Солнечная

Первый год, проведенный в Германии, пролетел для Лили слишком быстро. Казалось, только вчера она сошла с поезда и встретила своего дядю, казалось, только вчера она подавала документы в Академию и с гулко бившимся сердцем искала свое имя среди поступающих. Ей нравилась эта страна. Здесь не было предубеждений насчет Темной магии, напротив, с кем бы она ни общалась, почти каждый разбирался в некромантии, приворотах, сглазах и порчах. И даже когда немцы казались ей все же грубоватыми и язык их слышался Лили слишком жестким, она действительно радовалась тому, что приехала сюда. В какой-то момент, не сдержавшись, она даже написала письмо своему отцу с кратким описанием учебы и дяди Чарли, но уже ближе к концу первого семестра она совершенно позабыла о своей семье. Лили пустилась в жизнь, именно так прокомментировал ее поведение Фобос Берк, который всегда искал ее на переменах, и, подсаживаясь рядом, показывал свои многочисленные татуировки на руках — цветные, черно-белые, все они высекали старинные руны, и Лили, легонько касаясь пальцами каждой, смеялась в голос над его рассказами и приключениями. Она действительно жила. Без мыслей о прошлом, без мыслей о людях, которые своим существованием лишь уничтожали Лили. Навсегда выкинув из головы свое прошлое, Лили строила себя новую в этом грубом немецком обществе. Она почти нравилась своим однокурсникам, профессора и вовсе пытались сподвигнуть к каким-либо проектам, и Лили, улыбаясь ослепительно, думала лишь о том, что все они ей не нужны. Ей не нужна была даже репутация: она более не прикрывалась учебниками и совещаниями — а просто не подпускала к себе никого настолько близко, запомнив на всю жизнь: сердце и мысли нужно держать на таком надежном замке, чтобы никому не пришло даже в голову его взломать. — Ты не читаешь письма от своего отца, — сказал однажды Чарли, когда они сидели вечером в гостиной. Дядя Чарли жил в небольшом домике на окраине Берлина. Дом был настолько старым и обшарпанным, что, когда поднималась гроза, Лили думала, что крыша неминуемо обвалится, но Чарли было все нипочем. Он никогда даже не думал о том, чтобы отремонтировать ветхое здание, казалось, что в этих кирпичах скрывалось нечто такое, что неизбежно заставляло его оставлять все в таком плачевном состоянии. Лили вообще не особо понимала своего дядю. Он не был общительным, как другие Уизли, не был эмоциональным и болтливым. Уходя на работу рано утром, он возвращался лишь под ночь, а иногда и вовсе не ночевал, поэтому за год пребывания с ним под одной крышей, Лили так и не смогла понять, кто же такой ее дядя. — Ты посылаешь им поздравительные открытки аккурат под день рождения, но никогда не интересуешься, как у них дела, — продолжал он, и Лили, сверкнув глазами, нехотя оторвалась от чтения книги. Она всматривалась в это изуродованное лицо и почему-то думала, что не испытывает раздражения по отношению к дяде. Может, дело было в том, что он никогда не лез к ней в душу, а может, потому что они и вовсе общались несколько раз в неделю — но Лили действительно нравилось, что Чарли был не таким, как все остальные Уизли. — К чему это? — холодно бросила она, приподняв бровь. — Я не заметила, чтобы вы интересовались состоянием своей семьи, дядя Чарли. Она знала, куда бить. В конце концов, Чарли Уизли всегда избегал свою семью, так почему он думал, что смел попрекать ее? Но то ли она произнесла это слишком небрежно, то ли дядя был необидчивым человеком, но он лишь хмыкнул, качнув головой, а потом серьезно, без запинки произнес: — А ты не промах, — склонив голову над своими сложенными руками, он безразлично продолжал, заставляя ее кривиться от какой-то внутренней злобы: — Когда ты родилась, я думал, что ты будешь очень похожа на Джинни. Знаешь ли, рыжие волосы и карие глаза, — он хмыкнул сильнее, и Лили не заметила, как остроконечный край книги впился ей в ладонь, настолько мощная на нее налетела злоба. — Но ты совершенно не она. Зима, весна, лето. Когда пришел второй год пребывания в Германии, Лили бы не смогла ответить точно. Все время перемешалось для нее, дни, как один, слепились вместе, и иногда ей казалось, что и не было никогда ни Англии, ни семьи — только лишь Академия, огромные, мрачные залы заброшенных соборов, где, вычитывая тяжеленные книги, Лили варила запрещенные зелья и упивалась собственной мощью. В ее жизни были только молчаливый дядя да Фобос, и она настолько привыкла к ним, настолько притерлась, что иногда даже и забывала о том, что когда-то они и вовсе не существовали для нее. Избушка покосилась сильнее, дядя Чарли перестал так часто пропадать на работе, и Лили, остававшаяся на хозяйстве, иногда ловила себя на мысли, что ей нравилось создавать уют в доме, нравилось натирать до блеска пол и экспериментировать с едой. В такие моменты, прислонившись к косяку, за ней наблюдал дядя Чарли, и Лили, ловя его бессмысленный взгляд, думала, что совершенно не понимала его. Она в принципе никого не понимала в своей жизни, и, когда они ужинали в полном безмолвии, Лили всегда первая нарушала тишину. Она боялась этого немого одиночества. — Почему вы живете в этом ветхом доме? — слегка сморщившись, протянула Лили, оглядываясь по сторонам. Как бы ни старалась она хотя бы чуть-чуть украсить это ветхое здание, оно всегда оставалось каким-то будто бы даже изломанным и грязным. Чарли хмыкнул. В этой кухоньке, маленькой и, несмотря ни на что, неопрятной, горела единственная лампадка, и лунный свет проникал сквозь окно, заставленное железной сеткой. — Да и вообще, — слегка поежившись, продолжала она, нахмурившись. — Вы так одиноки, хотя о вас только и говорят соседи. Все мечтают с вами познакомиться, но вы будто не замечаете других людей… почему? Все-таки Лили нравился Чарли по одной простой причине — она чувствовала, что их судьбы чем-то схожи: оба занимались достаточно опасным занятием и оба мечтали сбежать от семьи. И чем больше Лили всматривалась в лицо своего дяди, тем сильнее чувство какой-то благодарности