Семь смертных грехов

      Всё время мне снятся кошмары, в которых много крови, боли и насилия. Я никак не могу вынырнуть, потерявшись между страшными картинками и ни разу за всю ночь не проснувшись даже в холодном поту, чтобы на пару минут отдохнуть и увериться, что в реальности я еще жив. Не знаю, сколько раз я умираю во сне и сколькими способами, но это так по-настоящему и так реально, и каждый раз для меня всё больнее и больнее. К концу кошмары начинают перемежаться с кровавой эротикой, замысловатой, похожей на плохо снятое кино. Меня даже во сне тошнит от этих кадров.       Самым последним, что я вижу перед тем, как проснуться, это мой жесткий секс с Чимином, наш первый раз. И когда я открываю глаза, я еще вижу его располосованные шрамами ягодицы и то, как я их агрессивно шлепаю. Весь мокрый от пота и дрожащий от страха после кошмаров, разочарованно выдыхаю, понимая, что не дома, иначе я наткнулся бы на зеркальные панели на потолке, а тут простая побелка. Поворачиваюсь, нашаривая пальцами телефон, чтобы посмотреть время. За окнами темно, но не от того, что солнце уже село, а от сильного дождя. - Чёрт, - хрипло шепчу я, смотря на время.       Вечер, 17:01, а я выжат как лимон, уже вторую ночь подряд сплю вроде бы крепко, не просыпаясь, но у меня ощущение, что я не спал уже месяц.       Приподнимаюсь на постели, провожу пальцами по мокрой шее и скидываю с себя тонкое покрывало. Морщусь от мерзкого ощущения влажных простыней и встаю, решив взглянуть на себя в зеркало. Выгляжу паршиво: под глазами тёмные тени, кожа потеряла цвет, а белки глаз покрылись красной сеткой. Не то, чтобы я сильно парился за внешность, но так отвратительно я давно не выглядел. Даже мышцы не кажутся такими налитыми и плотными как буквально два дня назад, а ведь своей фигурой я всегда гордился, работая в зале практически каждый день.       Перед тем, как расслабиться в джакузи, пишу всем в общем чате в Какаотоке, чтобы понять, проснулся ли кто-то, и всё ли со всеми в порядке, но никто не отвечает. Вчера я встал ближе к 18, возможно, сегодня я просто проснулся слишком рано. Пока вода набирается, чищу зубы и с усталостью понимаю, что член даже не поднялся, хотя утром я обычно имею твердый стояк, а особенно после эротических снов и перед туалетом.       Полный джакузи горячей воды действует на меня фактически спасительно. Я растекаюсь и откидываю голову назад, мне так приятно, что даже свечи, оплавляющиеся прямо в воду, не раздражают. Посматриваю в телефон, нервозно обновляя беседу. Переживаю за ребят, ведь все-таки мы близки, и они для меня давно стали семьей. Все они, каждый по-своему, наполняют мою жизнь. Со временем я пришел к выводу, что мы каким-то образом, будучи настолько разными, смогли всё-таки друг друга принять, а потом и понять. Пусть наши отношения иногда трещат по швам, ведь мы тоже люди, но в итоге, всякий раз мы стремимся обратно, в наш общий дом, ставший своеобразной точкой притяжения.       Потом возвращаюсь мыслями во вчерашний день, и думаю о Нём. О том, как Он ушёл вечером, уставший и разбитый, с болью в ноге, с дрожащими пальцами на ручке трости. Когда Он сказал, что Ему разрезали сухожилие ножом, моё сердце и тело дрогнуло, не послушав моего приказа остаться равнодушным. Не знаю, почему я так остро ощутил вину, ведь не я это сделал. Мне стало холодно и как-то по-особенному одиноко, щемяще одиноко. В тот момент я захотел вернуться на десять лет назад и никуда Его не отпускать, чтобы Он был со мной, с нами…       Хотя сейчас понимаю, что это - глупая идея, ведь Он сам решил уехать, никто Его не заставлял и никто не смог бы тогда Его остановить, особенно я.       Вздыхаю и опускаюсь под воду с головой, желая спрятаться от этих чувств, таких острых и непонятных. Он же просто мальчик из прошлого, с искренней отчаянной любовью, нежными взглядом, чувственными пальцами и мягкими, сладкими…       Выныриваю, проводя ладонями по лицу, убирая волосы назад. Сегодня со мной что-то не так, скорее всего, из-за усталости, сердце так сильно саднит, и этот дом…почему-то возвращает меня в прошлое, когда я еще мог быть чувствительным. Как ни странно, наш пансион и его жители вернули мне часть себя. Я вспомнил, как это – иметь настоящих, близких друзей, а Тэмин - первый человек из новой жизни показал, как вновь научиться сострадать и заботиться о ком-то, как это – ощутить что-то родное и близкое в другом человеке.       Наверное, влияют еще воспоминания о погибших ребятах. Крис, Лухан и Юнги вообще-то были дороги мне. Да, десять лет назад я бы едва мог в этом признаться, но теперь я не так глуп и не настолько самоуверен. Хосок, Намджун, Кай тоже стали хорошими товарищами, пусть никогда не были мне близки. Даже Джин, который чаще бесил, чем радовал, не был достоин ни смерти, ни боли.       