русская любовь

С тех пор он начал ходить в школу. Как обычно, как любой нормальный пацан. Он приходил, улыбался, с кем-то шутил, над кем-то подтрунивал. Обсуждал короткие юбки девочек и стебался над "лохами с параллели". В столовке радовался борщу и таскал хлеб. На кой хуй им всем нужны были эти уже сто лет несвежие кусочки - никто не знал, но все так делали. Общался с Машей на переменах между русским и литрой, сидел с Даней на всех уроках кроме химии и даже не списывал у Кита во время уроков английского. И даже когда им говорили “please, choose your pair for the tasks”, они неизменно поворачивались к соседям сбоку. В конце концов, рыжий даже отсел на задний ряд, несмотря на своё отвратительно мизерное зрение. Мамзелькина, вызвав их как-то после шестого урока, заглядывая обоим в глаза, пыталась сочувствующе-участливо выяснить суть конфликта, явно возомнив себя оплотом мудрости и всезнания, но оба стояли, равнодушно глядя перед собой, отвечая неизменное «я понятия не имею». Вот так просто. Я понятия не имею. I don’t know what the hell I’m doing here. Лучше бы она им задавала топики не про casual clothes, а про то, как больше не быть friends forever, потому что если в любовь до гроба с самого детства верилось слабо и девочек хотелось только лопаткой в песочнице пиздить, то вот о сильной и мужской твердили все направо и налево. И почему-то нихуя это так не работало. Впрочем, взрывались сверхновые и возникали невообразимые галактики, а пары и коллективы распадались в школе, не встречаясь больше никогда, становясь теми самыми внеорбитными мудаками, забившими на все сотни световых лет, которые они провели "типа вместе". Все проходило сквозь, все было тенью. Он прикрывался книжкой, когда Саша стоял рядом с Олей, прислонившись к подоконнику, а она смеялась, накручивая прядь светлых волос на указательный палец. Эта сошедшаяся с того вечера парочка мало общалась с компанией Демидова, предпочитая общество друг друга, и Яр быстро сам по себе влился в тусовку спортсменов. Футболисты, баскетболисты, волейболисты – каждого объединяла страсть к крутящемуся разноцветному мячику. Спортсмены, будущие атлеты, мечтающие построить свою карьеру на зеленых полях Барселоны, когда ни звука не говорили по-испански. На одной из тус у Сироткина, Яр наконец познакомился с девушкой Дани. Они быстро нашли общий язык на фоне дружеских подколок более медлительного Данчика, поэтому вскоре начали проводить время втроём, коротая потеплевшие весенние вечера в скверах на лавочках.. В конце концов он убедился, что избегая фолов, никогда не забьешь трехочковый. Пока не попробуешь, не узнаешь. Вот и ребята, даже если расстанутся, по крайней мере попытались. Это не было ни тоской, ни апатией, это стало ничем. Иногда, сидя на n-ом уроке, Яр смотрел на Сашу, скосив зелёные глаза вбок, и пытался понять, что первая любовь – она, в общем-то просто первая. Не единственная, не последняя, но как-то совершенно неприятно сосало под ложечкой и ныло, ныло, ныло под сердцем, а поскольку биология была просрана еще с самого начала курса, то он и понятия не имел, что там у него болело. Само пройдет. Всегда проходит. Он смотрел на избегающего его Кита, который теперь неизменно за второй партой сидел один. Ни Адриан, ни Басист к нему не подсаживались и их редкие разговоры стали чем-то обыденным. Они все отдалились, перестали существовать на своей маленькой планете 9 "А" класса, когда близились совместные фотосессии, выпускные и вся остальная кутерьма с "прощай-прощай". И так хотелось это прощание уже выплюнуть, буквально отхаркнуть. Особенно хотелось тогда, когда матушка начинала твердить про "те самые золотые годы". Да пошли они все с этими годами далеко и надолго. В пешее эротическое, а лучше в полет и на полную. Как можно дальше. И только когда вечный круг замирал, когда между дом – школа – репетиторы – дом находилась минутка для остановки, в голове звучала фраза «как же мне, нахуй, больно». Больно, мерзко, противно, тошнотворно-выворачивающе отвратительно. Я хочу сбежать. Я не хочу говорить. Это ебаное пепелище внутри не оставило и сантиметра плодородной почвы. Всё вокруг – обнажённая до предела, выжженная земля, слегка припорошенная седыми хлопьями. Вторая фотосессия отсутствующих дружков-пирожков приближалась, ведь на ней они как раз должны были играть "друзей" для общего альбома. Это нервировало. Это камбэкнуло в воспоминания, когда они, угарая и переругиваясь, придумывали позы для позирования. В этот раз классрук даже вызвонила родителей, чтобы «пташки были при полном параде, ведь она не может заказать на каждого отдельного фотографа». Экзамены близились. Смена школы близилась тоже, как и крах кукухи внутри Яра. Вечер пятницы-развратницы, который слишком прилежные школьники коротали за маленькими партами. Подготовка к экзамену по литре. Идеально, когда ты любишь Блока и слушаешь теперь русскую попсу, хотя любил только рок и репчик. Идеально, когда не хочешь быть нигде, кроме. Просто нагрузить себя чем-то бесполезным. Или кем-то. Ведь что-то забывший на этой консультации Саша, сидевший через одно место, явно давал чуть больше причин не находиться здесь, но Яр не имел права филонить. Потому что он мужик. А мужики, что? Не линяют при виде других мужиков. 