Солнечная

Когда прозвучал третий, последний гудок и поезд с небольшим скрипом пустился в путь, Лили почувствовала, как удивление сходит, оставляя после себя тревожные мысли, главной среди которых была лишь одна — она совершенно не знает, что ей делать. Лили чувствовала себя абсолютно беспомощной и, с трудом придерживая Скорпиуса, который еле-еле переставлял ноги, облокотилась о стенку. Сумка с вещами лежала рядом, и Лили, не понимавшая, что именно ей нужно сейчас предпринять, молча посмотрела на нее, а потом, наведя невербально заклятие невидимости, примостила ее к стене, наконец полноценно обратила внимание на Скорпиуса. — Что происходит? — тихо зашептала она, находясь в непосредственной близости к нему, но чувство это не окрыляло, оно привносило лишь больший ужас и страх. — Как я попаду в Малфой-мэнор? Скорпиус сморщился и, вдохнув глубоко, на одном дыхании заговорил, едва связывая между собой слова: — У меня в кар… кармане кольцо… портключ… Большего ей было не нужно, не мешкаясь, Лили тут же просунула руку ему в карман, нащупав гладкий камень. Это оказался небольшой перстень с черным, глянцевым камнем, на котором резьбой был вычерчен вензель «М». Посмотрев обеспокоенно на Скорпиуса, Лили обвила одной рукой его шею, прижимаясь всем своим телом, а потом, зажмурившись, неловким движением надела перстень на палец, видя, как закружилось в вихре окружавшее ее пространство. Через минуту они уже стояли в самом центре роскошного сада, в котором на равных расстояниях раскинулись подстриженные кусты розы. Розы цвели, и в ноздри Лили ударил терпкий, сладкий аромат, из-за чего сморщившись, она не сразу вспомнила о Скорпиусе, который напомнил о своем присутствии хрипом. — Нужно подняться, — еле слышно проговорил он, сморщившись, сгибаясь в спине, и Лили, будучи явно меньше его, с трудом удерживала его на ногах. — В мою комнату. Тяжело задышав, Лили стала медленно продвигаться вперед, благо, что до входной двери были считанные метры. Дом встретил их звонкой тишиной и небольшим сквозняком, но она, целиком сосредоточенная на Скорпиусе, не обращала внимание ни на что вокруг, лишь поддерживала его, продвигаясь дальше, слыша тихие, короткие указания Скорпиуса. Казалось, прошла целая вечность, когда они наконец оказались у него в комнате, и Лили аккуратно помогла ему лечь на кровать. А потом она застыла, безмолвно наблюдая за тем, как тяжело он дышит, как морщится с минуту, а потом, наконец сконцентрировавшись на ней, измученно улыбнулся, проговорив: — Не хотел бы я, чтобы ты видела это. — Поэтому ты не приходил? — с отчаяньем полушепотом спросила Лили, потеряв за секунду все свои силы. — Скорпиус, как ты мог скрыть от меня такое! Какая-то тупая, ноющая боль захватила ее сознание, заставляя, наконец, окунуться в самую настоящую пучину отчаянья, смешанного с непередаваемым ужасом. Лили видела, как плохо ему было, и она знала, что все это не просто так, что это… уж больно похоже на последствия Темной магии, и чем дольше думала она об этом, тем сильнее у нее сжималось сердце. Потому что она, терявшая всех и вся, просто до ужаса боялась потерять и его. Резким рывком она оказалась у изголовья его кровати, откинула мешающиеся белесые волосы и аккуратно дотронулась до лба. Он был горячим и влажным, и, переместив руку на шею, она внимательно посмотрела на едва проступавшие жилки. Лили знала Темную магию, знала все, что она могла создать и уничтожить, и знала плату за ее использование. Поэтому, когда на шее его она увидела едва проступающие черные линии, Лили была совершенно не удивлена. Нервно присев возле него, Лили наконец посмотрела ему прямо в глаза, схватив невольно его правую руку, сжав ее. — Что с тобой? Но он молчал, тяжело дыша, а потом, склонив голову, выдернул свою руку и, не щадя времени, рывком снял перчатку со своей левой руки, обнажая черную, обугленную плоть. — Красивое зрелище, не так ли? — иронично усмехнулся Скорпиус, покрутив рукой, словно изучая ее. На ней не было ни единого миллиметра живой кожи, только лишь черная плоть. Кое-где Лили могла отчетливо различить отслаивающиеся кусочки чего-то, что, возможно, можно было назвать кожей, и, всматриваясь упорнее, она понимала, что черной была не только ладонь, но и кисть… возможно ли, что была повреждена вся рука? — Как же надоело, — со злобой протянул Скорпиус, и лицо его исказилось в гримасе чистой ярости. Она не могла ничего сказать. Странное опустошение появилось в душе, отягощая ее: Лили боялась узнать, насколько серьезно был болен Скорпиус и как сильно прогрессировала его болезнь. Но… ведь в Хогвартсе с его руками было все в порядке? Да и Мадлен никогда не прятала их в перчатки. Что