Хочу ли я вернуться на десять лет назад? Увидеть их лица: милые, ребяческие, цветущие? Да, хочу, только теперь я это во всей мере понимаю. Именно тут, в доме, я чувствую, что мне не хватает еще семерых близких людей, которых отняли и не отдали обратно. Сейчас нас было бы четырнадцать, ах нет, пятнадцать, с учетом Тэхёна. Не факт, что мы бы были вместе, но мы бы сами решали, что с нами всеми произойдет, у нас был бы выбор. Возможно, после выпуска из пансиона, мы бы больше никогда не встретились, разделенные университетами, городами, да даже континентами, но мы бы были живы, без этого больного прошлого, которое всех нас тяготит.       Он уехал, решился сделать это, остался один после всех страшных событий, начал новую жизнь, отказался от прошлого. А ведь Он так сильно любил меня, так пронзительно, так самоотверженно. Больше ни в чьих глазах никогда я не видел такого искреннего чувства, нежного и страстного. Все остальные просто влюбляются на одну ночь, а на утро уже ненавидят. А Он признался мне даже тогда, когда я причинил Ему боль, когда разбил Его сердце вдребезги.       Горло сжимается и грудную клетку опоясывает тугими цепями, и я едва ли могу вдохнуть.       Тяжелый вдох…выдох…       Это было самой большой моей ошибкой. Вся та ночь была ошибкой, мне нельзя было допускать ни того, что было в начале, ни того, во что всё превратилось в конце. Не нужно было открывать Ему дверь, не нужно было поддаваться желанию, не нужно было позволять Его горячим, влажным…       Я опять опускаюсь под воду, так резко, что практически захлебываюсь. Надо перестать мучить себя воспоминаниями, делать себе больно. Опять выныриваю, проверяю телефон. Ничего. Закрываю глаза. «Подумай о чем-нибудь другом, Джонг», - уговариваю себя.       Вспоминаю последний сон, пытаясь вывести желание из сетей оцепенения, уже очень давно моё возбуждение не было ярким, ни в физическом плане, ни в моральном. Но я ещё помню, как это – ощущать неконтролируемое возбуждение, такое сильное, чтобы потерять голову от страсти.       Провожу пальцами по лежащему на бедре расслабленному члену, стараясь его пробудить. Ничего. Заглядываю в себя и вижу пустое костровище. Именно так показывается мне вожделение: в виде костра - как у меня, или капель возгорающейся жидкости - как у Него. Свою силу я могу использовать и на себе, могу заставить себя возбудиться и достичь предела даже без рук на члене, но таким я занимаюсь крайне редко, слишком унизительно и скучно.       Откидываю голову на край джакузи и сжимаю член сильнее, двигая рукой вверх – вниз, представляя, как вбиваюсь в выгибающееся подо мной мужское тело, жёстко и глубоко. Даже не могу увидеть перед собой чьё-то лицо. У меня нет особенных предпочтений, главное, чтобы мужчина был красивым с хорошим телом и желательно чувствительным. Мне плевать, кончит он или нет, но мне хочется видеть, что он не просто лежит бревном подо мной. Лучше уж пусть кричит от боли, чем будет равнодушен, такие меня вообще не интересуют.       Конечно, я пользуюсь силой, чтобы подогреть желание даже у таких, но обычно мне скучно видеть под собой совсем фригидных партнеров, которые даже при возбуждении пассивны, а таких мужчин, на удивление, предостаточно. Если я вижу, что они сильно против, мне приходится увеличивать огонь, разогревая интерес, и они всегда воспринимают это как влечение ко мне, а не просто сексуальное возбуждение. Думаю, это часть моей силы. Не любовь, скорее недолгая влюбленность, когда желание спадает, она тоже уходит.       Иногда я играюсь с жертвой долго и мучительно, заставляя умолять о разрядке, потому что способен держать огонь в рамках костра, не давая ему заполнить пространство человека полностью, что всякий раз неудержимо происходит при оргазме. Именно поэтому они позволяют мне делать с ними всё, что хочу. Я показываю им, что чем сильнее насилие, тем ближе они к оргазму, и постепенно даю огню разгореться. Они разрешают причинять им боль, чувствуя, что приближаются к точке невозврата, острого и сильного, желанного после долгих часов.       И если у меня есть настроение, я все-таки даю им ощутить разрядку, а если мне плевать, то я просто кончаю и ухожу, оставляя человека искалеченным ощущениями боли и неудовлетворенности. На самом деле, я понимаю, что это обратные реальному возбуждению и оргазму чувства.       Это другое – гореть настоящим страстным желанием, когда пылающая кожа становится чересчур чувствительной, любое прикосновение способно свести с ума, а слово, сказанное хриплым шепотом на ухо, запоминается на всю жизнь, когда чужое желанное тело трепещет под пальцами, готовое взорваться удовольствием, а мокрые, жаркие губы тянуться, чтобы…       Стону, выгнувшись, и выпускаю поднимающийся член из пальцев, шумно дыша и кусая губу. Чёрт! Нет! Не хочу так!       Снова возвращаюсь к прошлой жестокой картинке и выдыхаю. Меня слегка отпускает, и через пару минут я понимаю, что член совсем опал, мягкий и бессильный. Дергаю его еще какое-то время, пытаясь воскресить в памяти картинки с особенно жёстким сексом, которые раньше меня заводили. Пусто.       