Солнечная

Она пролежала в больнице еще несколько дней, испытывая странное волнение. К ней приходили только Альбус и Прюденс, оправдывая это тем, что отец был вынужден таскаться по судебным инстанциям, выступая ответчиком со стороны Лили, а Джеймс, уехавший на неделю в Шотландию, даже не догадывался обо всем случившемся в их семье. Только вот Лили было плевать: все ее мысли занимал один только Скорпиус, который пришел к ней на следующей день после ее признаний и, молча улыбаясь, разглядывал Лили. Она держала в руках букет нарциссов и, вдыхая их аромат, иногда посматривала на Скорпиуса, испытывая смущение, ведь в паре шагов от них, развалившись на стуле, находился Альбус, который мрачным взглядом прожигал парочку. — Вы что, вместе? — спросил он, когда Скорпиус попрощался и вышел из палаты. Лили, по-прежнему нюхая цветы, лишь рассеянно улыбнулась, думая о своем. Глупое счастье нахлынуло на нее волной, и даже мысли о пережитых событиях не так тревожили Лили. — Ничего не хочешь мне сказать? — вскинув голову, она бессмысленно посмотрела на брата, а потом, подняв вопросительно бровь, слегка склонила голову. — Откровенно говоря, я так и не понял, что ты имела в виду тогда… ну, в тот день… Альбус осекся, опять нахмурившись. Было видно, что ему тяжело было поднимать эту тему, ведь, право, никто и никогда в их семье не пытался поведать о своих чувствах. Все они были замкнутыми, упрямыми и мечтавшими казаться сильнее, чем есть, — именно поэтому Лили не знала о том, что испытывает Альбус, о чем он думает и как вообще живет. Склонив голову еще ниже, Лили молчала, думая лишь о том, что ей не хочется никому рассказывать о том, что было между ней и Малфоем в далеком Хогвартсе. Как будто все пережитое тогда было и бессмысленным, и слишком личным, чтобы можно было просто так поведать об этом Альбусу. — Порой мне кажется, что мы ведем себя, словно чужие люди, — вдруг резко выпалил он, и глаза у него забегали. Альбус выглядел таким смешным, что Лили почти прыснула, подумав о том, как мог он признаваться в любви Прю. Насколько забавным выглядел в тот момент злой, агрессивный Альбус Северус Поттер? — До того дня, знаешь ли, я даже не подозревал, что ты можешь так орать. И раскидываться стаканами. Между прочим, сервиз был подарен родителям на годовщину. Он опять осекся, и Лили уже не улыбалась, вспомнив вдруг о матери. Вместо привычной острой боли и ненависти, она вдруг испытала жуткую тоску — и сердце забилось лишь сильнее, обнажая эмоции, которые она так давно прятала. Посмотрев на Альбуса, Лили без тени улыбки сказала: — Мне жаль, Альбус. Мне правда очень жаль. И, наверное, выглядела она такой грустной и убитой, что Альбус резко поднялся со стула. Глаза его бегали бесцельно с предмета на предмет, и выглядел он… таким смущенным, таким, каким не был с ней никогда. — Завтра тебя выписывают, — бодро начал он, старательно избегая посмотреть на нее. — Я приду за тобой и верну тебя домой. Теперь тебя никто никуда не отпустит, понятно? Следующий день настал слишком быстро, и Лили, собрав свои вещи, ждала Альбуса, который, как и всегда, опаздывал. Ей было немножко грустно, что Скорпиус не пришел в день ее выписки, но, возможно, это было и к лучшему — ее внешний вид оставлял желать лучшего, а переживания и тревоги отчетливо проступали в каждой ее черте. Лили была убита. И в тот момент, когда ей казалось, что все позади, она вспомнила о Годрике. Несчастном Годрике Томасе, который потерял свою сестру. Ей стало больно. Резкая, тягучая боль пронзила все ее тело, когда эта мысль резким скачком промелькнула в голове. И в тот момент, когда к ней наконец подошел Альбус, Лили словно не замечала его, рассеянно думая о чем-то. Глупая Лили Поттер. Как она только могла подумать, что все ее страдания закончились, что теперь наконец наступил долгожданный покой? «Покой будет тебя ждать только в могиле», — язвительно прошептала Лили, идя вслед за Альбусом, испытывая тошноту и усталость. Ей казалось, что она по-прежнему не могла прийти в себя из-за собственных мыслей и внутренней тревожности. Отсутствие Скорпиуса, недомолвки с семьей, неизбежная встреча с Годриком — все это за секунду навалилось на нее, стоило лишь покинуть больницу, в которой она была так счастлива. Да и счастье ли это было? Скорпиус всегда приходил, чтобы помолчать, он ничего не делал — не старался взять ее за руку, обнять или поцеловать. И Лили, желавшая его всего, чувствовала странное разочарование. Потому что совершенно не понимала, а были ли они вместе? Или она опять все придумала у себя в голове? С тяжелыми мыслями она зашла в дом, кивнула головой в сторону выглянувшей Прю, а потом молча поднялась к себе в комнату. Лили опять чувствовала странное, давящее чувство, словно несмотря на то, как удачно и хорошо для нее сложились обстоятельства, было что-то, что не давало ей покоя. И она не понимала — в чем именно ее проблема? Почему было так тяжело. Безмолвно проведя рукой по лакированной крышке, Лили бездумно уставилась в пустоту. Она не играла столько лет, что сейчас, наверное, не вспомнила бы ноты. Лили Поттер так давно не занималась чем-то цельным в своей жизни, что сейчас ей