пробирало ее до костей. Когда под конец второго года пребывания в Германии, Лили перескочила два институтских курса и смогла блистательно выступить на научном собрании с докладом о смертельных ядах, она видела среди цветастых мантий грубый кожаный плащ своего дяди, видела его одобряющую ухмылку, и впервые ее посетило чувство, будто у нее есть семья. Именно в тот момент, когда она стояла на сцене, она вдруг задумалась о них — о тех, кого оставила в Англии, и какая-то странная боль пронзила ее сердце. Лили скривилась от собственной злобы, неожиданное чувство ненависти пробрало все ее сердце, когда одна мысль просто выбила воздух из легких: больше всего на свете она хотела, чтобы сейчас на нее посмотрел отец. Чтобы его безразличные глаза наполнились гордостью за то, что у него такая дочь. Но отца с ней не было. И уже ночью, выпивая сидр в компании безмолвного Чарли, Лили думала, что никогда-никогда не вернется в Англию. У нее там ничего не было: ни имени, ни признания. Да, в Германии не лучше, кроме Фобоса и Чарли у нее никого, совершенно никого не было, но здесь она не чувствовала себя так, словно носила тысячетонный груз. — Дядя… — запнувшись, Лили резко мотнула головой и упрямо посмотрела на свои руки, которые сильнее нужного сжали в руке бутылку сидра. Она почувствовала пристальный взгляд Чарли и, бросив робкий взгляд, посмотрела на него, не пытаясь даже замаскировать боль в глазах. Он понимающе улыбнулся, и в улыбке его проскользнула какая-то светлая грусть. — В Англии почти все, как прежде, — словно угадав ее мысли, проговорил он, и она едва ощутимо вздрогнула. — Кажется, там какая-то неразбериха в парламенте и то и дело проходят митинги, — он слегка кивнул своим мыслям, и Лили прикусила губу. Да. Точно. «Содружество» наверняка пришло к власти, и что же было теперь? Что стало с ее семьей? «Идиотка, — подумалось ей, и Лили еще сильней сжала бутылку: — Нет у тебя никакой семьи». — Твой отец ушел с работы, — как ни в чем не бывало проговорил он, и Лили цыкнула, избегая его взгляд. — Альбус, кажется, тоже потерял работу. Во всяком случае, Гарри говорил, что он пытался заняться своим бизнесом, но не смог получить чье-то одобрение. Джеймс вернулся в квиддич, но попал в не самый лучший клуб, в другие его не берут. — Ты общаешься с отцом? — наигранно непринужденно поинтересовалась Лили, пытаясь подавить что-то, что рвало ее изнутри, что кровоточило так сильно, из-за чего ей становилось трудно дышать. — Он все спрашивает у меня про тебя. — Лили дернулась, посмотрев на него, и Чарли, наконец поймав ее взгляд, серьезно проговорил: — Ты не отвечаешь на его письма, пишешь редкие записки и ничего не говоришь о себе. Но давай начистоту, Лили, ты же только и мечтаешь, чтобы отец забрасывал тебя письмами, да? Тебе хочется видеть его внимание… — Что за глупость, — прошептала Лили почему-то осипшим голосом, испытывая очередной прилив крышесносящий ненависти. Неозвученные чувства продырявливали ей внутренности. — Да, на самом деле, ты очень его любишь, — утвердительно кивнул головой он, и Лили, резко поднявшись с места, мрачно усмехнулась. — И братьев своих тоже. Ты зависима от своей семьи. Ей хотелось хлопнуть дверью или накричать на него, но, смотря внимательно в эти голубые глаза, в это немного безмятежное лицо, Лили ловила себя на мысли, что своим спокойствием он до одури напоминал ей… Скорпиуса. Такой же уверенный в том, что говорит, и такой же скрытный. Но, запихнув эту мысль куда подальше, Лили непринужденно села обратно, стараясь контролировать каждый мускул на своем лице, молясь, чтобы не заорать сейчас от той ярости, что переполняла ее. — Да вы такой же, — иронично усмехнувшись, проговорила Лили и скрестила руки. О, всякий раз, когда кто-то старался задеть ее, он получал в ответ. — Вы тоже зависите от своей семьи и тоже ее избегаете, — ослепительно улыбнувшись, она наклонилась ниже и пристально посмотрела на дядю, видя, что он тоже прячет свои эмоции. — На самом деле, вы только и ждете, чтобы святая Молли Уизли наконец признала вас, а не вечно унижала тем, что вы без семьи и работа у вас так, опасная и нереспектабельная. Вы хотите быть своим старшим братом Биллом Уизли, которого мамочка любит явно сильней… — Вот поэтому ты ни черта не похожа на свою мать, как бы тебе ни хотелось, — прервав ее, спокойно проговорил Чарли, но она-то видела, как блестят и сверкают его глаза. — Джинни всегда была храброй и смело смотрела в лицо своим страхам и неприятностям. Она не врала и не притворялась кем-то. А ты? У тебя не язык, а помело… — Наследственное, — еще шире улыбнувшись, проговорила она, пытаясь не подать вида, как сильно ее задевали его слова. — … и ты избалованный ребенок, который получал то, что хотел… — Да? — не выдержав, воскликнула Лили, опять поднявшись с места, с непередаваемой яростью смотря в лицо своего дяди. — Да?! Ничего у меня не было! Все, чего я достигла, я выгрызала зубами, никто и никогда не понимал меня, не видел, как, черт побери, больно и трудно мне жить. Вы хоть понимаете, как много я пережила, сколько я увидела? — когда, переведя дыхание, Лили вдруг почувствовала, что слезы подходят к горлу, и что еще немного, и она точно расплачется, Лили заметила, как серьезно и в то же время понимающе смотрит на нее он. И как, черт побери, глупое, дешевое сочувствие наполняло его глаза. — Лили, это все было в прошлом, зачем ты им живешь? И она не знала. Не понимала, почему в ее мыслях только труп матери, лежавший на ступеньках, почему перед глазами у нее все время стоял отец со своим неживым взглядом, который искал в ее лице черты матери, почему она все время видела, как до разбитых костяшек Альбус все бил по стене и как бессмысленно смотрел в пространство Джеймс. И почему, черт возьми, Лили до сих пор живет тем воспоминанием из Выручай-комнаты, где она целовалась со Скорпиусом и где впервые ее переполняла такая странная легкость от осознания, что она наконец призналась во всем. Лили смотрела внимательно, а потом, усмехнувшись, без