Семь смертных грехов

      Чимин спит плохо. После того ужасного сна или вовсе не сна, а яви, кошмары продолжаются. Они другие, не такие реалистично жуткие и причиняющие физическую боль, но для уставшего сознания всё равно мучительные, особенно последний странный и глубоко трогающий сон. Опять Кибом, Чимин уже, кажется, не удивляется.       Он выглядит гораздо старше, лет на двадцать, но всё такой же утончённый и красивый телом, только лицо, осунувшееся, с темными кругами под глазами и четко очерченной морщиной между бровей, которые постоянно хмурятся, выдаёт возраст. Он одет в элегантный классический костюм тёмно – зеленого цвета, а волосы, модно уложенные назад, приоткрывают высокий лоб. Глаза жесткие и одновременно болезненно уставшие, их уголки тянутся вниз, показывая то, как несчастливо жил их хозяин последние несколько лет, если не десяток. Он крутит в пальцах левой руки бокал вина и разговаривает по мобильному телефону, лежащему на столе, через громкую связь. Его голос холоден и звеняще высокомерен. - Я сказал, что сделаю, и я сделал, - зло, отчего зубы хищно оскаливаются, а морщины около глаз прорисовываются сильнее. - Вы… вы уверены, что оранжерея выдержит завтрашнюю непогоду? Сегодня синоптики обещали, что за ночь выпадет рекордное количество осадков, а завтра продолжится снежная буря. Может быть, перенесем показ на послезавтра? Посмотрим, выдержит ли стекло критическую массу снега, - лепечут в трубке.       С каждым словом Кибом теряет всё больше терпения, и по нему видно, что он не желает продолжать разговор. Выпивает вино, икает и наливает новую порцию. Пальцы правой руки оказываются изуродованы так, что страшно смотреть: ногтей нет, а кожа красная и даже на взгляд болезненно чувствительная. - Выдержит! – внезапно громко рявкает и опять отхлебывает вина. – Я что, похож на дилетанта? Это не первый мой проект с таким стеклом, или ты забыл? – говорит резко и грубо, одновременно пытаясь бороться с икотой. – Я – К-Ким Кибом, чёрт тебя дери, а не к-какой-то мальчишка. Завтра всё пройдёт по плану, и ни одно м-моё стекло не лопнет! Ты понял меня? – кричит он в конце и скидывает трубку в буквально смысле, со стола правой покалеченной рукой. Телефон бряцает по дорогому деревянному паркету, а Ки допивает очередной бокал вина и подливает себе вновь. - Чертов ублюдок, - бормочет он, ставит вино на стол и наклоняется, чтобы поднять пиликающий телефон левой рукой. – Алло, привет, детка. Придешь сегодня ко мне? – спрашивает, а его голос начинает выдавать быстро накатывающее опьянение. – Как это не придёшь? Я что, зря тебя одеваю и покупаю тебе дорогущие тачки? – он устало откидывается в кожаном кресле и ослабляет галстук, на запястье сверкают шикарные часы. – Ах ты, подлая шавка! – глаза наливаются кровью, и он ударяет больной рукой по столу и морщиться. – Блять! Да, ты – блядь, как и все вы! Только и знаете, что сосать деньги, а сами ни черта не стоите! Таких как ты, шавка, я ебу каждый день, чтоб ты знал!       Он зло встаёт, кидает трубку в кресло и стягивает с себя пиджак. Его ведет в сторону, из-за чего рука задевает бутылку с остатком вина, и она, прокатываясь по столу, разливает красную жидкость по поверхности. - Сука, - ругается Ки и хватает фотографию, стоящую в рамке на столе, чтобы не дать бутылке ее сбить.       На фото изображена их большая компания. Чимин помнит, что они сделали ее в первый день летних каникул, а через несколько дней попали в дом. На карточке все они еще цветущие, молодые и счастливые. Кибом долго смотрит на фото, нежно водя пальцем по чужим лицам, и пьяно шепчет: - Так скучаю, вы бы знали, - в уголке его глаз скапливаются слёзы. – Эта долбанная жизнь не стоит и доллара, если вы не рядом, - он пьяно всхлипывает и стирает с фотографии капли красного вина рукавом белой рубашки. – Никто не понимает меня. Я совсем один и так устал всё это терпеть. Ненавижу, ненавижу и не могу так больше, - по щекам катятся горькие дорожки влаги, и он крепко сжимает пальцы правой руки, кажется, причиняя себе еще больше боли.       Кадр меняется и теперь это тот же кабинет, правда Кибома в нём нет, но зато есть другие люди. Высокий молодой мужчина в черном костюме сидит на его месте и, схватившись руками за голову, отвечает другому мужчине в полицейской форме: - Я звонил ему, предупреждал, что стекло может лопнуть. Мы впервые использовали его не внутри помещения, а снаружи. Это совершенно новая технология, она еще не доработана, - его голос плаксиво дрожит, а пальцы белеют от напряжения. – И из-за этих осадков ночью и потом всё утро… Просто нужно было подождать и проверить его прочность, всё-таки шестидесятый этаж, давление совсем другое на высоте…Но он поторопил, сказал, что всё будет в порядке, а я махнул рукой. Я виноват, что не остановил его, признаю, но он давил на меня в течение всей работы над этим проектом, а я как всегда поддался, поверил ему. Раньше чутьё его никогда не подводило. - Вы же понимаете, что умерло семь детей и еще восемь ранено? Ну еще сам господин Ким Кибом, конечно. Он погиб первым, так как стоял в месте, где образовалось больше всего осадков. Вы говорите, что работали над проектом вместе с ним, а значит отвечаете за несчастный случай также, как и он, - полицейский встаёт со стула. - Да… но он – главные архитектор, все документы подписаны им, я тут не причем, клянусь, - стонет мужчина. - Вы же сами понимаете, что у трупа уже мало что спросишь, а людям хочется справедливого наказания виновных. Поедемте в отделение, там вас допросят еще раз, с пристрастием, - полицейский складывает блокнот и ручку в карман куртки и идёт к двери, а мужчина на негнущихся ногах следует за ним.       Кабинет остается пустым, тёмным и молчаливым, а атмосфера с каждой секундой становится более гнетущей. Это последнее, что Чимин видит перед тем, как проснуться в розовой комнате.       Он тяжело открывает слезящиеся глаза, картинка размывается. Он лежит на боку на постели, от которой приятно пахнет свежестью и холодным цитрусом, и, если бы не саднящая боль в ухе, он бы опять закрыл глаза и уснул. Ухо! И тут Чимин вспоминает кровь на полу, собственные пальцы, измазанные в ней, огонь на коже и дым в легких. Он тяжело вздыхает и закашливается, внутри рта горько, а гортань пересохла. - Тшшш, - слышит он сквозь собственный надрывный кашель чужой тихий голос.       Кто-то аккуратно помогает ему перевернуться на спину, придерживая прохладное полотенце около больного уха, а Чимин испуганно нащупывает чужую нежную руку с тонкими длинными пальцами. - Ки? – догадывается он тут же.       Что это его руки, можно понять на ощупь, а эти пальцы Чимин узнал бы даже в бессознательном состоянии. Слишком неповторимые. - Да, - едва слышный шепот.       Чимин пытается вглядеться в знакомые черты. Зрение очень медленно возвращается. Кибом бледный и уставший, глаза взволнованно расширены, а губы искусаны. На голове непривычный беспорядок, а на теле обычная футболка, что удивляет Чимина не меньше, чем отсутствие прически. - Я принёс тебе попить, будешь? – спрашивает он, а Чимин поверить не может, что Ким Кибом только что предложил ему попить.       