же это могло быть? Мысли крутились в голове, но ничего толкового не было, все предвосхищал страх, смешанный со странной ноющей болью в груди. И, когда Малфой резко согнулся, а по руке его искрой прошлось что-то красное, уходя под рубашку, Лили коснулась руками его плеч и нервно зашептала, стараясь поймать его взгляд. — Как ты… как ты лечишь это? Скорпиус усмехнулся, а потом приподнял голову, и Лили заметила, насколько сильно покраснели его глаза и как сильно они блестели. — На тумбочке, — начал он, а потом его лицо опять исказилось в судороге. Но большего уже не нужно было Лили. Она, ловким движением уложив его на подушку, вскочила, подойдя к тумбочке, сразу же обнаружила склянку с зельем. Тут же лежало около десяти пустых, грязных колб, но она не хотела думать об этом, лишь схватила нужное и, откупорив ее, с удивлением обнаружила, что это… было обычное снотворное. Лили развернулась, посмотрела на него вопросительно, и Скорпиус, тяжело дыша, поймав ее взгляд, слабо улыбнулся. — Это единственное, что может помочь претерпеть судорогу. Они… не такие частые. Придерживая его голову, Лили помогла ему отпить, а потом, погладив по волосам, почувствовала странное желание — ей хотелось выместить всю ту нежность, что была в ее душе, хотелось успокоить его, вместе с тем забрать всю боль, которая скопилась в нем, а потом, поглаживая его, Лили переместила руку к рубашке, и, наблюдая за тем, как часто мигает он, словно боясь окончательно провалиться в сон, она оттянула край ткани, всматриваясь в его плечо. Кожа на нем была бледной, но стоило опустить взгляд ниже, как можно было заметить проступающие черные полосы. Рука была поражена почти полностью, и это так сильно напрягло Лили, причинило ей такой невыносимый приступ боли, что она прикрыла свободной рукой рот, чтобы не вскрикнуть. Малфой спал. Его дыхание выровнялась, и она боялась встать с кровати, чтобы не спугнуть его сон. Лили смотрела на Скорпиуса, проклиная себя и свою обиду, злость на него, потому что муки его были столь сильны, что не могли оставить ее равнодушной. Она и не думала о том, насколько по-настоящему дорог ей Малфой, как сильно может волновать ее его судьба и как невыносима лишь одна мысль о том, что… он может умереть. Лили вздрогнула, убрала свою руку и с полным непониманием происходящего посмотрела вокруг. В комнате было светло, яркий солнечный свет проникал сквозь открытые окна, и, не выдержав, Лили встала с места и плотно зашторила их, остановившись, замерев. Потому что в какой-то момент осознала, что просто плачет, давится в тихой истерике и не может сдвинуться с места. Она мяла пальцами плотную ткань, всхлипывая неслышно, давясь от боли, которая подступала к горлу. Это было невыносимо — знать, что он не проснется, что, возможно, это была их последняя встреча. Неужели только приобретя столь долгожданное счастье, Лили должна будет его потерять? Неужели над ней действительно висит рок, который не дает ей спокойно дышать, не дает ей насладиться жизнью? Стоя у окна, давясь слезами, Лили вспоминала все. Окровавленное тело матери, раскинутое на лестнице, череду тягостных дней в Хогвартсе, изгнание Альбуса, смерть Астората, Мэри, Чарли, и было так невыносимо вновь видеть это все перед глазами, что хотелось вскричать. Круто развернувшись, она опять бессмысленно посмотрела вокруг, боясь бросить хотя бы мимолетный взгляд на Малфоя. В его комнате было очень чисто, все вещи лежали на определенных местах — никакого беспорядка. Книги рядами стояли на полках, и среди них были различные увесистые тома по истории Магии. Левее от книжного шкафа висела длинная доска, на которой его почерком были выведены странные числа и время — возможно, это был график собраний, и Лили, проведя аккуратно пальцем по надписи, поняла, что они перепечатаны заклинанием. Комната была большой и просторной. Роскошный, явно старинный ковер застилал весь пол, а изумрудный балдахин, собранный к верху, открывал вид на спящего Скорпиуса. Она подошла к нему ближе, прижалась к выступу кровати и печально поглядела в его бледное лицо. Какие сильные муки терпел он на протяжении стольких лет, как же тяжело, наверное, было жить с подобной ношей и скрывать это ото всех. Лили знала, стоило бы кому-нибудь прознать о такой слабости Малфоя, как его тотчас свергнули, пройдясь по репутации. «Это Темная магия, — прошептала Лили, прикрыв на секунду глаза. — Его не просто растопчут. Его сломают и отправят в тюрьму». Думать об этом совершенно не хотелось, поэтому, присев опять возле него, Лили невольно посмотрела на прикроватную тумбочку. Куча разбросанных пустых склянок, маленькая стопка книг и… небольшая фотография, стоявшая