Солнечная

Лили чувствовала, что каждый день пребывания в Лондоне убивал ее. Встреча со Скорпиусом задела старые раны, и сейчас она с большей силой ощущала собственную беспомощность и какую-то глупость. Она мечтала встретиться с ним вновь, когда разум твердил, что это маниакальная глупость; она хотела ударить его, встряхнуть заклинанием или подсыпать в бокал яд, когда, на самом деле, это желание скорее имело другую основу — приблизиться к нему вновь, ощутить ту странную волну энергии, что пробегала по ее рукам. Август подходил к концу. Она по-прежнему работала в лавке, избегала отца и братьев и много беседовала с Фобосом. Он нравился ей, потому что, казалось, был таким же, а его улыбка, широкая и беззаботная, почему-то внушала ей чувство какой-то утопической легкости. Фобос не лез в душу и не пытался ничего понять, ему не нужна была ее история, и Поттер была благодарна ему хотя за то, что он всегда был скорее сторонним наблюдателем, чем очередным узурпатором ее жизни. Но так не могло продолжаться долго. Лили нужно было что-то решать. — Почему ты не посещаешь тренировки? — решившись, спросила Лили, когда в течение недели Джеймс мрачно просиживал часы напролет в своей комнате и даже не пытался собраться для тренировки. Джеймс, сверкнув глазами, хмыкнул, отвернувшись, а потом, запустив руку в густые черные волосы, уныло произнес, старательно пряча свое лицо: — Меня отправили на скамью запасных. В этом сезоне я им не нужен. Их судьбы рушились с громкими хлопками, и Лили, наблюдавшая за всем со своей позиции, не могла понять, почему и когда случилось так, что Поттеры из уважаемых членов общества стали теми, кого все мечтали загнобить. Что было в них такого, что все только и желали их низложения? А может, все эти многочисленные поздравительные открытки второго мая и улыбающиеся отцу лица были лишь жалкой фальшью, такой же дешевой, как и наивная добрая улыбка у Лили? И Лили смотрела на Джеймса, который с каждым днем все больше предавался депрессии, смотрела на Альбуса, который, казалось, только и жил ради собственного интереса — понять, где та граница, за которую он может переступить. Но больше всех она наблюдала за отцом. И что-то не нравилось ей в его сгорбленной спине, в отрешенном взгляде. — Скоро выборы, — невесело сверкнув глазами, проговорил Альбус, когда в доме послеобеденная тишина вступила в свои владения. Отца не было — он пуще прежнего окунулся в работу, а Джеймс… без своего жалкого квиддича он был скорее мертвецом, чем человеком. — Содружество победит, и всем нам крышка, — продолжал он, и Лили, прикрыв глаза, усмехнулась криво. Потому что знала — их конец настал задолго до сентября. — Отца, скорее всего, выпрут, Лютый накроют окончательно. — Альбус кривился, сильно, с надрывом, а потом, стукнув кулаком по столу, с злобой проговорил: — Чертовы ублюдки… знаешь, за что Джеймс подрался с тем нападающим после матча? Этот уродец сказал что-то про нашего отца. Вот он не сдержался. Какая жалость. Джеймс был единственной надеждой нашей упадочной семейки. Альбус хохотал мысленно. Лили видела, как искрились от веселья его зеленые глаза, и ей хотелось хорошенько приложить его к кафелю — потому что, право, что было веселого во всей этой шутке под названием жизнь? Что было веселого выбивать из себя безмятежность, когда на самом деле чувства потрошили внутренности? — Альбус, — усмехнувшись тихо, проговорила Лили, любопытно вперив взгляд в брата, и тот, приподняв брови, отбил дробь пальцами по кухонному столу. — Я видела тебя с какой-то девушкой в баре. Кто она? За секунду безмятежность в этом наплевательском лице сменилась злостью. Альбус смотрел на нее так, словно мечтал понять, зачем и почему ей это, и чем дольше он всматривался в Лили, тем сильнее она понимала — эта девушка его больное