термобаланс

      Зима. Кей любит зиму за снег, за раннюю темень и мерцающие гирлянды. Но её тело не способно выдержать присущий этим месяцам холод. Потому она льнёт к друзьям и родным, чтобы в их тёплых руках забыть о промёрзлой мертвечине внутри неё. И слушать «Jingle Bells» на вечном повторе из разных уголков Намимори.       Кёя особо не выделяет фаворитов во временах года, но не любит стыки сезонов. На них оседает зараза. Он не восприимчив к температурам и почти всё время неизменно таскает на плечах свой гакуран.       Кей зовёт его то батареей, то печкой. И зимой крадётся отогреваться. Ни много, ни мало, на ней рубашка, свитер и пиджак — а ей всё холодно. Она кладёт руки ему на спину, прижимается вплотную к груди и слушает мерный стук.       — Батарея, моя батарея… — довольно бормочет Кей и трётся щекой о его рубашку.       В приёмной, освещённой лишь тёплым светом гирлянд, чуть поскрипывает кресло и сам Кёя, водрузивший подбородок ей на макушку.       Он любит тишину. В особенности эту, в которой едва копошится Кей и теплит ему шею природно-неравномерным дыханием.       Средняя Нами почти пуста и, честно, ожидание в столько промёрзлых часов того стоило.       Волосы Кей пахнут стандартным безвкусным шампунем, а форма — инеем. Её палки-конечности размякают, будто оттаивая в его тепле. И она как-то даже легче ощущается на коленях.       Кёя гладит её по спине. Так, будто сделав одолжение. Равномерно и чётко — налаживает кровообращение, что ли? Кей чувствует большие ладони сквозь слои одежды и в ответ едва проходится пальцами по позвоночнику.       Кёя пахнет теплом — думает она. Как чай и как кофе, как какао и как, прости господи, вино. Согревающе пьяняще. Кей очень хочется заснуть прямо так, в приёмной, на коленях Хибари, с его руками у себя на спине. До утра, если можно.       — Нельзя, — произносит Кёя с приятной хрипцой в голосе от долгого молчания. Чувствует, как потихоньку её дыхание перетекает в сопение.       Кей мычит, зарываясь носом ему в плечо, и начинает нечленораздельно ворчать.       — Там холодно… — На часах уже непозволительно поздно — это значит, пора собираться, подниматься с тёплого-тёплого Кёи и выходить на глупую-глупую улицу. Её руки, её ноги, её лицо этого не выдержат. Каждый раз не выдерживают. — Я буду ночевать тут.       Когда Кёя вредничает, она улыбается и действует по ситуации. Может обнять, складывая руки на лопатках, может запустить пальцы в волосы, превращая их в ещё больший беспорядок, а может сложить ладони на щеках и сказать:       — Иначе поцелую.       Всегда работает. Почти безотказно. Ну, то есть, немного не так, как планировалось, но результат оправдывает всё. Правда, губы потом горят… Да и чёрт с ними. Подумаешь, не велика разница, кто кусает: она сама или он.       (Последнее, конечно, приятнее.)       Но когда вредничает Кей, тут только одно:       — Лапать не дам.       Она кривится и сжимает его рубашку, недовольно качая ногами. Гипертактильная Кей не выживет без прикосновений. Без прикосновений к нему, в особенности. Это же кощунство — не взять его за руку, не тыкнуть в щёку, не пощекотать, поддавшись настроению, не цапнуть за бок, не рухнуть по исходу учебного дня на колени, не-не-не…       — Нельзя так!       Это безбожно. Как она без всего этого?       Кей хочет выйти за него замуж, чтобы на официальных правах трогать Кёю постоянно и не расходиться в разные стороны по домам. А остальное, вроде статуса жены и фамилии, — так, приложения.       — За нарушение Дисциплины, в особенности членом комитета, полагается избиение, — произносит Кёя, поднимая её лицо и тянет за мягкую щёку. — До смерти.       А ей полагается «кусь» за холодный нос и щелбан. Кусать он мастер, да. Фетишист, ей богу.       — Маленькое тупое травоядное.       — Очень замёрзшее травоядное, — поправляет его Кей, трёт нос и хватается за плечи. — Пошли.       Будто бы ему остаётся что-то, кроме вздоха. Кёя несёт по пустым коридорам своё самое упёртое подзащитное травоядное. С потеплевшими руками от прикосновений к его спине.