Семь смертных грехов

      Чимин родился в пятницу тринадцатого октября 1995го года. Не лучший день для рождения, но его, само собой, никто не спрашивал. Возможно, именно дата рождения повлияла на его тяжёлое детство, а может и что-то другое, кто знает.       Он всегда был гордым, невозможно гордым. Его гордость не давала ему бояться, Чимин никогда не позволял себе страха, даже когда отец выворачивал ему запястья или стегал кожаным ремнем, от чего на нежной коже ягодиц вспыхивали красные следы, иногда они были такими глубокими, что оставляли длинные, тонкие белые шрамы.       Всякий раз, кусая губы до крови, чтобы не выдать, как ему больно, он терпел истязания, пока отец не успокаивался, не откладывал окровавленный ремень и не выходил из комнаты. Чимин выпрямлялся, поднимал грудь со стола, над которым отец его нагибал, чтобы было удобнее бить, потирал нывшие запястья и, поддерживая снятые с ягодиц отцом плавки и шорты, шел в маленькую ванную комнатку, чтобы охладить горевшие огнем ягодицы под ледяной водой. У него был свой туалет и что-то похожее на поддон для мытья собак. Нет, они не были настолько бедны, просто отец выделил ему только крошечную комнатушку на втором этаже дома и такую же ванную, сказав, что такому щенку положен тазик, а не полноценная душевая кабина.       Отец его ненавидел с рождения, похоже, из-за того, что жена умерла при родах, оставив ему Чимина, с которым тот не знал, что делать. Ему пришлось нанять нянечку, пока сам он старался пережить смерть жены. Чимин рос своенравным и непослушным, как дикий зверёныш, ощетинившийся на всех. Он ненавидел отца за то, что тот винил его в смерти матери.       В пять лет он дрался ни на жизнь, а на смерть с соседскими мальчишками, кусался так сильно и остервенело, что прокусывал кожу насквозь, как маленький мангуст — хребет попавшейся в зубы змеи. Его держали трое-четверо, чтобы хоть как-то обездвижить, а он всё равно вырывался и прыгал на противника, высоко рыча и впиваясь хваткими пальцами в волосы. Его боялись все, даже старшаки, обходя стороной, пока тот щурил на них свои узкие, дикие глаза и скалил ещё не сменившиеся на коренные зубы.       Друзей в детстве у него не было, ему нравилось одиночество, так он чувствовал себя в безопасности. Он всегда был сильным не по годам, сильным и увертливым, а ещё быстрым и ловким. Это работало со всеми, кроме отца, потому что отец имел над Чимином какую-то странную власть, которую сам Чимин считал проклятьем. Обычно гордый и жестокий, Чимин превращался в холодную, будто изваянную из мрамора статую перед отцом. Он не мог сопротивляться, драться, или кусать его, он просто подчинялся молча, пока отец также молча причинял ему боль.       Соседи со временем начали шептаться о том, что с ребенком что-то не так и ему пора наведаться к врачам, потому что Чимин рос, а его несносный характер становился всё хуже. Он кидался уже не только на детей, но и на взрослых. Нет, он взрослых не трогал, просто рычал, если кто-то подходил к нему ближе, чем на метр. Чимину не нравилось то, что люди постоянно пытались с ним контактировать, хоть он и давал понять им своим поведением, что не хочет этого. Особенно его раздражало, когда незнакомцы пытались ущипнуть его за щёку, приговаривая, какой он симпатичный и милый мальчик. Но стоило Чимину оскалиться на них, как руки тут же убирались, а языки цокали.       