Will you be mine?

      На город опускается мягкая тьма, укутывая, подобно пуховому одеялу, под которое хочется нырнуть, чтобы отдохнуть и набраться сил для следующего дня.       Сон, в котором Чимин всегда находил спасение, сегодня не приходит к нему. Он старается найти удобное положение, кутается в одеяло, но вскоре скидывает его с себя. Ему жарко. Ему холодно одновременно с этим. Ему душно и плохо. А усталость лишь сильнее ломает.       23:06. Чимин просыпается каждые десять минут, закрывает лицо руками, словно одновременно в комнате горят все источники света, не давая спать. Словно сейчас его поднимут и заставят собираться куда-то, куда он совсем не хочет. Вот только в комнате царит темнота, а совсем близко спит Чонгук. Уставший за целый день, он не сразу понимает, из-за чего так активно ворочается под боком его чудо.       — Всё хорошо? — тихое, хриплое, утыкающееся в спутанную светлую макушку поцелуем. Чонгук чуть приподнимается, чтобы посмотреть на омегу, который чуть заторможено мотает головой, а после улыбается.       — Да, всё в порядке. Просто сон не идёт.       Это уже становится звоночком для Чонгука, который едва заметно хмурится. Обычно Чимин быстро засыпает и спит довольно крепко. Он никогда раньше не жаловался на сон. Чонгук устраивается поближе к Чимину, приглашая его в объятия. Чимин спешит прижаться теснее, пробуя найти спокойствие в запахе альфы. Жарко. Прикрывает глаза, скидывает одеяло, чтобы больше не мешало. Но чувствует, как Чонгук снова укрывает, благодаря чему омега запутывается в одеяле ледяными ногами. Так действительно лучше. Прижимаясь друг к другу, ощущая тепло совсем близко, им обоим удаётся заснуть.       00:49. Чимин просыпается снова. Аккуратно меняет положение, закрывает рот рукой, хотя самому не хватает воздуха. Ему плохо.       Он понимает это не сразу. Упорно пытается спать, не тревожить мирно спящего рядом альфу. Закрывает глаза, раз за разом просыпаясь, чтобы почувствовать, что лучше не становится. Чонгук, способный защитить от кошмаров, не может помочь сейчас, когда разум бодрствует, в панике не зная, что делать, ища выход из западни, которую придумал собственный разум.       Всё внутри бьёт тревогу. Чимина на долгие мгновения сковывает страх, который сопровождается ещё большей болью. Всё болит. Голова, живот, трясутся руки и сводит ноги. Далеко не сразу удаётся найти силы подняться. Чимин выскальзывает из объятий, в которых не держат, тут же просыпаясь. Чимин с трудом справляется с ручкой, открывая окно нараспашку. По телу пробегают мурашки из-за холодного ветра, который норовит забраться под одежду. На пару мгновений становится легче. На короткие, но такие нужные мгновенья.       — Чимин-и, замёрзнешь ведь. — Чонгук поднимается на ноги, спешно накидывая на плечи юноши плед. Всматривается в совсем бледное лицо, измученное ночными пытками. Слышит неровное дыхание, приобнимает, чтобы тихо напомнить, что нужно дышать. Напомнить, что он рядом.       Вот только от этого становится дурно. Чимин выпутывается из объятий, в которых не пытаются удержать, спешно уходя в туалет, где и запирается. Без сил оседает на пол, зажимает рот ладонью, чтобы не зарыдать в голос. Потому что он чувствует, словно сейчас вытошнит все органы. Словно абсолютно всё внутри отказывается мириться с тем, что с ним происходит. И одновременно со всем этим хочется тут же и погибнуть, потому что не понимает, как это вынести. Не понимает, как жить, когда собственное тело не выдерживает.       Его тошнит. Он пытается выплюнуть всё, что ел за день, потому что раньше после этого становилось легче. Потому что жить без сил проще, чем с тяжестью, которая приносит еда, даже от мысли о которой тошно.       Чимину тошно от самого себя. Он сидит на полу, слыша, как щёлкает замок в двери, проворачиваясь в вертикальное положение. Вот только Чонгук не открывает дверь, лишь стучит костяшкой пальца по ней.       — Чимин, как ты? Нужна помощь? — Пак снова зажимается, давя в себе желание вновь зарыдать в голос. Он часто кивает, но не находит в себе сил, чтобы попросить помощи. Он не знает, чем тут можно помочь. Он не хочет, чтобы на него смотрели сейчас. Он просто хочет уснуть и не проснуться. — Можно я войду?       — Нет! — вырывается громко, из-за чего Чимин весь сжимается в комок, полный ненависти к самому себе. Он словно вернулся к самому началу. Только теперь рядом тот, перед кем не хочется выглядеть плохо. И Чимин стыдится самого себя, собственных чувств, с которыми не справляется.       