место. Похоже, кто-то совершенно по-идиотски был влюблен. — Как интересно, — тянула Лили, чувствуя, как у нее самой от боли внутри прожигается даже пустота. Лили была пустой. У нее ничего не было, кроме ненависти к миру, и она хотела ломать чужие жизни с хрустом в костяшках. — Смотри, Альбус Северус Поттер. Если мы упадем, то потянем вместе с собой на дно всех ближних. Помни об этом, когда захочешь еще раз дать волю своим чувствам. — Малявка так не хочет, чтобы я был счастливым? — с какой-то мрачной улыбкой проговорил Альбус, и Лили, невольно поведя плечом, лишь злобно оскалилась. — Малявку раздражает твоя беспечность и святой лик, — не выдержав, фыркнула она, резко вскочив с места. Какая-то злость так обуяла ее, что Лили боялась за себя — у нее, видел Мерлин, ничего не было, кроме этой убийственной, отравляющей ненависти ко всему. Потому что любовь — это слабость. Она была тем, что уничтожило каждого в этой семье, она оставила внутри одни сплошные пустоты, которые не заполнить, ни уничтожить — Лили плавилась от своих чувств ночью, заперевшись в ванной комнате, внимательно наблюдая за своим отражением в зеркале. Потому что не могла забыть Скорпиуса, не могла выкинуть его красные глаза и его странное выражение лица, которое отравляло все. И Лили, питавшаяся своей ненавистью, мечтала лишь об одном: уничтожить его и свои странные, изувеченные чувства, которые грозились сделать из нее живого мертвеца. Август умер тихо, и на место ему пришел безликий сентябрь. Все ее одноклассники были уже в Хогвартсе, и теперь Лили могла в полной мере ощутить чувства своего брата, когда понимание, что вся твоя жизнь разрушена и что совершенно неясно, что делать завтра, наполняет каждый день бессмысленностью существования. Да и будет ли это завтра? Лили не могла не думать о своем будущем, она ходила в лавку Берка, перебрасывалась парой фраз с Фобосом, но понимала: здесь не ее пристанище, ей что-то нужно было делать. Только что? И как? — Я уезжаю скоро, — в один из тихих вечеров проговорил Фобос, и Лили нервно дернулась, бросив на него странный взгляд из-под ресниц. Она привыкла к его фиолетовым глазам, к веселости и какой-то дьявольской усмешке. Привыкла к его холодному смеху, к беспечным разговорам по вечерам и попыткам встряхнуть ее, вывести на эмоции. Было поздно, вечерняя смена перетекала в ночную, но Лили не спешила домой. Мало приятного было в том, чтобы смотреть на своего отца и братьев, от которых ее просто выворачивало наизнанку, и она предпочитала посиделки с Фобосом вместо их компании, ведь Асторат уже давно перестал выходить к ним. Он, мучась от болей в суставах, все возложил на своего внука, который, казалось, только этого и ждал. — Поехали со мной, Лили, — усмехнувшись, проговорил Берк, и Лили, не отрывая от него бессмысленного взора, прищурилась. Фобос манил ее своей энергией. От него так и веяло чем-то мужским и жестким, и Лили, находясь рядом с ним, испытывала какое-то сладостное напряжение — ей нравились его знаки внимания, ей нравилось, что он смотрел на нее с толикой восхищения и желания. Берк не притворялся и не играл, каждое его движение, каждый его взгляд четко показывал, чего он хочет добиться. И, смотря сейчас в его фиолетовые зрачки, Лили понимала — он хочет добиться ее. Впрочем, получилось ли бы это у него? Лили усмехнулась, подперев рукой подбородок и склонила голову набок, обнажая шею. Она надевала черные платья с длинными рукавами, по-прежнему носила остроконечные шляпы и черные очки и знала, что выглядит в своем ампула не просто завораживающе, нет, она выглядела слишком притягательно, чтобы кто-то прошел мимо, не окинув ее задумчивым взором, в котором явственно бы читался интерес. — Зачем я вам, мистер Берк? — меланхолично качнув ногой, проговорила Лили с некоторой долей