Он кивает. Горло еще болит, как и ухо, которое он так и не смог пощупать из-за прижатого к нему полотенца. Старший помогает немного приподнять голову и сделать пару глотков воды, которая прокатывается стеклом по горлу. Он опять закашливается, а Ки мягко кладёт голову обратно на подушку. Чимин пытается убрать его руку, но Ки не даёт. - Не нужно, Чимин, просто полежи и отдохни ещё, не нужно там трогать, - просит он, а Чимин послушно убирает руку, позволяя Кибому так устроить полотенце, чтобы оно осталось прижатым к коже.       Насколько он травмирован? Также как Минхо или хуже? Ухо оторвало, он уверен в этом на сто процентов, но что там еще с лицом до конца не понятно. Сегодня он не только потерял ухо, он потерял и работу. Ни одно модельное агентство не согласиться взять Чимина без уха и с обгоревшим лицом, даже с его идеальным подкачанным, стройным телом и гладкой, нежной кожей. Он ощущает, как болезненно сжимаются внутренности от понимания того, что жизнь опять подсунула ему свинью. - Что у меня, Ки? – спрашивает он, а голос сипит. Ки присаживается на постель рядом и молчит, Чимин смотрит на его тонкие черты лица и острые скулы. Не так часто он становится свидетелем того, как Кибом не может подобрать слов. Это пугает еще больше. – Там всё плохо, да? - Не настолько, но… - сначала отнекивается он, а потом поднимает глаза к глазам Чимина и всё-таки говорит правду. – Плохо…       Они смотрят друг на друга долго, не мигая, а Чимин впервые не видит в его взгляде ненависть, лишь ярость вперемешку со страхом, а еще боль. Неужели, он действительно переживает за него? Полный бред. Кибом может переживать за любого, но не за него, ведь он сам только и делал, что причинял Чимину боль, пусть не физическую (хотя когда-то и ее тоже), а моральную. - Наверное, ты рад, что меня вернули с небес на землю, - тихо говорит Чимин, убирая взгляд с Кибома. Ки молчит, но Чимин сам слышит немой вопрос, повисший в воздухе. – Тебя всегда бесила моя работа, будто я не знаю. Ты вечно считал, что я не достоин быть первым лицом Кореи, слишком некрасивый и обычный, слишком посредственный. Теперь то я точно не смогу продолжить карьеру, - выдыхает он и всхлипывает.       Ки продолжает молчать, но Чимин ощущает на себе его взгляд. Он смотрит долго и очень цепко, если бы Чимин спал, он бы проснулся из-за этого взгляда, настолько он обжигает кожу. - Может, поспишь еще? Всё равно дверь не открывается, – говорит он, а Чимин опять переводит на него глаза, но Ки уже встаёт с большой кровати и ставит стакан с водой, который держал в руке, на тумбу.       Чимин несколько раз был в комнате Кибома в их общем доме, эта комната очень на нее похожа. Стены выкрашены в нежно-розовый, мебель в основном белая и изящная, сразу видно, что дорогая, кое-где яркие пятна: подушки на маленьком диванчике, пуфик рядом с кроватью, огромный шкаф для одежды в углу с зеркалом в полный размер. Чимину импонирует такой стиль, чуть притязательнее, чем у него самого. Чимину нравится что-то более природное: дерево, кирпич, бетон, а Кибом предпочитает классический и винтажный стиль, но с яркими модными акцентами. «Сочетать несочетаемое» – вот, что Кибом пестует в своей работе и жизни. - Хорошо, - соглашается, понимая, что Ки прав. Он правда чувствует себя слишком разбитым. – Когда дверь откроется, ты меня разбудишь? – Чимин уже почти проваливается в сон, когда Ки отвечает: - Конечно, у меня нет желания сидеть тут с тобой весь вечер, – начинает он грубо, но потом его голос срывается на нежный, тревожный шёпот. - И что ты забыл у меня в комнате? Почему именно я? – как-то слишком болезненно для холодного Кибома, но у Чимина уже нет сил объяснять, что он видел его во сне до того, как оказался на пороге этой комнаты.       На грани между сном и реальностью, когда дыхание выравнивается и сердце успокаивает свой быстрый ритм, Чимин чувствует чье-то осторожное прикосновение к пальцам. Он не понимает, что точно его касается, но на коже надолго остается чувство чужого тепла.       В этот раз ему тоже снятся кошмары, но уже не связанные с Ки. Ему так хочется отдохнуть от них и поспать без снов, но здесь, в этом месте это просто невозможно. А когда просыпается вновь, то видит старшего, который смотрит на него мягко и одновременно взволнованно, но как только замечает, что Чимин уже проснулся и следит за ним сквозь тонкие щелки опухших от сна глаз, он смущается и нервно отворачивается, приподнимая напряжённые плечи. Ки уже не в белой футболке, а в тёмной струящейся рубашке, запахнутой на манер кимоно, и шёлковых чёрных домашних брюках. Судя по тому, как аккуратно уложены волосы, он позаботился и о них. - Привет, - уже чуть бодрее, чем в прошлый раз, говорит Чимин.       Ухо болит не так сильно, но всё равно чувство неприятное. Мало того, что боль осталась, так еще к нему приходит понимание, что он до сих пор не слышит нормально одной стороной. Чимин тянется пальцами и касается места, где раньше была ушная раковина, и не находит ее. Он судорожно отдергивает пальцы от какого-то месива из кожи и мяса. И тут его накрывает настоящиая паника.       Его прошибает холодным потом, а голос срывается на крик, он не может контролировать тело, которое начинает трястись. Кибом быстро ориентируется, и пока Чимина всего ломает на кровати, накидывает на него сверху плотное одеяло, устраивается сзади и обхватывает рукой вокруг талии, сжимая в своих объятиях даже крепче, чем следует. Чимин всегда поражался тому, насколько его стройное, даже худощавое тело может быть сильным и властным. И сейчас в этих стальных объятиях он бьётся совсем недолго, потому что хватка становится всё сильнее. Это странно, но такое успокаивает его даже лучше, чем тёплое питьё или поддержка Чонгука. Дрожь в теле медленно, но верно уходит, а крик затихает где-то в горле. Сначала он быстро дышит, еще чувствуя панику, но потом и дыхание выравнивается, заговоренное в руках Ки. Чимин несколько раз глубоко вдыхает и прикрывает глаза, ощущая сзади тепло чужого тела сквозь одеяло. - Прости, - говорит Чимин, и ему становится стыдно за то, что с ним только что произошло. Прямо при Ки он повел себя как настоящий ребенок, кричал и бился в истерике. - Бывает, - суховато говорит старший куда-то ему в затылок, но его голос дрожит, и Чимин отдал бы многое, чтобы узнать, что Ки чувствует сейчас на самом деле, за пеленой холодного равнодушия. - Спасибо, мне легче, - говорит Чимин, а старший отодвигается, чтобы дать ему высвободиться из плена одеяла и откинуть его в сторону.       И только теперь Чимин полностью осознаёт, что одет лишь в тонкие боксеры и белую футболку, которые ему вчера отдал Джинки. Кибом отворачивается, пока Чимин вновь не накрывается тонкой простынкой, которая была на нём до истерики.       