Семь смертных грехов

      Солнце клонится к закату, оставляя на стенах номера отеля оранжевые лучи, скользящие нежно и мягко по полотну дорогих обоев. Воздух спёртый, концентрированный из-за жара двух тел, в нем так мало прохлады и свежести. Мне нравится этот номер, он в моем вкусе сегодня: дорогой и холодный, как и мое ледяное сердце, неуютно пустой, как мои чувства к тому, кто сейчас двигается на моём члене. — Ну же, куколка, быстрее, — недовольно ворчу я и тянусь за пачкой сигарет.       Я сижу на шикарном диване, обнаженный снизу и одетый в футболку и кожанку сверху, а на мне прыгает молодой парень, имя которого я даже не знаю. Он вроде бы ничего: светлые, завитые волосы, подкрашенные чёрным карандашом узкие глаза, мягкие черты лица, пирсинг в губе, белоснежная шея, яркие бусинки напряжённых сосков. Но даже эта красота не заставляет мой член встать полностью, сегодня мне чертовски скучно. — Неинтересно, — шепчу я разочарованно и закуриваю, пока он пыхтит, стараясь доставить мне хоть немного удовольствия.       Я тянусь за телефоном и начинаю копаться в сообщениях, собираясь найти адрес клуба, в котором был в прошлый раз. Сегодня у меня отвратительное настроение, даже не знаю почему. С самого утра во рту мерзкий привкус тухлятины, голова раскалывается, а на сердце неспокойно. Такое чувство, будто я забыл что-то очень важное, и мне всё никак не удаётся вспомнить что. — Давай-ка ртом, детка, только глубоко, иначе можешь проваливать, — грубо спихиваю парня с себя и встаю на ноги.       Он раскрасневшийся и возбуждённый, уже один раз кончивший. Я закатываю глаза: его восхищённый взгляд меня раздражает. Как они умудряются так быстро потерять голову? Просто смешно. Я же пользуюсь ими, не скрывая, а они даже не сопротивляются. Нет, я, конечно, неотразим, само собой, но неужели этого достаточно, чтобы вот так вставать на колени и открывать свой бесстыдный рот перед членом незнакомца?       Сегодня мне не нужно было даже использовать силу, чтобы заставить этого симпотяшку лечь под меня. Я просто шепнул ему в клубе: «Хочешь, я трахну тебя в попку и в рот в номере дорогущего отеля?», и он уже был готов на всё. Не очень люблю такой типаж парней, как и все остальные типажи парней, собственно говоря, но этот меня особенно бесит. Эти молодые мальчики, с виду девственные и невинные, но на самом деле желающие жёсткого траха. Таких я стараюсь иметь как можно реже, слишком уж посредственны и скучны.       Мой любимый типаж для секса — альфа-самцы натуралы. Я подсаживаюсь к ним в клубе или баре, нагло кладу ладонь на их промежность, спрашиваю: «Чем сегодня занят, красавчик?», провожу пальцем по оголенному участку кожи и получаю воистину огромное наслаждение, когда вижу их ошарашенные глаза, не верящие в происходящее. О, такие мужчины действительно достойны «Оскара» за театральность! Мое удовольствие — видеть, как они пытаются сначала меня унизить, говоря, что не пидоры, потом пытаются угрожать, потом выходят из себя, в тот момент, пока я жарко и развратно шепчу на ухо, как поимею их в грязной подворотне. Они все такие правильные и несгибаемые, пытаются махать кулаками, а я крепко сжимаю их слабые мошонки в своей руке.       Всего одно моё желание, и они уже даже не против. Но с ними я всегда бесконечно груб, впрочем, как и с остальными. По-другому я не трахаюсь. Конечно, я могу использовать силу, чтобы самому возбудиться или кончить без насилия над другими, но это слишком тривиально, поэтому я делаю больно и получаю свою долю наслаждения, видя как эти самцы выгибаются подо мной, прося сделать это сильнее и глубже, пока не получат необходимую разрядку, которая тоже подвластна лишь мне. Это всегда предсказуемо, но так я хотя бы удовлетворяю свои потребности.       