Когда Чимину было шесть, в их доме случился пожар, который всё изменил. На самом деле, сам же Чимин думал, что к лучшему, потому что отец сгорел в том пожаре, отец, которого он ненавидел и к которому не питал ни привязанности, ни каких бы то ни было теплых чувств. Его так и не смогли спасти, сам же Чимин еле выбрался, спрыгнув с окна своей комнаты вниз, на крышу первого этажа и потом на землю. Он отделался одним переломом и сильным ожогом на правой ступне. На нём загорелся носок, который он смог снять только тогда, когда ткань уже прилипла к коже и оставила на коже огромное обгоревшее пятно, по цвету напоминавшее кусок жареной свинины. Со временем ожог облез, а потом затянулся розоватой, чувствительной кожей, и ещё очень долго Чимина преследовали фантомная боль и жжение, особенно если он не мог снять обувь сразу после занятий или тренировок.       Чимина определили в приют, и впервые в жизни он был предоставлен сам себе, над ним не висела мрачная тень отца, который всякий раз брался за ремень. Чимин понемногу успокоился и перестал быть таким невыносимым для окружающих. Он по-прежнему дрался, но уже не так яростно, а со временем, после того, как его определили в школу, которая находилась недалеко от приюта, он вообще перестал учинять драки и своры, стараясь дистанцироваться от насилия.       Он начал ходить на танцы почти сразу, как попал в школу, проводя всё время в тренировочном зале, который также был залом для остальных клубов. В танцевальном кружке он был единственным мальчиком, но его это нисколько не смущало. С девочками отношения у него складывались куда спокойнее, чем с мальчишками, потому что они не лезли к нему и не пытались драться или насмехаться.       Зато это раздражало школьную шайку мальчишек. Сначала были лишь безобидные смешки в его сторону, когда он выступал, старательно выводя движения руками и ногами, пытаясь подражать учительнице, но потом началась настоящая травля. Причин было несколько. С одной стороны, Чимин отличался от всех остальных мальчишек тем, что ему нравились танцы, а в то время танцы считались чем-то девчачьим и позорным, ведь все крутые парни школы никогда бы не позволили себе заниматься чем-то подобным. С другой стороны, в то же время, Чимина любили девчонки. Когда он стал понемногу взрослеть, о нём уже шептались по углам. Конечно, всё это было на уровне симпатий, ведь шептавшимся было всего 10-11 лет, не больше, но это стало последней каплей для обидчиков.       Чимин все эти годы переносил издевки с равнодушным спокойствием и хладнокровием. Его били, а он даже не пищал, над ним издевались, а он высокомерно смотрел на обидчиков и отворачивался, откидывая длинную челку назад. Всё это было жестоко, но не настолько, чтобы сорваться. В то время он уже считал драки ниже своего достоинства, его гордость не могла позволить пачкать руки обо всяких придурков. Он мстил иначе: плёл интриги, пускал слухи и всегда выходил сухим из воды. За несколько лет Чимин научился так искусно манипулировать людьми, что вся школа стала его личным экспериментом. Пока зимой, в конце предпоследнего класса младшей школы, он не попал в настоящую заварушку.       Ему должно было только исполниться тринадцать, а он уже был самым популярным мальчиком в школе, в него были влюблены все самые красивые девчонки. А популярным он был не только потому, что был симпатичным, хотя и этого у него тоже было не отнять, а скорее потому, что он действительно умел общаться с девочками, и ему правда было интересно с ними. Он не притворялся, когда они вместе с одноклассницами обсуждали прочитанные летом книги, делясь впечатлениями, пока остальные мальчики класса фыркали на литературу, чем вызывали у девочек снисходительные смешки. Девочки росли быстрее мальчиков, а с ними быстрее рос Чимин. Популярность была хорошим подспорьем в достижении успеха. Его начали замечать учителя, хвалить и за учебу, и за танцевальные способности. Но такая популярность в итоге и сыграла с ним злую шутку.       