Он пришел на порог Кибома в одних плавках и футболке! Это же надо было так опозориться! Чимин сконфужено краснеет, вспоминая несколько случаев до этого, когда Ки случайно заставал его обнажённым. Один раз - в душе пансиона, второй - в комнате Джонга после их секса. И вот теперь уже третий раз. Пусть он рекламировал нижнее белье, и его практически полностью обнажённые фотографии красовались и в мужских и в женских журналах, но работа – это одно, а Ким Кибом и его пристальный, высокомерно – насмешливый взгляд – другое. Хоть сейчас Ки и не смотрит на него, специально отвернувшись в сторону, но Чимин прекрасно помнит, как он отзывался о его теле, а в частности о размерах. Сам же Чимин ни разу не видел старшего обнажённым, поэтому даже издеваться в ответ не мог, да и, если честно, не особенно хотел. - Сколько времени? – спрашивает он, приподнявшись на постели и устроив раскалывающуюся от боли голову на подушке, замечая, что на улице совсем стемнело. - Уже почти одиннадцать, - отвечает старший, а Чимин хмурится. Сколько же он проспал? А по ощущениям буквально минут двадцать. – Дверь так и не открылась, - зло говорит Ки, словно в этом виноват Чимин, а не Отправитель.       Чимин молчит, смотря на то, как Кибом читает что-то в телефоне, сидя за столом. Он думает о том сне, который видел последним. Он вроде бы был похож на обычный кошмар, но только вот почему вдруг Ки предстал в нём таким странным? Как бы Чимин не был убежден, что Ки с ним жесток и несправедлив, он не может не признать, что вообще по жизни он вдумчивый и очень осторожный, а еще умный. Такой Кибом никак не вяжется у Чимина с Кибомом, которого он увидел в своём сне: истеричным, безответственным, равнодушным к тому, что ему говорит партнёр по поводу безопасности. Он бы никогда не стал игнорировать такое, Чимин уверен в этом, как в самом себе. - Ребятам пришлось многое пережить в этот вечер, - говорит старший, а Чимин вздрагивает, выныривая из собственных мыслей.       Что это значит? Он думал, что сегодня только он стал жертвой игр Отправителя, как Минхо вчера, но похоже, всё не так просто в этом доме. - Что случилось? – он испуганно приподнимается, голова тут же отзывается болью, заставляя тихо застонать и опустить ее обратно на подушку.       Кибом хмуро смотрит на него, вздыхает и рассказывает короткую историю со слов Чонгука о том, что случилось с ребятами, пока Чимин спал. Младший ошарашенно слушает, хлопая глазами и пытаясь осознать те дикости, которые с остальными сделал Отправитель. Особенно сильно пугает рассказ о Чонгуке, потому что вчерашним вечером Чимин фактически оттолкнул младшего, причинив боль, а всё из-за дурацкой гордыни.       Он так сильно приревновал его к Кибому, и в то же время обиделся, ведь он всё это время был рядом, готовый ответить, в том числе и физически, настолько насколько Чонгук хочет и так, как он хочет, а младший просто предпочёл Кибома: холодного, грубого, с которым любовные отношения кажутся Чимину невозможными. Хотя, похоже, они давно друг к другу неравнодушны, просто он не замечал этого.       Да, он знал, что они близки, как два брата, и Кибом всегда с Чонгуком нежен и заботлив, но вот то, что Чонгук относится к Кибому иначе, как-то по-особенному, не просто как к брату, его неприятно удивило. А еще удивило то, как Кибом реагирует на слова Чонгука, словно младший имеет над ним какую-то власть, словно умеет держать его в узде. Даже сейчас Чимин, думая об этом, испытывает такую душевную боль, будто его сердце прижигают раскаленной кочергой. Гнева уже нет, осталась только печаль и какая-то апатия. Но даже это ощущение бессилия в ситуации, которую Чимин не понимает, не притупляет любовь к Чонгуку и то, как он за него беспокоится. - Чонгук точно в порядке? – спрашивает он дрожащим от волнения голосом.       Плевать, что он выглядит сейчас унизительно слабым и таким же унизительно некрасивым, израненным и уязвимым, Чонгук важнее всего, важнее собственной жизни, что уж говорить о гордости. - Да, уже в порядке. Он принял таблетки и решил вернуться к ним на какое-то время, чтобы панические аттаки не повторились, - отвечает Кибом, на удивление подробно. Чимин только по одному этому ответу понимает, что состояния Чонгука волнует Кибома также, как его самого.       Странно, что то единственное, что объединяет их – людей, что последние десять с половиной лет только и делают, что отдаляются с каждым днём всё дальше друг от друга, - это забота о Чонгуке. Чимин всматривается в сдвинутые брови Кибома и блестящие от волнения глаза, и ему так хочется спросить, что он чувствует к Чонгуку, почему так беспокоится за него, правда ли он относится к нему, как к младшему брату, или всё же иначе? Кибом так сдержан, за исключением моментов гнева и недовольства Чимином, что трудно сказать, что он на самом деле чувствует.       Чимин может попытаться проникнуть в него, но Ки никогда этого не потерпит. Старший видит чужие воспоминания, и Чимин не в курсе, каким образом он это делает и какие воспоминания ему подвластны, все или только выборочные, но младший прекрасно знает, что, если Ки хоть раз увидит в его памяти, что тот пытался нырнуть в его океан, он разорвет свое обещание, данное десять лет назад. В обмен на небольшую услугу он поклялся перестать вызывать Чимина на физическую агрессию, и ни разу не нарушил клятву с тех пор, сторонясь и больше не касаясь младшего так, как касался до этого. - Хочешь позвонить ему? – спрашивает Ки, протягивая Чимину телефон.       Чимин удивленно расширяет глаза. Уже который раз за сегодняшний вечер Ки шокирует его своей проницательностью и даже теплотой. Всё из-за раны или что-то еще заставляет его сменить гнев на милость? Чимин благодарно принимает телефон и кликает на аватарку Чонгука в общей переписке. Чонгук принимает звонок сразу. - Привет, хён, - его голос обеспокоенный, но мягкий. – Как Чимини?       Первый вопрос, который он задаёт Кибому после быстрого приветствия. Чувства Чимина вспыхивают с такой силой, что он начинает задыхаться, настолько ему хочется быть сейчас рядом с любимым. - Чонгуки, это я, - нежно говорит он, отворачиваясь, чтобы хмурое лицо Ки его не отвлекало. - Чимини? – удивлённо и одновременно радостно узнаёт его Чонгук. - Да, - подтверждает Чимин. – Ты как? - Это я должен тебя спросить об этом, любимый. Ты как? Кибом писал, что ты просыпался, но потом опять уснул, - нежно шепчет Чонгук, а Чимин от того, как младший его называет весь тает, тут же забывая об обиде. Но то, что он должен сказать Чонгуку вызывает страх. Как сказать, что он не будет больше прежним, что теперь он – урод и скорее всего, Чонгук еще больше будет его сторониться. - Чонгук, я не знаю, что сказал тебе Кибом… - он замолкает, понимая, что боится озвучить это вслух. Нет, он уже осознал реальность, пусть и не видел пока, как выглядит рана, да и вряд ли захочет увидеть, но сказать - это другое. – У меня… - Я знаю, любимый…если тебе тяжело, не нужно говорить об этом, - перебивает Чонгук ласково. – Надеюсь, что тебе уже не так больно… - Да, уже легче, - выдыхает с благодарностью Чимин. - Гукки, послушай, прости меня за вчера, я не хотел так жёстко тебя отталкивать, просто мне было больно, и я вспылил, - умоляет он, зажимая рот рукой, чтобы Ки не услышал.       