у самого края, вытиснутая увесистыми томами, — Лили нагнулась ближе, отодвинула том и замерла. Потому что на колдографии был запечатлен маленький Скорпиус, обнимающий совсем маленькую Мадлен Селвин. Лили узнала ее сразу: черные волосы, уложенные в сложную прическу, уже тогда презрительный взгляд — и смотрела Мадлен так, будто по-прежнему была жива и имела виды на Скорпиуса. Злость обуяла Лили. А потому она резко опустила колдографию лицевой стороной вниз, чтобы не видеть этот надменный взгляд. Тяжело вздохнув, Лили с некоторой обидой посмотрела на Скорпиуса. Она понимала, что его с Мадлен связывали годы и история, но ничего не могла поделать — Лили ревновала… ревновала к тому, кого даже не было в живых. Усмехнувшись горько, Лили схватила его за руку и сжала с силой, печально вглядываясь в его спящее лицо. Время текло медленно, и Лили, думавшая о своем, не сразу заметила, как проснулся Скорпиус. Лишь только через несколько минут, после того как шевельнулись в ее руке его пальцы, Лили посмотрела на Скорпиуса, заметив, что он неотрывно глядел на нее в ответ. И лицо его было столь наполнено печалью, что ей самой стало горько. И совершенно точно невыносимо. — Я эгоист, — слегка охрипшим голосом произнес он, разбирая тишину на тысячу мелких кусочков, заставляя ее вздрогнуть. — Мне не нужно было активно действовать именно сейчас. Но я больше не мог ждать. Это было так невыносимо: ждать столько лет. — Что с тобой? — пролепетала Лили, чувствуя, как слезы опять подходят к глазам, как тяжело становится даже просто вдыхать воздух. — Почему ты не лечишься? Что это за проклятие?! Почему ты не сказал мне раньше! Не сдержавшись, Лили позволила себе заплакать, даже не стараясь смахнуть слезы, а потом, прильнув к его груди, она заплакала еще сильнее, не издавая при этом ни единого звука, давя крик, который так и стоял в горле. Его рука невесомо коснулась ее волос, и Лили, приподняв голову, посмотрела на него сквозь пелену слезу. — Я так люблю тебя, так люблю, что мне невыносима мысль о том, что я могу потерять тебя. Почему ты молчал! Потянув Лили на себя, Скорпиус прижал ее к себе сильнее, и сквозь помятую, плотную ткань рубашки, она слышала, как гулко бьется его сердце, какое порывистое у него дыхание. Лили всхлипывала, прикрыв рот рукой, а потом посмотрела на его левую руку, что лежала на кровати по другую сторону, такая неживая и черная. Он даже не использовал ее. — Не представляешь, сколько лет я ждал этих слов, — проговорил он, и Лили лишь скривилась, слегка махнув головой. — Я так давно в тебя влюблен, что уже даже забыл, с чего все и началось. Боль сковала легкие. И Лили лишь сильнее замахала головой, совершенно не желая слушать его. Ведь каждое слово Малфоя, каждое его признание было словно ножом по оголенному сердцу — так больно, что хотелось взвыть. — А Мадлен? Кто она для тебя? — не выдержав, резко проговорила Лили, выпрямившись, посмотрев на него горящим взором. — Ты столько лет был вместе с ней… как я могу тебе верить? — Как глупо ревновать меня к ней, — протянул Скорпиус. Он хотел было протянуть левую руку, чтобы убрать мешающуюся прядь с лица Лили, но, словно опомнившись, резко опустил ее, и взгляд его за секунду стал жестким. Едва проницаемым. — Мы с Мадлен выросли вместе. Ее мать была подругой моей матери, и очень часто Мадлен гостила у нас. — Меланхоличная улыбка сменилась за секунду в плотно сжатые губы, и лицо его все как будто помрачнело, словно Скорпиус вспомнил что-то. Молчание повисло так неожиданно, и оно было таким тяжелым, что Лили, перестав плакать, неотрывно глядела на Скорпиуса, испытывая странный страх. Словно именно сейчас она узнает, узнает все, и в этой истории, наверное, было столько боли, что Малфою решительно не хотелось ничего вспоминать. Сжав его правую руку, тем самым обращая к себе внимание, Лили тихо прошептала: — Расскажи мне. Расскажи все. Он неотрывно смотрел на нее, а потом слабая улыбка появилась на его почти синих губах. Скорпиус вдохнул. Чтобы затем спокойно, без единой эмоции начал говорить. — Мы были очень дружны, настолько, что Мадлен часто оставалась у нас на ночь. В один из таких дней мы, играясь, решили заключить пари — выскользнуть из комнаты и пробраться в библиотеку. Прервавшись, Скорпиус резко посмотрел на дверь, а потом, опять поглядев на Лили, сильнее сжал ее пальцы. — Нам было двенадцать. Мы только-только научились колдовать, а в библиотеке… там было целое собрание запрещенных томов. Что-то вроде семейной реликвии. Конечно же, мы хотели поиграть. Лили чувствовала, как холодна его рука, как с каждой секундой все злее и злее становится его улыбка, словно он злостью своей давал