Всей средней школой в ту зиму они отправились в поездку в Пусан на поезде. Чимин смотрел в окошко на заснеженные деревья за окном и думал о том, что за те шесть лет, которые прожил с отцом, он ни разу не путешествовал в другой город, да даже по Сеулу они не ездили. Отец оставлял его с сиделкой, которая позволяла отойти от дома разве что в пределах нескольких улиц. Его даже стригли в парикмахерской за углом. Уже в приюте, а потом через год и в школе, он впервые увидел настоящий Сеул.       Они гуляли по Пусану вместе с учительницами и обсуждали историю Кореи. Они шли по широким проспектам и заворачивали на узкие улочки, чтобы пройти сектор частных домов. Все дети были под присмотром, поэтому Чимин сам удивился, когда внезапно обнаружил себя в одном из узких проулков между двумя домами, а потом осознал, что его специально туда оттеснили, пока он с открытым ртом смотрел на достопримечательности города.       Их было пятеро, все его возраста, из параллельного класса. Один из них даже осмелился толкнуть его к стене, а остальные встали так, чтобы он не смог сбежать. Самым главным заводилой был Джинхо: выше Чимина на пол головы, худой и нескладный, с острым носом, вытянутым лицом и темно-карими, блестящими, маленькими глазками, как у крысы. Чимин любил крыс, но Джинхо он ненавидел, потому что Джинхо ненавидел Чимина. — Ну что, Чим-Чим? Сладкий мальчик, любимчик всей школы, вот ты и попался, — засмеялся Джинхо низко и хрипло.       На Чимина пахнуло вонью сигарет, мальчишки из параллели курили с восьми лет. Он поморщился и отвернулся, пытаясь проанализировать своё положение. Оно было незавидным и почти безвыходным. Его прижали к стене в тесном проулке, и если бы он попробовал вырваться от одного или двух, остальные бы его быстро схватили. Но за ним всегда оставалось преимущество, он был сильным, ещё сильнее, чем прежде. Он уже сейчас понял, что в этот раз ему не избежать реальной взбучки, потому что это читалось на лицах абсолютно всех его обидчиков. Они всё спланировали, и он отругал себя за то, что не заметил, как они осуществили свой план. Он совсем потерял хватку. Но ничего, его зубы были всё такими же острыми, а пальцы хоть и совсем не длинными, но зато сильными. А ещё он знал, что в критической ситуации его тело будет двигаться по инерции, как у дикого зверя. Чимин всегда был хищником и никогда — жертвой. — Джинхо, посмотри на него, — заржали справа. — Он испугался, посмотри на его бегающие глазки, он щас намочит штаны.       Чимин равнодушно проигнорировал колкую и обидную фразу, он никогда не мочился в штаны, только когда был ещё совсем младенцем. — Что, засранец, струсил? Тут нет девчонок, которые бы тебя защитили и заступились. Страшно? — Джинхо оскалился, подходя ближе. — Закрой пасть, — огрызнулся Чимин.       Он понял, что нет смысла сдерживаться, его всё равно побьют. Так зачем тянуть? Пусть это случится быстрее, и он уже выйдет из этого переулка, победившим или побежденным. Его до чертиков бесили все эти задушевные разговоры. — Ух, какой опасный, — Джинхо приблизил к Чимину своё лицо. Чимин дернулся навстречу Джинхо и клацнул зубами в воздухе, потому что мальчик успел отшатнуться. — Да ты дикий, как зверёныш, а девчонки считают тебя милым. Ну-ну, посмотрели бы они на тебя сейчас, — Джинхо сложил руки на груди, высокомерно смотря на Чимина. Слева два парня начали двигаться, вставая так, чтобы удобнее было схватить его, не давая выбежать обратно к группе. — Я сказал, чтобы ты закрыл пасть, — зарычал Чимин.       