Когда Чимин делает это, Кибом встаёт из-за стола, проходит по комнате, заходит в ванную и закрывает дверь, явно демонстрируя, что не собирается подслушивать их диалог. Чимин еще раз удивляется его поведению. Это какая-то мистика, и он уже готов поклясться, что Кибома подменили, но Чонгук его отвлекает. - Хён, не проси у меня прощения. Это я виноват во всём, что вчера было. Прости, что причинил тебе боль, я совсем не то имел ввиду. Я люблю тебя, клянусь, и ты можешь посмотреть мои чувства, я разрешаю. Посмотри их, я не вру тебе… - лепечет Чонгук быстро, а Чимин кусает губу.       Значит, ему правда нечего скрывать, и он не лжёт, когда говорит, что любит. Ему нет смысла сейчас говорить одно, а завтра, когда Чимин увидит его чувства, говорить другое. Но Джинки сказал, что у младшего есть однозначные желания относительно Кибома. Что это может быть? Может, Чонгук хочет секса, но почему-то не с Чимином, а с Кибомом? Чимина опять на секунду поглощает ревность. Самое ужасное, что теперь, с искалеченным лицом, он имеет еще меньше шансов на близость с Чонгуком. Младший хорошо рисует, и Чимин давно понял, что глаз на красоту у него намётан. Раньше Чимина не беспокоила собственная внешность, он знал, что красив, но теперь… - Я люблю тебя, Чонгуки, - шепчет он, стараясь заглушить свой отчаянный страх потерять младшего за нежностью в словах. – Люблю уже давно, ты и сам знаешь, и я готов ждать тебя столько, сколько нужно, - честно признаётся он, мечтая, что Чонгук скажет, что их время настало. - Еще немного, хён… дай мне чуть-чуть времени, и я разберусь со всем, клянусь. Я знаю, что ты не понимаешь, что с нами обоими происходит. Но сейчас я не могу коснуться тебя так, как хочу, пока нельзя... Просто поверь мне, Чимини. Наш момент еще не настал, но когда-нибудь настанет, и всё будет правильно, - Чонгук шепчет это так проникновенно, что щемит сердце, но Чимин всё равно ничего не понимает.       Он не может коснуться его так, как хочет? А как он хочет? От одной мысли о том, что Чонгук хочет коснуться его иначе: чувственно, страстно, у него всё тело охватывает желанием. Но почему тогда он медлит уже столько лет? Чего он ждёт? Или кого? Кибома? Он хочет сначала его, а потом уже Чимина? Есть ли в этом смысл? Но Чимин справедливо вспоминает, что спал с другими и до сих пор спит, а младший ни разу не сказал ему и слова об этом, ни ревновал, ни заставлял его прекратить, а просто принимал таким, какой он есть. Должен ли Чимин тоже смириться? Похоже, выбора у него нет. - Хорошо, я обещаю, что подожду тебя, - говорит Чимин и надеется, что этот момент и правда когда-нибудь настанет. - А пока, хён, дождись, когда дверь откроется. Наверное, ты голодный. Мы оставили еду внизу в гостиной. Джинки - хён сидит там и ждет вас, а я слежу за Джонгом, чтобы, когда он проснётся, помочь, если ему нужна будет помощь. - За Джонгом? – удивлённо спрашивает Чимин, не веря собственным ушам. – Вы же терпеть друг друга не можете. - Мы вроде бы установили перемирие, по крайней мере на время, пока мы будем в доме. Может, у вас с Ки тоже выйдет помириться? - спрашивает осторожно Чонгук, видимо, боясь лишний раз поднимать эту тему. - Мы и не ссорились. Ты же знаешь, что это он меня ненавидит, а я уже давно махнул рукой, - Чимин разочарованно выдыхает и устало поправляет подушку под раскалывающейся головой. - Он на самом деле не такой, каким выглядит, - говорит Чонгук, а Чимин морщится.       Слышать эти слова больно. Он еще раз уверяется, что Чонгук видит в Кибоме что-то такое, что Чимину никак не удаётся. Хотя, пожалуй, сегодня он готов поверить, что Кибом может быть не только острым и холодным, как лезвие кинжала, но и заботливым и даже чутким, даже с ним. - Знаешь, Чонгуки, десять лет назад мне то же самое сказал Минхо. Но за эти десять лет я так и не поверил в его слова. И в этом нет моей вины, - оправдывается Чимин. - Просто дай ему время, как и мне, и ты поймешь, что он дорожит тобой не меньше, чем остальными, - пытается убедить его младший.       Чимину в это поверить еще труднее, чем просто в хорошего Кибома. Но если старший ответит, почему ненавидит его уже столько лет, Чимин хотя бы будет знать, в чем причины этого чувства и в чем он перед ним провинился. Уже одного этого будет для него достаточно. Да, он пытался несколько раз завести разговор на эту тему, когда оставался с ним один на один, но Ки всегда был резок и жесток, его глаза загорались таким яростным огнем, что это пугало Чимина, и ни разу за всё время старший не сказал ему причины, почему так ведет себя с ним, будто это просто природа Чимина, его внешность, его характер и сам он заставляет Кибома ненавидеть. - Боюсь, ему понадобиться всё время этого мира, Чонгук, чтобы убедить меня в том, что он может быть не только полной задницей.       Когда Чимин говорит это, дверь ванной комнаты открывается, и из нее выходит Кибом. Его глаза опасно блестят, и младший думает, что тот услышал последние слова, но Ки ничего не говорит, лишь проходит к своему шкафу и открывает дверцу. Чимин замолкает, а Чонгук в трубке смеется. - Ты шутишь, а значит, тебе лучше. Я так соскучился, давай выходи оттуда скорее, так хочу тебя увидеть. - И я. Ты пиши в общий чат, если Джонг проснется, я за него волнуюсь. А Минхо и Тэмин? – спрашивает Чимин, меняя тему. - Они ушли в комнату Минхо, им тоже сегодня досталось, но, кажется, лёд тронулся, и Тэмин наконец-то признал, что у него есть чувства к Минхо. По крайней мере, мне так показалось. Ладно хён, я пойду попробую разбудить Джонга, вдруг получится. - Договорились, - прощается Чимин, кладёт трубку и протягивает телефон Кибому, который еще роется в шкафу. - С ним всё хорошо, - говорит он коротко, а Ки подходит, забирает телефон из его пальцев и смотрит на Чимина недовольно. - И когда эта дверь откроется? Не можем же мы спать в одной постели. Я итак половину прошлой ночи провел на диване из-за тебя. Еще одну ночь я не вынесу, у меня затекло всё тело и болит голова, - голосу возвращается привычная холодность и резкость. Старый Кибом вернулся, Чимину даже кажется, что он соскучился по нему. - Если придется спать в одной комнате, я могу лечь на диване, - предлагает Чимин. - Я все равно не смогу спать на этих простынях, они насквозь провоняли тобой. Ты же не думаешь, что я буду спать там, где спал ты?       Слишком грубо, даже для Кибома. - Почему ты ненавидишь меня, Ким Кибом? – вдруг задаёт Чимин вопрос, который мучает его так долго. Ки молчит и смотрит на свои пальцы, в которых крутит телефон. – Ты не расслышал меня? – старается надавить младший, потому что пауза слишком затягивается. - Расслышал, я не глухой, - огрызается старший и гневно смотрит в глаза Чимину.       