иронии. Ирония была единственным прибежищем от пустоты и внутренней агонии, и Лили купалась в ней по полной. — Неужели в Германии вам настолько одиноко, что вы зовете меня с собой? — Брось свою манерность, — с насмешкой проговорил Фобос, сверкнув глазами, и Лили, не удержавшись, скривилась. — И четко отвечай на поставленный вопрос. Меня не интересуют твои ужимки: я хочу лишь знать — да или нет? Но Лили молчала, слегка бессмысленным взглядом смотря на него, испытывая странные эмоции. Фобос уезжал в Германию, в страну, где Темная магия не была под запретом, а наоборот, активно развивалась, и Берк, рассказывая про свою Академию, про Дурмстранг, так загорался каким-то внутренним огнем, что Лили… мечтала убежать вместе с ним. Ее побегом бы решились все проблемы: она бы оставила дом, выполнила заветы отца и… перестала мозолить глаза своей настырной тети Гермионы, которая, прийдя однажды к ним в дом специально в момент, когда Гарри Поттер был на работе, мрачно посмотрела на всех троих Поттеров, которые сидели в кухне, и серьезно произнесла: — Я так понимаю, Гарри решил бросить все на самотек. И, усмехнувшись, она подошла к ним ближе, остановившись взором на Альбусе, который, криво оскалившись, сидел неподвижно, словно ожидая нападения. — И я не намерена просто наблюдать за этим со стороны. — А кто вы, собственно, такая, чтобы вмешиваться в наши жизни? — холодно проговорил Альбус, встав со стула, и Гермиона, словно этого и ожидая, сложила руки на груди, внимательно наблюдая за ним. — Я? — хмыкнув, Гермиона тяжело вздохнула, покачав головой. — Я твоя тетя, Альбус, и… — А такое ощущение, что вы возомнили себя нашей матерью, — резко перебив, выплюнув он с некоторой злостью, из-за чего Лили фыркнула едва слышно, поймав вдруг взгляд Джеймса, который, нахмурившись, наблюдал за всем, словно мечтая исчезнуть. И она, черт возьми, понимала его, настолько понимала, что, приподняв брови, резко встала со своего места, положила предостерегающе ладонь на напряженную спину Альбуса и слегка презрительно посмотрела на тетю. У них всегда были нейтральные отношения, но в глубине души Лили действительно презирала свою родственницу, находя ее слишком комичной в постоянных попытках научить кого бы то ни было жизни. — Не смей разговаривать со мной в подобном тоне, — холодно проговорила наконец она, переведя теперь взгляд на Лили, которая лишь еще сильнее сморщилась. — Гарри совершенно не воспитал вас, вы хоть понимаете, насколько жалкое зрелище производите вы все трое? — она нахмурилась, обведя кухню быстрым взглядом, и чувство какого-то разочарования просвечивалось в этом лице. — Отец гнул спину на работе, с которой его мечтал сбросить каждый, но в итоге его погубили собственные дети. Это настолько омерзительно, что мне не хочется даже разговаривать с вами, однако, учитывая мои искренние переживания по поводу вашей семьи, я все же скажу: Лили Поттер, — она резко разомкнула руки на груди и теперь посмотрела на нее в упор, будто мечтая пронзить взглядом. — Гарри сюсюкается с тобой, пытаясь донести до твоей головы, что тебе необходимо уехать из страны, но все без толку. Так послушай теперь меня: собирай немедленно свои вещи и поезжай к дяде Чарли. Здесь, в Англии, ты никогда не сможешь ничего добиться, уж поверь. Мы выиграем на выборах, и тебе совершенно ничего не останется, понимаешь? И Лили понимала, она никогда не была идиоткой, а внутренние амбиции… что ж, они так разрывали ее, что Лили, внешне выглядевшая покорной, втайне мечтала вновь возвыситься. И показать им всем, что Лили Поттер невозможно уничтожить — нет и не будет той силы, которая смогла бы сделать такое. Поэтому, наверное, криво усмехнувшись, всматриваясь в фиолетовые глаза Фобоса, она прошептала тихо, чувствуя странную тоску: — Я согласна. Я