тени эмоций произнесла: — Но вы ведь такой же. Вы тоже живете своим прошлым. Он хмыкнул, а потом, склонив голову набок, спокойно произнес: — И что же ты знаешь обо мне, Лили Поттер? — Миссис Харпер, кажется, — с торжествующей улыбкой произнесла она, а потом, рассмеявшись коротко, она скрестила руки на груди, и глаза ее сверкнули от предвкушения. — Вы крутите шашни с замужней женщиной и надеетесь, что она сбежит от своего мужа, не так ли? Ведь именно поэтому у вас нет семьи и поэтому вы не хотите ездить на семейные праздники. Ведь бабушка все-е знает. И попрекает вас вашим старшим братом. Она видела, как спокойствие и понимание разом слетело с лица, как на секунду от ярости его голубые глаза будто бы стали синими, и, смотря на него сверху вниз, Лили улыбалась. Потому что она была стервой и умела бить так, что у противника исчезала почва под ногами, но больше всего она любила этот момент — когда ощущение полной власти над человеком окрыляло ее голову. — Она живет в соседнем доме, почти напротив, — продолжала Лили, милейше улыбаясь, зная, что, возможно, прямо сейчас она портит отношения с единственным человеком, который не компостировал ей мозг. — Вы не меняете этот дом, потому что не хотите уезжать от нее. И приглашаете вы ее не сюда, нет, вы ходите в мотель по вторникам и четвергам, а когда возвращаетесь домой, от вас разит дешевыми маггловскими духами. То-то поговаривают, что сынок Харперов совершенно не похож на отца… — Хватит, — хрипло проговорил Чарли, до побеления костяшек сжав рукой стол. Его дыхание участилось, но Лили было совершенно плевать — она лишь усмехнулась сильнее, пытаясь всю свою внутреннюю ярость вложить в слова, потому что знала — от той боли, что жила внутри, можно было не просто взорваться, обнажая душу. Нет. От такой боли можно было просто сойти с ума. — Вы любите ее, бегаете за ней, отдаете почти все свои деньги и выполняете любую ее прихоть. — Она кивнула головой, обвела взглядом ветхую избушку и почти рассмеялась. — Дорого же стоит ваша любовь, раз вам не хватает средств даже на собственный дом. Это даже смехотворно. Сколько длятся такие отношения… Три года? Пять лет? Сколько? — насмешливо поинтересовалась она, улыбаясь сильнее. Потому что что-то внутри нее буквально трещало по швам. Он молчал, а потом, резко отцепив свою руку от стола, слегка склонился, молчаливо смотря на Лили, и она бесилась, черт возьми, потому что даже сейчас испытывала такую странную, тупую, ноющую боль в грудной клетке, от которой хотелось вскрыться. — Двадцать семь лет, — вдруг произнес он, и Лили, вздрогнув, бессмысленно посмотрела на него, невольно схватившись рукой за блузку. — И я не с миссис Харпер хожу в мотели, — холодно протянул он, деланно сделав ударение на фамилии. — Если тебе это так интересно, то… я хожу в маггловские бордели, мечтая, что она наконец уйдет от своего мужа, но все это бессмысленно, — и вдруг, усмехнувшись, он болезненно посмотрел на Лили, заставляя вздрогнуть от того, насколько, черт побери, все это напоминало ей ее будущую жизнь. — Просто не у всех историй бывает хороший конец. Какие-то истории должны кончаться трагично… так, для эстетического окраса жизни. И не говоря больше ни слова, он резко встал, обошел оцепеневшую Лили и удалился в свою комнату. Она стояла, молчаливо смотря на то место, где еще недавно стоял ее дядя, и, моргнув, сильнее сжала блузку, опять и опять думая о Скорпиусе, думая, что, наверное, и их история такая. Такая же трагичная и глупая до ужаса. «Между вами ничего не было. Мы друг другу никто», — невольно шептала она, а потом, проведя рукой по щеке, Лили вдруг ощутила влагу и дыхание ее окончательно сорвалось. Она плакала и даже не замечала этого. Потому что эта знакомая, все разъедающая боль делала из нее мертвеца, отравляла внутренности, заставляя ее захлебываться собственной ненавистью. Именно эта боль сподвигла ее бросаться из крайности в крайность, искать утешение в обществе Фобоса, а потом ночью страдать от бессонницы и вспоминать. Детство. Теплый взгляд матери. И пробирающее душу безмятежное лицо Скорпиуса Малфоя, овеянное лунным светом. И что же поделать, если только в такие моменты солнечная Лили Поттер, ненавидящая все и вся, чувствовала себя наконец живой?

***

В свой двадцатый день рождения Лили чувствовала себя так необычно, словно это и не был ее день вовсе. Чувство странной насмешливости одолевало ее, когда Лили с интересом всматривалась в свое отражение, ища хоть какие-то едва заметные изменения в этом вечно озлобленном, безжалостном лице. В конце концов, она никогда не любила этот день. Конец марта никогда не был счастливым временем для Лили Поттер, а воспоминания о прошлом, которые надежно были спрятаны под замок, именно в этот день начинали нещадно терзать ее сердце, заставляя злиться еще больше. И думать. Она почти заканчивала свое обучение и, получив пару предложений в некоторых частных лабораториях Германии, бессмысленно рассуждала о своем будущем, не желая в общем-то ничего. Однако именно сегодня Лили вдруг осознала, что эта страна с грубыми немцами переставала быть для нее чем-то важным, как и всегда, она слишком быстро привыкала, слишком быстро насыщалась — право, за три года пребывания здесь Поттер так и не смогла ни измениться, ни заполучить ничего, кроме слепой ненависти своих однокурсников, которые, дай им волю, точно бы переломили Лили хребет. Только ей было плевать. Она умело шла по головам, училась упорнее каждого и неизменно приковывала внимание всех людей в аудитории. Лили знала о своей силе, и она заключалась в ее непробиваемости и упорстве, сколько раз с кривым оскалом на губах она вновь и вновь доказывала собственную компетентность и смотрела на всех свысока? Сколько раз, претерпевая трудности и внутреннюю агонию, она заставляла себя вставать с кровати и ослепительно сиять своей озлобленной улыбкой? Годы прошли, и они прошли быстро, но что-то не изменилось в ней с тех семнадцати лет — Лили по-прежнему считала всех людей