Солнечная

Июнь наступил едва заметно. Лили бы и вовсе не вспомнила о времени, если бы ей не предстояла многочисленная бумажная волокита, связанная с лавкой. Да и то, она почти не думала об этом, полностью погружаясь во что-то новое, такое незнакомое и неизведанное, что… Поттер не могла остановиться. Они виделись со Скорпиусом почти каждый день, хотя вряд ли эти встречи составляли больше тридцати минут, но Лили так сильно лелеяла эти незначительные моменты, что странный трепет поднимался у нее в душе — Лили и сама будто расцвела. Впервые в жизни черные, тяжелые ткани не радовали ее глаза; впервые в жизни она просыпалась со странной, какой-то даже изувеченной радостью. Лили не избегала семейных завтраков, обедов, ужинов, рассеянно улыбалась и частенько оставалась с Прю на кухне, показывая ей многочисленные поваренные книги, оставшиеся от матери. В ее жизни почти ничего не изменилось: несмотря на постепенную смену имиджа и даже — в некотором смысле — поведения, Лили по-прежнему не говорила со своим отцом дольше будничных фраз, а вернувшийся из Шотландии Джеймс едва ли удостоился с ее стороны большего, чем раньше. — Лили, — протянул Скорпиус, когда они сидели в гостиной, и она слегка улыбалась, мимолетно смотря на него. Внутри Лили всегда поднимался странный вихрь чувств — такой яркий, что хотелось жмуриться и улыбаться, так чтобы напрягались щеки. В ту же секунду, преодолев расстояние между ними, он крепко схватил ее за талию и, склонившись, явно хотел поцеловать, и именно в этот момент Лили резко уперлась руками ему в грудь и, насупив брови, едва слышно прошептала: — Почти все дома! Что, если они увидят? — И что? — насмешливо спросил Скорпиус, но, видя ее недовольство, все же отодвинулся, оставляя спасительные сантиметры. На самом деле, ей самой нестерпимо хотелось приластиться к нему, словно кошка, и почувствовать тепло, исходившее от его тела, но каждый раз, стоило ей только начать мечтать об этом, как страх липкими пальцами пронизывал тело: она боялась, что именно в этот момент кто-нибудь из домашних увидит их, и у них не останется ни единого сомнения по поводу того… что они были вместе? — Как что? — удивленно и немного возмущенно протянула Лили, слегка повернувшись, чтобы увидеть, если кто-то спустится. Она и сама не понимала причину своих страхов. Наверное, ей просто хотелось спрятать свое счастье от всего мира, чтобы никто не мог осознать, насколько это счастье хрупко и как же дорого оно ей. Терзаемая сомнениями, Лили до сих пор потаенно думала, что кто-нибудь точно захочет ее уничтожить, отыграться, воспользовавшись чувствами, которые по-прежнему воспринимались Лили роскошью, непозволительной сладостью. Наверное, поэтому она никогда не могла расслабиться рядом со Скорпиусом, не могла показать всю нежность, которая теплилась внутри нее. Даже просто притронуться к нему, вдохнуть его аромат было так сложно, что очень часто инициатором любой близости выступал Скорпиус и почти никогда — она. — Лили, — повторил он вновь, вынуждая ее обернуться и посмотреть на него уже в упор. Малфой выглядел, как всегда, безразличным, и только в глазах его она могла увидеть странную, но такую привычную тень. — Почему ты хочешь держать наши отношения в тайне? Какой в этом смысл? В этом не было смысла, Лили знала, но также она понимала одну вещь: где-то глубоко внутри она прятала очевидную, столь правильную мысль, которая душила ее, — никакая она ему не пара. Будучи прагматиком, Лили понимала это слишком отчетливо — она ничего не могла предложить Скорпиусу, имевшему в свои еще, по сути, малые годы, видную политику и будущее. Лили — чернокнижница, столько раз преступавшая закон, что можно сбиться со счета; столько раз появлявшаяся на первых полосах газет из-за своих порою поспешных, неуместных действий, что… Тяжело вздохнув, Лили поджала губы, смотря на него решительно, совершенно не имея аргументов, чтобы вступить с ним в спор. — Я все рассказал твоему отцу, — вдруг резко проговорил Скорпиус, и словами своими он выбил у нее невольный вздох. Лили замерла. И какой-то едва ощутимый холодок прошелся по спине. — Он знает, что мы вместе. — Какого черта?! — почти что яростно воскликнула Лили, вскочив с дивана. Негодование ее было столь велико, что непременно хотелось им поделиться, и, вздыхая тяжело, она неотрывно смотрела в лицо Скорпиуса, который, казалось, лишь сильнее помрачнел. — Ты не имел права делать это без моего согласия! — А ты бы согласилась? — насмешливо спросил он, спокойно встав с места, и от ленивого безразличия, которое было вылито в его лице, хотелось лишь раскричаться сильнее. — Конечно нет! — яростно прошептала Лили, уперев руки в бока. — И именно поэтому ты не должен был делать это… как ты мог? А как же я? Как же мое мнение? — Знаешь, что думаю я? — деланно спокойно спустя минутную паузу наконец ответил Скорпиус, и взгляд его отчего-то совсем не нравился Лили, он вызывал лишь странную горечь. — Что, будь твоя воля, ты бы никогда и никому не рассказала о нас. И меня это бесит. Почему мы должны скрываться? Что такого противоестественного в том, что мы вместе? — Подойдя ближе к ней, он нагнулся, так, чтобы никто, кроме нее, не мог расслышать его слов, наполненных тихой яростью. — Такое ощущение, что ты либо стесняешься меня, либо вбила в свою голову абсолютно глупые мысли. Но я не мог поступить иначе: встречаться с тобой без ведома твоего отца означало бы проявить к нему неуважение. А я так не могу. И, зная, что ты бы никогда не согласилась, я поступил так, как считал нужным. Сожалею ли я? — он усмехнулся. — Нисколько. Потому что в том, что я сделал, нет и не будет ничего плохого, в то время как ты, похоже, сомневаешься в факте наших отношений и словно и ждешь, когда я с коварной улыбкой скажу тебе, что, на самом деле, ничего и нет и что я тебя просто водил