Он был не настолько зол, но знал, что его рык может сбить спесь с противников. Они должны понять, что даже если начнут эту потасовку, то ни один из них не выйдет отсюда нетронутым. — Ага, как же. И что ты сделаешь мне? Ты даже выглядишь как девчонка, у тебя губы девчачьи, пухлые и розовые, — зло бросил Джинхо, смотря на губы Чимина. — Выглядеть как девчонка — не оскорбительно. Лучше я буду выглядеть как девчонка, чем как такой тупой мудак как ты, Джинхо, — оскалился Чимин, расставляя руки в стороны и готовясь к прыжку. — Ты договоришься, принцесса, и я покажу тебе, как этот тупой мудак может выбить тебе твою очаровательную челюсть, — парень сгруппировался, выставляя руки вперёд, готовясь к драке. Чимин увидел его крупные костлявые кулаки и сглотнул. Если Джинхо ударит, то ему правда несдобровать. И он решился пойти ва-банк. — Да брось, ты меня не ударишь. Я же знаю тебя, ты уже столько лет надо мной издеваешься, но так ни разу сам не врезал мне, только твои прихвостни. Так в чем же проблема? Бей, ну же, я хочу почувствовать твою тяжелую, мужскую руку на моей очаровательной челюсти, — Чимин опустил руки вниз, давая понять, что отступает, он даже специально наклонился, показывая, что готов к удару, приоткрывая свои чувственные, красивые губы. Чимин знал кое-что про Джинхо и хотел разыграть свой главный козырь прямо сейчас. Джинхо растеряно замолчал, смотря на Чимина. — Не можешь? Иди ко мне поближе, Джинхо, ну же. Я знаю, чего ты хочешь по-настоящему. Не ударить меня, нет, признайся уже, наконец, и себе и остальным, что ты хочешь поцеловать меня. Прямо в мои розовые девчачьи губы.       Джинхо покраснел мгновенно, вспыхивая всем лицом и ушами. Чимин рассчитывал, что парни удивятся и расслабятся хоть на мгновение, но они по-прежнему держали оборону, никто из них не поверил его словам. А он уже давно знал о желании Джинхо. Всякий раз, когда его прихвостни прижимали Чимина и издевались над ним или били, Джинхо не спускал глаз с его искусанных, побитых губ. Этот взгляд был неосознанным для Джинхо, но очевидным для Чимина.       Джинхо резко дёрнулся к Чимину и жадно поцеловал его, а Чимин от неожиданности пискнул, ощущая чужие наглые сухие губы на своих, девственных и нежных, и в нём вспыхнула вся та дикая ярость, которая копилась внутри годами, не выходя наружу. Он укусил Джинхо настолько сильно, что тот заорал, пытаясь отстраниться, но Чимин сжал зубы ещё сильнее, рыча прямо в губы обидчику.       А потом всё завертелось в безумном водовороте. Чимин откусил целый кусок от губы Джинхо, тот закашлялся и отпрыгнул в сторону, повалившись на землю и прикрывая окровавленный рот рукой. Чимин сплюнул и зарычал на остальных, вставая в свою любимую стойку «готовящегося к нападению мангуста», оскалился и прыгнул на первого противника, который попытался его достать, впился зубами мальчишке в ухо, а тот закричал так громко, как будто его сжигали заживо, и попытался отодрать Чимина от себя. Он развернулся и таким образом помог Чимину вынырнуть из окружения. Чимин резко отпустил ухо, спрыгнул, быстро развернул задыхающегося от боли мальчика кругом и схватил его за волосы настолько сильно, что почувствовал, как волосы отрываются от головы. — Если ещё раз кто-то из вас подойдет ко мне хотя бы на метр, я вас прикончу одного за другим. Я откушу вам всё, что захочу, начиная с ушей и заканчивая вашими яйцами, клянусь, — он резко дернул волосы, прядка осталась в его хватких пальцах, а на голове у мальчика выступила кровь.       Чимин не стал дожидаться ответа и, развернувшись на пятках, побежал так быстро, как никогда в жизни не бегал, но его даже не преследовали. А потом, уже в Сеуле, после возвращения из поездки, он узнал, что его переводят из школы и приюта в другое место, в пансион, там он теперь будет жить и учиться. Постаралась эта шайка, которая свалила всю вину на Чимина, а его прошлое, о котором знали в школе, убедило администрацию перевести его и избавиться от агрессивного подростка быстро и без потерь. Все его контакты, вся его популярность уже не имели значения. Он понял, что, не смотря на то, что спас себя, он всё-таки проиграл. Он поклялся, что в следующий раз не позволит никому встать у себя на пути. Так он еще никогда не ошибался.