг продолжал беспокоиться. Несколько раз он попытался поговорить с ним наедине, но обнаружил, что Кварк ни на шаг не отстает от Персептора. Со стороны ситуация напоминала то, как Ранг был привязан к Фройду в прошлом. Должно быть, Персептор продолжал водить Кварка на «Темные вечера» — обсудить это так и не получилось. Опыт обмана и разочарования, пережитый Рангом, так и остался неразделенным. Скорее всего, Кварк не до конца понимал, что служит чужим развлечением, но, увы, вряд ли кого-то послушал бы. Под пристальным взглядом Персептора, меланхолично поддерживающего Кварка за локоть, Рангу пришлось отступить. «Темная» сторона этого меха неожиданно оказалась более пугающей, чем любые оды Мортилусу в исполнении Сандера.       Скандал, с которым прикрыли «Темные вечера», вспыхнул в начале четвертого года обучения Ранга. Центром его стал Хромдом — судя по всему, он презрел, наконец, внутренние границы тоски, перешагнул бессмысленные ограничения мозгового модуля… и, будучи под химией, всунул в себя иглы. Его закоротило, причем, как понял Ранг, заметили это далеко не сразу. Сандер с Трепаном, без пяти кликов аспиранты к тому времени, все же не справились. Чтобы спасти Хромдому жизнь, им пришлось обратиться к преподавателям. Так происходящее на «Темных вечерах» оказалось на свету и дошло до руководства ИПИ.       Хромдом исчез из института, хотя в списках студентов числился до самого выпуска. Скандал замяли быстро, но вылетели немногие — в основном, новички, приобщившиеся к «Темным вечерам» после ухода Ранга. Из старожилов общества исключили только Эйрахнид, Квикмикса, Нокаута и еще пару мехов, которые никогда не славились высокими баллами. Возможно, когда выяснилось, что замешаны учащиеся с лучшими аттестатами, Шоквейв, Цереброс, Россум и другие деканы факультетов решили обойтись личными взысканиями и не портить статистику исключениями. Задело ли Фройда, а также продолжались ли в каком-то виде после шумихи «философские поиски себя» и «миксование искусства и науки» дальше, Ранг не знал. О нем, пока шло внутреннее расследование, никто не вспомнил. Да и он не поддерживал обсуждения теории заговоров, ходившие среди студентов помладше.       Ранг не следил за жизнью Трепана, Фармы и остальных членов клуба. Он слышал, что в большинстве они закончили аспирантуру, а с Фройдом даже пересекался на заседаниях кафедры, но постепенно даже в его сознании год «Темных вечеров» утратил яркие краски. Неужели он правда вкалывал себе неизвестные присадки в шланги и стыдливо трансформировался под модную вибрирующую синтезированную мелодию, поскольку это был единственный доступный ему способ выступить и получить признание? Был таким беспорядочным, зависимым, растерянным? Ранг не корил себя за ошибки, но искренне удивлялся, что допустил их. «Темные вечера» пропагандировали хаос, а Ранг всегда стремился противопоставлять себя хаосу…       Теперь и его аспирантский курс подходил к концу. Ранг успел многократно переписать целые главы кандидатской, будто фрагменты художественного произведения, а не научного исследования. Он считал, что выбор слов в анализе психологических процессов важнее, чем в любой смежной сфере: мнемохирургии или медицине. Он — как будущий психотерапевт — в первую очередь будет обращаться не к механическим или функциональным проблемам, а смотреть в искру пациента. Он нашел метод куда более эффективный, чем обмазывание психотропной краской или выжигание на себе молитвенных стихов. Его работа, посвященная кропотливому архетипическому анализу, вот-вот должна была пройти проверку у лучших специалистов кафедры. Он разделил поведенческие паттерны на несколько десятков типажей: пока что исследование носило теоретический характер, но когда его допустят к практике, он сможет дополнить ее конкретными случаями.       С Фройдом Ранг столкнулся перед защитой, когда мысли крутились вокруг доказательной базы, которую ему требовалось изложить за несколько кликов. Они по-прежнему не были равны: Фройд — молодой ученый с несколькими публикациями и уже сформировавшимся амплуа в научной сфере, а Ранг — только аспирант. Институтская этика диктовала им поздороваться и разойтись, Ранг хотел так и поступить, но реплика Фройда заставила его задержаться.       — Кажется, я должен быть твоим оппонентом сегодня.       — Да? — Ранг озадаченно расширил линзы, замедляя шаг. — С чего? То есть… мне сказали, назначен…       — Да, да, я слышал. Что-то напутали на кафедре. Меня поставили сутки назад, но я успел прочесть твою работу, — Фройд скрестил руки перед собой.       Говорил он без вызова или издевки в голосе, ровно и даже немного скучающе. Когда-то они могли обсуждать разные теории часами, и дискуссии текли живо, несмотря на то что Ранг всегда стеснялся спорить с Фройдом. Тем не менее, выступлений перед публикой у них не было. Вдруг узнав, что Фройд читал его работу, он ощутил волнение, которое постарался отмести. Когда-то давно он первым делом принес бы старшему товарищу свои наброски, но теперь…       — И… что ты думаешь?       — Вообще-то мы должны поговорить об этом на кафедре. Но… так как мы были друзьями, дам тебе пищу для размышлений перед защитой, — Фройд постучал пальцами по локтю. — Я думаю, ты позволил себе слишком далеко оторваться от реальности, мой друг, и поддался сомнительному творческому порыву, которому не место в науке. Боюсь, твой анализ архетипов чем-то напоминает твои плохие стихи.       