думалось, что она так и будет склеивать себя по кускам, собирая настоящую себя, ту, которую уже очень давно потеряла. И будучи такой… разбитой, такой поруганной и сломанной, могла ли она быть с таким, как Скорпиус? Он не притворялся и не играл, он всегда был собой и отстаивал то, что было ему дорого. Малфой цельный. Малфой — это вершина. А сможет ли взобраться на нее Лили? — Извини, что пришлось вытащить все твои вещи, Лили. — Она вздрогнула, круто развернувшись, посмотрев внимательно на отца, который неслышно зашел в комнату. А потом, словно смутившись чего-то, она перевела взгляд на стол, на котором вразброс были выставлены те самые коробки, которые она прятала под кроватью. — Мы очень переживали, — говорил он спокойно, но Лили видела, как странная горечь словно поднималась с самого дна зрачков, и ей было страшно, потому что говорить с отцом было тяжелее всего. Она так долго копила внутреннюю обиду на него, что сейчас была абсолютно не готова выплеснуть ее наружу. — Это хорошо… — невольно протянула она, опустив взгляд в пол, чтобы потом резко поднять его и пристально посмотреть на отца, — хорошо, что я вернулась? — Конечно, — поспешно откликнулся Гарри, сделав шаг вперед, а потом остановился. Сколько лет прошло со смерти матери? Шесть? Семь? Но даже сейчас между ними как будто стоял ее призрак, эфемерный и печальный, он преграждал Лили путь, и с каждой секундой она чувствовала искажающую все светлое ярость. Такую тихую и жгучую, что хотелось вскричать. — Это же и твой дом тоже. Нервно сглотнув, Лили сощурила глаза, едва заметно качнув головой. Все те разы, когда она говорила, что ничего у нее нет, она была права — и не было у нее дома. В этом старинном здании с вычурными гобеленами были только мысли о прошлом, мечты о грядущем и не сбывшиеся желания настоящего. В этом доме Лили, как и всегда, была одна. Можно ли было это назвать расплатой? Она просидела в комнате до самого вечера, не выйдя на ужин, потому что чувствовала страх. Все ее мысли были заняты анализом прошлого, и смятение, которое ее охватило, не позволяло ей спуститься прямо сейчас, туда, на кухню, где, улыбаясь, спокойно беседовали Альбус, Прю и… папа. В их лица, счастливые и безмятежные, смотреть было тяжелее всего, ведь как, каким образом они смогли наплевать на все унижение, на все неудачи и просто наслаждаться тем, что имели? Откуда у них было столько сил? Тяжело вздохнув, Лили подошла робко к фортепиано, открыла крышку и безмолвно коснулась подушечками пальцев. В комнате было темно, солнце постепенно догорало, и вся ее комната окуналась в синие сумерки. Май напоминал о себе лишь запахом свежей листвы и едва слышимым чириканьем птиц, и среди этой жизни Лили ощущала себя настоящим трупом. Безмолвным и придавленным собственной печалью. Пальцы с трудом передвигались с клавиши на клавишу, и в какой-то момент не выдержав, она тихо-тихо заиграла что-то отдаленно напоминавшее «Турецкое рондо» Моцарта, но оно было наполнено такой печалью и горечью, что пальцы ее в нерешительности остановились. Чтобы играть, нужно было чувствовать себя живой, потому что иначе… получилось ли бы у нее оживить музыку, привнести в нее частицу своих эмоций? Ей было так плохо, как никогда. И не было ни слез, ни сожалений, только лишь осознание собственной беспомощности перед миром и бесцельно прожитых дней. У нее — ничего. Абсолютно точно ничего нет. — Я не знал, что ты играешь. Лили обернулась резко, чуть не подпрыгнув на стуле, узнав его голос. Скорпиус стоял у порога, с легкой улыбкой поглядывая на нее, и ей показалось на секунду, что сердце у нее затрепетало и что вся грусть на секунду померкла, оставляя лишь один восторг — ведь он пришел! Он стоит в двух шагах от нее! — Я еще с Хогвартса знал, что ты любишь музыку, но не думал, что ты и играешь. — Откуда? — едва выговаривая, тихо спросила Лили, следя за каждым его движением. Скорпиус зашел в комнату ровным шагом, прикрыл за собой дверь и стоял теперь почти рядом с ней, изучая корешки книг, выставленных в шкафу. Лили почему-то стало так неловко, словно он видел ее насквозь, а она его — нет, и было в этом что-то странное. Как будто было нечто такое, о чем Лили должна была узнать, но Малфой держал это под строжайшим секретом. — Хогвартский хор, — с насмешкой бросил Скорпиус, даже не глядя на нее. — Ты не пропускала ни одного их выступления… — Так ты тоже… тоже увлекался музыкой? — с сомнением спросила Лили, почувствовав прилив странного интереса. Перед глазами мелькнули воспоминания, когда Лили, сбегая от Мэри и ее компании, приходила слушать музыку, всегда занимая последние места, чтобы никто ее не смог найти или узнать. Сердце кольнуло. Потому что одна только мысль о Мэри вызывала целую волну былого ужаса, и Лили показалось на секунду, что прямо сейчас она задохнется от тех эмоций, что переполняли ее. — Нет. Я увлекался тобой. Она вскинула голову, натыкаясь на его пристальный взгляд, едва выражая то удивление, которое поднялось в груди. Боль меркла. И она была неощутима вовсе, когда он подошел ближе и протянул знакомую коробочку. И в ней, Лили знала, лежит та самая змея, которую он подарил ей еще в Хогвартсе. Это