поеду в Германию с тобой. Это не было побегом, думалось ей, когда, собирая вещи в чемодан, Лили испытывала странную тяжесть на душе. Скорее, это было тактичным отступлением, и она действительно старалась заставить себя поверить в это, поэтому, спустившись вечером вниз, где, развалившись на диване сидел Альбус, который сегодня был раздраженнее обычного, стоял рядом с отцом, и, когда Лили подошла, то увидела, что он перевязывал ему раны. Чуть поодаль, суетившись со склянками зелий, хмурился Джеймс, который, сорвавшись с места, подошел к ним, поставил травы и, придерживая отца за локоть, аккуратно усадил его на диван. — Ал, — едва слышно позвал Гарри Поттер, и тот явственно вздрогнул. Бедный Альбус. На самом деле, больше всего на свете он боялся своего отца, и вся его спесь была лишь дешевой маской, не потому ли Лили так презирала его? Он всегда хотел угодить ему, всегда старался быть Поттером, но что поделать, если они совершенно другие? — У меня сегодня был крайне занимательный разговор с мистером Забини. — Ну какого ху… — Не выражайся, — с нажимом проговорил Гарри, и Лили знала, что лицо его сейчас приняло одно из тех жестких выражений, из-за которых его и боялись. Когда-то. — Он попросил меня проследить за тем, чтобы ты перестал преследовать его дочь, кажется, Пенелопа… — Пруденс, — на автомате поправил Альбус, и взгляд его изумрудных глаз на секунду погас, ярость, так сильно искрившаяся в зрачках, превратилась в застывшую магму. — …да, Пруденс, — тяжело вздохнув, Гарри Поттер слегка согнулся в спине, будто желая приблизиться к сыну, на что тот, слегка отшатнувшись, вновь посмотрел на него с нескрываемой яростью. — Он сказал, что она уже давно помолвлена и что свадьба вот-вот должна состояться, но ты постоянно преследуешь ее и угрожаешь ее жениху, что расправишься с ним, если он не отменит помолвку… ты хоть понимаешь, чем чреваты твои действия, Альбус? Ты и так не на лучшем счете у общества. Альбус расхохотался громко, фальшиво, с каким-то надрывом, и Лили, которая по-прежнему старалась не обнаружить своего присутствия, тяжело задышала, мрачно смотря на брата. Она знала этот смех — именно с ним на устах он избивал до крови и мяса, именно с ним он принимал Мариус. — Этот тупой обдолбыш, похоже, совсем уже рехнулся, — с еще большим смехом проговорил Альбус, и именно в этот момент Гарри Поттер, что спокойно восседал на диване, с силой ударил кулаком по столу, из-за чего Лили и Джеймс непроизвольно вздрогнули, когда как Альбус по-прежнему хохотал, сотрясаясь. — Я же сказал: не выражайся! — Поздновато поучать, отец, — резко ответил он, нагнувшись, уперевшись руками в стол, смотря на Гарри бегающим взором. — Я никому не угрожал, если тебе хочется знать. И никому я не срывал помолвку. Напротив, это мне обломали свадебку: знаешь ли, мы с Пруденс втайне обручились, — он улыбнулся, и его глаза недобро сверкнули, — только ее папочку, похоже, не радует такой родственничек, вот он и пытается сосватать свою дочь. Вот сюрприз будет, когда он узнает, что она уже давно моя. Лили замерла, схватившись рукой за стену, смотря на брата с широко распахнутыми глазами. Она не верила в это — не верила в то, что ее брат способен любить, что он даже решился на помолвку, но более всего она не верила, что Пруденс Забини была способна на такое. Ровесница Альбуса, староста Слизерина, высокая и черноволосая девушка с не менее яростным взглядом, чем у самого Альбуса — ее боялись и уважали, она была единственной, кого Альбус не пытался сломать, и еще в Хогвартсе Лили думала, что он в нее влюблен. Но… помолвка? — Ты что наделал, — с яростью проговорил Джеймс, который до того момента молчал, а теперь, подойдя к брату, с силой схватил его за плечо, встряхнув. — Ее папочка — долбаный министерский сотрудник, идиот! Ты