***
Я родилась в необычной семье. В старину мои предки были магами. Было время, когда одна из многочисленных жён короля тайно виделась с королевским волшебником, как раз-таки моим родственником. Однажды король узнал об этом и, кроме того, что виновник должен был прекратить своеобразный «роман», ему нужно было как-то искупить вину. Правитель поставил его перед выбором: или маг откажется от должности, или проклянёт свой род. Поскольку тогда мы не были столь богаты, корыстный предок предпочёл работу счастью и по приказу короля лишил себя способности различать цвета. Проклятье передавалось по наследству старшему ребёнку: он с самого своего рождения видел мир монохромным. И я как старший и единственный ребёнок храню это проклятье. Однако маг всё продумал: проклятье с себя можно снять, если ты по-настоящему подружишься или полюбишь. Но существуют определённые условия, о которых я не знаю, потому что родители больше не рассказывали; сказали, я маленькая. Хотя мне тогда уже десять было! Больше к этому разговору мы не возвращались…***
Январь. Середина зимы. Холодные вечера, за ними холодные ночи и такое же холодное утро. Каждое такое утро начинается одинаково: ровно в семь я встаю, для этого мне нужен будильник, телефон и мама (обычно именно она стягивает меня с постельки). Быстро принимаю водные процедуры, переодеваюсь из своего любимого кигуруми лисы в школьную форму, которую составляют белая рубашка с рукавом три четверти, длинный тонкий тёмно-синий галстук и тёмно-синяя юбка полусолнце (про расцветки одежды сказала мать). К половине восьмого я прибываю на кухню, где мама во всю орудует: чайник кипит, сковорода шкворчит — а папа, сидящий за круглым обеденным столом, печатает рабочие документы в ноутбуке. Я плюхаюсь на табуретку в «чехле», скорее всего, ярко разрисованном. Из деревянной подставки, что прямо посреди стола, хватаю вилку и нож со сверкающими на них капельками (видно, мама только помыла посуду) и предо мной является он, мой завтрак: яичница с брокколи, скромно расположившаяся на круглой белой тарелке, пара тостов с моим любимым клубничным джемом на другой тарелке и ароматный свежеобжаренный кофе. Я стараюсь растянуть удовольствие, но мама подгоняет меня, потому что я опаздываю. «Точно, я же опаздываю!» — проносится у меня в голове, и я подскакиваю. Живо запихнув кусок тоста в рот и запив кофе, с набитым ртом прощаюсь с родителями. Отец первый раз за утро отрывает глаза от экрана, а я уже, схватив чёрный рюкзак, любезно поставленный мамой у входа, и накинув белую шубу из искусственного меха, хлопаю дверью. В то время как сбегаю по лестнице (утренняя зарядка так сказать), до меня доносится тихое: «Опять ушла. А мы с ней даже не поговорили». Я уверена, после этих слов отец тяжело вздыхает и, пожав плечами, возвращается к работе. Достав из кармана юбки смартфон в чёрном чехле, нажав на кнопку разблокировки и нарисовав секретный рисунок, в правом верхнем углу я вижу светящиеся белые цифры, гласящие о том, что сейчас двадцать минут девятого. Чёрт, через десять минут начнётся урок, а мне идти минут двенадцать до школы, потом пройти контроль (я ведь в элитной школе, туда кого зря не пускают) и к тому же снять эту чёртову шубу и переобуться. Ну, ничего. Если побегу, то успею. Наверное. И начинается кросс: я представляю нашего препода по физ-ре, орущего на нас, мол, что как черепахи ползёте. Тут меня бросает в дрожь, и я мчусь как ветер, по пути чуть ли не сбивая прохожих. И всё-таки сбиваю кое-кого: спокойно идущих и ничего не подозревающих голубей, которые в ту же секунду разлетаются от страха, — а мимо проплывают чёрные деревья, белые сугробы и серые незнакомцы. Я подбегаю к школе, с ноги открываю дверь, прикладываю пропуск (ну как в метро, честное слово), залетаю в раздевалку и скидываю шубу. Достав из рюкзака белый пакет с балетками, засовываю чёрные замшевые полуботинки туда и вешаю зимние вещи на крючок под номером триста пять. Неспешным шагом направляюсь к лестнице, ведущей на второй этаж. Стоп. Каким таким неспешным шагом? Я сломя голову врываюсь в класс, оборачиваюсь вокруг себя пару раз — видимо, зацепила опаздывающего ученика. Звенит звонок. Все взгляды направлены на меня. Кто-то удивлён, а кто-то просто смеётся. В недоумении я поворачиваюсь, и передо мной встаёт учительница физики, которая возмущённо пищит: «Мисс Хофферсон, Ваше положение не даёт Вам права опаздывать!» Затем она недовольно фыркает и, цокнув язычком, лепечет: «Но на первый раз прощаю. Садитесь на место». Я, виновато склонив голову, еле плетусь к своей парте, что находится в первом ряду от окна и в конце класса. Окидываю взглядом одноклассников, смотрящих с презрением и перешёптывающихся меж собой. С разных сторон доносится: «Возомнила о себе невесть что, а сама пустое место», «Кто ей позволил нарушать правила, она что, особенная?», «Да у неё даже друзей нет». И все закатывают глаза, посмеиваются, глумятся. К горлу подступает ком, хочется биться в истерике. Но я лишь тихо усаживаюсь на место и мечтательно смотрю в окно, веря в чудеса и людей.***