было так странно, что, нахмурившись, она не стремилась забрать браслет обратно. Лили лишь думала о его словах, совершенно не понимая Скорпиуса. Как давно он наблюдал за ней? Как давно он ее знал? Ведь Лили совершенно не помнила его — безликий староста Хогвартса, ей же было плевать на него до шестого курса! Поднявшись со стула, чтобы не ощущать разницу в росте, Лили степенным движением руки потянулась к коробочке и в тот же момент Скорпиус схватил ее за кисть, отложив коробку на фортепиано, и притянул Лили к себе, вызывая дрожь во всем теле и сладостное предвкушение. Поттер чувствовала, что она падает. В бездну своих чувств, желаний и искушения, потому что его губы, целовавшие ее с непередаваемой нежностью, вызывали внутри один только трепет и желание растянуть эту минуту в вечность. Схватив его за шею, Лили мечтала раствориться в этом моменте, чтобы не чувствовать ничего, кроме той радости и влюбленности, которые окутывали ее душу, делая бессмысленными все ее переживания и тревоги. — А ты уже окончательно поправилась, — со смешком заметил он, когда, прервав поцелуй, аккуратно убрал прядь ей за ухо. — Почему же твой отец утверждал, что ты не ужинаешь с ними из-за плохого самочувствия? Липкое смущение опутало Лили, заставляя прикусить губу и прижаться лбом к его груди, чтобы Скорпиус не мог заметить, как бегают ее зрачки и как глупая улыбка лезет к ней на уста. И, почувствовав, что он лишь сильнее обвил ее тело руками, Лили прикрыла глаза, смакуя каждую секунду безграничного счастья. Ведь он был здесь. Так близко и так рядом. — Почему тебя не было столько времени? — тихо пролепетала она, когда реальность медленно стала отрезвлять ее сознание. В комнате было уже совсем темно, и она различала Скорпиуса только по его волосам, но даже так Лили чувствовала, что на руках у него перчатки. Кожаные и жесткие. И, когда она попыталась схватить его за руку, чтобы убедиться в этом, Малфой быстрым движением отстранил ее от себя, схватив чуть выше локтя, чтобы она не могла вырваться. — Что с твоими руками? Зачем тебе перчатки? — Сейчас не время… — Даже Мэри знала об этом! — яростным шепотом бросила Лили, чувствуя странную ревность и боль. Уродливое, искаженное лицо Томас вновь и вновь всплывало перед глазами, и ей казалось, что Лили падает в пучину собственной боли — настолько сильная и мощная она была. — Ни черта она не знала. Мэри Томас была всего лишь идиоткой, у которой явные проблемы с головой, почему ты вообще ее слушаешь? — не менее яростно проговорил Скорпиус, крепче сжав ее руки, чтобы она не смогла вырваться. И Лили, гневно сцепившей зубы, хотелось накричать на него, но вместо этого, дыша тяжело, она прожигала его глазами, понимая, что все ее счастье пустой и глупый обман. — Пойми же, Лили, есть вещи, которые нельзя просто так рассказать. Но это не значит, что ты не узнаешь о них. Когда придет время, я все тебе расскажу, обещаю. Но сейчас… сейчас даже не думай что-либо спрашивать меня об этом. Лили дернулась, стараясь вырваться из оков его рук, но ничего не выходило. И в этот момент она не понимала тех эмоций, что поднимались в ее душе, ведь такими непривычными, такими… новыми, что сносили любую рациональность. Наконец, смирившись, Поттер лишь внимательно посмотрела на него, а потом, не сдержавшись, приблизилась еще ближе. — Ты же понимаешь, что я не отстану? — Еще бы ты отстала так просто, — тут же проговорил Скорпиус, отпуская ее руки. А потом, повернув стул к себе, присел на него и протянул руки к ней. — Иди ко мне, Лили. И говорил он с такой интонацией, что ни сил, ни желания воспротивиться ему у Лили не было. На ватных ногах, она подошла к Скорпиусу ближе, и, присев на его колени, зарылась пальцами в волосы, поцеловав. В такие минуты, когда он отвечал ей с не меньшим желанием и остервенением, Лили думала лишь о том, как сильно и неминуемо ее влечение, как желание охватывает каждую клеточку ее тела. И, когда его губы, переместились с губ, на шею, Лили не сдержалась, застонав едва слышно, выгибаясь на встречу его ласкам, полностью растворяясь в них. — Что-то не так? — спросила она, когда Скорпиус резко выпрямился, словно останавливая себя, ведь Лили чувствовала, как рука его медленно заскользила с талии вниз, к краям юбки. — В этом доме живут два твоих старших брата и твой отец, которого, между прочим, я уважаю. Посему не могу сказать, что мне комфортно даже общаться с тобой здесь, не говоря о чем-то больше. Приподняв насмешливо бровь, Лили едва слышно прыснула. — Какая глупость. — Глупость — это то, что вы никак не поговорите, — жестко сказал Скорпиус, из-за чего Лили едва заметно вздрогнула, замерев. Приятная легкость пропала, оставляя после себя лишь напряжение, но оно было не сладостным. Нет. Лили чувствовала только, что Малфой, говоривший все, что думает, совершенно не радовал ее сейчас. — Все то время, что я знаком с твоей семьей и с твоим отцом непосредственно, я заметил удивительную вещь: вы вообще не разговариваете друг с другом. — И что? — резко бросила Лили, вкладывая в свои слова долю злости. Ей так не хотелось говорить на эту тему, что она мечтала прямо сейчас спрыгнуть с его колен и закутаться