хоть понимаешь, что теперь будет? Альбус опять расхохотался, а потом, с силой схватил его руку и скинул ее, цыкнув: — А что будет, Джейми, — с издевательскими нотками произнес он, — ты еще не понял? Мы и так в говне. — Забини — куратор Боунса, одного из лидеров партии «Содружества», — выплюнул Джеймс, а потом беспомощно посмотрел на отца, который молчал и не подавал ни одного признака жизни. — Они нас просто уничтожат. — Да что они уничтожат? — с яростью проговорил Альбус, с силой ударив ногой по стулу, тоже посмотрев на своего отца. — Кого, черт побери? Меня? У меня ничего нет. Может… отца? — он засмеялся коротко, запрокинув голову, а потом, наполняя каждое слово ядом, мрачно проговорил: — Простите, конечно, но никому он не нужен. Тебя выпрут, пап, сразу после выборов выпрут прямо на помойку. Никому не нужен герой Гарри Поттер. Это в прошлом. Пока не появится Волан-де-Морт, ты им не нужен… хочешь, я могу им стать? — с насмешкой спросил Альбус, и именно в этот момент он осекся, видимо, увидев что-то в лице отца. Гарри молчал, а потом, медленно запустив руку в волосы, он склонился над столом и хрипло проговорил: — Ты можешь навредить брату и сестре, Альбус… — Кому? — тут же бросил он, ощетинившись. — Джеймсу? Его тоже выперли… из-за того что он Поттер… — Замолкни, — с яростью проговорил Джеймс, попытавшись приблизиться к нему, но Альбус лишь расхохотался. — А что? Не так? Ты долбаный профессионал, но всем плевать, ты будешь всю жизнь расплачиваться за то, что у тебя ублюдок-брат, который — о ужас-то какой! — изучал Темную магию. Да и сестра не лучше: лицемерная дрянь, улыбающаяся, солнечная Лили Поттер, добродетель днем и озлобленная сука ночью. Это она варила зелье, она ходила по Запретным секциям, а потом, мило улыбаясь, оправдывалась, что просто училась допоздна, а потому и выглядит так, словно не спала всю ночь. Он расхохотался громче, а потом, сорвавшись с места, схватил свое пальто с вешалки и, прежде чем выйти, быстро проговорил, не оборачиваясь: — Мы все пропащие. Как умерла она, так все и сломалось… и знаешь, что, пап? В ее смерти твоя вина. Ты хоть это понимаешь? Дверь хлопнула слишком громко, но Лили как будто не слышала этого звука. Она стояла, резко схватившись рукой за блузку, смяла ее с яростью, испытывая неподдельную ненависть. Опустив безжизненные глаза, она увидела ступеньки под ногами и с какой-то злобой подумала, что именно здесь ее и убили. Именно по ним, стекая, капала кровь, и стало так невыносимо больно, что Лили, резко развернувшись, пустилась бегом наверх, мечтая удавиться в собственном горе и в собственной потере. Чувства, эмоции, которые она так презирала, которые прятала где-то в потемках своей души, рвали ее на части, заставляли вновь и вновь окунаться внутрь, вспоминая всю ту череду дней без матери, с равнодушным отцом и будто бы даже неродными братьями. С остервенением запихивая вещи в шкаф, Лили, не выдержав, присела безжизненно на кровать, а потом, приоткрыв глаза, она невольно опустила руку под полог и нащупала ее — бархатную коробку. В ней, извиваясь, лежала серебряная змея, подарок долбаного Малфоя. Скорпиуса Малфоя. Человека, который и запустил ее ад. Или… все было не так? Может, она уже давно была в преисподней? Лили злобно усмехнулась, захлопнула крышку с силой и с яростью посмотрела бессмысленно в пол. Она уедет из этой страны, чтобы потом, набравшись сил и знаний, вернуться сюда и уничтожить их всех — Мэри Томас, Мадлен Селвин и Скорпиуса Малфоя. Заставить их захлебнуться в страданиях и боли, чтобы смотреть на их муки и улыбаться, черт возьми, улыбаться! Лили оскалилась. А потом, склонив голову набок, приподняла надменно бровь: ведь нет на свете той силы, что могла бы уничтожить ее. Нет. Это она смертоносный ураган, который уничтожает не только других, но и себя. И однажды, когда она дойдет до самого конца саморазрушения, она уничтожит все — потому что больше не будет ничего. Все падет ниц от той злобы и ненависти, что, найдя наконец волю, живет внутри солнечной Лили Поттер.