Вскоре во входной двери щёлкает ключ.       2:07. Дверь всё же приоткрывается. Чонгук не входит, даже не смотрит, хотя очень хочет. Давит в себе это желание, давая Чимину ещё немного времени. Лишь ставит на пол стакан с водой и две таблетки.       — Продолговатая от тошноты, капсула — обезболивающее, — слышится по ту сторону двери сдавленно. Чонгуку очень хочется обнять Чимина, хочется убаюкать историями, закутать в одеяло. Но пока Чимин отталкивает его, и Чонгук ждёт. Он может потерпеть сейчас, а Чимин нет. — Я рядом.       Короткая фраза, но в её смысл вкладывается, пожалуй, слишком много. И весь спектр этих чувств Чимин распознаёт, находясь в откровенно вымотанном состоянии.       3:01. В ванной комнате их теперь двое. Чонгук заходит, осторожно устраивается рядом на полу, вновь учась понимать Чимина и его реакции. Касается сначала руки и, не чувствуя сопротивления, всматривается в лицо любимого. И сердце болезненно ноет от вида омеги, от слабости на его личике, от общей усталости. Потому что Чимин буквально разбивается у него на глазах, и Чонгук не в силах предотвратить это. И он винит себя в этом. Винит в том, что происходит не по его вине.       Не он столкнул этот хрустальный сервиз со стола.       — Иди ко мне.       Но он горячо любит его, а потому готов собрать по кусочкам, чтобы склеить. Восстановить.       Чонгук помогает омеге устроиться в объятиях, пряча сейчас своё сокровище от целого мира. От самого себя, от глупых мыслей, которые вьются в светлой макушке. Альфа нашёптывает осторожно о чём-то случайном. О том, каким тёплым будет завтра день, о делах на работе — обо всём, лишь бы отвлечь неслышно плачущего Чимина, который в силах лишь прижиматься сильнее и слушать рассказы эти, стараясь игнорировать собственные мысли.       — Что у тебя болит, солнышко? — спрашивает, заметив, что ни одну из таблеток Чимин так и не выпил. Лишь опустошил стакан с водой.       — Всё.       По телу обоих бегут мурашки. Чонгук принимается разминать дрожащие пальчики. Учит дышать, пробуя самые разные техники, лишь бы Чимин почувствовал себя лучше. Конечно, восстанавливать дыхание было бы лучше у открытого окна. Но сейчас то, что Чимин его слышит и слушает, — уже маленькое счастье.       — Нужно завтра сходить к врачу.       Это не может больше продолжаться.       — Не хочу, — Чимин шепчет едва слышно, часто мотает головой. Чонгук внимательно вслушивается, ищет в голосе, в реакции ответы на собственные вопросы. Они старались справиться, но состояние Чимина становится всё хуже. Чонгук боится, что в следующий раз они не справятся вдвоём. Что это может доломать окончательно, если они не обратятся за помощью.       — Нужно, маленький. — Он гладит по волосам, зацеловывает висок, прикрывая глаза. Прислушивается к телу совсем близко. К тому, за кого готов нести ответственность.       Им обоим требуется время. Как только Чимину становится немного легче, Чонгук берёт его на руки, чтобы отнести в постель.       — Я не смогу уснуть. — Тело бьёт напряжение, Чимин чувствует себя абсолютно неуютно. Он смотрит устало на Чонгука, который уходит на долгую минуту, возвращаясь уже с другими таблетками и стаканом воды.       — Это мелатонин. Он поможет уснуть, обещаю тебе, — успокаивает Чонгук, убирая за ухо омеги прядки волос. Помогает сесть, придерживает, не торопя. Чимина передёргивает от вида таблеток, похожих на те, что лежат у него в тумбе. Он смотрит на Чонгука, и лишь затем выпивает, осторожно укладывается, но не перестаёт смотреть на альфу. Это вызывает усталую улыбку, с которой Чонгук целует омегу в лоб, шепча тепло: — Маленький, чтобы уснуть, нужно закрыть глаза.       — Тогда ты уйдёшь… — Он не готов снова остаться один. Не хочет чувствовать, словно всё естество отторгает его. — Может, не надо к врачу?       Он напуган. Он не знает, что с ним. И, возможно, не хочет знать.       — Надо. Врач поможет лучше, чем это делаю я. — Тянется ладонью к лицу Чимина, чтобы огладить покрасневшую после слёз щёку. — Отсыпайся, маленький. Мы пойдём уже после обеда, ты не проспишь, не тревожься.       На виске оставляет поцелуй, устраиваясь поближе, ближе, чтобы побыть рядом, пока Чимин не уснёт.       И Чонгук остаётся. Гладит мягко по волосам, перебирает пряди, находя этот процесс медитативным для одного и успокаивающим шалящие нервы для другого. Потому что не готов показать свои переживания. Не тогда, когда его мальчику плохо. Возможно, позже, когда Чимину станет лучше. А Чонгук уверен, что ему станет лучше. Когда-нибудь. Вот только предугадать не может, сколько времени потребуется на лечение и восстановление.       Остаётся только ждать, глядя с особым трепетом на своё сокровище, ценность которого понятна ему одному.