в одеяло. Лишь бы не слышать. Лишь бы не слушать. — Лили, — протянул Скорпиус, словно смакуя каждую букву ее имени, а потом, склонив голову набок, спокойно проговорил: — Неужели ты хочешь и дальше такой жизни? Неужели тебя устраивают твои отношения с семьей? Дыхание отяжелело, словно придавливая ее к полу, и, понурив голову, Лили прикусила губу, нахмурившись. Нет. Теперь она не хотела такой жизни, слишком уж много было сожалений, слишком много печалей и разочарований. Но как же можно было начать все сначала? Разве возможно было просто взять и перечеркнуть все двадцать лет жизни, сделать вид, словно ничего не было? — Пойдем к ним, ты же не ела, так? Лили медленно обернулась, различая в темноте только его серые глаза и какой-то страх окутал все ее сознание. Право, ей до отчаянья хотелось сбежать от это пристального, цепкого, но между тем успокаивающего взгляда. Ей было так тяжело решиться, ведь ничего, совершенно ничего обнадеживающего не виделось ей в любой попытке найти потерянную дорогу к семье, что, сжавшись, Лили почувствовала горечь на кончике языка. — Пойдем, — на этот раз решительно произнес он, вставая, вынуждая Лили соскочить с колен и теперь стоять возле него. Малфой не церемонился, схватил ее за руку, сцепляя пальцы, а потом, бросив взгляд на фортепиано, заметил принесенную им же коробку. — Всегда носи этот браслет. — Это темномагический артифакт? — с сомнением протянула Лили, мечтая оттянуть время до неизбежного, ведь Скорпиус был так решительно настроен, что ей становилось страшно. — Нет, разве мог бы я подарить что-то столь опасное тебе? — со смешком протянул он, — это наша семейная реликвия. Очень ценная и нужная вещь. Как видишь, один раз она тебя уже спасла. Кожаная перчатка едва ли приятно терлась о ее кожу, но Лили молчала, когда они спускались с лестнице. Ей казалось это нереальным и даже смешным: подумать только, некогда столь уверенная в себе Лили боится спуститься вниз к своей семье и так безропотно подчиняется Малфою. Но она не успела подумать об этом, потому что когда нога ее переступила последнюю ступеньку, и они почти завернули к кухне, Лили резко выхватила руку, с отчаяньем поглядев на слегка удивленного Малфоя. С минуту он смотрел на ее испуганное выражение лица, и глаза его не по-доброму сузились. Только что могла поделать Лили? Ей совершенно не хотелось, чтобы отец и Альбус узнали, что между ними… что-то есть? Спрятавшись за ним, Лили тяжело вздохнула, а потом уверенно вышла вперед, занимая свое место. Она старалась ни на кого не смотреть, уныло ковыряя вилкой в тарелке, ощущая внимание со стороны всех. И ей было тяжело, потому что слишком осязаемое молчание, повисшие после их прихода, говорило о многом, но в первую очередь лишь о том, что Лили была чужой здесь. И абсолютно не к месту. — Где Джеймс? — решив разорвать эту гнетущую обстановку, бросила Лили, не поднимая глаз. В какой-то момент она начинала злиться и испытывать раздражение — чего только пошла на поводу у Скорпиуса? Какое право он имел лезть в ее жизнь? И, сверкнув глазами, Лили невольно посмотрела на него, сжимавшего кружку с чаем, безразлично разглядывавшего что-то перед своими руками и находившегося мыслями не здесь. Тягостное чувство терзало ее сердце. О чем он думал? Как многое скрывал от нее? И правда ли, что однажды непременно расскажет ей все? — Он вместе с Элеонорой отправился в Шотландию, — иронично протянула Прю, фыркнув потом, приковывая к себе внимание Лили. — Главное, чтобы он вернулся с ней, — в ее же тоне бросил Альбус, усмехнувшись жене, из-за чего Прю лишь закатила глаза, демонстрируя ему свое насмешливое презрение. — Главное, чтобы у него получилось заключить с их квиддичной командой договор, — тяжело вздохнув, заметил Гарри, отодвинув тарелку от себя. — Что скажешь Скорпиус, есть ли у него шансы? Малфой дернулся, поймав сначала цепкий взгляд Лили, а потом, медленно посмотрел на Гарри и спокойно проговорил, отпив чая: — Из того, что я помню, он был хорошим игроком. — Это точно. В меня пошел, — гордо заметил отец, и Лили видела, как заблестели его глаза. Был ли он так горд свой единственной дочерью? Считал ли Лили столь же талантливым ребенком? Лили прикрыла глаза, ощущая странный ком в горле. — Пап, я тоже хорошо на метле держался! — донеслось до нее, но Лили уже не старалась хоть как-то вникнуть в разговор. Ей было плохо, мысли слишком сильно изводили Лили, вызывая в ней то, что она не испытывала раньше — горькое, полное раскаянья сожаление. И было так тяжело просто сидеть, что, когда Прю подошла к ней и, положив руку на плечо, неловко бросила, Лили встрепенулась, совершенно забывшись, где она вообще: — С тобой все в порядке? Но Лили молчала, упорно всматриваясь в ее черные глаза, а потом быстро вскочила с места и так же стремительно пошла в свою комнату, боясь взглянуть хоть на кого-то. И, когда подойдя к нужной двери, она положила руку на ручку, чтобы дернуть за нее, Лили заметила Скорпиуса. Он стоял, прислонившись к стене, и внимательно смотрел в окно в коридоре. Вид его был задумчивым и совсем немного печальным, что вызывало у Лили лишь новый приступ грусти. О чем думал он? Что так сильно печалило Скорпиуса, человека, который, казалось, добивался всего, чего только хотел? Она не знала. Но, внимательнее всматриваясь в его фигуру, думала лишь о том, что влюбляется в него все сильнее с каждой секундой. Любовью была пронизана каждая клеточка ее тела, и Лили неминуемо хотелось разорвать все расстояние между ними и просто обнять его. Только вот она стояла по-прежнему на месте, не дергаясь, не стараясь сделать шаг к нему навстречу. Думая, отчего-то, что это абсолютно не нужно Скорпиусу.