выход болевым ощущениям. Медленно, словно зачарованная, она посмотрела на его черную руку, ответно сжав его пальцы, а потом проговорила почти равнодушно, еле-еле передвигая языком: — Вы сами себя прокляли. — Она вскинула голову, видя его стальной, полный решительности взгляд, понимая, что совершенно права. Потому что глаза Скорпиуса на секунду блеснули таким огоньком, что она едва перевела дыхание. Настолько ослепительным он был. — Да, это так. Мы хотели поиграть: вытаскивали из клеток старые тома, листали их, наблюдая дикие, совершенно ужасные иллюстрации. Мадлен была по-особенному очарована таким зрелищем: ей нравилась готика. И на одной из страниц мы нашли заклятие. Вечная жизнь. Понимаешь? — Лили вздрогнула, почувствовав, как участилось сердцебиение, только Малфою все было нипочем. Глаза его, стеклянные, смотрели в никуда. — Не знаю, чем так приглянулось это Мадлен. Мы были детьми, и, можно сказать, у нас было все. Только вот ей все время хотелось большего — единственная наследница, она была так избалована. Возможно, она просто хотела кому-то что-то доказать? Мерлин, как она хохотала в тот день! Он резко дернул свою руку, по-прежнему не смотря на Лили, но она не сопротивлялась. Слушала, так и представляя перед собой Мадлен, охваченную гомерическим смехом, окруженную тьмой и старыми опасными книгами. — Я не хотел проводить обряд и думал отговорить Мадлен, но было поздно. Стоило мне лишь отвернуться, как она смеху ради прочла строчки, и когда я обернулся в ужасе, увидел, что все ее тело озарено странным свечением и как медленно начинала она вся будто загораться. — Переведя свой взгляд на Лили, он мрачно сузил глаза и с какой-то дикой усмешкой проговорил: — Я испугался. Подбежал к ней и схватил за руку, чтобы вырвать из этого свечения, и оно погасло. Растворилось во тьме. Только вот магия навсегда осталась запечатанной. Вместо вечной жизни Мадлен получила смерть, а я — ожог, который проявился лишь многие годы спустя и который невозможно ничем стереть, ничем исправить. Тишина, повисшая в комнате, отчего-то пугала Лили. Вечер медленно вступал в свои владения, и в комнате Малфоя не было света, что лишь придавало его истории какой-то поистине пугающий, удручающий окрас. Лили было страшно. Страшно из-за того, что магия могла быть точно также запечатана и в Малфое, что означало лишь одно — однажды она разорвет его. На мелкие-мелкие части. — Мы упали в обморок, а проснулись в своих кроватях, — продолжил наконец Скорпиус, словно придя в себя. Он вздохнул, прикрыл глаза, а потом облокотился о спинку кровати и безразлично поглядел на Лили. — Был страшный скандал, мама навсегда разругалась с Селвинами, а Мадлен больше никогда не приходила к нам. Родители боялись, что использование Темной магии может быть раскрыто… уже тогда ужесточались законы, и, если бы кто прознал, что наследники семейств, чьи потомки были Пожирателями, все еще содержат в своих домах темные книги, были бы большие проблемы. Очень большие. А потом мой отец отнес книги в подвалы, чтобы никто их не мог найти, и мы все забыли об этом. Пока в четырнадцать лет Мадлен не стала болеть — тяжело, непонятно. Никто не мог ей помочь, и тогда ее отец вновь пришел к нам и обвинил нас в проклятии Мадлен. В тот день он сказал, что я должен взять ответственность — она проклята, а значит, скоро умрет, кому будет нужна такая невеста? На секунду выражение лица Скорпиуса стало каким-то злым, а потом тут же сменилось то ли отчаяньем, то ли раскаяньем, и он едва слышно бросил не своим голосом: — Наверное, он думал, что она проживет хотя бы до двадцати, а если и повезет, то даже больше. А значит, можно было бы успеть родить наследника, если не сказать больше. Ведь я-то не был болен,  — сказал он резко, не давая ей ни минуты на размышления, — я отделался простой участью. Ожог не смертелен, но его боли… они невыносимы, Лили. — Но вы не обвенчались, — тихо бросила Лили, вцепившись пальцами в мягкий шелк кровати, испытывая странный, едва осязаемый озноб. — Нет, — слегка качнув головой, проговорил он. — Но Мадлен была влюблена в меня, и я все-таки чувствовал себя виноватым, поэтому, когда она пустила слух, что мы вместе, я не сопротивлялся. Мне хотелось, чтобы те немногие годы, что у нее остались, она прожила счастливо. И так было очень долго. До шестого курса. Пока у меня вдруг не появились странные, режущие боли в руке и пока я не заметил тебя, солнечную Лили Поттер. Не сдержавшись, он протянул к ней руку, и Лили, подсев чуть ближе, оказалась в нескольких метрах от него. Скорпиус был спокоен и безмятежен, таким же, как в Хогвартсе, и она чувствовала постепенно умиротворение. Лили приблизилась