врагами и ждала от каждого предательства, а поэтому, переигрывая их, она первая из раза в раз наносила удары, унижая, доминируя, губя. Ей было плевать на них всех: мило улыбаясь, Лили анализировала каждого и заранее знала, что и от кого стоило ожидать. Ей было скучно. В Германии у нее все слишком хорошо складывалось, все было… так правильно и так хорошо, если бы она никогда не изучала черную магию и не вылетела из Хогвартса. Она из раза в раз приходила домой, который по обыкновению пустел, проводила вечера с мрачневшим с каждым днем дядей, а потом, сидя ночью за учебниками, думала непонятно о чем. В один из дней она поймала себя на мысли, что Чарли выглядел как будто даже больнее обычного, а однажды, около месяца до ее дня рождения, она заметила, что он надел черный костюм. И это было слишком странно для такого человека, как Чарли Уизли. Поэтому, наверное, аккуратно проследовав за ним, Лили пришла к кладбищу. Она долго стояла в тени деревьев, пока вдруг Чарли не повернулся и не посмотрел на нее в упор, и Лили почувствовала, как у нее сбилось дыхание. Когда она подошла к могильному камню, испытывая дикую боль, давясь собственными воспоминаниями о похоронах матери, Лили замерла подле дяди, вчитываясь в буквы. Маргарет Миллс Харпер. Она умерла в депрессивном феврале, и тогда, смотря на ее надгробный камень, Лили вдруг подумала, что, возможно, она слишком много и не о том судит. — Некоторые истории никогда не заканчиваются хорошо, — философски заметил дядя, и Лили, оторвавшись взглядом от камня, внимательно посмотрела на него. Со дня смерти Маргарет прошло три дня, и Лили, не общавшаяся с соседями, даже не знала об этом. А каково было ему? — Но вы знали, на что шли, — после минутной паузы протянула Лили, по-прежнему прожигая его своим яростным взглядом. Чарли хмыкнул. А потом, посмотрев на нее бессмысленно, спокойно произнес, заставляя Лили все сильней захлебываться внутренними глыбами отчаянья. — Да. Ведь трагичное манит до безумия. Все самые лучшие истории всегда с плохим концом, понимаешь? И Лили понимала, черт возьми, о чем он говорил. Потому что ей казалась, что ее жизнь оборвется печально или трагично, но никогда, никогда бы она не смогла стать счастливой. Она знала об этом еще с детства, когда наблюдала за многочисленной родней и чувствовала какой-то рок над своей жизнью. И убедилась в этом вновь тогда, когда встретила Скорпиуса. Скорпиуса Малфоя. Лили мотнула головой, не заметив, как сильно дорожали ее руки, а потом, бросив мимолетный взгляд, чувствуя некоторое раскаяние за слова, сказанные когда-то в порыве отчаянья, неуверенно протянула: — Но все-таки я была права. Вы отдавали ей почти все свои сбережения… да? — Да, — улыбнулся он горькой улыбкой, сжав руку в кулак. Впервые в этом добродушном и позитивном лице проявлялось отчаянье, которое душило Лили вот уже больше шести лет. — Она болела. Проклятие… понимаешь? Она лечилась у лучших медиков Европы, а потом узнала, что в Германии легализована Черная магия и приехала сюда, останавливаясь уже навсегда. Только вот ей здесь не помогли, а я теперь не знаю, куда мне идти. Понимаешь? — с отчаяньем повторил он, посмотрев на нее широко распахнутыми глазами, выбивая почву из-под ног. — Так страшно, когда тебе, черт побери, совершенно некуда податься. Мотнув головой, тем самым прогоняя ненужные воспоминания, Лили улыбнулась ослепительно своему отражению в зеркале, а потом уверенно вышла из своей комнаты. Сегодня она должна была встретиться с Фобосом, и они вместе направлялись в казино, утопая в радостях жизни, мечтая алкоголем и смехом вытравить внутреннюю боль. Право, Лили нравилась такая жизнь, но больше всего ей нравилось проводить время с Берком — он был слишком непохож на других, чтобы она не чувствовала неконтролируемое влечение к его личности. — Лили, — остановил ее голос дяди у порога, и, нервно дернувшись, она внимательно посмотрела на него. Она никогда не праздновала день рождения, поэтому вряд ли стоило ожидать каких-то поздравлений и подарков, и чего ради он только остался сегодня дома? — Тебе письмо. От отца. Чувство дежавю накрыло ее с головой, когда она аккуратно забирала письмо из его рук, а потом, не прощаясь и даже не глядя, она развернулась и стремительно зашагала вдоль низких домов, сжимая в руках письмо. Ей не хотелось его читать. Ей не хотелось иметь ничего общего с отцом и со своей семьей, поэтому, проходя мимо ближайшей мусорки, она без зазрения совести выкинула письмо, даже не боясь, что его подберут. Потому что Лили не нуждалась в людях. Ей никто не был нужен, а Англия и семья стали для нее не больше, чем глупыми воспоминаниями. А потому ослепительно улыбнувшись, Лили уверенно шла мимо грязных улиц, аккуратно постукивая каблучками по асфальту, зная, что она красивая и яркая и что как бы кто ни относился к ней, ее запоминали всегда. Лик солнечной больше не висел над ее рыжей макушкой, никому бы и в голову не пришло назвать Лили доброй и правильной, напротив, теперь от нее только и ждали, что подлости, и она, честное слово, упивалась этим. Этой нескончаемой ненавистью в чужих глазах. — Приветствую, — насмешливо проговорил Фобос, когда она наконец заметила его, стоящего в коридоре между домами. — Играем по-крупному? — оскалившись, бросил он, когда Лили подошла совсем близко, чувствуя его оценивающий взгляд, которым он всегда смотрел на нее. Лили усмехнулась, а потом, подойдя к нему ближе, она уперлась рукой о стену, к которой прислонился Берк, и, сверкнув глазами, аккуратно прошептала ему на ухо, видя, как на секунду дернулась его рука, словно желая ее обнять: — Две тысячи галеонов, Берк. А потом внимательно посмотрела ему в глаза, со смешком наблюдая, как уважительно цыкнул Фобос. И в тот момент, когда его рука уже потянулась к ней, Лили умело вывернулась и непринужденно склонила голову набок, чуть поведя головой. Они дразнили друг друга вот уже почти три года, и Лили, знавшая, какой властью обладала над Фобосом, умело контролировала каждое его