Младший закатывает глаза. Опять эта защитная реакция, она его достала. - Ну так что? Почему ты так меня ненавидишь? Может, ответишь на этот вопрос ради приличия хоть раз? Он не сложный и не требует никаких особенных мыслительных процессов, - Чимин тоже начинает злиться. - Ты намекаешь на то, что я тупой? – Кибом скидывает громкость на пару тонов, делая голос шипящим и предостерегающе опасным. - Я намекаю на то, что тебе пора бы определиться, - Чимин игнорирует предупреждение. - Я давно определился, - Кибом сверлит его яростным взглядом. - Ответишь мне? – опять давит он. - С чего ты взял, что я хочу отвечать? – высокомерно и холодно. - Ты такой трус, Ким Кибом, - говорит младший с уничижительным смешком и качает головой.       Это окончательно выводит Ки из себя. Он встаёт со стула, перемещается на кровать и приближает своё лицо к лицу Чимина, как тогда, когда они были еще подростками. - Еще раз назовёшь меня трусом, зверёныш, и я... - белки его глаз наливаются кровью, а зубы хищно оскаливаются.       Чимин улыбается в ответ, подаваясь максимально близко к лицу Кибома, не смотря на то, что голова начинает пульсировать сильнее. - Трус Ким Кибом, который не может сказать правду, - перебивает его Чимин, нагло шепчта в губы, еще миллиметр и он коснётся их. И Кибом опять делает это движение рукой к его горлу, но вовремя останавливает пальцы, а Чимин хмыкает. – Что, вспомнил своё обещание? Что важнее: чувства Джонга или твоя ненависть ко мне?       Кибом молчит, где-то внутри его груди клокочет гнев, а длинные пальцы дрожат рядом с шеей Чимина, которую тот, специально дразня, вытягивает сильнее. Они оба знают, что Ки не сорвется, именно поэтому Чимин позволяет себе насмехаться над ним, а еще потому что устал от всей этой недосказанности, особенно сейчас, когда он так изранен и душевно и физически. - Давай же, сделай это, - говорит Чимин, улыбаясь. – Тебе проще нарушить обещание, чем сказать правду, Трус Ким Кибом.       Ки буквально горит от ярости, его глаза на секунду сужаются, но потом он берет себя в руки, что немало удивляет Чимина, и отстраняется от него, медленно выдыхает, словно заставляя своё гнев уйти. - Так и не ответишь? – спрашивает устало Чимин и откидывается обратно на подушку.       Они оба молчат какое-то время. Чимин смотрит на Кибома, который сидит на краю кровати и явно размышляет над чем-то. Его брови сдвинуты, а небольшие губы сжаты в тонкую нервную линию. И когда он наконец-то отвечает, Чимин не верит в то, что слышит. - Я люблю Чонгука, - тихо, слабо, будто сдаваясь на волю младшего.       А Чимин хочет лишь одного – затолкать эти слова обратно ему в рот. Если бы он знал, что ответ будет таким, он бы никогда не задавал этот вопрос. Почему? Почему, черт возьми, Кибом постоянно должен причинять ему такую сильную боль? Всякий раз, когда Чимин уже думает, что дальше некуда, Ким Кибом находит дорогу, чтобы помучить его. И вот теперь таким извращенным способом. Старший любит Чонгука, и судя по тому, как он в этом признаётся, его чувства настоящие. У Чимина начинает кружится голова, не из-за травмы, нет, из-за страшных и разрозненных чувств, копящихся в душе.       Как им решить эту сложную головоломку? Чимин любит Чонгука, Кибом Чонгука тоже любит, а сам Чонгук? Любит Чимина, но хочет Кибома? А ведь между Чимином и Ки настоящая стена ненависти, которую невозможно разрушить. Господи, как же всё запутанно! Чимин чувствует подкатывающую тошноту. Ему нечего сказать Кибому по поводу его чувств к Чонгуку. Что он может сказать? «Перестань любить его?», «Ты не имеешь права?» Глупости какие! Любовь - это не личный выбор, это чувство, которое зарождается без нашего желания и цветет в душе, не смотря на то, отвечают ему или нет. - Я люблю Чонгука, - повторяет Кибом, будто молитву, с такой болью и нежностью, что Чимин отворачивается, не желая смотреть на это. - Молчи, - умоляет он. – Я не хочу это слышать.       Его губы дрожат. Он прикрывает пальцами глаза, борясь с собой и прося слёзы не проливаться. Слишком убого плакать перед тем, кто только что сломал всю его жизнь одной только фразой. Также, как вчера Чонгук. И что ему теперь делать? - Именно поэтому, Чимин, я так тебя ненавижу, - говорит Кибом тихо.       Ненавидит, потому что Чонгук предпочёл Чимина ему? Знает ли Ки о том, что Чонгук любит Чимина? Судя по тому, что он сказал, он знает. Знает ли о том, что нравится Чонгуку сам? По той боли, с которой он сказал о своей любви, похоже, что нет. Чимин решается заглянуть в Кибома, только для того, чтобы убедиться в том, что тот не лжёт, лишь бы специально причинить ему боль и посмеяться над ним.       Когда он в него окунается, океан гордыни бушует, непослушный, темный и пугающе шумный. Чимин чувствует всем своим нутром, что ему тут не рады, океан будто знает, что он пришёл сюда без приглашения, но Чимин решается подманить то, что его интересует - чувства к Чонгуку. Он представляет его лицо и манит пальцами к себе что-то внутри тёмных вод, мягко и ласково, чтобы не спугнуть остальное. Через несколько десятков секунд оно наконец-то появляется на поверхности, гладкое, светлое, переливающееся цветными оттенками и красивое. Чимин заглядывает в него и сразу всё понимает.       Этим чувствам очень много лет, они росли медленно, но уверенно, превращаясь из простой симпатии в огромную и нежную, по-настоящему сильную любовь. В этих чувствах нет ничего тёмного, разве что страсть, но она тут так уместна. Чимин выдыхает, опуская руку, и даёт чувствам скользнуть обратно в волнующиеся воды. Но тут он замечает что-то чёрное в глубине. Он сразу вспоминает Джинки и его тьму внутри вод, огромную и неповоротливую, занимающую большую часть океана.       Тьма Кибома немного похожа на тьму Джинки, она практически такая же по размеру, но совсем не спокойная, она кружит на самом дне, не поднимаясь на поверхность, словно акула, не знающая покоя, рассекающая воду в ожидании жертвы. Она тоже дикая, но по-другому. Тьма Джинки скорее похожа на морское чудовище, притаившееся тихо и бесшумно, и когда оно начало всплывать тогда, Чимин испугался до колик в животе. Тьма же Кибома, кажется, вовсе не собирается выныривать, но Чимин ощущает, что, если он ее выманит, она поглотит его полностью, даже не медля ни секунды, как хищник разрывает жертву, жестоко и быстро. - Стоп, - хрипло останавливает его Кибом, а Чимин тут же возвращается из него. Он почувствовал, что Чимин прочитал его? Или… - Ты что, видишь мои воспоминания? – спрашивает Чимин, убирая пальцы от лица. - А ты пытаешься залезть в мои чувства, - отвечает настороженно Кибом. - Ты бы никогда не узнал этого, если бы не читал мои воспоминания. И как часто ты делаешь это? – спрашивает Чимин.       