***

Скорпиус не приходил почти всю неделю. Лили было это доподлинно известно, потому что каждый день она ожидала его прибытия, выглядывала в окно и, помогая Прю на кухне, вздрагивала всякий раз, когда хлопала входная дверь. Но его не было. Не было целых семь дней, и, когда наступила суббота, Лили, полная некоторой обиды, сидела в гостиной, внимательно наблюдая за приходившими людьми. Она знала почти их всех. Почти все были бывшими слизеринцами и одноклассниками брата, а другая часть частенько печаталась в газетах. Мальсиберы, Эйвери, Фоули — все они значились в этом мире маргиналами и смутьянами, их громкие фамилии по-прежнему вызывали трепет, а те оскалы, которыми они одаривали окружающих, внушали странное, интуитивное опасение. Но в эту субботу с ними не было их лидера, и, когда хлопнула дверь и в гостиную вошел Фрэнк Лонгботтом, Лили резко поднялась с места, спеша покинуть помещение. Она недолюбливала его, и это определенно было взаимным. — Куда бежишь, Поттер? — со смешком бросил он ей в спину, и Лили остановилась. Задрала гордо голову и холодным взглядом прошлась по нему. — А ты умеешь удивлять. Когда я узнал о смерти Мэри, даже не поверил. Ведь вы, кажется, были подругами, солнечная? Боль резко пронзила ее, но, не согнувшись, не изменившись в лице, она по-прежнему продолжала бесстрастно взирать на Лонгботтома, а потом фыркнув, едва улыбнулась, говоря: — Слушай, Фрэнк, рекомендую тебе выдрессировать привычку затыкаться, — улыбка ее стала шире, словно в ответ той, что появилась на его устах. — А то ведь можешь закончить, как Томас. Круто развернувшись, она степенным шагом проследовала по направлению к своей комнате, слыша его громкое, брошенное ей вслед: — А знаешь! Такой ты мне нравишься больше, Лили Поттер! Легкая улыбка проскользила по ее губам, и, засмущавшись собственной реакции, она прижалась к спиной к двери, прикрыв глаза. А потом от улыбки ни осталось и следа, ведь мысли, ползучие, едкие, отравляющие, вновь опутали ее, сделали своей рабыней. Никогда раньше Скорпиус не пропускал собрания, и Лили казалось, что дело было в ней. Возможно, он получил то, чего желал, а сейчас не видел смысла искать с ней встреч и, напротив, лишь показывал свое пренебрежение. Такая мысль вызывала в Лили лишь тихую ярость и, опустив взгляд на свою кисть, которую обвивала змея, она топнула ногой, резко оторвавшись от деревянной поверхности. Она подошла к окну, распахнула его настежь, бессмысленно созерцая внутренний двор, и с какой-то грустью подумала, что совсем скоро должно было начаться лето. В какой-то момент, глубоко уйдя в себя, Лили вспомнила Астората и его отчаянное нежелание умереть летом, и было в этих словах столько смысла и столько жизни, что сердце ее опять сковали тиски. В эту секунду она вспомнила отчаянного, поломанного Фобоса, и ей так сильно захотелось увидеть его, что Лили даже испугалась собственных мыслей. Ведь он всегда говорил, что она не пара Малфою, а Лили… почему же она так реагировала на эти слова так яростно? Неужели не хотела принимать очевидного? «Что ты можешь предложить ему, солнечная Лили Поттер?» — с тоской подумала она, по-прежнему взирая на одинокие качели. Ведь у Лили действительного ничего не было. Абсолютно. — Мерлин, как же я не люблю эти собрания! — с тяжелым вздохом раздалось за спиной, и Лили, крутанувшись, увидела перед собой Прю, которая мученически возведя глаза к потолку, вальяжно присела на кровать. — Не возражаешь? — Почему ты не с мужем? — холодно спросила Лили, немного недовольная тем, что ее отвлеки от собственных мыслей. — Я его придаток, чтобы быть с ними двадцать четыре на семь? — фыркнув, возмущенно протянула Прю, сверкнув глазами. А потом лицо ее приняло блаженный вид, и Лили знала, что думает она сейчас об Альбусе. Осознание чужого счастья едва ли приносило удовольствия, но, подавив внутри себя некоторую обиду и раздражение, Лили облокотилась бедром о подоконник, старательно перебирая в голове всевозможные темы для разговора. В конце концов ей стоило бы смириться, что Прю стала частью их семьи и что с ней тоже стоило бы налаживать общение. Но как бы ни старалась Лили, как бы ни хотелось ей проникнуться симпатией к жене своего брата, что-то внутри терзало ее, изувечивая внутренности. — Ты не была влюблена в Альбуса в Хогвартсе, — холодно протянула Лили, когда Прю, взмахнув палочкой, наколдовала себе вышивку и, склонившись над ней, стала изящно водить иголкой по ткани. — Нет, — спокойно сказал Прю, пожав плечами. Лили хотелось рассмеяться, право, потому что… ее глупый, влюбленный братец никогда не понимал женщин и их чувств, оттого он так слепо верил своей