действие. Они не были ни друзьями, ни любовниками, но почему-то так вышло, что они были неразлучны. — Ты киснешь здесь, Поттер, — сказал он после первого месяца пребывания в Германии, и Лили, сидевшая в библиотеке, лишь цокнула, подняв глаза от книги. — На кой черт ты это делаешь? — насмешливо продолжал, присев рядом, не соблюдая никакой дистанции, а потом, схватив ее за подбородок, внимательно посмотрел в глаза. — Пойдем со мной. Я покажу тебе, от какой жизни ты отказываешься, пытаясь стать, как все эти идиоты, думающие, что зубрежка и четкие конспекты обеспечат им жизнь. И она пошла. Он провел ее в казино, что располагалось в одном из неблагоприятных районах Берлина, завел внутрь и усадил за конечный столик, даже не предлагая ей играть. Поначалу Лили скучала, аккуратно втягивая ноздрями сигаретный дым, который он нещадно разносил по помещению, а потом, слегка зевнув, бессмысленно наблюдала за мужчинами в дорогих костюмах. — Понимаешь ли, люди, которые действительно хотят выиграть, никогда не ходят в казино, — мрачно усмехнувшись, протянул он, откинувшись на спинку кресла. — Сюда приходят, чтобы развлекаться. Запоминай, Поттер: будь ты тысячу раз одаренной и умной, все это лишь подведет тебя в игре. Нет смысла продумывать ставки и пытаться просчитать ходы соперника, ведь по-настоящему ты никогда не узнаешь, о чем думает человек, сидящий напротив тебя. Не-ет, — тянул он сладко, шепча ей прямо в ухо, вызывая табуны мурашек от такой близости. — Твоя задача смотреть за их эмоциями и повадками. Все сидящие здесь — сраные неудачники, они даже не понимают, насколько сильно себя выдают своими глазами, а в особенности руками. У нее не сразу получилось определять эмоциональное состояние соперника. Она садилась за стул и проигрывала жалкие остатки денег, что присылал ей отец, и каждый раз бесилась, потому что никак не могла понять, какие именно эмоции в лице соперника были фальшью, а какие — искренними. Это было даже удивительно. Лицемерная Лили Поттер, которая думала, что читает людей, как открытую книгу, столкнулась со своей беспомощностью перед людьми, которых видела в первый раз. — Ты много думаешь, Лили, — смеялся над ней Берк, который вечно подсаживался к ней за столик, словно смакуя каждое ее поражение. — Иди на поводу у интуиции. Смотри, — шепнул он на ухо, отвернувшись, так, чтобы никто не мог прочесть по его губам. — Мужчина слева едва качает головой… понимаешь, что это значит? Он удивлен. А кто может быть удивляться, играя в покер? Лишь тот, кто получил долгожданную карту в тот момент, когда почти не верил в это. — И, смотря в ее глаза, он опять оскалился, а потом, слегка погладив своей рукой ее ладонь, сжимавшую карты, тем самым сбивая дыхание Лили напрочь, он спокойно проговорил: — Не поднимай ставку. Ты уже проиграла. В тот день, когда он провожал ее до дома, а потом, словно невзначай завел в темный коридор, Лили почувствовала, что отчаянно желает избавиться от внутренней пустоты, поэтому, когда он склонился и поцеловал ее, слегка оттягивая нижнюю губу, она ответила ему с не меньшей активностью. Ей хотелось забыться или выкинуть из головы мысли о том, о ком думать не стоило, поэтому на все его ласки она откликалась с неожиданной прытью, словно и вправду испытывала к Берку хоть что-то, кроме чувства единения и желания утолить свое горе. Но она никогда не позволяла ему большего, по-прежнему выстраивая непонятно зачем стену, и даже сейчас, будучи двадцатилетней молодой ведьмой, Лили почему-то чувствовала какую-то горечь, хотя у нее было, черт побери, все. — Пойдем, — с хрипотцой произнес Фобос, схватив ее руку, увлекая за собой в небольшое обшарпанное здание, и Лили милостиво позволила ему вести себя. Они шли между столами и столпившимися волшебниками в дорогих и не очень костюмах, и всякий раз Лили слышала слова приветствия и видела улыбки. Да. С того дня, когда Берк обучал ее психологии поведения, Лили стала чуть ли не королевой выигрыша. Кокетливо улыбаясь, завлекая чужое внимание, Лили всегда беспристрастно оценивала жертву и наносила удары. Стоило ли говорить, что уже тогда она перестала забирать присланные отцом деньги и полностью пустилась во взрослую жизнь? — Дамы и господа, ваши ставки? — учтиво проговорил мальчик на побегушках, и Лили, не мешкая, сдвинула половину фишек в центр. Она играла так, будто в последний раз, и, смеясь громко над пошлыми комментариями Фобоса, что он шептал ей на ухо, Лили упивалась своим могуществом. В общем-то, поэтому ей так и нравилось проводить время с Фобосом. Он был немного вульгарным, хитрым и очень насмешливым человеком — абсолютно ненадежным, но между тем так хорошо понимавшим ее. Лили любила смотреть в его фиолетовые глаза и вдыхать аромат его сигарет, вспоминая иногда его. — Фолд! — яростно воскликнул мужчина напротив, и Лили, картинно горестно состроив мордочку, не выдержала и расхохоталась, подмечая, как покраснел он и с каким раздражением он оттягивал ворот мантии, словно тот душил его. — Минус один, — томно прошептала она Фобосу, внимательно наблюдая за тем, как он достает портсигар. И, не дождавшись, она выхватила одну из папиросок, глубоко затягиваясь, чтобы потом, сбросить искорки в стакан с виски, стоявшим непременно подле ее левой руки. Фобос научил ее курить примерно тогда же, когда усадил за карточный стол, и Лили, падавшая куда-то, приобрела дурную привычку вечно хохотать и смеяться прямо в лицо. Почти так же, как и Альбус… не в этом ли выражалось поттеровское отчаянье? — Опять шалишь? — насмешливо хмыкнул он, поджигая палочкой свою сигару, а потом, склонившись к ее лицу, он помог поджечь и ее, и в этот момент Лили почему-то подумала, что, возможно, ей бы хотелось, чтобы Берк был… значительно ближе; чтобы он смотрел на нее таким глубоким взглядом и помогал забыться. С помощью алкоголя, сигарет и нескончаемых партий в покер, а может, и чего-то еще, неизведанного и… — Лили Поттер? — она резко отстранилась, избавляясь от какого-то наваждения, а потом, вскинув