И опять воспоминание: разметавшиеся по подушке волосы, тонкие капли пота на влажной шее у крупного кадыка, маленькая родинка на подбородке, и чуть выше - приоткрытые в сладостных стонах опухшие от ласк губы, которые так хочется…       Испугано останавливаюсь и хмурюсь, ощущая твёрдость плоти в ладони. Нет, так не пойдет, почему я вдруг начал вспоминать это? Я ведь никогда не страдал ностальгией. Ну хорошо, я понял. Кажется, мне слишком сильно хочется Его, и пока я не могу думать о других. Нужно просто потрахаться с Ним и успокоиться. Это уже даже не смешно. Я качаю головой и опять проверяю телефон. Пришли сообщения от Кибома, только не в общий чат, а в личку: 04:10 «Джонг, кое-что произошло. Чимин, он... он пришёл ко мне израненный, его кожа горит словно в огне, а ухо…как кровавое месиво. Он потерял сознание прямо на пороге, я едва его втащил, крови слишком много. Не знаю, что делать, телефон не работает, связь не ловит, и никто из вас не открывает, хотя я стучу очень громко и долго» 04:23 «Я приложил ему полотенце к ране и еле дотащил до постели. Мне страшно, Джонг, что он умрёт. Боже, что мне делать?» 04:31 «Почему у Минхо не шла кровь из раны, а у него идет? Почему он должен опять так страдать?» 04:33 «Джонг, если он умрет, я… я не знаю, что буду делать. Я даже не попросил у него прощения за то, что был так несправедлив к нему» 04:57 «Кажется, кровь остановилась, я проверил. Но там такой шрам, даже хуже, чем у Минхо. Уха совсем нет, а ушная раковина полностью закрыта спекшейся кожей» 05:15 «Боюсь ложиться, боюсь уснуть и больше не увидеть его живым. Он так тяжело дышит, и от него пахнет горелым. Мне страшно, Джонг» 05:42 «Очень хочу спать, сил больше нет. Надеюсь, что завтра проснусь живым, и он тоже будет жив. Если что, то я люблю тебя. Ты и сам это знаешь, да?»       Когда я дочитываю все сообщения до конца, у меня холодеют руки от страха. Тыкаю пальцем, ища имя Кибома в журнале звонков и с замершем сердцем вслушиваюсь в гудки. Пусть он возьмет трубку, умоляю! - Алло, - хриплое и усталое.       Его голос! У меня отлегает на секунду, когда я понимаю, что он жив. - Бомми? – Я вообще-то редко так его называю. - Джонги, я жив, Чимин тоже, - сразу говорит он мне, на что я судорожно вздыхаю и с облегчение утыкаюсь лбом в стенку джакузи. - Как ты, малыш? – мне так страшно за него. Он хоть и кажется сильным и несгибаемым, но на самом деле он не такой. У него тоже есть свои слабости, как и у всех нас, но он старается их не показывать. - «Малыш»? Ты что-то попутал, - слышу я его нервный смешок. – Я же не Тэмин. Я в порядке, Джонг, просто после ночи у меня ощущение, что всё идет по одной и той же схеме, и это не просто сны... Помнишь, Минхо нам рассказал, что чувствовал в ту ночь? Ты же знаешь, что я не могу видеть сны, мечты, мысли, только воспоминания. Я решил заглянуть внутрь Минхо и нашёл его, и это не было сном, это было воспоминанием, не из прошлого, не из детства, потому что я увидел на месте его матери – Тэмина, в самом конце. Это была странная смесь прошлого и настоящего, но картинка была мутной, размазанной. Обычно воспоминания имеют чёткие границы, они раздроблены на части. Человек не помнит всё также как видит изначально, большую часть занимают запахи, звуки, ощущения и чувства, но в этом воспоминании было нечто иное, чужеродное. Словно кто-то влез внутрь него и подправил, добавив новые детали, и картинка смазалась. Я знаю, что это такое… - Он замолкает, а я чувствую, что по моей спине вверх ползут холодные колкие мурашки, хотя вода в джакузи по-прежнему горячая. - Что? – спрашиваю я, боясь услышать ответ. - Кто-то, как и я, может менять воспоминания, - он затихает, а с моих губ срывается удивленный возглас. – Только искуснее… Меня это пугает, Джонг, сильно пугает! Возможно, мы не одни с такими силами, возможно, даже в этом доме мы не одни. Кто-то играет с нами, причиняя физическую боль, используя наше же сознание и чувство вины. Не знаю, что случилось с Чимином, я боюсь лезть в его голову сейчас, картинка будет слишком яркой, боюсь не справиться с чувствами и утонуть в боли и страхе.       Я молча слушаю, раздумывая над его словами. Я знаю Ки, он бы никогда не признался в своей слабости, если бы на самом деле её не чувствовал. Он может видеть чужие воспоминания, может менять их, так что он точно знает, о чём говорит. Я никогда ничего особенно не боялся, но сейчас с гулко бьющимся сердцем я оглядываю ванную комнату, будто ощущая чужое присутствие. - Для того, чтобы так искусно менять воспоминания, нужен контакт с человеком, нужно быть близким к нему, либо физически, либо духовно. Значит этот человека мы все знаем, Джонг, или знали в прошлом, - говорит он, не делая мне легче. - Но кто он? – спрашиваю я дрожащим голосом. - Я хочу это выяснить, посмотреть в наших воспоминаниях более подробно. - Не нужно этого делать, Ки, мы пообещали друг другу, что не будем вмешиваться… - Кажется, пришло время расторгнуть наш договор, - перебивает меня Ки.       