за нос. Не так ли, Лили Поттер? Лили была так зла, что, вскинув голову, она с нескрываемой яростью процедила, чеканя гласные: — А что, не так? Какой резон тебе быть вместе со мной? На последних словах голос ее дрогнул, а мрачная усмешка Скорпиуса отчего-то вызвала лишь новый приступ отчаянного сожаления. Она знала, что делает ему больно, но не могла остановиться. И, когда Малфой развернулся и быстрым шагом пошел прочь, она даже не постаралась остановить его. Весь день Лили просидела как на иголках, и, будучи злой на весь мир, она заперлась в комнате, с ненавистью смотря в календарный листок. Июнь… светлый, такой праздничный июнь вызывал в ней желание расхохотаться гомерическим хохотом и, откинувшись на кровати, заснуть так глубоко, чтобы проснуться как-нибудь в октябре. «Что такого в том, что отец все знает? — невольно думала она уже на следующий день. — Разве он был бы против?» Лили знала, что нет, ведь Скорпиус пользовался если не симпатией, то уважением Гарри Поттера, однако, вглядываясь в отца пристальнее, она то и дело старалась уличить его в каких-нибудь косых взглядах в ее сторону или не свойственных ему жестах, мимике. Джеймс смеялся как-то уж слишком натужно, рассказывая про Шотландию, и отец с лукавым любопытством слушал его, то и дело рассеянно поправляя очки. И Лили, наблюдавшая за ним украдкой, в какой-то момент поймала себя на мысли, что ей бы хотелось выслушать мнение Гарри, увидеть его реакцию. — Ты никогда не узнаешь, что он чувствует на самом деле, пока не спросишь об этом, — сказал ей однажды Скорпиус, когда они, сидя в ее комнате рассматривали книги. Тогда Лили, заразившись отчаянной мыслью найти средство, чтобы хотя бы замаскировать проклятие Скорпиуса, старательно искала ответ в книгах, незаметно для себя как-то обмолвившись об отце. И… Лили понимала, как прав был Скорпиус, оттого, разозлившись на себя от одной только мысли о нем, она резко встала из-за стола, и, не смотря ни на кого, поднялась к себе в комнату. В комнате на столе стопкой лежали книги, которые еще неделю назад Лили с упорством вычитывала, чтобы хоть как-то помочь Скорпиусу. Даже зная, что этот ожог был не столь опасен и не нес за собой уж слишком сильных последствий, она мечтала вылечить его руку, которую он по-прежнему прятал от нее. Так глупо, что теперь в этом даже не было смысла. После их встречи прошло три дня, и Лили, уже окончательно остывшая, с замиравшим сердцем ждала того момента, когда он придет к ней. Но он все не приходил, и странная тоска накатила на Лили — она слышала, как отец говорил Альбусу, что сейчас у Скорпиуса и у Фрэнка важные встречи с инвесторами и что у него катастрофически мало времени, но и это не могло ее утешить. Ведь Лили знала, что он не приходил в их дом из-за нее. Когда от мыслей совсем не оставалось спокойствия, а отчаянное желание найти его как-то уж слишком давило, она поднималась к себе на чердак, в лабораторию и смотрела в полуоткрытое окно, больше не куря. Она бросила сигареты почти сразу, потому что никогда не нуждалась в них, а недовольный взгляд Скорпиуса, который он бросал на любые завалявшиеся в ее комнате папироски, почему-то вызывал трепет и желание избавиться от них всех. Они были вместе так мало… всего лишь какие-то две недели, но Лили казалось, что за эти четырнадцать дней она так сильно изменилась, как никогда. И было так больно понимать, что они разругались из-за такой глупости, что, стиснув себя в объятиях, Лили лишь упорнее всматривалась в улицу, все ожидая, что вот, из-за поворота появится Скорпиус. Который придет к ней. — Тьфу, ну и пылище. — Лили вздрогнула обернувшись, заметив Джеймса. После его возвращения из Шотландии они ни разу не побыли наедине, и сейчас, всматриваясь в его слегка сутулую спину, она невольно подумала, что почти скучала. — Лицо попроще, сестренка, — с усмешкой сказал он, отодвинув какую-то коробку. В ней лежали квиддичные перчатки и наколенники, те самые, которые подарил Джеймсу отец в первый год его дебюта. — А то такое ощущение, что ты сейчас прыгнешь вниз. Джеймс с тоской посмотрел внутрь коробки и замер, словно ноги его приросли к земле. Он весь состоял из сгустка отчаянья и глупого желания доказать, что сможет перебороть эту систему. И было в этом что-то так похожее на нее, что вызывало у Лили лишь горькую улыбку. — В Шотландии ничего не вышло? — просто спросила Лили. Все это время Джеймс с упоением говорил о природе, архитектуре и людях, но ни слова о цели своего визита. И такая натужная улыбка была ему так не к лицу. — Я идиот, Лили, — ответил он и, качнув рукой, резко поднялся, схватил за коробку, а потом, поймав ее взгляд, неловко кивнул, — на мусорку хочу отнести. — Джеймс, — немного удивленно протянула Лили, оторопело поглядев в его спокойное, можно сказать, безмятежное лицо. Но он ничего не ответил и спокойно вышел из комнаты. Только Лили знала, что в этом спокойствии не было ни черта искреннего, и, не выдержав, она пошла следом. Он действительно вытащил коробку на улицу, поставил ее возле маггловского бака, а потом, стряхнув с рук невидимую пыль, резко развернулся и вернулся обратно в дом, где у крыльца стояла Лили, невольно взирающая на него. — Ты пожалеешь об этом, — с некоторым отчаяньем протянула она, ни на шаг не отставая от Джеймса, который, словно не замечая ее, пошел вперед, на кухню. Он подошел к чайнику, налил себе в кружку кипяток, а потом вразвалку сел на стул, слегка взмахнув палочкой, чтобы вода постепенно превратилась в крепкий-крепкий чай. — Ты общаешься с Элеонорой? — спросил он тогда, когда у нее не было даже надежды на то, что Джеймс обратит на нее свое внимание. Только вот суть вопроса была такой странной, что Лили лишь нахмурилась. — Нет, — протянула она, качнув головой, а потом странная мысль осенила ее, и Поттер неловко протянула: — Между вами