возлюбленной. Совершенно не понимая, что им пользуются, черт побери. — Но, Лили, любовь приходит тогда, когда ты ее не ждешь, — со светлой улыбкой произнесла она, подняв голову. И глаза ее, заволоченные дымкой воспоминаний, потемнели, становясь черными. — Альбус был очень агрессивным в Хогвартсе. Да, конечно, это было мило, когда он приносил мне всевозможные убийственные зелья, вызывал на дуэли тех, кто бросил на меня неправильный взгляд, но, честно говоря, я лишь боялась его. И тех эмоций, которые он проявлял. Пождав на секунду губы, Прю хмыкнула, а потом с уверенностью поглядела на Лили, слегка приподняв брови. — Он был несчастным в этой школе. И когда он выпустился, я лишь изредка вспоминала о нем, думая, что наши пути не пересекутся. Однако уже летом после шестого круса я случайно встретилась с ним в Лютом переулке… и знаешь, он так изменился за какие-то четыре месяца. Альбус больше не был тем агрессивным мальчиком, нет, он был сломленным, но по-прежнему сильным мужчиной, который старательно работал в баре, чтобы его не выперли. Не сдержавшись, Лили прыснула, и Пруденс понимающе улыбнулась. И уже через секунду они обе тихо смеялись, представляя, по-видимому, одно и то же: Альбуса, старавшегося быть тихим и спокойным. Как же нелепо у него получилось соответствовать стандартам общества. — И мы очень сблизились, но я все еще не решалась, — цокнула Прю, задумчиво усмехнувшись. — Чертова слизеринская прагматичность. Только вот, когда отец поставил меня перед фактом моей ближайшей помолвки, и я, отчаявшаяся, рыдала в своей комнате, ожидая конца своей свободы, Альбус ввалился в мою спальню через окно и предложил мне сбежать. Сбежать вместе с ним. И ты не представляешь, с какой радостью я прыгнула в его объятия, с какой поспешностью обручилась с ним, а потом лишь ожидала нужного дня, — замолчав, Прю сжала вышивку в руках, а потом тихо, едва различимо проговорила: — Я очень его люблю. Мне не видится жизнь без него, понимаешь? И Лили понимала, черт возьми, потому, наверное, молчала, наблюдая за теми эмоциями, что проскальзывали по ее бледному лицу. Разве могла она не думать в этот момент о Скорпиусе? Разве могла не вспомнить его теплых губ, его объятий и улыбок, которые дарил он только ей? Молчание, повисшее в комнате, не было неловким. И, подсев рядом, Лили молчаливо наблюдала за изящными жестами Прю, думая совершенно о другом. В этот момент она убеждалась лишь в одном — все люди, окружавшие ее, были не поняты ею. Как она могла думать, что Прю просто использует Альбуса, видя ту влюбленность, которая витала между ними? Как она могла просто так относиться к своему отцу? К… Годрику? «Мерлин, что с ним сейчас?» — с некоторым отчаяньем подумала Лили, вцепившись в покрывало своей кровати. В его глаза, голубые, пронзительные, сейчас было заглянуть страшнее всего, и не успела она подумать об этом, как дверь в комнату резко распахнулась и на пороге показался настороженный Альбус. Он с сомнением посмотрел на свою женушку, а потом на Лили, явно удивляясь, что они вот так вот просто сидят рядом, живые и здоровые. А потом, нахмурившись, он лениво бросил, жадно наблюдая за каждым движением Прю: — Тебя отец зовет, Лили. Встрепенувшись, она насторожилась, поймав задумчивый взгляд Прю. Но, не стараясь придавать этому событию негативного окраса, спокойно поднялась и, с некоторым неодобрением посмотрела на Альбуса, который выглядел… слишком уж ожидавшим чего-то. — Только не в моей комнате, братишка, — холодно бросила она ему, проходя мимо, вскинув брови. И, когда Лили вышла на лестницу, она могла поклясться, что Альбус посмотрел ей вслед с едва сдерживаемой улыбкой. Она шла в приподнятом настроении, улыбаясь по-глупому непонятно чему, но только стоило ей поравняться с отцом и беззаботно заглянуть ему в глаза, как радость в ту же секунду покинула ее тело, оставляя после себя странную пустоту, которую так и хотелось заполнить. — Лили, — в несвойственной ему манере начал Гарри, внимательно смотря в глаза. И Лили падала, право, ожидая всего, и сердце так быстро забилось, что страх начинал окутывать все ее тело. Это было неизбежно. «Как могла ты думать, что все будет хорошо?» — Я получил письмо от сослуживца Чарли. Ты писала ему, — слегка склонив голову, протянул отец, и Лили на секунду смутилась, вспоминая о своем побеге. — Так вот… Чарли умер. Умер в Египте. Было решено захоронить его в Германии… вроде как, именно это он и завещал. Качнувшись, Лили резко схватилась рукой за выступ стены, с некоторым отчаяньем поглядев в знакомые, такие родные зеленые глаза, закачав головой в неверии. В это было так сложно поверить, ведь ее дядя… совсем ненамного был старше отца! — Присядь, — сказал он, аккуратно схватив Лили за локоть, а потом неуверенно подтолкнул ее по направлению к дивану, и она могла поклясться, что Гарри Поттер, национальный герой и легенда всего магического мира, было то ли смущен, то ли чувствовал себя очень неловко. Лили бессмысленно смотрела в пол, цепляясь пальцами за складки платья, бездумно, совершенно бесцельно рассуждая о чем-то стороннем. И было так горько, словно вместе с дядей уходила целая эпоха, ее маленькая