Не верю, что он предлагает это, ведь именно он настоял тогда на том, чтобы мы перестали использовать силу друг на друге, вплоть до простого проникновения в сознание и чувства. - Я не хочу, чтобы ты лез ко мне в голову, Ки, - признаюсь я. – Как и все остальные. - Но я должен. Мы не можем всё оставить как есть, нужно противостоять этому месту, иначе оно нас разрушит, - говорит Кибом.       В моём прошлом слишком много того, что никому не позволено видеть: грязь, боль, жестокость. Я не боюсь показаться плохим, я и есть плохой, и Кибом это знает, но я не хочу, чтобы он копался во мне в поисках ответов на неясные вопросы. Тем более сейчас, когда я так уязвим и открыт. - Как Чимин? – спрашиваю, пытаясь отвлечься. - Средне. Кровь остановилась, рана вроде бы тоже затянулась, но в любом случае, он без сознания. Если он просто спит – это отлично, надеюсь, ему не снятся кошмары, - он вздыхает. - Минхо долго спал и ему стало лучше только к вечеру. - Думаю, в этот раз будет также. О, Чонгук звонит… - говорит он, а я слышу гудки на линии. – Я еще напишу или перезвоню, ладно? - Ладно, - соглашаюсь. – Будь с Чимином помягче, - прошу я слишком поздно, потому что Кибом уже вешает трубку. В Какаотоке приходят сообщения: Минхо: "Доброе утро, я в порядке. А вы?" Тэмин: «Привет! Снились кошмары, но я жив» Джинки: «Судя по погоде, на улице конец света»       Я набираю своё и кликаю на отправку: «Я встал полчаса назад жутко уставший. Чимин у Кибома, у него что-то с ухом». Минхо: «Что значит что-то?» «Кажется, у него рана, похожая на твою,» - пишу я, снова откидываясь на бортик. Мне уже не так хорошо, как десять минут назад.       Быстро намыливаюсь, бреюсь, мою голову и смываю с себя пену. Пока вытираюсь, посматриваю в зеркало над раковиной. Выгляжу всё также разбито, но похоже, горячая ванна пошла мне на пользу, на щеках хотя бы немного проступил румянец, и я больше не похож на страшную копию самого себя.       Когда я возвращаюсь в комнату и заглядываю в шкаф в поисках одежды и нижнего белья, телефон опять пиликает: «Добрый вечер, грешники. Надеюсь, вам понравилась сегодняшняя ночь. Ужин как всегда в 19:00, будьте вовремя. Чимин и Кибом немного заняты, трапеза пройдет без них».       Я хмурюсь. Прав ли Кибом в том, что здесь кроме нас есть еще кто-то? И если есть, то где он прячется? Я смотрю в большое зеркало напротив кровати. А что, если это зеркало Газелла, как в моём ночном клубе? Зеркальное с этой стороны, а с другой – затемнённое окно? Меня опять пробирает дрожь. Находиться здесь становится невыносимо. Я наспех одеваюсь, даже не особенно понимая во что, и выхожу в коридор. Капли с мокрых волос стекают по вискам вниз, и я с облегчением выдыхаю, восстанавливая ритм сердца. Нужно успокоиться и перестать впадать в безумие. Мысли по поводу зеркала не отпускают. Задумываюсь над тем, чтобы разбить его и посмотреть, что там на той стороне. Вдруг там еще одна комната? Уже намереваюсь вернуться, но вижу, как соседняя по коридору зелёная дверь немного приоткрывается. - Нет, Элисон, всё в порядке, не волнуйся ты так, - уговаривает Он по-английски нежным голосом, не таким, каким разговаривает со мной. Широкая мягкая рука замирает на ручке, и разговор продолжается: - Да, нога немного болит, как обычно, когда устаю, - Он мило посмеивается и тянет ручку назад, явно передумав выходить.       Я отстраняюсь от своей двери, подхожу к Его комнате и ставлю ботинок в уже почти закрывшуюся щель. Голос замирает, а рука отпускает ручку, я приоткрываю дверь, потянув ее на себя. Его глаза удивленно расширяются, когда Он наконец-то видит меня в дверном проёме, а потом вновь становятся такими же холодными, как и всегда, когда Он на меня смотрит. Как же меня раздражает! Эта Его холодная, равнодушная отстранённость. А ведь когда-то, десять лет назад, в моей постели Он горел настолько жарким огнём, что моя кожа плавилась от близости Его кожи. Он отворачивается, давая понять, что не хочет меня видеть.       Снизу Он одет в синие потертые джинсы, плотно облегающие аппетитные бедра, по которым хочется скользнуть ладонями и сжать жадно и грубо, оставляя на коже следы пальцев, а сверху в не заправленную в джинсы свободную лёгкую рубашку, подчёркивающую линию сильных плеч и шеи. В этой одежде Он больше напоминает себя старого, не высокомерно аристократичного и одновременно сексуального члена английского правительства, а домашнего, уютного и нежного, чувственного до головокружения. Неужели, дом действует и на Него? Возвращает Его назад? - Робин тоже привет, скучаю по вам… - говорит Он, будто не замечая, что я стою совсем рядом и слышу каждое Его слово. В трубке звучит женский голос, но я не могу разобрать слов. – Ну всё, солнышко, я перезвоню позже, сейчас занят, - шепчет Он и нажимает отбой.       