что-то произошло… в Шотландии? Джеймс молчал. И в этом молчании было столько всего, что, когда через секунду он выпалил на одном дыхании, Лили едва ли удивилась: — Ну… мы переспали, и, собственно, я вообще без понятия, что теперь делать, понимаешь? — Мерлин, ты бы мог оставить подробности своей личной жизни при себе, — отчего-то смутившись, проговорила Лили, аккуратно проведя ладонью по лбу. Странное чувство досады вдруг кольнуло ее в сердце, ведь… как сильно Лили мечтала об этом со Скорпиусом, какое трепетное желание охватывало все ее нутро от одного лишь его прикосновения. — Почему в жизни все так странно получается? — по-философски важно спросил он, не обращаясь толком ни к кому, печально уставившись в пространство. — Я хотел вначале просто позвать ее в кино, а уже потом… ну, потом в общем. Однако вышло лишь так, что я даже ничего не сказал ей в тот день, и, кажется, она теперь точно не захочет меня видеть. Может, это такая поттерская черта? Делать все через задницу. Понурив голову, Лили проследила, как Джеймс допил чай, а затем неловко поднявшись, пошел к себе в комнату. И, оставшись наедине с собой, Поттер не сдержалась, запустила руки в волосы, почувствовав эмоциональный коллапс. Ей хотелось плакать, но повода не было; хотелось найти Скорпиуса, но при этом она была так на него зла, что даже не пыталась. Лили хотелось перестать скрывать всю ту тонну эмоций внутри себя, хотелось поделиться ими с окружающими, но все, что делала она, — это переживала их внутри себя. И, вспоминая слова Скорпиуса, Лили почувствовала лишь горечь. Потому что по-прежнему не доверяла никому, потому что по-прежнему боялась предательства и ничего не могла с собой поделать. Ведь некогда сильная Лили Поттер начинала стесняться себя — своей жизни, репутации, даже характера. Дверь щелкнула, и Лили, подумав опять о Малфое, с надеждой посмотрела на порог. Но нет. Это был отец, который, что-то говоря себе под нос, рассеянно зашел в гостиную, похлопывая себя по карманам мантии. А потом, почувствовав ее пристальный взгляд, он невольно поднял голову и, наверное, вид у Лили был какой-то необычный, потому что вместо привычных приветствий, он спросил, приподняв брови: — Что-то случилось, Лили? Она качнула отрицательно головой, а потом, встав с места, подошла к лестнице. И именно в этот момент что-то надорвалось в ней, и она почувствовала, что в глазах стоят слезы. На первых двух ступеньках почти семь лет назад лежала, истекая кровью, Джиневра Поттер, и это воспоминания были столь ярким, что, не сдержавшись, Лили всхлипнула, а потом, обернувшись, посмотрела на отца, который слишком пристально наблюдал за ней: — Почему ты не спас ее? Она выпалила это быстрым, сбивчивым голосом, и глаза ее отчаянно заморгали, не давая слезам окончательно вырваться наружу. Лили говорила без ненависти, без упрека, но с такой тоской, что он, приоткрыв рот, явно хотел что-то сказать. Но у него не нашлось слов. Вопрос повис в воздухе. И, наверное, лучше было бы ей просто взять и сбежать. Но Лили не могла. Она больше не могла молчать. — Почему ты никогда не говорил с нами… со мной об этом? — продолжала она, чувствуя, что вот-вот точно захлебнется в слезах, потому что сейчас Лили опять чувствовала себя глупым подростком, который, столкнувшись с болью, не смог найти ей выход. Она словно вновь переживала тот день, и чувства обиды, непонимания, неприятия навалились на нее тяжелым грузом. Как сложно его было нести все эти годы, как трудно было заставлять себя игнорировать этот день и поведение отца! Вылитая маска «солнечной», постоянные попытки подменить себя, скрыть от общества свои истинные пристрастия… даже ее презрительное поначалу отношение к Скорпиусу — ведь все это стало следствием того, что она по-настоящему боялась быть собой. Боялась испытывать боль, которая жила внутри и которой она и не думала давать выход. Эту боль Лили носила в своем сердце столько лет, что сейчас от нее осталась лишь нечеловеческая тоска, и ей так надоел этот груз, что нестерпимо хотелось его перекинуть на кого-то другого. Разделить его с кем-то. — Я так нуждалась в тебе в то время, но тебя не было! — воскликнула Лили, слегка крутанув головой, из-за чего волосы больно хлестнули ее по лицу. — Ты замкнулся, пропал на работе, а потом поскорее решил отправить нас в Хогвартс. Почему ты не говорил со мной?! — голос ее почти сорвался, и она отчаянно боялась посмотреть на своего отца, чтобы не увидеть там опять безразличие. — Неужели я не была нужна тебе настолько, чтобы ты даже не попытался переступить через те тысячи бессмысленных писем и просто взять и поговорить со мной? Чувствуя, как болели от слез глаза и как сорвалось ее дыхание, Лили резко крутанулась, мечтая сбежать, но в этот момент она почувствовала крепкую руку на своем локте, которая заставила ее остановиться. И, не сдержавшись, Лили бросила на отца отчаянный, какой-то даже затравленный взгляд, видя, как много беспокойства в таком родном лице. — В моей жизни нет и не было ничего ценнее вас, — быстро проговорил Гарри, поравнявшись с ней, — я думал… думал, что вы не хотите со мной разговаривать, поэтому никогда и не поднимал эту тему. Но как ты могла думать, что ты не нужна мне, Лили! Ведь я так люблю тебя. — Лили всхлипнула, невольно приблизившись к нему на шаг, озираясь, словно напуганный зверек. И, улыбнувшись, он аккуратно погладил ее по голове, полностью разрушая прическу, вызывая у Лили то ли фырканье, то ли самый настоящий всхлип. — Ты всегда искал во мне черты матери, — резко выпалила она, нахмурившись, скривившись словно от горечи, — я знаю… я видела это! — Нет, — помотав головой, уверенно произнес он. — Что это еще за глупость? Я всегда наблюдал за тобой, потому что пытался понять. Мы же никогда толком и не говорили. Истерика, поднимавшаяся в груди, медленно утихала, и