голову, замерла, почувствовала, как сердце ее дрогнуло. Потому что прямо напротив нее стоял Годрик Томас, который с таким удивлением глядел на нее, что Лили невольно прикрыла рукой вырез на своем платье, мечтая провалиться. Он почти не изменился. Стал разве что выше и еще шире в плечах, и Лили, жадно пожиравшая взглядом его фигуру, злобно оскалилась, сильнее стягивая лоскут платья на груди. Потому что помнила, как он смотрел на нее в тот день и как глаза его наполнялись блевотным сожалением. — А вы кто? — с угрожающими нотками протянул Фобос, и только сейчас до Лили дошло, что ей очень бы не хотелось, чтобы Берк вообще хоть что-то узнал о ее прошлом, а потому, резко вскочив, она быстро бросила ему в ответ, хватая за руку Годрика: — Мой давний знакомый… ты же доиграешь за меня партию? И не дожидаясь ответа, Лили резко дернула Томаса, чье удивление, казалось, с каждой секундой увеличивалось, и повела его прочь из накуренного помещения, почти выволакивая на улицу. — Что ты здесь делаешь? — яростно воскликнула она, как некстати опять и опять испытывая всепоглощающую ненависть. Ну почему, когда в ее жизни все налаживалось, появлялся некто, который выбил из-под ног почву? — Это вообще-то мой вопрос, — немного ошалело протянул он, и Лили яростно топнула каблуком по асфальту, не по-доброму сверкнув глазами. — Я даже не знал, что ты в Германии… И он замолчал, внимательно разглядывая ее, и хоть она не смотрела на него в ответ, но чувствовала этот удивленной и будто бы неверящий взгляд. Лили почему-то стало так больно и тяжело стоять на улице, что, обняв себя, она бессмысленно наблюдала, как сумерки поедали здания. Был ведь всего конец марта, и холод пробирал ее до костей, и Лили, чувствовавшая немое отчаянье, сжимала себя сильнее, надеясь, что все это страшный сон. — Ты так изменилась, — вдруг прошептал он тихо, и Лили, злобно усмехнувшись, с яростью поглядела на него. — Люди не меняются, Годрик. Они лишь становятся теми, кем и должны быть. — Прежняя Лили никогда бы такого не сказала, — отрицательно замотав головой, протянул он, невольно приблизившись к ней на шаг, но она, словно ошпарившись, отступила назад. — Прошлая Лили была правильной мисс Поттер, которая никогда не говорила то, о чем думала. И она долго водила всех за нос. — Довольно занятное зрелище, — с высокомерной улыбкой заметила Поттер, горделиво вскинув голову, но вся ее спесь слетела из-за того, насколько серьезен и мрачен одновременно он был. Они стояли напротив друг друга, и Лили, смотря в эти знакомые голубые глаза, нервно сглотнула, потому что вдруг почувствовала какой-то нездоровый интерес. Право, ей так хотелось узнать, что было с ним, что стало с их компанией и что вообще происходило в той далекой холодной враждебной Англии. И, наверное, все эти вопросы отпечатались на ее лице, потому что Годрик, окинув взглядом улицу, спокойно проговорил: — Я приехал по просьбе отца, — иронично усмехнувшись, он прямо посмотрел на Лили. — Мне нужно найти родственника моей невесты… — Ты женишься? — невольно спросила Лили, округлив глаза, резко опустив руки. Какое-то странное сожаление кольнуло ее в сердце, когда она нахмурилась, совершенно не понимая, почему и из-за чего испытывает это странное разочарование. — Ребекка Берк, — не очень-то и весело проговорил он, смотря внимательно на нее. — И я приехал к ее брату, передать поручение от мистера Берка. Если бы Лили не чувствовала себя настолько разбитой, она бы точно усмехнулась иронично, скривила бы брови и рассмеялась. Но, смотря на него, она чувствовала, что ей совершенно не весело. В этом всем не было никакого смысла, и больше всего ее раздражало то, что враги ее прошлого в итоге жили нормальной жизнью, когда как ей приходилось заставлять себя вставать по утрам и улыбаться, улыбаться, черт возьми! — …Мне и самому не нравится этот брак, но Берки сейчас на коне у Министерства, ее папочка под протекцией у нового министра занимался Лютым переулком, а потом выхлопотал для себя местечко у Гермионы Грейнджер, — он усмехнулся криво, и Лили, потупив взгляд, внимательно разглядывала зачем-то асфальт, думая, что ей совершенно нечего сказать. — А так как мой отец является теневым куратором Содружества, то ему очень уж хотелось держать Берков на крючке. Вот тут я и попался под его руку. Он опять замолчал, и Лили не сразу осознала это. Она просто стояла, представляя во всех красках всю эту политическую фантасмагорию, и думала, что несмотря на все свои заверения, она бы хотела вернуться. Чтобы посмотреть, как горит в огне Англия и как люди становятся жертвами глупого, наивного режима. И чтобы увидеть, как Малфоев сотрут с чертового лица Англии. — Моя сестра счастлива. — Лили резко вскинула голову, яростно сверкнув глазами, и он понимающе кивнул головой. — Она так довольна этим союзом, что меня блевать тянет. Никогда не замечал, насколько моя сестренка отбилась от рук, — он усмехнулся, переступив с ноги на ногу, а потом немного иронично проговорил: — Я скучал, Лили. Вернее... я и Элен. Нам не хватало тебя в Хогвартсе. Она писала тебе столько писем, но ни разу не получила ответа. А однажды даже пришла к тебе домой, но твой брат сказал, что ты уехала. Он подошел к ней ближе, и на этот раз Лили не старалась отстраниться, она лишь напряженно следила за каждым его действием, пытаясь подавить приступы ярости внутри, чувствуя какую-то адскую боль внутри. — Твой отец ушел с поста, — как бы невзначай бросил он, и она скривилась, прикрыв глаза. Мерлин, хоть кто-нибудь в этом долбаном мире мог не напоминать ей о ее семье? — И вот уже год как не высовывается и ничем не занимается. Такой скандал был… — неловко протянул он, думая, наверное, что ей чертовски интересно узнать о своей семье. Фантастический идиот. — Он раскритиковал партию Содружество на заседании Парламента и публично снял с себя полномочия, заявив, что политика бессмысленной толерантности — путь в никуда. Так еще и твой брат. Он похитил дочь одного из Министерских шишек, кажется, Забини, а потом