***

Она покинула дом ровно через неделю. Казалось, все только и ждали этого, поэтому, когда Лили объявила о своем желании, отец лишь слегка улыбнулся, устало моргая глазами. — Это правильное решение, Лили, — сказал он, вдруг замолчав и внимательно посмотрев на нее, и она знала этот взгляд — он опять и опять искал в ее лице черты матери. С Альбусом ей прощаться не хотелось, да и он после ссоры с отцом старался не появляться дома, приходя лишь под вечер, выпившим и еще более злым, чем обычно. В какой-то момент, наблюдая за тем, как он склонившись над стеной, с силой ударил кулаком по ней, оставляя окровавленный след, ей хотелось, как в школе, подойти к нему, встряхнуть и сказать: «Ты чертов неудачник, Альбус Северус, и ты портишь мне репутацию. Может, прекратишь?» Но она молчала. Лили хотела забыть о своих братьях, поэтому, за день до отъезда лишь небрежно оповестила Джеймса о своем решении покинуть страну. Он вздрогнул, а потом, неловко поведя головой, безразлично уставился на свои руки, переживая внутреннюю агонию. Мерлин. Все они были разрушены до основания, и иногда Лили действительно удивлялась, как дом не провалился под весом их всепоглощающего отчаяния. И вот, сидя в вагоне и открыв нараспашку окно, Лили, откинув голову на сидение, с замирающим сердцем смотрела на мелькавшие пейзажи. Германия — это новая жизнь, это очередная попытка возвыситься и стать членом общества, и маргинальной Лили было трудно поверить в это. Лишь какая-то жажда амбиций и злость на весь мир ей твердила: «Давай, Лили Поттер, это твой шанс!». Осень пришла с яркими листьями и рано умирающим днем, и, улыбаясь сильнее, она с какой-то убогой целеустремленностью всматривалась в каждый листок на дереве, мечтая, строя планы, пытаясь всплыть. Лили больше не хотела быть доброй, милой, солнечной гриффиндоркой. Она хотела рушить судьбы и упиваться своим могуществом. Побывавшая на вершине жизни, Лили не хотела возвращаться на такое знакомое дно, нет, все, чего жаждало ее разрушенное до основания сердце — это мести этому миру, который она ненавидела так, что мечтала уничтожить. — Ты такая забавная, Лили Поттер, — вздрогнув, Лили резко повернула голову и посмотрела на Фобоса, который, закатив рукава и сняв пальто, вальяжно раскинулся на кушетке напротив. Лили сглотнула нервно, невольно засмотревшись на его тело, мечтая понять, откуда и почему от него исходил настолько притягивающий магнетизм. — Когда ты строишь планы по завоеванию мира, у тебя все написано на лице. Лили фыркнула в ответ на его оскал, который всегда заменял ему улыбку, и, не сдержавшись, коротко рассмеялась, смяв складку юбки. Его фиолетовые глаза, освещенные дневным светом, становились почти сиреневыми, и Лили, смотря в них, видела нестерпимую жажду жить. Фобос Берк был переполнен любовью к жизни и саморазрушению, он скалился искренне, упивался вниманием девушек к своей персоне и всегда вел себя так располагающе, так… открыто. На самом же деле, он был скрыт и замкнут, и Лили, знавшая его все же больше, чем остальные, замечала: его улыбка — такая блажь, что становилось даже смешно. — Но что будет с лавкой? — протянула она, по-прежнему смотря в его глаза, не пытаясь отвести взгляд. В конце концов, ей было понятно, что заинтересовала его она только по одной причине — потому что никогда не падала к ногам и никогда не пыталась очаровать. Фобос хмыкнул, на секунду прикрыв глаза, а потом расслабленно произнес: — Лавка принадлежит моему отцу. Но, скорее всего, он ее закроет даже раньше, чем придут приставы — деду совсем