Да, я похотлив, грешен, и это — моя суть. Похоть — это и есть я. Такая похоть, которая может похоронить в огне разврата и жестокости, иногда в крови. С кровью я стараюсь быть осторожнее, но иногда позволяю себе и такие развлечения. Я знаю, как и где порезать, чтобы не было слишком большой кровопотери, иначе полиции не избежать. В такие разы я кончаю быстрее, чем обычно. Это доставляет мне столько удовольствия, что потом, ночью, я с восторгом ещё раз вспоминаю красные капли на грязном полу и сжатые от боли брови очередного любовника. Они не умирают, нет, ведь порезы поверхностные, просто им больно, а мне хорошо. — Давай, куколка, — я глубоко толкаюсь в его рот.       Он пытается отстраниться от моего члена, но я не позволяю, грубо держа его рукой за волосы. Моя плоть наконец-то проскальзывает в горло. Так-то лучше. Он хотя бы встал до конца, а значит, я всё-таки получу разрядку. Одной рукой прижимаю голову парня к лобку, он мычит и кашляет, давясь, отчего мне мерзко, но я в презервативе, так что плевать, а второй - вожу пальцем по смартфону, читая новостную ленту.       Парень начинает задыхаться, и я даже слышу, как он всхлипывает. Смотрю на него сверху и ухмыляюсь. Вот такой вид мне нравится больше всего: размазанная из-за слёз подводка, красные губы вокруг члена, умоляющие отпустить глаза. На секунду отстраняю, а он выпускает мой член изо рта и опустошает всё содержимое желудка прямо мне под ноги. Он плачет и с трудом поднимается на трясущихся ногах, пытаясь прийти в себя. Я вижу на его белой щеке следы рвоты, и меня всего передёргивает. — Мерзкий ублюдок, вали отсюда. Вали, я тебе сказал, пока не прикончил, — рычу я, снимая презерватив, и кладу его парню на обнаженное плечо.       Он прикрывает рот рукой, а я толкаю его в сторону двери и выпихиваю из номера. Он противится, потому что абсолютно голый. Я зло матерюсь и кидаю ему его джинсы с футболкой и закрываю дверь, громко с рыком выдыхая, и тут меня привлекает странный звук и вибрация телефона. Удивлённо смотрю на экран и замираю на одну долгую минуту, смотря на заставку. Мое сердце судорожно сжимается, а ноги подгибаются.       Сколько лет уже прошло? Кажется, десять. Какое сегодня число? Я панически пытаюсь перебирать в уме числа и месяцы, силясь вспомнить. Точно! Десятое июля! Ровно десять лет назад. Меня словно обливает кипятком и я присаживаюсь на диван, чтобы иметь хоть какую-то опору. Десять лет назад, в этот вечер всё и случилось, всё то, что поменяло мою жизнь и перевернуло с ног на голову.       Смотрю на заставку телефона, на знак семерки, на красный экран, на котором появляется надпись: «Поиграем?». Меня охватывает страх, и я откидываюсь назад на спинку дивана, пытаясь взять себя в руки. Глаза плывут в бордово-красной дымке ужаса, страха, отчаяния. Номер отеля превращается в кровавое полотно, по стенам расползаются багровые пятна чьих-то кишок. Может быть, моих? Ну что ж, дороги назад нет. Десять лет как нет. Я просто совсем забыл о том, что это должно когда-то случиться. За всё надо платить, не так ли? Особенно за прошлое, особенно за грехи.       Кликаю на мигающую надпись: «Поиграем?», и экран освещается. Я сглатываю, боясь увидеть то, что появится дальше. Это фото небольшой записки, написанной кривым почерком, как и в прошлый раз, будто какого-то маньяка-психопата: кровавые буквы, мятый лист бумаги в пятнах желчи. Весь мой ужин просится наружу сквозь дрожащий пищевод и плотно сжатые губы. Ну что ж, поиграем. «Здравствуйте, мои грешники! Давно не виделись. Надеюсь, вы не забыли, что сегодня десять лет, как вы позаимствовали у меня силы. Пришло время расплаты. Условия прежние: тот же дом, то же время, то же количество вас. Если хоть одно из условий не будет выполнено — вы все умрёте, и не обещаю, что быстро. Так что, Ким Кибом, если не поторопишься из Тэгу в Сеул, то будешь ответственен не только за свою смерть, но и за смерти своих друзей». И мерзкий смайлик в конце, со скалящимся кровавым ртом. Этот смайлик я не забыл ещё с того раза.       