когда они сидели уже в гостиной, и Лили, неловко посматривая на отца через плечо, кусала от волнения губу, она чувствовала странный стыд. Ей было так горько думать о том, сколько проблем и сколько страданий она причиняла своим поведением ему, что непременно хотелось извиниться или поделиться этим с отцом. Но, слушая граммофон, который напевал незатейливую джазовую мелодию, Лили не решалась нарушить эту уютную, такую семейную тишину. — Знаешь, почему я решил помогать Скорпиусу? — в какой-то момент проговорил он, и Лили, вздрогнув, с некоторой тоской посмотрела на него в ответ. — Джинни, маму… — он запнулся, склонившись над коленями. — В ее смерти все не так просто, понимаешь? С затаенным дыханием Лили внимательно посмотрела на отца, чувствуя, как легкие будто тяжелеют, придавливая ее к земле. Никогда еще, совершенно никогда они не говорили о смерти матери, и было в этом что-то сакральное, личное. — В тот год Содружество, будучи еще не правящей партией, проталкивало закон об освобождении Азкабана от защиты дементоров. Конечно, уже до этого к их услугам прибегали лишь в особых случаях, и бывшие Пожирателями как раз и были эти особым случаем… они долго мусолили этот закон, прибегая к манипуляциям общественности… такой шум подняли. — Скривившись, Гарри устало потер глаза, приподняв очки, а потом как-то бессмысленно проговорил: — В итоге они провели его. Азкабан стали охранять лица, по иронии связанные с одним из членов Содружества, у которого была собственная охранная организация. Удивительно ли, что Шафик сбежал? Нисколько. Удивительно то, что они скрыли это даже от меня, главы авроров, а когда я узнал об этом, было уже поздно. Джинни умерла, а он перерезал себе горло в канаве. На секунду прикрыв глаза, Лили еле-еле вздохнула, прикусив губу, ощутив прилив знакомой ненависти. Почему же, почему было так тошно? Откуда эта тоска? — Тогда я стал пересматривать свои взгляды на мир. Конечно, понимание, сочувствие, стремление к освобождению и упразднению жестоких норм прошлого — это хорошо и красиво звучит. — Горькая улыбка тронула его губы, а потом словно застыла. — Но в реальности все куда сложнее. Есть вещи, которые хоть и жестоки, и кажутся варварскими, но без них никуда. Гермиона этого не понимает. Она движима благими помыслами: ей просто хочется освободить всех от угнетения, которое, порою, выдумано ею же. Но это глупо. Абсолютно, совершенно глупо. И доказал мне это Скорпиус, мальчишка ведь, но сколько в нем толка. Я бы не простил себе, если бы такой потенциал в итоге пропал. Приподняв голову, Гарри внимательно поглядел на Лили, слегка сощурившись. — Иногда я вижу в нем что-то опасное. Я знаю, о чем думают многие его соратники и знаю также, что если бы он не был влюблен в тебя, а потому не стал бы искать со мной встреч, он бы давно мог свернуть не туда. Скорпиусу нужен балласт, который должен удерживать его. И я так рад, что для него — это ты, человек, который невольно делает его лучше, чем, возможно, он и есть. Всматриваясь в глаза отца, Лили не могла проронить ни слова. Задумавшись, она лежала ночью в своей кровати, поглядывая будто сквозь темноту. Она едва ли могла оформить мысли в голове, и не было даже радости от того, что она наконец поговорила с отцом. Какое-то гнетущее чувство душило ее, переламывало кости, заставляя захлебываться странным предчувствием. День умер. И наступивший после него едва ли отличался от предыдущего. Лили ждала, сама не зная чего, и, частично принимая участия в семейной суматохе, все же старалась улыбаться, невольно подбадривая отца, который после произошедшего явно чувствовал себя неловко. Но глубоко внутри Лили мечтала сбежать. От мыслей, от предчувствий, от своей жизни. И, когда ближе к вечеру, она неслышно вышла из дома, то невольно свернула во внутренний дворик, где присев на качели, Лили бессмысленно посмотрела в небо. Она долго так бессмысленно сидела, вскинув голову, или ей только так казалось. Время словно перестало существовать, и впервые она ни о чем не думала и ничего не чувствовала — лишь наслаждалась тем, как сумерки постепенно вступали во владения, призывая мир ко сну. Ей чудилось, что кто-то стоит позади, и, когда ощущение это стало слишком осязаемым, она круто повернулась, увидев Скорпиуса. Он стоял в пару шагах, нерешительно, словно не зная, как к ней подступиться. Она так соскучилась по нему за каких-то четыре дня, что, поднявшись, она так же нерешительно подошла к нему навстречу, а потом, не сдержавшись, обняла, едва вдыхая аромат его парфюма. — Прости меня, — проговорил он, прижимая ее ближе к себе, и Лили могла почувствовать гулкое биение его сердца. — Я был не до конца прав. — Ну конечно, мистер Малфой и полное признание своих ошибок — это моветон, — лукаво протянула Лили, нежась от собственных чувств. — Я тоже была не права, Скорпиус. И… я так скучала! Сидя на качелях, едва раскачиваясь, Лили ласково смотрела в его лицо, едва касаясь пальцами до скул, мечтая всю нежность передать одним только взглядом. Скорпиус молчал. И казалось, что мыслями он был где-то вдалеке, и мысли его были тяжелыми. — Знаешь, — наконец сказал он, вынуждая Лили слегка склонить голову, чтобы лучше рассмотреть направление его взгляда. — Иногда мне кажется, что политика совсем не мое. И глаза его были наполнены такой странной печалью, что ни возразить, ни согласиться сил не было. Внутри опять, так по-знакомому появлялась душевная мука, и Лили боялась. Боялась того, что все иллюзорно. А потому, наверное, обняв его, Лили едва перевела дыхание, чувствуя, как разбит он и как сильно сломана она. Так можно ли было сделать из них что-то путное?