еще ближе, ощущая странное, щемящее чувство внутри, ведь ее пятый курс… это было так давно! — Мы никогда не были с Мадлен, по-настоящему вместе, — проговорил он, нахмурившись. — И мне было плевать, что говорят о нас, да, до пятого курса, меня это совсем не волновало: только когда я влюбился, как самый последний идиот на свете, в тебя, вот тогда любая мысль о моем будущем с Мадлен стала вызывать во мне тошноту. Потому что она была моим другом. А любил я всегда тебя. — Почему? — невольно сорвалось с губ, и лицо у Лили исказилось от тоски. Внутри нее было столько невысказанных слов и страхов, что хотелось наконец выпустить их, дать им свободу. Скорпиус улыбнулся. Посмотрел на нее прямо, обжигая своим взглядом, вызывая целый вихрь нежности и любви. А потом пожал плечами. Совершенно беззаботно. — Не знаю. Я просто наблюдал за тобой. Мне часто говорил о тебе Альбус… можно сказать, он невольно жаловался мне на тебя. И, право, именно на пятом курсе мы стали слишком часто сталкиваться: в хоре, в ночном Хогвартсе, хотя ты, наверное, меня даже не замечала, в библиотеке… везде я видел тебя. Твою солнечную улыбку, то обожание, которое окружало тебя, и я прекрасно понимал, что все это фальшь. Мне хотелось понять, кто же ты? И когда я увидел твое лицо, то, как холодно взираешь ты, когда никто не видит, то, как злобный оскал появляется на твоих губах в моменты торжества — я все это видел и уже не мог перестать наблюдать. — Я совсем не замечала тебя, — пролепетала Лили, опустив взгляд на его шею и слегка расстегнутую рубашку. И вид его бледной, оголенной кожи вызывал внутри Лили изувеченное желание дотронуться до него, исследовать каждый миллиметр его кожи. — Да, это мягко сказано. Знаешь, как я бесился? — усмехнулся Скорпиус, а потом резко потянул ее на себя, вынуждая Лили упасть прямо в его объятия. И тепло, такое яркое и отчетливое, в ту же секунду разлилось по всему ее телу. Лили прикрыла глаза, обвив ответно его шею, прижимаясь как можно ближе, чтобы почти слиться с ним. — И как я ненавидел Годрика Томаса… И Фобоса. Почему ты вечно притягиваешь к себе непонятно кого? — Так, значит, Мариус был лишь предлогом? — лукаво протянула Лили, прикусив губу. — Мариус нужен был Мадлен, а мне — твое внимание. Я же знал, что рано или поздно ты заметишь меня, — сжав ее сильнее, Скорпиус посмотрел прямо ей в глаза, — и уже тогда никогда не забудешь. Не выдержав, Лили резко потянулась вперед, поцеловав его, чувствуя, как невольно начинают дрожать коленки и как сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Ей нравилось, с какой нежностью он оттягивал ее нижнюю губу, с каким нажимом и одновременно нетерпением углублял поцелуй, позволяя Лили пальчиками пробежать по его оголенной коже. Проскользнув ладонью под рубашку, Лили слегка поглаживала его плечи, грудь, а потом, резко прервав поцелуй, дыша с остервенением, она посмотрела на обугленную его руку, которой он никак не касался ее, и решительно взяла ее, сомкнув пальцы. Скорпиус сморщился, попытался выхватить руку, и Лили могла поклясться, что в глазах его была глубокая печаль — он определенно точно стыдился своей руки. — Не надо, — проговорил он, когда понял, что Лили не намерена размыкать пальцы. — Если ты считаешь это уродством, Скорпиус, то ты ошибаешься. Никогда не прячь от меня свою руку, это не только твоя беда, но и моя. Я попытаюсь помочь тебе, слышишь? Лили улыбнулась, чувствуя неловкость, потому что говорить такое ей было непривычно и приятно, что хотелось просто сбежать. Собственные чувства всегда были непонятны Лили, и сейчас, говоря о них так свободно и октрыто, она не понимала, откуда в ней такая смелость. — У тебя нет больше сигарет, поэтому ты испытываешь приступы? — спросила Лили, стараясь оттянуть время, потому что вдруг ощутила, что быть наедине со Скорпиусом — все равно что сидеть на пороховой бочке. Любое действие, и она точно взорвется. — Как раз сегодня мама должна была достать их контрабандой, — спокойно протянул Скорпиус, видимо, считывая все ее чувства и эмоции с лица. — Уже поздно, Лили. И сама ты не выберешься отсюда. Может… ты просто ляжешь рядом и останешься здесь до утра? — Просто? — невольно протянула Лили, боясь отвести свои глаза. Сердце трепетало, и, на самом деле, ей так сильно хотелось большего, что странное смущение набатом огрело по голове. — Да, — кивнул он головой, указывая на место рядом с собой. — Если ты, конечно, не против. Лили улыбнулась. Она чувствовала себя не то самым счастливым, не то самым глупым человеком на свете, и было так плевать на это. Потому что впервые Лили понимала, какого это — любить и быть любимой в ответ. И ей определенно нравилось это ощущение.