Вообще-то ему плевать. Он только сейчас понимает, что ему всё равно, следит за ним Кибом или нет. Ему нечего скрывать, он никому ни о чем не лжёт. Единственное, что до сих пор является тайной – это его первая, отчаянная любовь к Джинки, но Кибом чувства не видит, только воспоминания, не окрашенные эмоциями. - Я понял, что ты лезешь в меня, Чимин, - коротко и жестко говорит старший. - Ложь. Никто не может почувствовать, что я лезу к нему в сознание, и ты это прекрасно знаешь. Ты заставил нас пообещать не использовать силы, и мы согласились. А после ты продолжил читать наши воспоминания, только уже беспрепятственно, да, Кибом? - Нет. Ровно час назад мы расторгли наш договор, поэтому я имею полное право залезть в твою голову, - отвечает Кибом и победно проводит пальцами по волосам. Чимин ничего не понимает. - Я не разрывал никакой договор, - говорит он недоверчиво.       Зачем это нужно парням? Неужели, они правда думают, что так будет лучше? - Все остальные разорвали, можешь прочесть в чате, - Кибом кидает ему телефон, а Чимин равнодушно ловит его и откладывает в сторону. - С чего вдруг? Мы так много лет сдерживали силы, чтобы не лезть в души друг друга, - он хмурится, смотря на старшего. Кто стал зачинщиком разрыва договора? Он может поспорить, что Ки. - С того, что я больше не хочу придерживаться этого соглашения, - равнодушно говорит Кибом. - Очень удобно. Ведь если ты увидишь в наших воспоминаниях, что мы используем силу на тебе, ты просто их сотрешь, - Чимина накрывает чувство несправедливости.       Их силы становятся бессмысленными, если Кибом будет постоянно замазывать воспоминания об их использовании. - Ничего не бывает просто. Воспоминания работают не так. Чтобы стереть, нужно вставить что-то взамен, полностью подходящее. А чтобы создать идеально подходящее воспоминание, нужно много работы, умственной, если точнее, а она забирает много сил. А еще нужно очень хорошо понимать человека, поэтому у меня нет никакого желания вечно подправлять ваши воспоминания. Но читать я их могу, поэтому могу остановить вас в ваших порывах залезть мне в голову, как только что было, - говорит он, пристально смотря на Чимина.       Чимин складывает руки на груди в жесте непринятия. - Я не согласен с этим. - Почему я не удивлен? – бормочет Кибом и приподнимает брови. – Что тебе не нравится? Ты можешь пользоваться своей силой на любом, кроме меня, да даже на мне, если не начнёшь залезать туда, куда я не хочу тебя пускать. - А как мне остановить тебя, если ты захочешь покопаться в моих воспоминаниях? – задаёт самый волнующий вопрос Чимин. - Никак, - просто отвечает Кибом и откидывается на стуле. - Вот я об этом и говорю. Тебе не кажется, что это нечестно? Мы все будем уязвимы перед тобой, а ты будешь нами манипулировать, используя воспоминания? – Чимин смеряет Кибома пытливым взглядом. Чего тот добивается? - Да не нужны мне вы и ваши воспоминания даром, и не собираюсь я вами манипулировать, - раздражённо хлопает Кибом ладонями по коленям. - Тогда зачем тебе разрывать договор? – спрашивает Чимин, еще больше запутавшись. - Потому что я хочу понять, кто такой этот Отправитель и что он с нами делает, - внезапно выдает Кибом. Чимин молча смотрит на него, приоткрыв рот от удивления. - И причем тут наши воспоминания? - При том. То, что было с тобой ночью – это не сон, а воспоминание, подправленное кем-то, словно наложенное на старое. Сны тело воспринимает иначе. Во время сна ты можешь чувствовать боль, да, но не телом, а головой. С воспоминаниями всё иначе. Если поменять воспоминание, тело может ответить чем-то реально физиологическим, - пытается объяснить Кибом, но Чимин едва ли понимает, о чём он. - Приведи пример, - просит он. Кибом выдыхает и хмурится. - Например, если кому-то вставить воспоминание о драке в прошлом, человеку может стать больно физически именно в момент, когда воспоминание подправят, так как тело должно помнить физические ощущения, а если оно не помнит, а голова помнит, тело пытается догнать, чтобы восстановить баланс, иначе человек может сойти с ума из-за несоответствия воспоминаний и ощущений. Именно поэтому у вас появились раны, их никто не наносил, ваше тело само это сделало. - Это какая-то странная хрень, - делает вывод Чимин. Слишком сложно, слишком непонятно. - И как ты догадался до этого?       Кибом раздумывает над ответом какое-то время и потом решается сказать: - Потому что сам видел, когда подправлял воспоминания другого человека, как его тело меняется уже после изменения воспоминаний.       Чимин удивленно смотрит на него. Неужели Кибом только что признался, что когда-то манипулировал людьми? Что-то он стал слишком разговорчивым. Или так он пытается уломать Чимина на то, чтобы отказаться от договора? - И чьи же воспоминания ты подправлял? – спрашивает он, зная, что Кибом не ответит. И Кибом не отвечает, опустив глаза вниз к коленям. Он не выглядит виноватым, нет, скорее задумчивым. – Хорошо, не так. Что случилось с телом человека, которому ты подправил воспоминания? – Чимин надеется, что, хотя бы на этот вопрос, Кибом сможет ответить. - У него были глубокие порезы, а после того, как я подправил воспоминания, они исчезли.       Чимин неверяще качает головой. Нет, не может быть такого, чтобы порезы смогли исчезнуть бесследно, это уже на грани фантастики. - Ты уверен в этом? - Полностью, - подтверждает Кибом, поднимая на него глаза. - А что насчет хороших воспоминаний? Если стереть какой-то приятный момент, что будет с человеком?       Кибом прищуривается, смеряя его недоверчивым взглядом. Чимин удивленно пожимает плечами, ему просто интересно, как это работает, потому что старший первый раз рассказывает ему о своей силе так подробно, а еще признается в ее использовании. - Человек просто забудет его, но тело всё равно будет помнить. Возможно, ощущения от воспоминания будут возникать неожиданно, тогда, когда сознание не может полностью контролировать тело, например, во сне, - всё-таки отвечает Кибом.       Чимин кивает. Кажется, он начинает понимать ньюансы в силе Кибома. Действительно, бесследно стереть и подменить воспоминания – это сложная задача, потому что предугадать то, что будет с телом и разумом – почти невозможно. - Ты когда-нибудь стирал приятные воспоминания? - спрашивает Чимин и смотрит Кибому в глаза, поэтому замечает, как старший всего на секунду тушуется, и в его глазах вспыхивает страх разоблачения, но он быстро берет себя в руки. - Нет, - говорит он поспешно, но Чимин прекрасно понимает, что он врёт. Интересно, кому и зачем он стирал приятные воспоминания? Но он уверен, если он спросит, Кибом опять промолчит. - Хорошо, я согласен, - кивает Чимин. Кибом удивленно смотрит на него. – Я согласен расторгнуть договор и еще я согласен на то, чтобы ты поискал в воспоминаниях следы этого Отправителя, - заканчивает он, а Кибом выдыхает, закидывает ногу на ногу и пристально смотрит на него, складывая пальцы в замок. - Спасибо, - говорит он тихо. - Только ответь мне еще на один вопрос, Кибом, - говорит Чимин, на что Кибом напряжённо приподнимает плечи, ожидая подвоха. – Ты знаешь, что мы с Чонгуком вместе?       