***

Солнце заливало пространство светом, и Лили читала, то и дело отрываясь от строк, чтобы посмотреть рассеянно перед собой, а потом так же рассеянно углубиться в чтение. Что-то не давало ей покоя. Какое-то странное ощущение жило и развивалось в ее груди, и будто только и ждало малейшего случая, дабы вырваться наружу, обнажая странную, тихую не то ярость, не то боль. Без зазрения совести Лили могла бы сказать, что ее жизнь круто изменилась — больше не было неловких семейных вечеров, когда она, пряча все свои чувства и эмоции, старательно игнорировала свою семью. Нет, казалось, что именно сейчас они стали олицетворением той самой картины, которую много лет назад рисовал Ежедневный Пророк. Не было ни препираний с Альбусом, ни тихой агрессии к Прю, ни презрения к своему отцу. Но Лили и не могла сказать, что между ними было доверие или взаимное желание поделиться собственными проблемами. Они выросли такими. И чем больше думала об этом Лили, тем сильнее она понимала, что как бы ни сближались они, между ними всегда будет стоять что-то невидимое, такое, что не дает сблизиться окончательно. Было ли дело в Лили или в окружающих… едва ли она могла сказать. Но порой она ловила себя на мысли, что не была до конца честной даже со Скорпиусом. Ей так много всего хотелось ему сказать, столько нежности погибало внутри нее, но она никогда не показывала этого, не давала понять, насколько сильно ее тревожило его состояние. Она постоянно спрашивала его о руке, по-прежнему размышляя, как можно было бы свести черноту. И с каждым разом, натыкаясь на понимание, что это невозможно с учетом той политики, которая главенствовала в магическом мире, Лили задыхалась. Медленно, но слишком отчаянно. Задумавшись, Лили не сразу почувствовала чье-то присутствие в лавке. И лишь когда она ощутила знакомый аромат, Лили подняла голову и увидела Скорпиуса, который, улыбаясь, стоял рядом с ней почти вплотную. — Как собрание? — неловко спросила Лили, отложив книгу в сторону, испытывая трепет где-то внутри. Он был так близко, что непременно хотелось коснуться его лица, но Лили не делала этого, опасаясь чего-то. Усмехнувшись, Скорпиус резко схватил ее за талию, усадил прямо на стол, чтобы она была на одном уровне рядом с ним, и быстро проговорил: — Можно хотя бы с тобой мне перестать думать об этом? Он целовал ее с нескрываемой нежностью, так чувственно, что Лили еле сдерживала стоны, рвущиеся наружу. И только сознание, воспаленное тревожностью и дурным предчувствием, говорило ей обо одном: Скорпиус не договаривает. Он будто никогда не был до конца серьезен с ней, никогда не делился своими переживаниями или проблемами. — Завтра будет важный вечер, — разорвав поцелуй, спокойно проговорил Скорпиус, но дыхание его было порывистым и тяжелым. — Что думаешь о том, чтобы стать моей спутницей? Лили задохнулась от той волны странной радости и удивления, которая захлестнула ее. Это было таким заманчивым, что, облизнув нижнюю губу, она улыбнулась едва заметно, притягивая его к себе ближе, прошептала прямо в губы: — Конечно. Внутренне Лили изнемогала от желания, когда его губы находили чувственные точки на шее, а рука, все еще облаченная в перчатку, едва поглаживала колено. И, притянув его ближе, зарывшись руками в волосы, она прикрывала глаза от того наслаждения, которым была пронизана каждая клеточка ее тела. Отчего ей было совсем невмоготу рассказать о своих желаниях самому Скорпиусу и, гонимая собственными сомнениями и страхами, она радовалась любой его инициативе, думая о том, что все у них как-то странно и неправильно. Они были вместе, а между тем каждый молчал о том, что ему было важно. Они виделись почти каждый день, по большей степени молчав рядом друг с другом и лишь изредка Скорпиус мог рассеянно начать рассказывать интересные, глупые истории из своего детства. В этом молчании не было неловкости. Только вот Лили хотелось говорить и говорить, что совершенно не получалось. Застонав, Лили прижала его голову еще ближе к себе и, открыв на секунду глаза, она вздрогнула, заметив у порога слегка ошарашенного, явно только вошедшего Фобоса Берка, которого она сама же и позвала ради документа о передачи лавки ему в собственность. — Фобос! — почти воскликнула Лили, резко отодвинувшись от Скорпиуса, который, нахмурившись, проследил за взглядом Лили и теперь мрачно взирал на непрошенного гостя. — Что ж, видимо, я помешал, — безразлично протянул Фобос, собираясь уходить, и Лили, спрыгнув со стола, оправила юбку, чувствуя, как от неловкости покрывается едва заметными пятнами. — Нет! Скорпиус, ты уже собирался уходить, не так ли? — почти что взмолившись, спросила она, внимательно смотря в серые глаза. Он был недоволен, но, видимо, понимая, что в его компании диалог точно не завяжется, лишь мрачно сузил глаза. — Да, — наконец проговорил Скорпиус, и, отступив от нее, он холодно взглянул на Берка, который явно сам мечтал поскорее отделаться от Лили и уйти. — Что ж, я зайду за тобой завтра в семь, — не оборачиваясь, бросил он. — Надеюсь, мистер Берк, теперь вы вполне удовлетворены? — Вполне, — почти процедил он, под конец усмехнувшись иронично. Скорпиус вышел неспешно и напоследок оглянулся, посмотрев на Лили, из-за чего она, едва приподняв уголки губ, слегка кивнула головой, как бы говоря, что все с ней будет в порядке. И едва Малфой скрылся, как Лили, боясь отчего-то посмотреть Берку в глаза, спешно открыла верхний ящик стола, чтобы найти проклятую бумажонку. — Ты вступишь в право владения только через неделю, — буднично проговорила Лили, съедаемая собственными терзаниями. Ей хотелось сказать ему совершенно другое, но чувствуя, что некоторое подобие дружбы между ними давно испарилось, она не хотела делать первый шаг. — Раньше никак не получится, Фобос. Время оттягивать больше не было смысла, и Лили, подойдя ближе к Берку, протянула пергамент. И, Мерлин, до чего же ей хотелось разразиться гомерическим хохотом, вспомнив, как лелеяла она надежду заполучить эту лавку и как легко теперь отказывалась от