Трясущимися руками опускаю телефон на диван и окунаюсь в воспоминания того вечера. Я был тогда совсем молодым и почти безгрешным, почти... и таким невозможно глупым, настолько глупым, что согласился втянуть себя в эту игру, причем самым первым. Записки получили не все, единицы. Единицы самых безрассудных мальчишек приюта, один за одним, разных возрастов и судеб, пришли на зов, как притянутые кусочком сыра мышки, маленькие и очаровательные, не знающие ничего о настоящей, взрослой жизни. Кто же из нас тогда осознавал, чем всё это обернется? Не скажу, что сильно жалею, что так вышло, но все же солгу, что не думал, какой была бы моя жизнь, если бы в тот день я не пошел в дом, окутанный мистикой, запахом тайны и власти, какой бы то ни было власти.       Моё сердце тогда было ещё чувствительным, но уже разбитым и искорёженным болью сложившихся обстоятельств. О, я был зол на всех на свете, особенно на мужчин, особенно на взрослых мужчин. Каждого из них, без разбору. Как же я мечтал отомстить за все страдания, что они принесли мне за мою короткую жизнь. Я пылал страстью, молодостью тела, желанием доказать, что я — не пешка, что я — Король. Абсолютно, невозможно уверенный в себе и своей правоте, оттого бесконечно глупый и непредусмотрительный.       От мыслей и воспоминаний меня отрывает звонок Кибома. Я тут же поднимаю трубку. — Сука, сука, сука, — ругается он нервно. — Не говори мне, что ты не успеешь сюда, Ки, — молю я его. Судя по всему, он ужасно зол. — Сука, — он кипит от гнева. Гнев — это Кибом, а Кибом — это гнев.       Я встаю с дивана и переключаю телефон на громкую связь. — Я убью эту тварь, найду его и собственными руками убью. Клянусь тебе, Джонг!       Слышу, как он тормозит, и в спешке натягиваю на себя плавки и джинсы. — Ки, ты что, спятил? Ты остановился? — У меня бензин на нуле. Твою ж мать, что делать? — паникует Ки в трубку. Я зло рычу, наконец-то застёгивая ширинку. Пальцы немыслимо дрожат из-за смеси чувств: страха, паники, злости, раздражения. — Да ты шутишь? Ты идиот? Поехал без бензина? С каких пор у тебя не хватает мозгов, чтобы заправить тачку? — Ору я на него, сорвавшись, и тут же достаю из кармана куртки ещё один телефон (он у меня для особых случаев). Там все номера ребят, которые на меня работают, в том числе и номера главарей корейских банд и киллеров, да вообще всех, кому можно доверить любую задачу: от покупки рамена до убийства президента. — Точное расположение, — рычу я Кибому. — Выслал тебе уже, давай резко, я жду. Похоже, кто-то слил мой бензин. Я разбил панель, поэтому не заметил сразу, что бензин на нуле. Я останавливался у заправки и заходил в магазин. Сука, так подставить меня! Я пристрелю его, клянусь, — шипит Кибом.       Слышу, как он щелкает зажигалкой и закуривает. Кажется, мы оба решили вернуться к дурной привычке. Я отправляю смс своим парням, которые находятся недалеко от Ки. Через пару минут они уже будут там и заберут его или сольют бензин ему в бак. — Успокойся, мои парни рядом, скоро будут, — говорю я, тоже закуривая. — Успокойся, Джонг? Эта тварь объявилась, я совсем забыл, что прошло уже десять лет. Он убил стольких людей! Как мне успокоиться? А теперь он что, убьет нас или, может быть, отрубит нам руки и выставит их в музее на всеобщее обозрение? — Давай не будем паниковать, ладно? Мы ничего не знаем, у нас есть только записка, — я курю, нервно дергая ногой. — Не знаем? Да он послал кого-то слить бензин, чтобы позабавиться надо мной... — Кибом ходит вокруг машины, я слышу его нервные быстрые шаги. — Он прилетел, ты не знаешь?       