***

Она проснулась от тихого шепота, который разносился по комнате. Лили приподняла голову и нахмурилась, а потом воспоминания налетели на нее градом, и, встрепенувшись, она резко присела на кровати, поднимая голову. Первым, что Лили заметила, — был Скорпиус, который с кем-то полушепотом говорил. Чуть поодаль от него стояла высокая, статная женщина в элегантном темно-синем платье, с густыми каштановыми волосами, которые были аккуратно убраны. От нее так и исходила сила и строгость, что заставило Лили поежиться, а когда она поймала взгляд каре-зеленых, то Лили и вовсе растерялась, медленно осознавая, кто это была. — Она проснулась, — прохладно протянула женщина, и Скорпиус обернулся. Лили видела, как напряженно было его лицо, как какое-то тихое негодование едва проступало в нем. — Мисс Поттер, мы спустимся вниз, надеюсь увидеть вас на первом этаже не более, чем через пятнадцать минут. Она резко обернулась, остановившись на секунду в пороге, чтобы бросить на Скорпиуса цепкий, жесткий взгляд, а потом исчезла за деревянной дверью. Только в тот момент Лили почувствовала, насколько тяжело ей было даже просто находиться в одной комнате с этой женщиной и насколько сильное напряжение висело в воздухе. — Это моя мама, — с легкой усмешкой протянул Скорпиус, едва сморщившись. — Астория Малфой. Полагаю, она хочет с тобой познакомиться. — Как ты? — не выдержала Лили, встрепенувшись, посмотрев внимательно на него. Скорпиус уверенно держался на ногах, лишь одна рука была облачена в перчатку, словно он стеснялся ее, и от недавних приступов у него остались только покрасневшие глаза. — Хорошо, сигареты, как всегда, помогли, — кривая улыбка появилась на его устах, а потом, словно опомнившись, он заторопился. — Лучше не заставлять мою маму ждать. Она довольно строгая. С легкой улыбкой он вышел прочь, оставляя Лили наедине со своими мыслями. И она, оглядевшись кругом, перевела взгляд на зеркало. Растрепанные волосы, помятая одежда и слегка опухшие глаза — все это едва ли можно было назвать «хорошо», а при воспоминании о том, насколько опрятна и элеганта была мать Скорпиуса, ей и вовсе стало неловко. Пара взмахов палочки слегка улучшили ситуацию, но глубоко внутри Лили понимала, что сейчас совершенно не готова была познакомиться с Асторией. И от холодного ее взгляда становилось лишь тоскливее… что, если она не понравится ей? Лили спускалась с гулко бьющимся сердцем и не самым оптимистичным предчувствием — казалось, все складывалось как нельзя хуже. Ей совершенно не было понятным, как стоит вести себя: Лили так давно не взаимодействовала с людьми, которые так или иначе входили в ее жизнь, что теперь чувствовала собственную растерянность. Улыбаться не было сил, образ солнечной уже давно канул куда-то в прошлое, и сейчас у нее оставалась только собственная разбитость и желание хоть как-то изменить собственную жизнь. Казалось, расстояние до дивана с каждой секундой лишь увеличивалось, и ей было страшно, право. Поэтому, когда она села на диван прямо напротив Астории, то почувствовала, как дрогнула рука, когда она предложила ей чашечку чая. Скорпиус сидел рядом, и по его лицу едва ли можно было понять его мысли. Холодное безразличие висело на нем толстым слоем, и Лили подумалось, что за то время, что ее не было, они, видимо, успели либо поругаться, либо не очень приятно поговорить. — Драко приедет только на следующей неделе, — меланхолично бросила Астория, расправив складки и без того идеально выглаженного платья. Астория Малфой крайне хорошо выглядела: стройная, высокая, в платье, будто только для нее и сшитом, она выглядела величественно и статно, а безмятежный взгляд каре-зеленых глаз был цепок и при этом строг. В ее лице будто была высечена тревожность — Астория то резко отворачивалась, прислушиваясь к шорохам, то передергивала плечом, словно отгоняя мысли. Самое необычное было в том, что Скорпиус совершенно не был похож на мать внешне: ничто бы не выдало в них родственной связи, если бы не та жесткость и одновременно безмятежность взгляда, которую Лили не могла спутать ни с чем. — Ему, конечно, будет удивительна сложившаяся ситуация, — делая акцент на «удивительна», также беспечно, но при этом прохладно проговорила Астория, а потом она резко посмотрела на своего сына, который, откинувшись на спинку дивана, поймал ее взгляд и приподнял бровь. — Скорпиус, я не понимаю, о чем ты думаешь. — Мам, а ты сдаешь позиции, — легко улыбнувшись, протянул Скорпиус, — сыворотка правды или легилименция очень бы облегчила тебе жизнь. — Не ерничайте, молодой человек, — строго и несколько возмущенно ответила Астория, и обе ее брови резко вскинулись, выражая