нее. Что бы сказал Асторат? Был бы он доволен ею? Фобос усмехнулся, не сводя с нее безразличного взгляда, и в нем едва заметно плескался интерес. В этой лавке они впервые встретились. Можно ли было сказать, что здесь происходит и их последняя встреча? — Спасибо, — наконец проговорила Лили, не опуская глаз, не склоняя голову, чувствуя откуда-то появившуюся внутреннюю силу. Она и забыла, насколько сильна в ней была гордость и насколько унизительно было бы показать, насколько тяжело ей жить, человеку, который частично был причастен к ее падению. — За то, что рассказал тогда обо всем Малфою. — Не думаешь ли, что я делал это ради тебя? — приподняв бровь, с едкой насмешкой протянул Фобос, вальяжно забрал из ее рук пергамент, безразлично быстро пройдясь по нему взглядом, чтобы потом вновь посмотреть на нее в упор. — Мне нужна была лавка. И Малфой мне ее пообещал… он хорош, — улыбка его стала шире, веселее, — всегда держит свое слово. Настоящий Темный лорд. Что-то кольнуло. И Лили, вздохнув еле слышно, почувствовала, как страх охватил ее душу. Ей не нравились эти речи, не нравилось, как многого ждали от Скорпиуса. Одна мысль о том, что все видели в нем порождение зла, бесчеловечия, вызывала приступ тошноты — потому что Лили знала, с этого пути не возвращаются. Такие прозвища были опасны. Вспоминая наполненные глубокой печалью глаза Скорпиуса, она думала лишь о том, как сильно ей бы хотелось уберечь его от этого пути, при этом осознавая, что совершенно не может ничего сделать. У Лили — ничего. Ни признания, ни репутации, ни места в обществе. Навеки изгнанная, маргинальная Лили Поттер. «Не к этому ли ты шла все хогвартские годы?» — Дом Астората я собираюсь снести, поэтому в течение недели, если захочешь, можешь вынести оттуда, что хочешь, — как ни в чем ни бывало продолжил Берк, аккуратно спрятав пергамент. Но, поймав ее вопросительный взгляд, поспел добавить: — Дом старый и ветхий… к тому же, недавно умер мой отец и теперь имение официально принадлежит мне. Придется как-нибудь уживаться в нем вместе с моей сестренкой. Ироничная улыбка появилась на его губах, и Лили, смотревшая на него внимательно, знавшая все его мысли и мировоззрение, вдруг усмехнулась, так по-старому злобно и с презрением. — Ты же продашь ее, — проговорила она, усмехаясь сильнее, и от улыбки этой Фобос замер, приподняв бровь. — Не в притон, конечно, а какому-нибудь старому богачу, причем, невзирая даже на его статус крови. — А что, по-твоему, умеет еще делать Бэкки, кроме как раздвигать ноги? — с некоторой злобой ответил Фобос, ощетинившись. — Она глупа и зависима… ей нужен кто-то, кто бы имел над ней власть, посему это очень даже удачное завершение ее беспечной жизни. — Лицемер, — сказала она, скрестив руки на груди, испытывая странные, ностальгические чувства. Годы в Германии, мелькая перед глазами, виделись Лили такой глупостью. Вместо того, чтобы задуматься о своем будущем и кем станет она в итоге, Лили предпочла медленно падать вниз, и падение это было опекаемо тонкой, едва заметной заботой Фобоса. Между ними была лишь одна разница: он был взрослым и знал, куда и зачем идет; у него было подспорье в виде семейного бизнеса, и он никогда не знал другой жизни. А у Лили тогда было только разбитое сердце и надтреснутая жизнь. — Ну так что, вы теперь вместе? — с насмешкой протянул Фобос, заснув руки в карманы. — Забавно-забавно… даже интересно, как коротки будут ваши отношения. Улыбка его заставила Лили невольно напрячься и с прищуренным взглядом посмотреть внимательно на Фобоса. Она знала, зачем он это говорит, но ничего не могла поделать — потаенная неуверенность в себе нахлынула на нее, заставляя самолично задаваться подобным вопросом. — Ты даже представить не можешь, какими женщинами окружен Малфой и насколько опасно это общество… оно раздавит тебя, Лили Поттер. — После всего, что я пережила? — со злобной насмешкой тихо проговорила Лили, и глаза ее сверкнули знакомым, забытым блеском. — После всего, что я вынесла? О нет, Берк. Если и есть на свете правда, так она заключается лишь в одном: нет той силы, которая меня уничтожит. Я всегда буду подниматься с колен, что бы со мной ни происходило. Кивнув головой, Фобос лишь усмехнулся, а потом, развернувшись, спокойно ушел прочь, оставляя Лили наедине со своими мыслями и страхами. В голове ее творился настоящий хаос: потому что Лили знала, черт побери, что прямо сейчас сломана настолько, что едва ли сможет находиться рядом со Скорпиусом на публике. Он — в центре внимания, а значит, рано или поздно там же окажется и она. «И о чем я только думала, соглашаясь пойти с ним?» — нервничала Лили весь день, даже не заметив, как стремительно пролетело время и до назначенной Скорпиусом встречи оставались считанные часы. Она роптала на себя, пытаясь отыскать нужное платье к вечеру, а когда почувствовала некоторую усталость, то, прикрыв дверцы шкафа, прислонилась к нему, прикрыв глаза. Ей хотелось отвлечься от тяжелых дум, потому, наверное, спустившись вниз, Лили бессмысленно вышла на улицу, бродя сквозь бесконечные завитки улиц, смотря в никуда. И когда, подняв голову, она заметила конторку, в которой работала Элен, Лили остановилась. Отчего-то Лили очень хотелось с ней поговорить, в особенности — натолкнуть ее на откровенный разговор и выпытать, что на самом деле думалось ей о ситуации с Джемсом. Почему-то Поттер думалось, что непонимание, возникшее между ними, могло разрешиться с помощью ее участия, и от этой мысли, которая теплилась в сознании у нее с того самого времени, когда она выслушала Джеймса, становилось лишь тяжелее. А потому, не думая ни о чем, она уверенно зашла внутрь. Заурядная работа писаря так не сочеталась с рассеянной Элен, что, ожидая ее в комнате приема, Лили лишь усмехалась презрительно, поглядывая на занятых девушек, заполнявших