Не поворачивается, также стоя вполуоборот, и я вижу остаток нежности во взгляде, предназначенном не мне. Чувствую себя вором, укравшим интимный момент между двумя близкими людьми. Во мне вспыхивает такая сильная ревность, какой я никогда до этого не испытывал, раскалённым до бела ножом прорезая внутренности. «Солнышко», да еще и так откровенно мягко, а этот взгляд. Да как Он смеет называть так кого-то, да еще при мне? Он мой! Весь! С ног до головы! Навсегда!       Я, рыкнув от злости, приближаюсь, чтобы разъяснить Ему, что к чему, но меня останавливает откровенно враждебный взгляд, простреливая насквозь. - И что ты тут забыл? – недовольно.       Сегодня Его мягкие волосы не убраны со лба назад, как в первый день, они рассыпаются блестящей белой волной, прикрывая широкие брови и делая Его еще более тёплым и манящим, не смотря на лёд в глазах. Так недолго сойти с ума от желания. «Так хочу тебя! Всего тебя! Обнажённого в своей постели, хочу услышать, как ты кричишь от удовольствия, увидеть, как выгибаешься в моих руках и покрываешься горячим потом, весь мой, соблазнительный и откровенный, настоящий…» «Ненавижу! Так хочу причинить тебя боль за то, что посмел уйти от меня, за то, что проклял меня, заменил меня кем-то другим, посмел забыть свою любовь, пока я помнил…» «Остановись! Не нужно больше этого, умоляю! Не смотри на меня так холодно, словно нас ничего не объединяет, словно не ты любил меня так мучительно сильно и между нами не было той ночи, полной чувств. Как ты мог стереть это всё так скоро? Всего то десять лет, не такой уж большой срок, если подумать...» - Пришёл посмотреть, как проходит твой вечер, - говорю я, выдавливая из себя слова. Меня всего трясёт от дикой смеси желаний, вырванных наружу из глубины сердца и выставленных напоказ, чтобы сбить меня с толку. - Проходил хорошо, пока ты не явился, - холодно, грубо, со злым блеском в глазах.       Ничего не изменилось, Он не вернулся назад. Как и я. Мы оба совсем другие, а значит нам играть по другим правилам. - Да брось, чем тут ещё развлекаться? – кидаю со смешком. - По-твоему, твоё общество может меня развлечь? – Он проходит хромая вглубь, я следую за Ним.       За окнами бушует стихия, от этого в комнате темно, и свечи кажутся необходимостью. Ванна наполнена водой с пеной, похоже, Он принимал ее совсем недавно, но уже успел обсохнуть. Постель рядом с окном измята, а одеяло откинуто. Так интимно. Никогда бы не подумал, что меня может взбудоражить такое.       Он оглядывается на меня и обжигает тёмным гордым взглядом, цепким и тяжёлым. Жарко и душно, опять всё плывет перед глазами, я сопротивляюсь этому влиянию. Он вновь заставляет моё тело гореть, как в прошлый раз, только теперь сильнее, разогревая кровь в считанные секунды. Совсем не осторожно, а горячим вихрем. Внизу живота режет острым возбуждением. - Как насчет того, чтобы развлечься как-то иначе? – делаю я однозначное предложение.       Он даже не удивляется такому пошлому вопросу, наваливаясь на дверь ванной комнаты спиной. - Меня не интересуют развлечения, которые ты можешь предложить, - смотрит презрительно и окидывает меня равнодушным взглядом, останавливаясь на тонких каплях, стекающих с мокрых волос по шее за ворот рубашки.       Он сам делает это со мной - вызывает во мне желание. Чувствую, как на меня давят Его силы, словно придушивая, в этой комнате они еще более действенны. Значит, те мысли сегодня в джакузи: это возбуждение от воспоминаний о Нём, Его теле, стонах и губах, это всё Он, Его сила. Вот значит, чего Он хочет: поиграться со мной. Хорошо, я дам Ему то, что Он хочет. - Нравится? – спрашиваю я и хищно улыбаюсь. - Нет, - спокойно и также холодно. Как хорошо Он держится, пытаясь скрыть своё желание. Я почти поверил. – Могу дать полотенце, у тебя с волос капает. "Лучше дай мне кое-что другое, детка". - У нас есть час, мы можем успеть доставить друг другу удовольствие, - делаю шаг вперед, желая прижать Его к двери.       Он не пытается оттолкнуть меня, в Его глазах нет ни страха, ни волнения. Лишь равнодушие и какое-то высокомерное чувство превосходства. - Думаю, ты не в курсе, что значит доставлять удовольствие, - говорит Он со смешком и зачесывает пальцами волосы назад, приоткрывая лоб.       Скольжу взглядом по бровям вниз к глазам и губам, растянутым в жёсткой полуулыбке, родинка на нижней едва видна, но я знаю, что она там есть. Дразнящая и такая же нежная как та, что на подбородке, и еще одна вот здесь, на щеке, совсем маленькая и светлая. - Не узнаешь пока не попробуешь, - говорю я тихо.       Мы настолько рядом, что я вновь ощущаю этот запах персика, почти как в подростковом возрасте, только чуть тоньше и дороже. Меня он возбуждает, но по-настоящему будоражит другой запах, звучащий, когда я подхожу совсем близко: горячий аромат, заманивающий, предлагающий сократить расстояние до опасного. Никак не могу понять, что это. Чтобы уловить его в полной мере, нужно провести носом по коже и вдохнуть в том месте, где бьется кровь, там, где кожа горячее всего. Наклоняюсь к белой шее против своей воли, задеваю носом сережку с зеленым камешком. Еще немного, пару сантиметров…но меня останавливает Его ответ. - Я уже пробовал, ты, кажется, забыл, - говорит низко.       