крайнюю степень озабоченности. — Упаси Мерлин, кто-нибудь узнает о… об этом! — вскинув руки, она прикрыла на секунду глаза. — Черт побрал бы эту политическую карьеру, никогда не понимала прелести спорить с идиотами и общаться с толпой недальновидных. Однако же, раз ты выбрал этот путь, почему-то ты не думаешь о той опасности, которая висит над тобой? Скорпиус! — почти с отчаяньем воскликнула она, и Лили явственно вздрогнула от того, сколько много было в одной ее интонации заботы и тревоги. В словах Астории было столько смысла, что Лили чувствовала, как тяжело становится ей дышать. Она была настолько права, что Поттер уже не могла ни о чем думать, кроме очевидного: если кто узнает, что с руками у Скорпиуса, то никто не станет разбираться в причинах этих ран. Они просто запретят ему колдовать и упрячут. Надолго, а может, и навсегда. Лили нервно сглотнула, заметив, как поднялся с места Скорпиус, как подошел он к матери ловя ее руки, которые она все еще держала взброшенными, и, ласково сжав их, он постарался улыбнуться ей как можно более искренне. Но Лили видела, черт побери, видела, как много такого же отчаянья было в его глазах. — Не стоит думать об этом, — как можно мягче проговорил Скорпиус, пряча все свои эмоции куда-то вглубь. — Немыслимо, — яростным шепотом проговорила Астория, внимательно смотря в лицо сына, а потом, резко повернувшись, она в упор поглядела на Лили. Что-то было в ее глазах подозрительного, возможно, даже надменного, и чем дольше смотрела на нее Астория, тем явственнее понимала Лили — она ей не рада. Одна эта мысль почему-то выбила воздух из легких, оставляя после себя беспомощность. Потому что где-то в глубине души, Лили понимала, почему Астория Малфой так смотрит на нее, ведь, право, кто такая Лили? Какие у нее перспективы? Опустив глаза, Лили бессмысленно посмотрела на свои руки, поражаясь тому, как мало у нее осталось гордости и подростковой спеси. Едва ли она могла сейчас назвать себя сильной или победительницей, едва ли могла теперь глядеть на Скорпиуса, как на отпрысков проигравших. Вся ее жизнь перевернулась с ног на голову, и прошлые мысли казались такими глупыми и бессмысленными, что впору было лишь удивляться, как могла она раньше так глупо оценивать людей. — Ваш отец в курсе, где вы? — услышала она и, резко вскинув голову, Лили отчего-то посмотрела именно на Скорпиуса, будто стараясь мысленно ему передать, как хочется ей сбежать от этого цепкого взгляда каре-зеленых глаз. — Нет, но меня не ждут дома, — едва слышно проговорила Лили, чувствуя, как странный стыд окутывает ее сознание. Ведь она совершенно забыла о похоронах дяди Чарли! И, видимо, лицо ее исказилось от переполнявших эмоций, из-за чего Скорпиус, повернувшись к матери на секунду, вежливо попрощался и в ту же секунду оказался перед Лили, подавая ей руки. Они шли молча, и Лили, смотря себе под ноги, бессмысленно кривилась от внутренней судороги. Как бы она мечтала сейчас найти силы улыбнуться или вклеить маску в собственное лицо, как бы ей хотелось вновь обрести свою уверенность и спесь. И одновременно как же бессмысленно все теперь это было. «Мир жесток, да, Лили? — со злобой подумала она, идя по наитию, не стараясь поднять головы, — а ты? Ты-то достаточно жестока?» От одной это мысли хотелось смеяться, разрывая в клочья всю реальность и всю свою жизнь. Она прошла через столько преград, пережила столько событий, но почему же казалось, что это еще не конец? Почему Лили чувствовала, как неизбежно, по-прежнему падает вниз? Вскинув голову, она посмотрела на Скорпиуса, чувствуя, как странные эмоции переполняют ее. Потому что Малфой нашел то, в чем нуждался и смог себя реализовать. А у Лили не получилось. — Сейчас я должен идти на дебаты, — спокойно начал он, словно почувствовав ее пристальный взгляд. Они давно уже вышли из дома и сейчас шли вдоль раскидистого сада, который очаровывал своей красотой и одновременно простотой — подстриженные кусты, красивые, узористые лавки и небольшой фонтан, который стоял где-то поодаль, но шум воды доносился до ушей даже на таком расстоянии. — Это опасно, — невольно сорвалось с ее губ, и Лили смутилась отчего-то. Она боялась вспомнить прошлый день, когда говорила так много искренних, рвущихся наружу слов, что сейчас чувствовала себя совершенно неловко. — Но я не могу больше оттягивать, — уверенно проговорил он, крутанувшись, упрямо цепляясь за ее взгляд, который она невольно прятала. — У меня нет права так раскидываться собственным временем. Я себе не принадлежу, — с какой-то горькой улыбкой протянул Скорпиус, вынуждая Лили наконец посмотреть на него. И в этот момент ей показалось, что, возможно, между