бланки. Было очевидно, что сюда она пришла не по собственному желанию, а, вероятнее всего, по наставлению семьи, и можно было лишь догадываться, о чем на самом деле мечтала Элеонора Спинетт. «О доме и куче орущих детишек», — безразлично подумала Лили, склонив голову, подперев подбородок. И какой-то странный трепет появился в ее груди буквально на секунду, чтобы потом, испугавшись, она тотчас спрятала его куда-то на задворки сознания. Элен шла медленно, озираясь по сторонам, словно сомневаясь в достоверности информации, но когда большие ее ореховые глаза наткнулись на Лили, лицо ее исказилось в светлой меланхолии. Такой знакомой и почти не изменившейся. — Мерлин, Лили! — протянула она шепотом, ведя ее к себе в кабинет, чтобы потом, плотно закрыв дверь, с особым вниманием посмотреть внимательно, прямо в душу. — Я чуть с ума не сошла, когда услышала обо всем. — И что ты думаешь? — почему-то дрогнувшим голосом спросила Лили, от нервов проведя рукой по лакированной поверхности стола. В голове как некстати появился Годрик, искаженный яростью, несчастный Годрик, и сердце у Лили заныло, затрепетало так больно, что захотелось непременно вскричать. — А как можно смотреть на это? Ты защищалась, — так спокойно проговорила Элен, что, не выдержав, Лили внимательно посмотрела на нее. Удивительное понимание было в ее глазах, такое тихое, такое печальное… смотря на нее, Лили мысленно переносилась в Хогвартс, представляла знакомые оживленные коридоры, а потом, обрывая собственные воспоминания, она чувствовала горечь и едкую тоску. Видимо, заметив, как помрачнела Лили, Элен быстро села за стол, начав болтать о чем-то, но Поттер даже не старалась вникнуть в разговор. Ей казалось, нет, правда, на секунду Лили подумалось, что смерть Мэри немного обрадовала Элен, словно та нашла в этом событии собственное отмщение. И чем больше Лили всматривалась в ее бледное лицо, тем сильнее ей хотелось спросить, что же было после того, как ее выгнали из школы. Что именно успела натерпеться Элен. Но вместо это, оборвав ее расторопную речь, Лили уверенно проговорила, стиснув в руках палочку: — Джеймс очень переживает. Он спрашивал меня о тебе. Спинетт замерла, опустив голову, и Лили отчетливо заметила, как покраснели ее бледные щеки. — Он хочет с тобой поговорить, но боится. Как думаешь… есть ли в тебе достаточно храбрости, чтобы начать разговор? — приподняв бровь, уверенно проговорила Лили, внимательно наблюдая за Спинетт. Она, как всегда, была полностью в ее власти: инфантильная, жалостливая Элен… а ведь она была умнее многих и намного, намного счастливее той Лили, которая так презирала ее. Приподняв голову, она внимательно посмотрела на Лили, и, видимо, непоколебимый вид ее вселял уверенность. Улыбнувшись едва заметно, Спинетт уже хотела было что-то сказать, но в этот момент дверь резко открылась, и, обернувшись, Лили увидела… Розу. Кузину Розу. Та, видимо, также не ожидала увидеть Лили, и, слегка нахмурившись, неуверенно кивнула головой. — Извини, — быстро проговорила Уизли, и на лице ее малоэмоциональном можно было заметить беспокойство. — Мой директор в срочном порядке просит распечатку… помнишь, годовой план? У Розы было уставшее лицо и немного забитый взгляд, и, зная ее начальника, Лили понимала причину. Запальная Роза, спорившая с Малфоем в кружке, пропала, оставив после серое существование, страх упасть в глазах своей семьи. И было в этом столько ироничного, глупого, что, не сдержавшись, Лили усмехнулась. — Как твои дела, Лили? — проговорила кузина, поймав ее взгляд. Ей было неловко, это можно было понять по бегающим глазам и поджатым губам. И отчего-то, смеха ради, Поттер безразлично, даже как-то лениво бросила: — Да нормально. Вот… сегодня иду вместе со Скорпиусом на какой-то важный вечер. Удивление, отразившееся на лице Розы, было настолько неподдельным и уморительным, что Лили опять усмехнулась. Даже Элен и та замерла, подняв голову, уставившись на Поттер с изумлением. И она не знала, зачем вообще ляпнула это: просто какое-то иронично отчаянное настроение нахлынуло на Лили, развязав язык. — Скорпиусом? — протянула Роза, нахмурившись. — Малфоем?! — почти что воскликнула она, что было почти удивительно, до того ее кузина редко показывала бурные эмоции. — На вечер Конгломерата? С тобой? — Рози, я знаю, что ты меня очень любишь, но не настолько же, — почти обиженно протянула Лили, посмотрев на Элен, словно ища в ней поддержку. Но та, отчего-то, была очень печальной и смотрела на Лили с толикой жалости, что лишь вызвало у Поттер некоторую злость. — Это один из самых крупных вечеров, — неуверенно протянула Элен. — Там… собираются сливки общества… понимаешь? — Сливки общества! — вторила Роза, махнув рукой. — Там собирается вся элита магического мира! Еще неделю, как минимум, все газеты будут писать об этом событии. А уж какое внимание уделяют всегда Малфою. Представляю, что будет, когда он приведет тебя с собой! Чернокнижница, не доучившаяся в Хогвартсе, впутанная в многочисленные скандалы с прямым оппонентом Малфоя… Резко ударив каблуком об пол, чтобы прекратить поток слов Розы, Лили живо поднялась с места. И хоть знала она, что кузина говорила все без издевки, но не могла ничего с собой поделать — какая-то странная злость накрыла Лили. Не говоря ни слова, сопровождаемая несколько озадаченным взглядом Розы, Лили стремглав вышла из кабинета, а потом почти что выбежала на улицу. Все ее страхи, вся неуверенность вновь предстали перед Лили, окуная ее в бездну отчаянья. Она знала. Понимала все это и ничего не могла с собой поделать — ей хотелось быть с Малфоем, хотелось разделять его время, вертеться в его кругах. Но при этом Лили прекрасно осознавала, что не ровня. Она не ровня Скорпиусу Малфою. Завернув в Лютый переулок, Лили посмотрела на лавку, а потом, не раздумывая, зашла в