Его руки по-прежнему расслабленно висят вдоль тела. Не защищается, совсем. Что это значит? Хочет меня, поэтому ждет продолжения? Или же так уверен в своем контроле надо мной? Я докажу Ему, что меня контролировать ой как непросто. - Вот видишь, ты прекрасно помнишь, - шепчу я, ставя руки по обе стороны от Его тела, горячего, сильного. «Как же хочется тебя раздеть! Так до безумия хочется, что пальцы горят, желая ощутить твою горячую кожу…»       Неотрывно смотрю на Его шею, на то как двигается острый кадык под тонкой кожей, когда Он сглатывает. - Думаешь, это был лучший секс в моей жизни?       Вздрагиваю и перевожу свой плывущий от возбуждения взгляд на Его холодный. Он поднимает одну бровь. «Бесит! Что значит: «думаешь»? Я знаю, черт возьми, что это был лучший секс в твоей жизни. По-другому не может быть, никак не может быть…» - Ты дрожал в моих руках, - шепчу Ему в самые губы, пламенно смотря в глаза. Он встречает эту фразу с таким же равнодушием, как и все остальные. - А ты воспользовался мной, Джонг, - говорит Он. - Ты сам себя предлагал, - хмыкаю. - А теперь, Джонг, как насчет того, чтобы предложить себя?       Я улыбаюсь. Вот еще! Никогда в жизни! Я еще пока не упал до такого и никогда не упаду. - Даже не мечтай. Ты будешь снизу, детка, а я сверху, и тебе понравится то, что я с тобой сделаю.       Окидываю взглядом Его лицо, останавливаясь на пухлых губах, представляя их на своём члене, плотно и тесно. Уверен, Он возьмёт его с удовольствием. Он приоткрывает их, словно улавливая мои мысли, и облизывает языком, мокро и развратно, пошло. Раньше Он никогда бы не позволил себе такого откровенного соблазнения. Он соблазнял невинной недоступностью, заставлял хотеть приблизиться и раскрыть тайну, хранящуюся за девственным телом и наивным взглядом. - И что же? Давай, удиви меня, Джонг. У меня после тебя было так много любовников, и мне интересно, что ты можешь предложить такого, что я не пробовал, - говорит жарко и бархатно, а глаза горят презрением.       Опять обжигает ревностью, я уже даже не сопротивляюсь этому чувству. «Много любовников… Даже представлять не хочу, как ты стонешь в руках другого»       У меня срывает крышу от злости и желания, член так ноет, что готов взорваться, а возбуждение дикое и яростное. Давно у меня такого не было, чтобы искры из глаз летели от того, как мне хочется секса, по-звериному жёсткого. И я склоняюсь прямо к Его уху, опять задевая носом сережку, вдыхаю темный, животный запах, только теперь понимая, что так пахнет Его кожа, тяжело, сладковато и дымно, не пот, это что-то другое, это аромат Его естества, жаркий и душный, завораживающе интимный. Я скулю, как долбанный кобель, прижимаясь пахом к Его паху и шепчу в бреду желания: - Хочу тебя обнаженного на шёлковых простынях всю ночь… горячего и влажного, так долго и страстно, чтобы ты забыл обо всех своих любовниках. Хочу заставить тебя кончать от моих пальцев на коже. Хочу, чтобы ты дрожал подо мной также, как в ту ночь, и весь был измазан в своей смазке и сперме.       Шумно дышу, низко рыча и борясь с собой, чтобы не укусить за шею. Никакого рта в сексе, никогда, ни с кем! Так сильно хочется, с ума сойти… - Неинтересно, - прямо мне в ухо низким шепотом и с унижающим смешком в конце.       Хватаю Его за волосы, прижимаю голову к стене и поднимаю глаза к Его глазам, находя в них только холод. - Еще раз скажешь мне это, и я… - Неинтересно, - Он даже не дает мне закончить.       Расстёгиваю свой ремень второй рукой, первой удерживая Его голову прижатой к стене. Он даже не поднимает руки, чтобы убрать мои пальцы из своих волос. - Тебе станет интереснее с моим членом во рту, - шепчу я Ему в подбородок и тяну молнию на джинсах вниз. - Я-не-хо-чу-те-бя, Джонг, - говорит Он по слогам, медленно растягивая слова, что бесит неимоверно. – Ты меня не заводишь.       Он берет мою руку, приспускающую джинсы, горячими пальцами за запястье, и притягивает к своей промежности. Я непонимающе смотрю на Него. - Помнишь, каким твердым я был в ту ночь? Даже, когда я кончал, у меня не падал, настолько мне было хорошо с тобой, в начале… - Он говорит это с особенно пронзительной пустотой в голосе, отчего у меня всё опускается, а сердце начинает ныть от боли. - А в конце ты просто растоптал меня: жестоко, больно, показав настоящего себя. Так вот, Джонг, ты больше не возбуждаешь меня, даже твои пошлости и твои будто бы горячие взгляды не действуют. Мой член никогда не был таким мягким, как сейчас, - говоря это, Он прижимает мою руку к своей промежности сильнее, давая почувствовать отсутствующее возбуждение. - Это пока, - шепчу я.       