ними было так много общего, возможно… что наблюдая за ней в Хогвартсе, Скорпиус видел себя, не потому ли так отчаянно, с таким педантичным упорством искал их встреч? — Что мне теперь делать с лавкой? — нерешительно протянула Лили, приблизившись к нему на шаг, мечтая все это расстояние стереть в порошок. — Я долго думал над этим, — спокойно проговорил Скорпиус, на секунду нахмурившись. — Конечно, люди, жившие в переулке, теперь не так опасны, но это не значит, что их нельзя будет по-прежнему держать на своей стороне. Будет лучше показать, что лавка открыта благодаря нашим силам, а значит, ее нужно будет держать открытой. Разве что… вернуть обратно Берку, Фобосу Берку. Не находишь? Кивнув головой, Лили неуверенно подошла к узорчатой калитке, скрестив руки перед собой. Было что-то неправильного в том, как именно произошло их воссоединение… да и было ли оно? Встрепенувшись, Лили обернулась, замечая, что Скорпиус по-прежнему стоял на том же месте, не двигаясь, лишь внимательно смотря на нее. Верил ли он в то, во что хотелось верить Лили? Считал ли также? Даже все его слова, что все эти годы он любил ее, почему-то оставляли лишь горечь. Лили отчего-то совершенно не чувствовала себя ровней ему, что бы он не говорил. — Мы теперь вместе? — неловко спросила Лили, едва касаясь пальцами до прутьев. И сердце билось так… так болезненно быстро и гулко, словно стараясь оглушить ее, приложить лицом к земле. — Конечно, — уверенно ответил Скорпиус, на секунду улыбнувшись. — Тогда… могу ли я пойти на твои дебаты? — совсем уж неуверенно тянула Лили, смутившись. Как много невысказанного по-прежнему было между ними… как много еще предстояло пережить? — Раньше тебе не нужно было мое разрешение. Подойдя, Скорпиус схватил Лили за руку, притянул ближе к себе, уносясь в вихре трансгрессии, и она, на секунду прижавшись к нему ближе, прикрыла глаза, чувствуя знакомое тепло и его аромат, от которого сердце лишь билось еще более нещадно, отчаянно, по-глупому влюбленно. Он уверенно вошел в зал, последовал вперед, и Лили, вовремя отпустив его руку, чтобы никто не мог заметить этого, на секунду остановилась, ловя его вопросительный взгляд. А потом, усмехнувшись, Скорпиус повернулся и направился вперед, к стульям. С каждым его шагом Лили ощущала, как далеко они были во всех смыслах: как много было между ними. — Приятно видеть новые лица, — уверенно говорил Скорпиус, не смотря открыто ни на кого. И только лишь Лили, сидевшая на втором ряду, могла почувствовать иногда его до странного глубокие, пристальные взгляды. — Наблюдая все изменения, происходящие в нашей стране, вряд ли можно остаться равнодушным. Но почему мы утверждаем, что именно за нами будущее этого мира? Потому что мы не делим людей, не смотрим на их родословную и, какое откровение, не смотрим даже на чистоту крови. Все это в прошлом. Остановившись, он вдруг пристально посмотрел на Лили, и было в его лице странное отчаянье, которое едва ли могли ощутить окружающие, но она… она чувствовала его каждой клеточкой тела. — Именно поэтому моя правая рука — это Фрэнк Лонгботтом, человек, которого вряд ли бы можно было заподозрить в симпатиях ко мне. Однако он верен и талантлив. И я верю, что если случится что-то со мной, он достойно понесет свои обязанности. Люди хлопали. Зараженные каким-то энтузиазмом, они вставали с места и аплодировали. Не сдержавшись, Лили также поднялась с места, наблюдая, как подходит к Скорпиусу Фрэнк, как странное уважение отпечатывается будто во всем его лице. Неловко хлопнув в ладоши, Лили не смотрела на Фрэнка. Она перевела свой взгляд на Скорпиуса, который стоял чуть поодаль, явно отдавая внимание Лонгботтому. Его лицо было нечитаемым, таким холодно-безразличным, что вряд ли можно было заподозрить его в каких-то душевных муках. Но она знала, чувствовала, как тяжело ему стоять в этом центре, как тяжело держать лицо и как тяжело отыгрывать свою роль. И когда он вновь посмотрел на нее в ответ, едва ухмыльнувшись так по-мальчишески, как тогда, в Хогвартсе, когда они были наедине, Лили подумалось… насколько же похожими были их судьбы. И насколько же одинаковая трагедия заключалась в их лицемерных жизнях, в попытках вставать с колен, держать ровно голову, ухмыляться криво, чтобы никто не заметил, как много мрака и горечи скапливается в душе, как переполняя ее, она выходит из берегов, рождая такую дикую ярость, от которой не было спасения. Одна только извечная ярость, сжигающая все мосты. «Сила в борьбе», — вздрогнув, едва тихо прошептала Лили, сомкнув пальцы в кулак, вспоминая свои бесконечные попытки подняться, восстать, найти свое место и признание. Но. Были ли силы бороться?