плохо, а сам он заниматься ей не станет. — Что с ним? — слегка обеспокоенно спросила Лили и почувствовала, как дрогнуло сердце. Ей действительно нравился Асторат. Ворчливый дед с извечными историями из молодости — Лили любила слушать его истории и смеяться над ними, но больше всего она была благодарна ему за то, что в тяжелое время он дал ей шанс. — Родовое проклятие, — спокойно протянул Фобос, и только глаза его блеснули, — сначала у тебя отнимаются ноги и ты же не можешь стоять. А затем начинают мучить кошмары — смерть от иллюзий и сновидений… так по-убогому, — все так же спокойно тянул Фобос, и ничто не выдавало, как он зол. Лили промолчала, переведя взгляд в окно, нахмурившись. Родовые проклятия не были редкостью для чистокровных семей, но для нее они все равно казались странными и совершенно непонятными. В какой-то момент ей вдруг пришла мысль в голову, что, возможно, Фобос и занялся темной магией только из желания спасти своего деда, и это заставило ее усмехнуться. Это было удивительно — то, что даже отъявленные ублюдки вроде ее брата и Фобоса могли и умели любить. Потому что она не умела. В ее сердце жила тоска по матери, которую она так долго хотела воскресить, но которая безвозвратно ушла от нее; в ее сердце даже была ненависть к… Лили мотнула головой, с силой сжав руку в кулак, пытаясь забить эту ненужную мысль. Она больше не будет вспоминать его, его в ее жизни больше нет. Поезд постепенно начинал замедлять темп, когда Лили, поглощенная своими мыслями, вдруг почувствовала знакомый аромат. Терпкий запах никотина с примесью чего-то знакомого, но при этом непонятного. Она резко вскинула голову, обернувшись, чувствуя, как сердце бьется, словно сумасшедшее, потому что запах этот она не могла не спутать ни с чем — именно так пахли сигареты Скорпиуса, когда, затягиваясь в ночной тьме, он выдыхал дым ей прямо в лицо, не внимая ее многочисленным просьбам остановиться. Да. Это был его аромат — горьковатый, но при этом сладкий, и когда они целовались, овеянные лунным светом, Лили чувствовала этот привкус на своих губах. Она обернулась и замерла, увидев, что Фобос, лениво скидывал пепел с сигареты в окно, безразлично смотря вдаль. — Что это? — будто зачарованная, спросила Лили, кивнув головой в сторону его пальцев, вынуждая Берка посмотреть на нее в упор. — Сигареты, малышка Поттер, — с насмешкой проговорил он, слегка оскалившись. — Хочешь попробовать? — Да нет же, — перебила она, нахмурившись. Еще в Хогвартсе ей не давала покоя одна и та же мысль: сигареты не были маггловскими, они были волшебными, и этот едва ощутимый аромат… — Что в этих сигаретах? Они пахнут совершенно не так, как обычные. Фобос молчаливо посмотрел на нее, словно не понимая, а потом, выкинув сигарету в окно, присел на место и склонился ближе к ней, внимательно заглядывая в глаза. — Ты же зельевар, Лили, — спокойно проговорил он с нескрываемой насмешкой. — Неужели ты не поняла? Это обезболивающее. Такие сигареты продаются только в нашей лавке, и нужны они, чтобы глушить физическую боль. У нее дрогнуло сердце от того, как именно проговорил это Фобос и как он посмотрел на нее. Лили молчала, прикусив нижнюю губу, не отрывая от него наполненных злобой глаз и какая-то странная мысль все время билась в сознании: зачем они нужны были Малфою? Разве он хоть когда-то болел или выглядел так, словно претерпевал какие-либо физические муки? Тряхнув головой, Лили моргнула пару раз, а потом отвернулась, наблюдая за тем, как поезд медленно подходил к платформе. Ей казалось, что что-то ускользало от ее внимания, что-то значимое и нужное, и чем дольше она думала о сигаретах, тем сильнее какая-то мучительная тоска накрывала ее душу. — Ну, Поттер, улыбнись, сверкни глазами и вскинь гордо голову, — вдруг услышала она, и, не