Кибом болезненно сжимает брови и убирается взгляд в сторону. - Знаю, и что он тебя любит – тоже, - его голос срывается в конце и затихает.       Чимин в этот момент первый раз чувствует, что ему жаль Кибома. Он никогда бы в жизни не стал его жалеть, Кибом никогда не выглядел жалким или слабым. Никогда, но сейчас выглядит. Именно это чувство жалости заставляет его сказать: - Вчера он сказал мне, что ты ему нравишься, - и замирает, осознавая, что только что сделал. - Что? – спрашивает Кибом удивленно. Чимин ждет смены эмоции удивления на радость или облегчение, но не видит. - Чонгуку ты нравишься, Ким Кибом, - повторяет Чимин, думая, что возможно, старший настолько шокирован, что не расслышал. - Но… - начинает тот, а потом сбивается, и его глаза и лицо выражают целый калейдоскоп эмоций. Шок, страх и очень быстро - пронзительную влюбленность и боль. Чувственно и непохоже на холодного Кибома. Но он быстро справляется с собой. – Но… зачем ты говоришь мне это? – спрашивает он.       Чимину самому бы хотелось знать ответ на этот вопрос. То, что он любит физическую боль, особенно во время секса, он знает, но то, что он любит моральную боль – становится для него неожиданностью. Только что он приблизил их отношения с Чонгуком к краху. Сам своими руками. - Мы как в долбанных «Сумерках», - говорит он и напряженно смеется. - Что? - Я говорю, что мы как в долбанных «Сумерках». Чонгук, конечно, мало похож на Бэллу, но ситуация один в один… Я будто тот дебил – вампирчик - Эдвард, а ты словно оборотень, как там его…не важно, - кидает Чимин равнодушно. – Чонгук влюблён в нас обоих и не может выбрать между нами, а нам просто остаётся послушно ждать, а еще ненавидеть друг друга, - он откидывает голову назад, понимая, что прав, и понимая еще кое-что. – Знаешь, Ки, если ты сможешь сделать его счастливым, а он – тебя, я готов отойти в сторону… - заканчивает он тихо, смотря в потолок.       Вот он и признался себе в этом. Признался, что Чонгук несчастлив с ним, и Чимин не знает, сможет ли он быть счастлив. Быть может Кибом в силах сделать его таким? Он и сам не понимает, что творит, почему толкает Кибома в объятия Чонгука, ведь недавно был так рад услышать, что младший всё же любит его. Он, похоже, и правда мазохист. Кибом молчит, а Чимин чувствует на себе его пронизывающий взгляд. - Удивлен, что говорю тебе такое? – спрашивает Чимин в пустоту. – Думал, что я тот еще моральный урод? - он выдыхает и жмурится от накатывающих слёз. – А знаешь, что самое странное, Ким Кибом? - делает долгую паузу, позволяя себе выпустить всего одну горькую каплю, которая скатывается по здоровой половине лица к уху. – Что отличает нас с тобой от вампира и оборотня из «Сумерек»? Не смотря на то, что ты причинил мне столько боли, не смотря на то, что причиняешь ее до сих пор, я не могу тебя ненавидеть, не могу…       Как только он говорит эту фразу, слышится тихий щелчок со стороны двери, и она медленно открывается, запуская в комнату затхлый запах коридора. Они оба никак не реагируют, а Чимин заканчивает свою мысль, также тихо, как до этого. - Глупо? Наверное… Но знаешь, ты мне дорог, именно поэтому я здесь сегодня, потому что готов был умереть за тебя этой ночью, не смотря на то, что ты меня ненавидишь... а еще я готов отдать тебе Чонгука, только с одним условием, если ты заставишь его улыбаться так, как никто другой, - он переводит глаза на Кибома и находит в его взгляде страх, всеобъемлющий и однозначный. - Почему ты говоришь мне всё это? – спрашивает Ки, испуганно смотря в его глаза. – Зачем эти слова? Что ты хочешь, чтобы я ответил? Что я тоже готов отдать тебе Чонгука? Это твои новые манипуляции? - Нет, Ки, ничего такого, - Чимин улыбается, откидывает простынь с себя и, поморщившись от боли, встаёт. Его ведет в сторону из-за головокружения, но он удерживается на ногах. Кибом тоже поднимается, подставляет ему руку и аккуратно доводит до двери. – Я просто сказал тебе то, что хотел сказать, и я ничего от тебя не жду.       Рука Ки холодная и дрожит, а глаза бегают из стороны в сторону, когда Чимин останавливается в дверях и смотрит на старшего пристально и долго. Ему никак не даёт покоя одна догадка, которую он решает озвучить. - Ты почти поймал меня, Ким Кибом, - шепчет он тихо, а взгляд Ки замирает на их руках. Маленькая ладошка Чимина с короткими пальчиками выглядит совсем детской в утончённой и с длинными пальцами ладони Кибома. – Почти поймал… но ты всегда меня недооценивал, и мою внешность, и мой ум, а ведь я не так глуп.       Рука Кибома начинает дрожать сильнее, а глаза снова наполняются страхом. Это полностью подтверждает догадку Чимина. Кибом прокололся, и знает это. - О чем ты вообще? – спрашивает старший, стараясь контролировать голос. - О том, что ты сказал про Чонгука. - Я сказал, ч-что люблю его, - пытается спокойно говорить старший, но ставшие непослушными губы выдают волнение. - Да, верно, любишь. Но вот что странно, Кибом… Ты сказал, что ненавидишь меня из-за того, что любишь Чонгука. Всё логично и стройно, именно поэтому ты так ответил, да? Чтобы отделаться. Даже позволил посмотреть свои чувства, думал, что я поведусь. Но тут что-то не сходится, да, Ки? - Чимин ловит пальцы Кибома, потому что старший испуганно выпутывается из его мягкой хватки, и сжимает сильнее, не давая сбежать. Пусть Чимин ниже ростом, но сейчас именно Кибом выглядит провинившимся мальчишкой. - Я познакомился с Чонгуком позже, в мае, а меня ты знаешь с февраля, и сразу, с первой встречи ты был со мной груб, жесток и несправедливо суров. Так в чем причина, Ким Кибом? Настоящая причина... – Чимин продолжает удерживать пальцы Кибома в своей ладошке и смотреть на него пристально и цепко, а старший лишь молчит, не смея поднять на него взгляд.       И Чимин уверен, что, если бы не звук телефона, который отвлек их, отчего Кибом успел высвободиться из ослабевшей хватки младшего, он бы показал еще больше эмоций поверх страха и волнения, а еще смущения, опалившего обычно белоснежно-фарфоровые щёки.       Чимин не сомневается, что прав насчет Кибома. Ки ненавидит его не поэтому. Возможно, то, что Чимин вместе с Чонгуком, только подливает масла в огонь, ведь он явно знает, что Чимин спит с Джонгом и скорее всего считает его каким-то извращенцем, не достойным Чонгука. Но не в этом причина его чувств. - Кажется, тут о тебе, - Кибом уже протягивает Чимину телефон, отводя взгляд от его обнажённых ног. – Прочитаешь и свалишь отсюда в свою комнату, я уже устал от тебя, - говорит он холодно, так и не подняв глаза. Чимин хмыкает и читает сообщение:       «Пак Чимин, дом благодарит тебя за принесенную жертву. Твой грех смыт кровью и болью, как и обещано. Ухо не вернется, но есть надежда, что его потеря послужит тебе напоминанием о том, что гордыня в твоем сердце убивает тебя. И теперь, не слыша половины лести из уст других, ты будешь гордиться собой в два раза меньше. Глубоко внутри ты понимаешь, что жертва, которую ты принес сегодня, должна была быть принесена. Она справедлива и заслужена. Дорогие гости, не забывайте, что ночь вы всё также обязаны провести порознь, каждый в своей комнате. Дом ждет вас в своих объятиях, но у вас еще есть время обсудить и сделать то, что вы считаете нужным. Спокойной ночи и справедливых вам снов.»       