жизнь, проведенная в Германии стиралась натиском надвигающихся событий. Она не понимала, почему все это происходило именно с ней: Лили казалось, что кто-то точно смеется над ней, ведь как иначе можно было объяснить, что она только и делала, что теряла без надежды на приобретение чего-то ценного, только ее? «Тебя даже Малфой бросил», — насмешливо подумалось ей и, спрятав лицо в руках, Лили склонилась ниже. Она больше не могла скрывать своих эмоций, они прорывались, дырявили ее внутренности, и никакая маска не хотела цепляться на лицо. Теплая рука, поглаживавшая по ее волосам, заставила Лили вздрогнуть и резко выпрямиться, чтобы посмотреть опечаленным, каким-то больным взглядом на отца, который обеспокоенно, с бегающими глазами изучал будто каждый миллиметр ее кожи. И она не сдержалась. Подалась вперед, утыкаясь носом ему в грудь, чувствуя рев, который рвался из ее груди. Ей совершенно не хватало отца. Не хватало его сильных рук и уверенного взгляда, его защиты и покровительства. Лили была так одинока без отцовской поддержки, что сейчас, насыщаясь этим чувством, она мечтала раствориться в нем полностью, лишь бы только не испытывать эту боль одной. А уже на следующий день, надев траурное платье, Лили с немого позволения отца купила билет на поезд в Германию. Ей хотелось проводить в последний путь дядю, к которому она так сильно привязалась, и в какой-то момент поймав себя на мысли о том, что ей и вправду не хватает былых дней, она написала короткое письмо Фобосу, невзначай рассказывая ему о новостях в своей жизни, лишь в конце письмо неловка приглашая навестить ее как-нибудь в лавке, которая по-прежнему была официально открыта. Можно было сказать, что она опять бежит. Прячется от последнего, решающего шага, который бы навсегда сблизил ее со своей семьей. И было так трудно решиться на него, что Лили, право, хотелось побыть хотя бы несколько дней одной. Лишь только отдаленные мысли о Скорпиусе омрачали ее, делали опечаленной и задумчивой. Ведь она опять была ему не нужна. В день своего отъезда Лили решилась еще на одну вещь: она знала, что должна увидеться с Годриком, должна была пережить его презрение и ненависть, чтобы навсегда закрыть эту страницу в своей истории. И, трансгрессировав, стоя теперь у особняка Томасов, Лили безжизненно смотрела в знакомое, красивое здание. Ей было очень пусто, когда она бесцельно шла по ровным дорожкам вдоль красивого сада, в котором благоухали цветы и пели птицы. Только Лили не слышала и не видела ничего перед собой, кроме тысячи воспоминаний, мелькавших перед глазами. Когда она была дружна с Мэри, то иногда бывала здесь на каникулах; слушала самовлюбленные речи Томас и невольно наблюдала за Годриком. И все это было так давно, что хотелось взреветь. Потому что ничего от тех дней не осталось. Да. Лили изменилась так сильно, что теперь даже не могла поверить, что когда-то давно она только и делала, что прятала боль и старалась улыбаться, гнуть губы в лживую улыбку и робко смотреть в глаза. Та Лили была так слаба, что вызывала лишь неловкий оскал — потому что лицемерие, казалось, и было виной многим-многим ее страданиям. — Что ты делаешь здесь? Лили повернулась устало, подняв голову, вглядываясь в наполненные болью глаза Годрика. Ее затошнило, и если бы не многолетняя выдержка, она бы точно упала ниц, впилась пальцами в щебенку и пыталась выбить из груди всю свою боль. — Зачем ты пришла? — яростно воскликнул он, так сильно нахмурившись, что лицо его исказилось в припадке гнева. Знакомые голубые глаза искрились, и они были так похожи на глаза Мэри, что Лили сомкнула руку в кулак, не в силах выдерживать эту пытку. Сколько глупых и ненужных обид было между ней и Годриком? Как много ошибок совершили они? И Лили, смотревшая на него теперь открыто, знавшая все, внутренне сотрясалась отчаянным криком. — Нет смысла говорить об извинениях и сожалении, — с надрывом протянула Лили, чувствуя, как панически не хватает воздуха. — Я виновата, да, но и твоя сестра не безгрешна… — Ты пришла, чтобы сказать мне это? — Резким движением он оказался почти рядом с ней, и Лили, отшатнувшись, уперлась взглядом в его плечи, не решаясь поднять глаза. — Мерлин, Поттер! Просто уходи! — Я жалею лишь об одном, — хрипло бросила Лили, резко вскинув голову, с отчаяньем посмотрев в такое знакомое лицо, — что в Хогвартсе не сказала тебе правду: правду о том, что я действительно была влюблена в тебя. И… что вся наша история началась и закончилась ложью. Вот о чем я действительно жалею! Годрик поморщился, хмыкнул тихо, а потом мелко засмеялся, выражая свою боль. Его тело сотрясалось в немом хохоте, и выглядело это так отчаянно болезненно, что Лили опять дернулась, наступая каблуком на клумбу цветов. — Как я устал, — все еще посмеиваясь про себя сказал Годрик, прикрыв на секунду глаза. — Как я устал от этой жизни: от тебя, лицемерки, которой вдруг захотелось поиграть в благородство; от отца, которому абсолютно наплевать на смерть собственной дочери… на всех! Просто уходи, Поттер. Мне не нужно твое жалкое сострадание. Тебе же плевать. Тебе абсолютно плевать, что ты виновата в смерти человека! Сделав шаг на нее, вынуждая