Меня это унижает - то, что я не могу Его возбудить. Хорошо. Если не так, тогда попробую иначе. Опять заглядываю внутрь Него, сосредотачиваясь. Та капля так и висит, неприступно холодная и я, как бы не хотел, не могу ее разогреть и поджечь. Злюсь еще сильнее, такое отсутствие желания я видел только у асексуалов, у остальных же возбуждение разгорается очень быстро, а Он сказал о многих любовниках. Ложь? Тогда зачем Ему это? Поддеть меня? Правда? Тогда почему я никак не могу на Него влиять? - Это не пока, Джонг, это навсегда, - говорит Он с уверенность.       Я рычу от разочарования. Плевать! Не важно, что у Него не стоит, главное, что мне хочется. - Отсоси мне, детка, - улыбаюсь, отпуская Его промежность и спускаю со своих бёдер джинсы, смотря Ему в глаза. - Я тебе не детка, - говорит Он бесстрастно. - Ты мой, Джинки, весь, - выдыхаю я Ему в губы, наблюдая, как они приоткрываются, за рядом белых зубов виднеется кончик красного, мокрого языка. «Остановись, не нужно быть таким неприлично сексуальным. Закрой свои сочные, нежные губы, перестань дразнить меня своим сладким языком, иначе я сорвусь и…» - Я не твой, Джонг… уже больше не твой, - уточняет Он зачем-то, специально ковыряясь в моей саднящей ране. – У тебя была возможность сделать меня своим навсегда, ты ее упустил. А теперь, будь добр, не делай вид, будто тебе хочется быть со мной. - Я не хочу быть с тобой, я просто хочу тебя трахнуть, чтобы ты навсегда запомнил, что принадлежишь только мне. - Ты не хочешь меня трахнуть, - Он тянется ко мне пальцами, и я вздрагиваю, когда они уверенно и мягко скользят под резинку боксеров. Смело. Он даже не останавливается, минуя выбритый лобок, и сразу спускается кончиками вниз к члену и нежно сжимает его, и только тогда я понимаю, что он полностью обмяк. – У тебя даже не стоит, Джонг. Может, обратишься к врачу? – Он с презрением вытаскивает пальцы из белья и обтирает их о мою рубашку.       Я никак не реагирую на это движение. Да что со мной твориться? Почему моё возбуждение так быстро спало? Вот я весь горел желанием и член был твёрдым, аж взрывался от напряжения, но стоило пройти немного времени, как он упал, хотя я ведь хочу Его, так хочу, даже сейчас. Это странное состояние, я никогда такого не испытывал. Яркое желание и никакого возбуждения одновременно. - Это ты делаешь со мной? Ты заставляешь меня это чувствовать? – я хватаю Его руку и прижимаю к двери, вторая так и остаётся в Его волосах. Оттягиваю их сильнее, а Он впервые за всё время морщиться. Больно. Так и Ему надо, меня просто убивают эти Его игры с моим возбуждением. - Что чувствовать? – спрашивает Он и щурится, но голову и руку не вырывает. - Это… Такое сильное желание, а потом ты просто берёшь и всё обрываешь, - хриплю, зло смотря Ему в глаза. Он усмехается, расплываясь в довольной ухмылке. - Ах это, - смеется, а я отпускаю Его волосы и руку, натягиваю обратно джинсы и застегиваю ремень.       Всё ясно. Это Он. Мне не стоит беспокоиться о проблемах с эрекцией. Очевидно, Он просто издевается надо мной, пытаясь отыграться за прошлое, коля в самое больное – мою сексуальность и уверенность в себе. - Больше не касайся моих волос, - говорит Он холодно и поправляет причёску. - Буду делать с тобой всё, что захочу, - бросаю я Ему и отхожу. Меня до сих пор трясёт от того, что только что произошло.       Который раз Он опускает меня, который раз Он заставляет меня чувствовать себя бессильным перед Ним. Это месть мне за то, что я сделал в ту ночь? За то, что заставил Его почувствовать тогда? Да, я был жесток, я это итак прекрасно знаю. Неужели этих десяти лет вдали от меня было недостаточно, чтобы отпустить? Разве недостаточно лет Он был на другом конце света, мучая меня? Я так сильно скучал… - Забудь обо мне, Джонг, - говорит Он, входя в ванную комнату. Я тру пальцами глаза, чтобы собраться. Мысли разбегаются. Я так устал от этих чувств и от этих воспоминаний. – Нам обоим это не нужно, - слышу Его приглушённый голос, и Он выходит через минуту, застёгивая на руке браслет часов, все также хромая. - Я сам решу, что мне нужно, - упрямо мотаю головой.       Он устало садится на кровать и опускает голову. Я стою, опираясь коленом в край кровати и смотрю на Него сверху вниз, наблюдая, как Его широкие плечи округляются. - Послушай, давай не будем больше этого делать, - выдыхает Он и поднимает на меня умоляющий взгляд.       