нее, заперла дверь и, прижавшись спиной к стене, тяжело задышала. Милая. Правильная. Лили Поттер. С такой-то можно было появиться в этом лживом, безжалостном обществе… но можно было появляться с такой Лили? Со сломанной и жалкой, упавшей и мечтавшей всплыть? Заламывая пальцы, она ходила взад-вперед по залу, думая. Если бы была у нее хоть одна возможность вновь вернуться к тому существованию, что вела раньше Лили, она бы не согласилась. Ни единая минута ее прошлой жизни не была и на половину такой наполненной, как сейчас, когда Лили проводила время с Малфоем. И между тем… было что-то в их отношениях неправильное. Того, что не могла простить себе Лили. Часы с громким воем отбили шесть часов, и она, замерев, подошла к многочисленным склянкам и, нервничая, стала их передвигать. Она не пойдет со Скорпиусом. Не станет его позорить и не потеряет остатки собственной гордости. Больше всего ей была невыносима мысль, насколько невыгоден Малфою союз с ней, насколько падшей и маргинальной стала сама Поттер. Мерлин! Ведь еще три года назад как презирала Лили таких людей! С каким высокомерием наблюдала она за жалкими потугами возвыситься тех, кто ползал на самом дне. «И вот теперь ты такая же. Никчемная, жалкая Лили Поттер». Схватив склянку, Лили сжала ее с силой, чувствуя, как трещит она под давлением пальцев, а потом, кинув осколки на стол, Поттер прикрыла глаза, едва сглотнув. Время шло неумолимо. И как же, как же сказать Скорпиусу, что она не готова предстать вместе с ним перед людьми? Задумавшись, она не услышала, как скрипнула дверь, и только лишь почувствовав знакомый взгляд, Лили резко повернула голову, не отрывая рук своих от стола, ощущая в нем свою единственную поддержку. — Я ждал тебя дома, — серьезно проговорил он, осмотрев Лили, которая стояла в небрежном, уличном платье. Нахмурившись, Скорпиус внимательно посмотрел ей в глаза, даже не стараясь подойти ближе, и это отчего-то укололо Лили. — Мы почти опаздываем, Лили. — Я не смогу пойти с тобой, — выпалили она и удивилась тому, насколько ровным и твердым был ее голос. — Понимаешь… я забыла… я обещала отцу, мы же помирились, помнишь?.. мы хотели вместе пойти к маме… на могилу. Сбившись, Лили еле выговорила последние слова, прикусила губу, наблюдая, как мрачнее и мрачнее с каждой секундой становился Скорпиус и как знакомый вопрос будто бы отпечатывался во всем его лице. Качнув головой, он запустил руки в карманы, а потом ровным шагом вышел из лавки, тихо прикрыв за собой дверь. И когда она поняла, что осталась совсем одна, Лили медленно сползла, присела на корточки, уткнувшись головой в руки. Слезы странного бессилия душили ее, заставляя окунаться в самую настоящую пучину отчаянья, и спасения не было. Лили просто невозможно было всплыть. Взревев, она поднялась на секунду, чтобы подойти к ступенькам, присесть на них и, хватая ртом воздух, бессмысленно посмотреть в пространство. На этом вечере, наверное, Скорпиус будет окружен лучшими женщинами Англии; он, непременно, обязан будет с кем-нибудь из них потанцевать. И от мысли, что она сама толкает его в объятия других, становилось лишь горестнее. Потому что ни быть с ним, ни отпустить Лили не могла. И она совершенно не понимала этому причину. Время утекало. Она видела, как стрелка часов медленно сползала к половине седьмого, как за окном становилось темнее и как улицы постепенно пустели. Ей нравилась тишина, звенящая в комнате; ей нравилось просто сидеть и чувствовать, как болят глаза и как еще медленно сползают по щекам одинокие слезинки. И при этом она не могла вновь начать себе врать и говорить, что у нее есть хотя бы один-единственный шанс вновь воскреснуть, стать той самой Лили, которую ни смогло уничтожить ничто: ни смерть матери, ни недопонимания со семьей, ни потеря репутации. — Я так и знал, что ты солгала мне, — услышала она его голос и, вздрогнув, подняла голову, всматриваясь в темную фигуру. Это с трудом удавалось, потому что перед глазами по-прежнему стояли слезы. — Как же ты дурочка, — с непередаваемой нежностью проговорил Скорпиус, подойдя к ней, присев на колени рядом. И на лице у него была такая улыбка, что, не сдержавшись, в каком-то отчаянном порыве Лили преодолела расстояние между ними и, обвив шею руками, поцеловала, вкладывая в поцелуй нетерпение и настойчивость. За какую-то долю секунды Лили стало до ужаса жарко, и, поймав его руку, она уверенно положила ее себе на колено, придвинувшись еще ближе, чтобы почувствовать весь спектр этих ярких, едва описуемых чувств. — Постой, — проговорил Скорпиус, а потом, надев на руку кольцо, он перенес ее к себе в комнату, и, не медля, вновь подошел к ней, уверенно углубляя поцелуй, позволяя Лили плавиться от тех ощущений, которые нахлынули на нее, стоило только Малфою повалить ее на кровать и оказаться сверху. Расторопно вынимая пуговицы из петель, Лили едва сдерживала стоны, когда губы его спустились ниже, выцеловывая дорожку от шеи к груди. В какой-то момент поняв, что руки его по-прежнему в перчатках, она в полубреду потянула к ним и, не медля, сорвала то одну, то другую, вынуждая Скорпиуса остановиться, приподняться и внимательно посмотреть на нее потемневшими глазами. В этих глазах можно было заметить едва проглядывавшую неуверенность, и, улыбнувшись, она опять поцеловала его, специально сцепляя свои пальцы с его, ощущая едва шершавую, грубую кожу. Потому что хотя бы в эту ночь ей хотелось, чтобы между ними ничего ни стояло: ни общественного мнения, ни карьеры, ни даже этих глупых, таких ненужных перчаток. Потому что ей нестерпимо хотелось быть ближе именно к нему, невзирая на собственные страхи. И, поверив на секунду, что это возможно, Лили неминуемо падала в собственную ловушку, которую смастерила для себя уже очень давно, тогда, когда впервые захотела подчинить Скорпиуса. А не уничтожить его.