Лили лишь сильнее ломать с хрустом цветы, он угрожающе сдвинул брови: — Проваливай. Какая-то странная ярость окутала Лили, и, развернувшись, она сначала стремительно пошла прочь, но потом, остановившись, резко, круто развернулась, натыкаясь на бессмысленный взгляд Годрика и, чеканя каждое слово, с ненавистью произнесла: — Ты винишь меня, хотя я всего лишь защищалась. Ты говоришь, что я убийца, но игнорируешь тот факт, что именно Мэри пришла меня убивать. Ты такой же лицемер, как я, к тому же еще и дурак, который не может беспристрастно оценить ситуацию, — голос ее сорвался, и, тяжело вздохнув, Лили скривилась, чувствуя всю боль от и до. Вцепившись бледными, холодными пальцами в блузку, сминая ее, она чувствовала, как кривится ее лицо и как тяжело, тяжело, черт возьми, было даже просто стоять под его взглядом. — Твоя сестра уничтожила мою жизнь! Она всегда была завистливой сукой и не надо даже пытаться говорить о ней, как о несчастной жертве! Дернувшись, Лили стремительно подбежала к нему, вскинула голову и, сверкая яростно глазами, едва успела перевести дыхание, прежде чем слова, изувеченные и такие ненужные, не прорвались наружу. — Она — не жертва. Она — больная истеричка, которая получила все, что заслужила. И знаешь, что? Ты прав! Я не раскаиваюсь и скажу тебе прямо: если бы ситуация повторилась вновь, я бы сделала все то же самое, потому что таков мир — выживает тот, кто сильнее и кто лучше приспосабливается. Видимо, твоя сестра была не такой. Дым трансгрессии в ту же секунду унес ее подальше от особняка Томасов, и последнее, что видела она — это искаженное, полное ярости лицо Годрика. Но Лили было плевать. Она лишь пулей ворвалась в свою комнату, схватила сумку с вещами и быстро понеслась прочь, ловя поспешный оклик Альбуса. Лили шла, не разбирая дороги, чувствуя, что еще секунда, и она просто согнется пополам. Ее тошнило. Мысли уродовали ее сознание, заставляли ее окунуться в самую тьму, которой была наполнена ее душа, и спасенья не было. Лили всегда теперь будет падшей и маргинальной. Так не потому ли даже Скорпиус бросил ее? Она теперь не стоит и его мизинца. Невыплаканные слезы стояли в глазах, когда Лили, постукивая каблуками по асфальту, старалась привести себя в порядок. На перроне было шумно, люди смеялись, и от этого смеха хотелось влить в уши воск, чтобы ничего не слышать. Поезда все не было, и она с яростью проклинала всех машинистов на свете, ненавидя все вокруг. Круг замкнулся. Избавившись от ненависти, она вновь вернулась к ней. Вскинув голову, Лили бессмысленно обвела взглядом толпу, по-прежнему нервно постукивая туфлями. И когда она задумалась, падая в собственные тревоги и гнев, Лили заметила знакомый силуэт. Это Скорпиус. И он, протискиваясь сквозь толпу, шел точно по направлению к ней. В первое мгновение она оторопела, а потом, словно испугавшись чего-то, круто повернулась, слегка склонив голову. Но уже через секунду Лили разозлилась на себя: и чего она только разволновалась. Какое ей дело до Малфоя! — Лили, — уверенно позвал он, и, прикрыв на секунду глаза, Лили уверенно посмотрела на него, вкладывая во взгляд лютый холод. Скорпиус осекся, и, явно уловив настроение Поттер, задумчиво сузил глаза, слегка склонив голову, и, когда на лицо его попали лучи солнца, Лили заметила, каким бледным он был и насколько болезненный у него был вид. — Прости, — пробормотал он, на секунду прикрыв глаза. — Я не мог прийти раньше… но мне бы хотелось проводить тебя в путь. — Зачем? — безразлично протянула Лили, улыбнувшись криво. — Зачем? По-моему, тебе незачем провожать меня. Нет никаких причин. — Я понимаю, что ты зла, — уверенно сказал Скорпиус, приблизившись к ней еще на шаг, из-за чего бровь Лили слегка поднялась верх. — Но я правда не мог. Веришь? Поезд с громким гудком медленно стал подъезжать к платформе, и Лили, чувствуя, как уходит время сквозь пальцы, сжала с силой руку в кулак. Ей хотелось верить. Больше всего на свете ей хотелось верить Скорпиусу, но почему же, почему она чувствовала что-то неминуемое? Кажется, это называли самым настоящим концом. — Я очень сожалею, что не смог быть с… — Малфой осекся, и лицо его за секунду приобрело такой болезненно-серый вид, что Лили испугалась. Секунду, и Скорпиус, согнувшись, схватился за ее руки, и она видела, как накренилось его тело. Малфой падал. Он еле-еле стоял на ногах. — Что с тобой… что случилось? — взволнованно пролепетала Лили, с молниеносной реакцией схватив его за руки, прижимая к себе. Она отчетливо видела боль в его глазах, и ей становилось по-настоящему страшно. — Малфой… мэнор… — Что? — зашептала Лили, убирая волосы с его лба, которые так и лезли в глаза. Скорпиус сморщился, а потом, яростным, цепким взглядом посмотрел на нее, и в этих серых глазах было столько всего, что Лили чувствовала спазм, который охватывал ее грудную клетку. — Перенеси меня в Малфой-мэнор. Поезд с гудком приблизился. И люди, заторопившись, слегка толкая их, заспешили в вагоны. Только Лили не пыталась успеть сесть — нет, она знала, что не уедет. И знала она также, что все обиды и горести за секунду испарились, оставляя только страх. Страх за Скорпиуса Малфоя.