А ведь это не первое моё опоздание. Я регулярно опаздываю (как минимум раз или два в неделю), а всё потому, что терпеть не могу школу, в которой обучаюсь второй месяц. Последний урок или даже два я пропускаю: направляюсь в кафешку, где быстро делаю уроки и как раз-таки работаю. Об этой моей жизни предки не знают: я им не говорю, да и другие боятся докладывать. Тем не менее, одноклассники были правы в одном: друзей у меня нет. И я с ними не спорю: ведь лучше жить в скромности, но любить и видеть краски этого мира, потому что мне этого не дано. Я привыкла жить в сером мире, однако родным этого не понять: мой отец — второй ребёнок, — а его брат нашёл соулмейтов. И даже если мне исполнилось семнадцать в прошлом месяце, тайна проклятья для меня остаётся тайной.***
Около десяти часов вечера. Я возвращаюсь домой. Темнота такая, что хоть глаз выколи. Периодически оглядываюсь: не сталкерит ли за мной кто (хотя кому я нужна)? Слышу шорох в кустах и снова оглядываюсь, ускоряю шаг. Вот и двадцатипятиэтажный дом — мне туда. Сегодня, кстати, довольно странный день: обычно мне не мерещатся тени, следующие за мной по пятам (наверное, обычный недосып). Прикладываю ключ к домофону, резко дёргаю ручку двери и быстро захлопываю ту. По привычке поздоровавшись с консьержкой Линдой, мирно посапывающей на своём кресле, иду прямо к лифту; нажимаю кнопку вызова, тут же подсвечивающуюся, и залетаю в кабинку. Три минуты поездки кажутся целой вечностью. Двадцать четвёртый этаж, я выхожу. Позади снова какой-то шум. Вынув связку ключей, засунутую в карман юбки, отмыкаю дверь. Гробовая тишина и кромешная тьма: значит предки куда-то свалили. Включаю свет, скидываю шубу и, сняв полуботинки, надеваю тапочки с лисьими ушками. Топаю к холодильнику. Открыв его, зависаю ненадолго, потом, поняв, что придётся готовить, закрываю. На дверце вижу два стика: один, гласящий о том, что отец снова уехал в командировку на пару недель; и второй, извещающий о том, что мама работает в ночную смену. Не подумайте, не дай Бог, что я удивилась или обиделась: для меня это обычное явление, которое, к тому же, оберегает моих скелетов в шкафу. Далее, взбежав по лестнице, я оказываюсь в своей комнате, такой же как у всех подростков — хочу сказать я, но не могу. Эта комната не то чтобы шикарная, но у простых смертных вряд ли имеется. Мои родители всегда желали мне самого лучшего и считали, что если окружат меня дорогими вещами, я буду счастлива. Этого не случилось: последний раз я радовалась, когда на мой десятый день рождения мне подарили серого плюшевого кролика. А с тех пор прошло, заметьте, целых семь лет! Этот милый моему сердцу зверёк в данный момент покоится на кровати, застеленной покрывалом, куда я устраиваюсь, сначала сев на край мебели, а после откинувшись на спину. Хватаю Хани, верчу его в руках, затем, прижав того к груди, прикрываю глаза и наслаждаюсь звенящей в ушах тишиной. Это моё любимое время, которое обыкновенно длится минут пятнадцать, не больше, и затем начинается моя полночная жизнь. Я вскакиваю с кровати, и мы вместе с Хани галопом бежим на кухню, дабы «поужинать». Сварганив салат из яиц, авокадо и томатов, включаю огромный экран в гостиной и ставлю на проигрывание какую-то только вышедшую в прокат мелодраму, при этом настроив музыкальный центр на волну Radio Energy. И вот, удобно разместившись на чёрном кожаном диване в центре комнаты, посадив рядом моего «друга», держа в руках тарелку, я пялюсь в одну точку, следя за движением чёрно-белых картинок, что являются единственным источником света, и слушаю топ танцевальных хитов, хард рок или романтические баллады. Проходит часа два, и я захожу во Всемирную информационную сеть, или Интернет. Там читаю твиты, делаю пару ретвитов, и — самое прекрасное — отвечаю прокомментировавшим мои записи пользователям. Между прочим, мой блог довольно популярен: меня читает около ста тысяч людей. Сама удивляюсь этому, ведь никто не знает моей личности, да и посты у меня не супер информативны или интересны. Таким вот образом наступает два ночи, а я отправляюсь в свои покои, с Хани естественно, и погружаюсь в мир сказочных сновидений.***
Так проходила следующая половина января. Шестое февраля тоже было таким днём: я проснулась, сходила в школу, на подработку. Однако, когда я возвращалась домой, мне опять начали мерещиться силуэты, шорохи, даже голоса. Я лишь бодро встряхнула головой и пошла дальше, но в момент того, как я вошла в квартиру, что-то холодное и скользкое дотронулось до обнажённого участка шеи. По телу пробежала мелкая дрожь, и я обернулась: две фигуры выкрикнули имя скандинавского божества розыгрышей и озорства «Локи». Хотя в пространстве вокруг меня отсутствовал какой-либо свет, по длинным локонам я узнала в «фигурах» главных приколистов нашей школы — близнецов Торстон, обладающих довольно дурной и сомнительной славой.