оказалось, что они сыграли свадьбу. Все газеты только и писали о Поттерах, как в старые добрые времена. Томас говорил с какой-то теплотой в голосе и явным смешком, только вот сама Лили не разделяла ни его восторгов, ни его веселья — распахнув широко глаза, она напряженно поглядела на Годрика, который все это время неумолимо смотрел на нее, и, не контролируя собственный голос, с едким вызовом произнесла: — И что? Неужели теперь мой отец просто сидит и ничего не делает? Годрик передернул плечом, с некоторым удивлением поглядев на нее, а потом какое-то странное понимание пронзило ее лицо, и он с некоторой запинкой в голосе спокойно произнес: — Ты не слышала? Говорят, он очень сблизился с Малфоем. Скорпиусом Малфоем. Говорят, он помогает ему в его политической программе… на следующих выборах Скорпиус Малфой будет представлять консервативную партию. — Что? — отрывисто произнесла она, нервно сглотнув, слегка отступив на шаг назад, чувствуя, как сердце бьется гулко-гулко и как ненависть пронзает каждую клеточку ее тела. — Мой отец помогает Малфою? — Да, — с не меньшим возмущением проговорил он. — Говорят, он его личный куратор. А, еще… — Хватит! — яростно воскликнула Лили, так сильно сверкнув глазами, что Годрик удивленно отступил назад. Он непонимающе сузил глаза, лихорадочно смотря в ее глаза, и немой вопрос выбивался на этом безразличном лице. — Я больше совершенно ничего не хочу слышать. Уходи, Томас, — прошептала она осипшим голосом, распахнув широко глаза, тяжело втянув воздух в легких. — Проваливай! И, не дожидаясь его дальнейших действий, она резко обошла его, стремительно направившись обратно в злачное заведение, и ярость застлала ей все перед глазами. Веселый смех и едкий запах сигаретного дыма больше не будоражили сознание, не было радости и от собственного выигрыша — все, что сейчас испытывала Лили, было такой непроглядной ненавистью, что, подойдя к барной стойке, она холодным голосом попросила стакан виски и уставилась в пустоту. Ее отец помогает Малфою. Чертовому Малфою, который сломал ей жизнь. Конечно, ему это неизвестно… Мерлин, это не было известно вообще никому, но какая-то ревность накрыла ее с головой. «Малфой — политик», — иронично подумалось Лили, и, не выдержав, она расхохоталась громко, со всей силой сжав стакан в руке, а потом улыбка сползла с лица, обнажая тупую ярость. — Ты начинаешь меня пугать, — услышала она вкрадчивый голос Берка, который незаметно подсел рядом. Лили прикусила губу, не желая отвечать, и упрямо посмотрела на стакан в руках. — Кто это был? Никогда не видел, чтобы становилась настолько злой после одного разговора. Резко крутанувшись на сиденье, Лили упрямо посмотрела в его лицо и с некоторым ехидством произнесла: — Ты знал, что твой папаша получил протекцию от самой Гермионы Грейнджер? — И видя, как сморщился Фобос, Лили кивнула головой, словно в подтверждение собственных мыслей. — Как это красиво: твой отец, владея лавкой, накрыл весь Лютый… Почему ты не возвращаешься в Англию, Фобос? Думаю, твой папочка будет рад представить тебя высшему обществу… — Оставь свой сарказм, милая, — спокойно проговорил он, резко схватив ее за руку, тем самым приближая к своему лицу. — У меня нет никакого отца. И мне срать на то, что и от кого он получил. Он — предатель крови и обуза нашего рода. А когда он закрыл нашу лавку и подставил весь Лютый переулок, между нами вообще не осталось ничего общего. Он сильнее надавил на ее кожу, из-за чего Лили тихо зашипела, тяжело дыша, внимательно поглядывая на него, лихорадочно думая, а потом резко дернувшись, она сделала глоток из стакана, чувствуя, как приятное тепло распространяется по всему телу. — За счет чего ты живешь? Выигрыши в казино — это ведь развлечение, ты сам говорил, — вскинув голову, Лили бросила на него хмурый взгляд. — Чем ты вообще занимаешься? Фобос расхохотался негромко, и его смех едва был различим сквозь пелену звуков и радостных возгласов. Слегка скрипнув стулом, он подсел к ней еще ближе, и Лили, слегка обмякшая из-за алкоголя, забыла о том, что никогда не должна была позволять Берку пересекать свои личные границы. Потому что он с ней ровно до тех пор, пока она ему интересна, пока она готова пускаться в кутежи и умело дразнить его. Лили усмехнулась, посмотрев прямо в его глаза, и почему-то подумала, что с ее семнадцати ни черта не изменилось. Она по-прежнему носила маски, только теперь поменяв амплуа. — Моя семья владеет сетью маггловских публичных домов, которые теперь полностью принадлежат мне, — он криво усмехнулся, заметив некоторое отвращение на лице у Лили. — Ну, Лил-с, не делай такое лицо. Коли б не было спроса, не было б и предложения. Все, что делаю я, лишь предоставляю магглам те услуги, в которых они нуждаются. — Ты играешь на горе несчастных девиц, которые от безысходности идут в проститутки, — холодно заметила Поттер, и Фобос опять рассмеялся, откинувшись на спинку стула, и искорки веселья засверкали в его фиолетовых глазах. — Насколько же ты противоречива. Рассуждаешь о морали, когда сама не лучше и не правильней, посмотри, Лили, где ты сейчас находишься? Что, думаешь на верхних этажах нет притонов? — он кивнул головой вверх, и Лили, бросив взгляд на потолок, почувствовала, как какой-то холодок прошелся по коже. — Ты такая же, как я, и я не раз тебе это говорил: ты унижаешь людей, втаптываешь их в грязь и окунаешь в такое отчаянье, и — самое главное — даже не замечаешь этого… помнишь, что ты сделала с девчонкой с твоего курса, которую выбрали представлять ваш факультет вместо тебя? Ты наслала на нее настолько сильное проклятие, что ее увезли в Бремен, и долго еще откачивали. А потом со скорбным лицо стояла на кафедре и слушала, как профессор предлагает тебе занять ее место. Так как думаешь, можешь ли ты рассуждать о морали, когда сама безнравственная змеюка, готовая ужалить при первой же возможности? Я хотя бы никого не зазываю в бордель, они сами приходят ко мне и просят работы. Это не игра на отчаянье. Нет. Это всего лишь