По тонкой струне

      Лань Чжаню его привязанность кажется неправильной, излишней. Маниакальной. У него в мыслях не остаётся ничего, кроме Вэй Ина. Он как воздух горячий. Слишком горячим потоком проходит в лёгкие. Обжигает глотку, заполняет изнутри. И от этого воздуха можно задохнуться.       И он задыхается.       Молчит ещё больше, пытается с головой уйти в работу, отказывается от встреч и приглашений выпить кофе в обед. Это такая грандиозная ошибка, которую он признаёт тут же, оставаясь в одиночестве. Просто закрывая глаза.       Вэй Ин везде. Он под его закрытыми веками — улыбается. Он в его голове — смеётся. Он на его коже, на всех тех местах под одеждой, где случайно касался. Он — наваждение, следующее по пятам сумасшествие. Навязчивая идея.       Во рту от чая сухо, мысли гудят слишком возбуждённо. Текст перед глазами плывёт. Точно рехнулся, однозначно сошёл с ума. Нужно что-то сделать, да? Действительно нужно. Поговорить с братом, созвониться с психологом. Сделать что-то. Чернила ручки пачкают ладони и манжеты белой рубашки. Он себя проклясть готов за свои эмоции.       Но вместо этого сообщение набирает, очень короткое. Сам себе признаётся со скрипом: страшно. «Могу молчать бесконечно долго, но с тобой рядом».       Сообщение улетает, а вместе с ним остатки кислорода. Его крутит, выворачивает наизнанку, вертит каждый сустав, как в самую противную температуру на градуснике. Тёмный экран телефона только усугубляет. Лань Чжань закрывает глаза, откидываясь на спинку стула.       У них когда так в последний раз было? Чтобы почти сутки порознь. В самом начале, когда оба были глупыми, один слепым, другой слишком гордым. Оба непонятную черту друг для друга выставив, нить натянув, плясали на ней, как самые ужасные в мире эквилибристы, так и норовя упасть, но зачем-то друг друга поддерживая. За руки, за плечи. Губами. Губами в губы. Губами в шею. Падать — так вместе. — Не задерживайся, завтра встреча с утра, лучше выспись, — у Сичэня мягкий тёплый голос, он вырывает из памяти, из мыслей. Лань Чжань не слышал, как он стучался, но был благодарен, что тот вошёл.       Вдох. — Да, уже ухожу.       Выдох.       Он спускается по лестнице, минуя лифт. Там связь не ловит, ответ не придёт. Медлит, прежде чем спуститься на парковку, там сети точно нет. Экран угольком остаётся в его руке.       Уже в машине, тихо шумит мотор, когда руку с телефоном щекочет вибрация. Так и не выпустил. — Лань Чжань, — Вэй Ина почти не слышно, он будто из глубокого подземелья говорит, но становится легче. — Я слушаю. — А зачем тебе молчать? Я, конечно, не против загадки разгадывать, но ты меня своими шифрами заставляешь думать, а мне не нравится, — его голос не разобрать почти, но Лань Чжань буквально видит, как у того брови сведены к переносице. — Я думал, ты не говоришь со мной после вчерашнего, — прижимает телефон плечом к уху, заглушая мотор. — После вчерашнего? Лань Чжань, ты не заболел? — тихий смех по ту сторону, тугая хватка на рёбрах постепенно отпускает дыхание. — А говорят, что ты самый умный, мне что, соврали? Я тут, если тебе интересно, кое-что приготовил. Но я не знаю, что это. Поэтому лучше закажем еды. Жду тебя, а ты, Лань Чжань? Лань Чжань, ты скоро?       Заводит мотор заново, уже собираясь ответить, но Вэй Ин опережает. — Всё, слышу. Жду тебя. Но в твой отдел переводиться не буду, во-первых, это уже слишком, во-вторых, ты же не дашь мне филонить, а это уже в два раза слишком.       В мыслях мягким туманом рассеивается напряжение, из-под рубашки будто достали деревянный шест, от которого плечи казались неестественно ровными. И навязчивая мысль, всё ещё не перестающая сводить с ума, превращается в родное улыбчивое лицо. — Я скоро.       На том конце не разобрать слов, мотор и связь окончательно превратили их в далёкое бульканье. Но он точно знал, что на том конце Вэй Ин чувствует его улыбку, а закрыв глаза — ещё и видит.