Ничего нового, подобное сообщение Отправитель высылал и после ночи, когда Минхо потерял глаз. Чимин отдаёт телефон Кибому, который молча его принимает, и медленно, еще качаясь на ватных ногах и скованно пытаясь прикрыть обнажённые бедра, идет в свою комнату. Хорошо, что она оказывается рядом с комнатой Кибома. Когда он открывает оранжевую дверь, постель выглядит нетронутой, а на стуле больше не лежат джинсы, снятые им перед сном. Он проходит внутрь, прикрывает дверь и опирается на нее спиной и раскалывающейся от боли головой. У него путаются мысли, находя одна на другую. После этого вечера его голова не только изранена физически, но и пухнет из-за того, что наговорил Кибом ему, а он Кибому. Но то, что этот диалог был самым длинным и самым откровенным за всю историю их отношений – это факт.       Он думает о том, почему вместо отца увидел Кибома. Как они связаны между собой? Очевидно, никак. Отец умер раньше, чем Чимин встретил старшего. Возможно, они каким-то образом имеют связь для самого Чимина? Чем они похожи? Отец ненавидел его, издевался над ним, относился к нему как к щенку, животному, унижал его и физически и морально. Именно из-за этого Чимин проигнорировал опасную ситуацию и дал пожару случиться. Кибом вообще-то тоже всё это время занимался тем, что опускал Чимина, причем абсолютно беспричинно.       Но один вопрос беспокоит его больше. Почему он, поняв, что внизу Кибом, а не отец, ни секунды не сомневаясь, побежал его спасать, рискуя жизнью? А ведь ему было больно, безумно больно, но он всё равно пытался найти Кибома и готов был умереть, лишь бы не выходить из огня одному, без него. С каких пор он изменил свое отношение к старшему? Раньше, в подростковом возрасте он настолько терпеть его не мог, что ему даже физически было плохо находиться рядом и ощущать на коже его придирчивый взгляд. Когда случился переломный момент, в который Чимин перестал так люто его ненавидеть? Он ничего такого не помнит, никаких благородных жестов, из-за которых он мог бы поменять мнение. Он выдыхает и качает головой. Надоело мучиться этими вопросами, надоело сжирать себя заживо беспокойством и непониманием.       Чимин ведет пальцами по шее вверх к подбородку, потом аккуратно скользит ими к травмированной ушной раковине и останавливается прямо у отсутствующей мочки. Кожа там гладкая и непривычно мягкая, он скользит выше, ощущая дрожь из-за страха, и нащупывает небольшое углубление там, где до этого было ушное отверстие. Теперь оно полностью затянуто обожжённой кожей. Ведет пальцами дальше, к волосам и облегченно выдыхает. Повреждено только ухо, волосы в порядке, в порядке и щека со скулой, но ему страшно даже посмотреть на себя в зеркало.       Пытается успокоить своё ускорившееся дыхание и подходит к большому шкафу с зеркальными дверцами. Когда он всё-таки видит то, как выглядит его лицо без одного уха, он весь холодеет от ужаса. Да, он знал, что будет страшно, но не думал, что настолько. На ощупь это вовсе не так отвратительно, как на вид. Вместо уха - омерзительная каша из кожи алого цвета, блестящей и бугристой. Чимин задыхается, сначала приближаясь к зеркалу ближе, но потом с брезгливостью отстраняясь. Даже ему самому противно на себя смотреть, а уж каково будет остальным? С карьерой модели ему точно придется распрощаться, как и с комплиментами в свой адрес. И каким образом теперь закрыть это уродство? На глаз придумали повязку, а на ухо что? Шапку?       Он обессиленно опускается на пол, сжимается прямо около зеркала, прислоняясь к нему плечом, а потом и лбом, и вглядывается в собственные уставшие узкие глаза, небольшой нос, слишком пухлые, подсохшие губы, нежный овал лица. Если повернуться здоровой стороной, всё будто по-прежнему идеально, и, даже не смотря на усталость, его лицо до сих пор красиво и чувственно, но если наклониться и чуть повернуться другой стороной, за ровной скулой будет видна эта мерзкая рана. Нет, невозможно придумать что-то, что смогло бы это замаскировать.       На него наваливается чувство безысходности. Он долго сидит на полу, прижимаясь к зеркалу лбом и следя как оно запотевает от его тяжёлого, гулкого дыхания, игнорируя вибрирующий телефон, лежащий на тумбе около кровати. Он плачет, но не так как раньше - навзрыд, а молча и немощно. Даже слёзы не приносят ему успокоения.       Он только с третьего раза улавливает стук в дверь, потому что погружается в печаль так глубоко, что ему тяжело вернуться обратно. - Чимини? – слышит он глухой голос Чонгука.       Тот стучится еще раз, и Чимин понимает, что телефон вибрирует не прекращая. Чимину хочется увидеть Чонгука, так хочет прижаться к горячему сильному телу и почувствовать нежность и заботу, но ему страшно заметить во взгляде младшего омерзение. Он итак пережил многое сегодня, и пережить ужас в глазах любимого у него нет сил.       Он стирает мокрые дорожки слёз и медленно бредет к телефону. Нельзя показываться таким Чонгуку, только не сейчас, когда сам Чимин еще не взял себя в руки. Нужно сделать вид, будто он может пережить эту утрату. В конце концов Минхо потерял глаз, и это явно страшнее, чем потерять ухо, и Чимин уверен, что уж Минхо-то не ведет себя как последняя размазня. - Гукки? – отвечает на звонок Чимин, стараясь держать слёзы в узде. - Чимини? – спрашивает Чонгук, а в голосе звучит облегчение. – Я стучусь и звоню уже минут пять, не меньше, а ты не отвечаешь. С тобой всё нормально?       Чимин собирается с мыслями. Нет, он не имеет никакого морального права представать перед Чонгуком настолько сломленным. Завтра он будет в порядке, завтра…А сегодня он просто разрешит себе побыть слабаком, пореветь в подушку, будто детсадовец, и попричитать о несправедливостях судьбы. - Да, малыш, всё отлично. Я просто сильно устал, поэтому, как только пришёл в комнату, сразу лёг. Нет сил даже двигаться, - говорит быстро Чимин, надеясь, что Чонгук поймет намёк.       Младший молчит какое-то время, а потом вздыхает и осторожно спрашивает: - Значит, ты не откроешь? Ты же не ел со вчерашнего вечера, наверное, голодный... - Нет, совсем не голодный, так устал, что даже думать не могу о еде. Я хочу отоспаться и… - Чимин не знает, как закончить, но Чонгук итак всё понимает. - Хорошо, любимый. Отсыпайся, но если что - спускайся к нам, мы будем в гостиной.       Чимин слышит в его голосе беспокойство и одновременно надежду. - Конечно, зайчонок, - шепчет он в ответ и отключается, а потом падает на постель и, не смотря на желание выплакаться, тут же забывается беспокойным, долгим сном.