удержавшись, посмотрела на Фобоса, который опять скалился, потирая руки. — Не стоит делать такое выражение лица — люди могут подумать, что тебе не плевать на все и вся, будто у тебя действительно есть чувства, из-за которых тобою можно манипулировать. Хмыкнув, Лили склонила голову, слегка покачав головой, все всматриваясь в эти сиреневые глаза, а потом, не удержавшись, она расхохоталась, немного с надрывом и почти точно так же, как и Альбус. Потому что ей вдруг подумалось, что они с Фобосом до удивительного были похожи. Они оба выбивали улыбки на своих лицах и оба не верили никому. Значило ли это, что Фобос Берк использовал ее? Что именно ему было нужно? Когда поезд окончательно остановился, Лили, сойдя и оглянувшись по сторонам, стала искать взглядом дядю Чарли, все время хмурясь, испытывая странные и смутные чувства: радости больше не было, и даже общество Фобоса больше не привносило былой легкости. Смеяться не хотелось, слушать его подтрунивания тоже, поэтому, распрощавшись с ним, она теперь стояла совершенно одна, и, охваченная собственными мыслями, Поттер мечтала их захлопнуть и никогда больше не думать о Лондоне, отце, братьях и о Скорпиусе Малфое. Потому что во всем этом просто не было смысла — их больше не было в ее жизни, поэтому, какое ей дело, что будет в итоге с Альбусом из-за помолвки с дочкой министерского сотрудника? Зачем ей думать над тем, вернется ли Джеймс в команду или окончательно упадет в пучину в собственной депрессии? Даже отец — какая ей разница, выгонят ли его, победит ли Содружество? И уже ей совершенно точно наплевать, почему Скорпиус Малфой почти всегда курил обезболивающее. Вскинув горделиво голову, Лили слегка прищурилась и вдруг среди множества белесых и темных голов, она заметила темно-рыжие волосы дяди Чарли, а вскоре его могучий силуэт и вовсе предстал перед ней. Дядя Чарли всегда был изгоем в их семье. Можно было сказать, что он не появлялся в Норе из-за постоянной работы и из-за того, что жил везде, кроме Англии, но Лили, умевшая анализировать людей, знала, ему некомфортно с ними. Он никогда не входил в клуб любимчиков святой Молли Уизли, убившей саму Беллатрису Лестрейндж, и у него не было даже детей, что, наверное, и являлось основной загвоздкой — всякий раз, когда он все-таки вынужден был приезжать к родителям, Молли Уизли интересовало лишь одно — есть ли у него невеста. Иногда, всматриваясь в его лицо, искаженное тысячью мелких шрамов, в его спокойные голубые глаза, которые никогда не выражали особого интереса к происходящему, она думала, что они были чем-то схожи. Оба мечтали сбежать от собственной семьи и не быть оклеенными с ног до головы шаблонами, которые были неизбежны, когда вся твоя семья состоит из недогероев, думавших, что вот они-то точно знают, как именно нужно жить. — Здравствуйте, — неловко протянула Лили, слегка намеренно потупив взгляд, подумав, что портить отношения с ним ни к чему. В конце концов, Лили Поттер по-прежнему была лицемерной дрянью, которая сначала мило улыбнется, а потом с такой же милой улыбкой всадит нож в спину — она по-другому жить не умела, да и не смогла бы. — Добрый день, Лили, — спокойно проговорил Чарли в ответ, внимательно посмотрев на племянницу, и ей почему-то подумалось, что он видит ее насквозь и что ни черта он не верит ее улыбочке. Что, в общем-то, было до крайности странным, ведь они никогда не общались и даже не взаимодействовали друг с другом. Более того, Лили думала, что он не помнит даже ее имени. Она хмыкнула. А потом, очаровательно улыбнувшись, склонила голову набок, сверкнув глазами. Да. Это была ее новая жизнь. И ее она проживет так, чтобы, вернувшись в Англию, уничтожить всех вставших на ее пути и выбить в головах у этих идиотов лишь одно: мир жесток, да. Но Лили Поттер всегда была жестче.