Он выглядит разбитым и измученным. Мне становится не по себе. - Что делать? – спрашиваю я, а мой голос дрожит. - Давай не будем пытаться что-то изменить. Мы не вместе и никогда не были. Та ночь между нами была… - Он замолкает, вновь опуская голову. В моей груди что-то обрывается. «Молчи!», - хочу я Ему сказать. «Молчи, не говори этого! Не говори, что наша ночь была ошибкой! Не делай мне так больно! Так невыносимо больно! Ты же так хотел меня, так любил меня в ту ночь! Всё твоё тело и твои губы горели, каждый твой сантиметр трепетал. Хочешь правду? Я врал себе всё это время, только чтобы не признаваться, что тогда, в моей постели, чувственный и нежный, горячий и открытый в своих эмоциях, ты стал мне самым родным, даже роднее, чем я сам». - Ошибкой, было ошибкой то, что я пришёл к тебе. Мне не нужно было… - говорит Он отчаянно. - Молчи, - не выдерживаю я. – Молчи, Джинки! - Давай не будем, Джонг, - шепчет Он тихо. – Я не хочу… больше не хочу…уже давно. - Враньё, - я срываюсь, пиная кровать. – Враньё, Джинки! Ты любишь меня так же, как и раньше. Любишь… - сжимаю кулаки. - Нет, Джонг, не люблю, - говорит Он, даже не посмотрев на меня. - Враньё, - рявкаю я громко, пытаясь вернуть себе самообладание. Меня тошнит от гнева, голова кружится, а под рёбрами растекается омерзительное ощущение мороза. Холодно… - Уйди, Джонг, мне надоело это обсуждать. И не приходи больше ко мне, - Он сверкает на меня глазами, вставая с кровати. - Сними его и скажи мне это еще раз, - говорю я, делая шаг на встречу. Его глаза округляются. - Что? - Сними его и скажи, что не любишь меня, Джинки, - повторяю я. «Ты мой! Не отпущу!» - Я-не-люб-лю-те-бя, - опять раздельно и холодно, а глаза становятся совсем ледяными, смотря на меня с ненавистью. - Нет, без него, - рычу я и тянусь пальцами. - Что это изменит? – Он отшатывается, не давая прикоснуться к себе. - Всё! - Полная хрень, Джонг! Ничего это не изменит, - отрицает Он, первый раз позволяя себе ругательство. Вот и треснул этот образ аристократа. - Ты боишься, Джинки. Думаешь, я не вижу? – я вновь пытаюсь приблизиться, но Он отходит назад. - Выйди, - низко и зло. - Нет, - рычу я.       Становится удушливо жарко. Комната…опять, как и в прошлый раз. - Я сказал, выйди из моей комнаты и не возвращайся больше никогда, - еле слышно, но от этого не менее жёстко.       Сглатываю, прикасаюсь к шее и понимаю, что нужно выйти, или упаду в обморок из-за нехватки кислорода. Иду к двери, пошатываясь и пытаясь глотнуть воздуха, получается еле-еле. - Больше никогда, Джонг, - последнее, что я слышу перед тем, как дверь с громким стуком захлопывается.       С наслаждением глотаю пыльный воздух коридора и прижимаюсь головой к двери. Не хочу ни о чём думать, не хочу ничего чувствовать. Слишком разрушающе, слишком много боли. Всего два дня рядом с Ним, а я уже на грани. Почему мне так плохо? Лучше бы Он не приезжал, лучше бы я до сих пор думал, что Он меня любит как прежде. Возвращаюсь в свою комнату и опускаюсь на уже чистую и пахнущую свежестью кровать.       Бред…Всё это бред. Хочу выкинуть из головы Его слова, сказанные с ненавистью: «Я-не-люб-лю-те-бя».       Неправда! Он любит, просто решил заманить меня в ловушку, причинить боль, соблазнить меня своей холодностью. Считается, что мы влюбляемся в тех, кто к нам равнодушен, а влюбленных в нас мы игнорируем. Поэтому Он отпирается, делает вид, что не хочет меня. А потом, когда я дам слабину, Он опять признается, я уверен. Так обычно и происходит… Не мог же Он на самом деле разлюбить меня.       Как же раздражает…       Я снова вспоминаю то дикое возбуждение от близости с Ним, и запах… Господи! Меня всего пробирает от одного лишь воспоминания. Такой животный, тяжёлый и душный. Странно, но именно смесь этого тёмного запаха и нежного аромата персика сносит крышу. Это так Ему подходит: невинность и страсть в одном флаконе. Он и тогда был таким, в ту ночь...       Хватит вспоминать!       Какой Он сейчас в постели? Как это – раздеть Его своими руками? Насколько горячо Его тело теперь, спустя десять лет? Хочется скользнуть пальцами не просто по нежной, чувствительной коже, а по коже, за которой спрятаны напряженные, каменные мышцы, раздвинуть перед собой эти крупные рельефные бёдра и увидеть Его всего, раскрытого и откровенного, желающего продолжения, ощутить животом Его дрожащий живот, вдохнуть запах Его возбуждения...       Хватит думать о Нём!       Встаю с постели, берусь за стул, стоящий рядом со столом, и со всего размаху кидаю в зеркало. Оно не разбивается, зато стул ломается. Это точно не обычное зеркало, иначе оно бы разбилось. Прислоняюсь ладонями к холодной поверхности и приближаю лицо, пытаясь увидеть, что там – за моим отражением. Ничего не видно, если там есть комната, то в ней темно. - Кто ты? – рычу. – Почему заставляешь нас переживать это? За что причиняешь боль? Если ты меня слышишь, то запомни, я поймаю тебя, и ты не отвертишься. Пытаешься сломать всех нас? Это я сломаю тебя, не оставлю от тебя ничего. Раз ты так хорошо нас знаешь, то ты должен понимать, что я многое пережил, а значит не перед чем ни остановлюсь, чтобы отомстить. Настанет день, и я тебя убью, клянусь.       Телефон пиликает и приходит сообщение: «Мне не страшно, Джонг». Моё дыхание спирает. Значит Кибом был прав, мы здесь не одни. Он всё контролирует, всё видит и слышит, знает наши мысли, чувства, воспоминания. Как нам бороться с ним? Как нам победить?