Ки внезапно меняет тему, и его голос становится тихим и вкрадчивым. Моё сердце пропускает удар, а дышать становится тяжело. Он — это тот человек, которого я боюсь и одновременно хочу встретить также сильно, как Отправителя... Нет, куда сильнее... Десять лет я не видел Его, и вот теперь настал день, когда пришло время задуматься о встрече.       Мне больно, мне стыдно и мне жаль, себя и Его. Мои чувства разрозненные и потерянные. Я слабый, когда думаю о Нем, и мне не нравится это ощущение: гадкое и горькое. За эти десять лет Он так ни разу и не связался со мной, ни разу не написал и не позвонил.       Да, до того самого вечера все наши отношения сводились лишь к тому, что Он смотрел на меня влюблённым взглядом, бесконечно нежным и мягким, бесконечно ласковым, с того самого мгновения, как увидел впервые на церемонии, на которой я был зачислен в последний класс средней школы. Он был старше меня на класс, совсем не в моём вкусе: слегка полноватый, мягкий, неуклюжий, скромный, но зато очень популярный в школе.       Когда я полностью осознал, насколько сильно Он в меня влюблен, я испугался. Но за всё время учебы Он ни разу не подошел ко мне сам, смотря со стороны. Я постоянно ощущал на себе Его нежный взгляд, а когда смотрел в ответ, Он смущенно опускал глаза. Я менялся из класса в класс: становился жарче, горячее, сексуальнее, а Его взгляд по-прежнему ласкал меня, ни на миг не теряя мягкости, но с течением времени всё больше напитываясь едва контролируемым пламенем.       Что бы я ни делал, начиная с плохой учебы, заканчивая опасными проделками в пансионе, вплоть до попытки его поджечь, Он любил меня. Сначала мне это нравилось, а потом начало раздражать. Мы так и не поговорили, не приблизились друг к другу ни на шаг, а ведь я пытался подойти, а Он всякий раз ускользал от меня, сбивчиво извиняясь. Всё изменилось в тот памятный год. Я узнал о Нём то, что вывернуло мне душу наизнанку. Из-за всего, что случилось позже, чувства, что я испытываю сейчас, такие болезненные и непонятные. — Наверное, прилетел. Возможно, он единственный из нас, кто помнит о том, что сегодня за день, — говорю я натянуто, не желая, чтобы Кибом услышал боль в моём голосе. — Значит, он не связывался с тобой? — Спрашивает он вкрадчиво. — Нет, конечно, Кибом, с чего ему со мной связываться? Десять лет прошло, как мы не виделись, — я выкидываю окурок в раковину, предварительно смяв его похолодевшими пальцами, обуваюсь и беру рюкзак и мотоциклетный шлем. Слышу, как около Ки останавливается машина, и раздаются голоса моих парней. — Отключаюсь, Джонг. Спасибо, я доеду вовремя. Позвони остальным, убедись, что все в курсе. Остается надеяться, что он тоже приедет, — Кибом бросает трубку.       Я оглядываюсь, поморщившись, когда глаза останавливаются на луже блевотины, и покидаю комнату, закрыв за собой дверь. Внизу отдаю карту администратору, оплатив номер, и выхожу на улицу. У меня есть ещё два часа для того, чтобы созвониться с ребятами и договориться о встрече у въезда в тот самый дом. Я думаю, катая шарик пирсинга по рту, о том, что не вспомнил сегодня о доме, даже постоянно ощущая прокол на языке, а ведь его я выбрал именно после той недели. Мне показалось, что такой пирсинг вряд ли можно снять без моего ведома. Тем более рот я использую только и исключительно для разговоров и еды. В сексе никакого рта, никаких поцелуев, никогда. Мой рот — это то драгоценное место, которое я оставляю нетронутым. Рот и анальное отверстие.