Вздрогнув, Ранг непонимающе уставился на него. Его ранило не столько презрительное сравнение, опасно коррелирующее с собственными ощущениями, сколько то, как спокойно Фройд осудил его. Как будто имел он имел право так говорить!       — Помнится, ты сам называл плохие стихи настоящей наукой? — не зная, что возразить, ощетинился Ранг. — Я систематизирую безумие. Это уж более продуктивно, чем упарываться в подвале.       И тут же пожалел о сказанном. Прозвучало беспомощно, словно у него не было аргументов на самом деле, словно он не вывел из кибертронской культуры и философии целый пантеон основных архетипов, на которые идеально ложилась большая часть известных ему психологических типажей.       — О, Ранг! К чему личное? — Фройд усмехнулся в маску. — Я всегда разделял исследования и развлечения.       — Я хорошо помню, что ты мне говорил, — уже не смог остановиться Ранг. — Но не думаю, что это цитирование будет уместно на защите…       — Брось, — перебил Фройд. — Я же знаю, что ты не посмеешь при всех заикнуться о «Темных вечерах». Мы не дискредитируем друг друга по личным причинам, мы обсуждаем твою работу… а я вижу, что она… довольно примитивна. Просто мне повезло знать причину, вот и все, — он развел руками. — У каждой развивающейся личности есть период, когда декадентские наклонности проявляются особенно сильно. Кто-то превращает их в творчество, кто-то преодолевает, а кто-то поддается им. Я вижу, что ты поддался, Ранг. Просто иным способом, — голос приобрел сочувствующие нотки. — Ты сбежал от общества таких, как ты, в жалкое одинокое графоманство. Я не так жесток, чтобы тебя заваливать, комиссия и сама справится. За кафедрой я скажу, что думаю о твоей диссертации, но с тобой могу поделиться большим… Пророчеством, как в старые добрые, — глубоко расположенные желтые линзы сверкнули. — Диплом и лицензию ты получишь, но хорошим психотерапевтом никогда не станешь. Жаль, что ты оказался так слаб. У тебя был потенциал.       — Я не сбегал!.. — растерянно возмутился Ранг, не успевая задуматься, почему именно за эти слова из многих он уцепился. — Вы… ваши…       Он заметил в конце коридора Трепана и Сандера — и запнулся. Рядом с ними шли Фарма и Персептор, которым, казалось бы, нечего было делать здесь. Комиссии у психологического и мнемохирургического факультетов иногда пересекались, еще реже медики посещали защиты, но вот инженеров Ранг пока не видел.       — Проблема твоей теории, Ранг, вторичность и метафоричность, — продолжал Фройд, не оборачиваясь в ту сторону. — Уход от личности к… коллективному восприятию, которое, мы оба знаем, всегда беспокоило тебя очень сильно. Если бы я знал, что тебя так травмируют наши поверхностные студенческие развлечения, я бы никогда тебя не пригласил. Мне хотелось верить, что ты можешь больше… хотя… — он понизил голос до шепота, склоняясь вперед: — Возможно, мне хотелось посмотреть, как ты будешь добиваться меня, нарушишь все табу, станешь символом разврата, но так и не получишь желаемого. Такую картину ты рисуешь в своей голове, когда размышляешь, почему незаметность стала для тебя важнее всего? Думаешь, я не видел, как ты деградировал, Ранг? А ведь ты всегда боялся, что не достигнешь моего уровня…       — Уровня цинизма? — резко вскинулся тот, сжимая пальцами датапад с речью, написанной для защиты.       — Уровня анализа, дурачок. Я смогу деконструировать твою теорию до пустоты, и ты увидишь, что ты не продвинулся ни на шаг, — Фройд выпрямился. — Но я обещаю не громить тебя до конца. Посредственные психотерапевты миру тоже нужны… не всем твои метафоры причинят вред, в конце концов. В общем, обсудим перспективность на защите. Я тут позвал коллег послушать, — и он кивнул Трепану.       Тот, как и остальные его спутники, не уделил Рангу внимания. Фройд ушел с ними, а он опустил руки. Они дрожали.       Его теория не касалась примитивных инстинктов, которые так обожал ставить во главу угла Фройд. Она говорила о крупных, масштабных культурологических надстройках; о том, что поведение мехов, их самовосприятие и позиционирование, формирует ограниченное число существующих типажей. Можно подумать, что манипулирующий окружающими Фройд, завистливый Трепан, самоуверенный Фарма, показательно депрессивный Хромдом, идеально маскирующийся Персептор, и деструктивный Сандер действительно стали прообразами для описанных им архетипов, но… Нет! Нет, не может быть!       Когда-то Фройд на «Темных вечерах» подталкивал мехов доказывать его собственную теорию. Казалось, что может быть отвратительнее? Но вот, Ранг, кажется, прикрывает свою бесполезность и свою травму выдумкой, оправдывающей его… бесполезность. Это нормально, что он и есть — один из архетипов, описанных в ней. Но — в той стадии, когда главная слабость уже взяла над ним вверх: он отказывается принимать себя и примеряет другую роль, роль мудреца, а не простого парня, отрицающего собственную слабость. А ведь даже сам термин — «архетип Ранга» — впервые употребил по отношению к нему Трепан. Он не придумал его сам…       «Темные вечера» травмировали его сильнее, чем он готов был принять. И — как в прошлом — именно Фройд заметил эту травму и походя ткнул в нее, болезненно демонстрируя, что Ранг снова пропустил нечто очевидное.       Ранг все смотрел вслед Фройду и остальным, не решаясь сдвинуться с места. Ему пора было на защиту. Как будто он возвращается в прошлое, на свою первую студенческую тусовку.       И, видимо, итог будет столь же разочаровывающим.