купля-продажа. Весь мир построен на рыночных отношениях, дорогая. Взгляд Лили на секунду стал бессмысленным, когда она вдруг вспомнила, как кричала ее однокурсница от боли и как от темной магии у нее почернело лицо. Несчастная, жалкая идиотка. Она встала на ее пути совсем неожиданно и сначала Лили растерялась, лишь потом решившись на рискованный шаг. Да. Тогда Поттер безразлично наблюдала за стенаниями своей жертвы, а после, придя к ней в палату, прошептала, чтобы та никогда больше не смела вставать у нее на пути. Так было со всеми. Так было всегда. Лили никогда не ощущала ни сострадания, ни жалости — одну лишь злобу, которая была следствием той острой боли, от которой спасения не было. Отвернувшись от Фобоса, она опять сделала глоток, чувствуя, как какая-то чернь наполняет ее легкие, как желание заставить страдать всех людей вокруг себя прорисовывалось настолько ярко, что она боялась. С тех пор, как она лишилась собственной маски правильной гриффиндорки, Лили поняла, что нет границ ее власти. И она хотела причинять боль всякому, кто осмелился бы ее причинить ей. Даже если это и было всего предположением. — Ты же презираешь магглов, — холодно заметила наконец она, чувствуя какое-то дьявольское веселье. — Да. Но это не мешает мне зарабатывать на них деньги. Лили усмехнулась, а потом, рассмеявшись, посмотрела внимательно на Берка, и какое-то странное желание поцеловать его прямо сейчас, явственно проступило в воспаленном мозгу. Ей было весело. Настолько, что встав с места и бросив пару жалких галеонов, Лили взяла руку удивленного Берка и вывела на улицу, а потом, резко крутанувшись, она схватила его за отворот кожаной куртки и с жаром поцеловала, прижимаясь к нему настолько сильно, будто мечтала забыться. И это было правдой. Больше всего на свете Лили мечтала избавиться от той боли, что скопилась внутри нее, и, целуя его сейчас, она почему-то думала, что именно так она сможет залатать свое сердце и перестать размышлять… о нем. — Ты уверена? — тихо проговорил он, когда его губы резко переместились на ее шею, а рука непроизвольно заскользила по ноге, из-за чего Лили невольно застонала, прижимаясь еще ближе. — Пойдем к тебе, — так же тихо проговорила она, плавясь от новых ощущений, совсем не соображая ничего. Ей было весело. И так хотелось хохотать, когда, трансгрессировав, они оказались в его комнате, залитой темнотой. Фобос не выключил свет, лишь аккуратно повалил ее на кровать, расстегивая многочисленные крючки на платье, не забывая то и дело покрывать ее тело поцелуями, и Лили, жадно ловя каждое касание, заскользила руками по его голой груди, избавляясь от ненужной одежды. И в тот момент, когда Лили действительно забыла обо всем и когда для нее существовала одна только эта комната, она услышала его хриплый голос, и чувство легкости покинуло ее тело: — Ты самая настоящая ведьма, Лили. Никто еще так не сводил меня с ума. Она вздрогнула, широко распахнув глаза, и та волна возбуждения, которую она испытывала до сих пор, резко покинула ее. «Ведьма». Глаза отчего-то заслезились, и Лили почувствовала, как у нее сперло дыхание от того, насколько сильная боль защемила в груди. «Настоящая ведьма». Она больше не ощущала ни ласок Фобоса, ни его жарких поцелуев. Было так пусто, словно за одну только секунду Лили потеряла любую способность чувствовать хоть что-то. «Ты ведьма из маггловских сказок: злая волшебница, летающая на метле под покровом лунного сияния… Женщина, которой бы пожелали смерти, только из-за ее убийственной красоты». И Лили, как наяву, увидела эти безмятежные серые глаза, эту уверенную походку и то, как умело он декларировал свои мысли в кружке. Она вспомнила, как они сидели в темноте Выручай-комнаты, как он рассказывал ей тихим хриплым голосом о Темной магии, как в руках его дотлевала сигарета. Скорпиус Малфой, находившийся в далекой, уже чужой Англии, восстал перед ее глазами, словно живой, и Лили не заметила, как к ее глазам подступили слезы и как боль на секунду пронзила все ее естество. — Хватит, — хрипло и тихо проговорила Лили, но Берк не услышал ее, продолжая покрывать поцелуями ее тело. — Хватит! — И, резко оттолкнув его, заставляя Берка с удивлением приподняться, Лили стремительно, поправляя на ходу платье, сорвалась вниз, совершенно не зная, куда ей идти, а потом, нащупав в темноте деревянную лестницу, она быстрым шагом спускалась на первый этаж. Темнота висела в доме, и Лили была рада этому: потому что чувствовала, что плачет, чувствовала, как какая-то ярость и боль, сливаясь, образуют внутри рану таких размеров, что спасения от нее больше не было. На самом деле, идиотка Лили Поттер не ненавидела Скорпиуса. Даже сейчас, когда была вынуждена безразлично наблюдать за тем, как ломается ее жизнь, как крушится она на глазах. Нет. Глупая. Солнечная. Лицемерная Лили Поттер по-прежнему была в него влюблена и мечтала увидеть его прямо сейчас, посмотреть в эти глаза и попросить его обмануть ее и сказать, что он не был причастен к тому, что ее выгнали из Хогвартса. Лили Поттер просто до безумия скучала. Из-за него и по нему. Стремительно открыв входную дверь, Лили оказалась на улице и, обняв себя руками, слегка согнулась, чувствуя, как бешено бьется сердце. Ей нужен был только один повод, малюсенькая причина, чтобы вернуться обратно. И, обдуваемая холодным мартовским ветром, Лили ненавидела себя, потому что боялась, потому что знала, что в Англии у нее нет ничего. У нее в принципе ничего нет. — Кто он? — услышала она наполненный яростью голос, и, дернувшись, внимательно посмотрела на Фобоса. Он стоял, облокотившись о дверь и пронзительно смотрел, сверкая глазами. Какая-то странная эмоция была на его лице, но Лили не могла понять, что именно это было. Она просто молчала. Стояла. И смотрела. «Кто он?». Лили усмехнулась. Потому что боялась вновь признаться себе, что она действительно зависима от человека. Человека, который разрушил ее до основания. Человека, месть к которому была единственным смыслом ее существования.