10 баллов Гриффиндору, будьте так любезны. Ах, да, ему нужно было пересдать работу. Филфак и будущий матфак несовместимы, да? Или куда ты там собрался после одиннадцатого? Скажи, тебя тоже со всем этим задолбали? Они не то, чтобы игнорировали друг друга. Скорее Яр просто ощущал его присутствие в радиусе метра, и тут же проваливался в огромную зияющую дыру внутри себя. Интересно, тебе похуй? Нет, ну, правда, тебе похуй? Потому что я тут в своих чувствах настолько преисполнился, что с нетерпением жду, когда мне станет также похуй, как тебе. Саша оторвался от выученного от и до учебника и, повернув голову, взглянул на рыжего. Тот, почти не дрогнув, встретился с ним взглядом. Всё-таки первая любовь самая отстойная…. Ты смотришь на него, он чаще всего смотрит сквозь тебя, и вы постоянно в этом круговороте «недо_искра_недо_буря_слишком_безумие». Мягкий вечерний свет ложится на заштукатуренные белые стены, бликует нежный отсвет на всех тех великих молодцах, которые переворачиваются в могилах, когда слышат зачитываемые сочинения школьников. Он, как всегда, замечает густые дрожащие ресницы и большие лисьи глаза. Россыпь родинок на левой щеке. Небрежно завязанный галстук, сбившийся набок и накинутый на стул пиджак. Так странно с тех, кто реально носит пиджаки... В кабинете не включен свет, поэтому создаётся ощущение легкого полумрака. Из-за него сложно различить выражение на лице Саши, впрочем, как и буквы в тетрадке с каллиграфически почерком, а он смотрит с прищуром, устало подперев кулаком щёку. -…. аю. Яр моргнул и вопросительно поднял брови. - Я не понимаю литературу, - произносит тихо, вздыхая и, отводя взгляд, откидывается на спинку некрепкого стула. – Ненавижу искать скрытые смыслы. В математике всё намного проще. - Тогда не ищи их, - Яр тряхнул головой, также отрываясь от созерцания не_такого_уж_и_прекрасного, перелистывая страницу решебника. – Того, что ты видишь на поверхности, уже достаточно для очередной домашки. - Белов, ты закончил? – НатальНиколаена оторвалась от монитора. – Как всегда, критичен и резок для всех, кроме себя? – за долгие часы внеклассной работы Ярослав показался ей со всех сторон, когда с упорством барана бился над очередным «заданием для лузеров». - Да, - он поднялся, закрывая тетрадь, начал собирать вещи. Мог бы повернуться, предложить помощь. Сказать, что литература 20-о века намного проще, чем кажется. И что в основном голубые занавески просто голубые, ну вот просто потому что. Возможно, автор был гомосексуалом, так че теперь с него взять? Или эти занавески единственное, что он мог себе позволить в эмиграции в виде предсмертного предмета роскоши. Сложив вещи в черный рюкзак, он кивнул, прощаясь и, сдав тетрадь, вышел из кабинета. Начало мая дышало в спину, и легкая куртка, взятая из гардероба, была бездушно утрамбована поверх учебников. Он вышел и вдохнул. Достал старый плеер, вставил один из наушников в ухо. Клацнул на плей. Снова глубоко вдохнул-выдохнул. Заиграла приятная попсовая мелодия. Немножко печальная, немножко качающая. Как раз то, что нужно для меланхоличного рефлексирующего вечера. Дорога домой обещала быть интересной. Впереди, у самого выхода, столпились трое. Неприятное чувство тревоги кольнуло в правый бок, но рыжий, привыкший игнорировать интуицию тела, бодро соскочил с побитой каменной лестницы и зашагал вперед. Только вперед, только к неприятностям. - Э, фьюить! – неприятного вида дрыщавый пацан отделился от забора и, неестественно выбрасывая ноги в стоптанных кроссах вперед, приблизился. - Че надо? – настроение было «зарыться в плед с чаем и мороженкой», а не втопить несколько кругов по школе, убегая от сирых и убогих. «Ты ж блядь даже свистеть не умеешь, камон». И он нагло засвистел. - Я смотрю, умишка у тебя немноговато для такой гимназии, - парень явно был не с этого района, потому что местную гопоту Яр знал наперечет. Потому что прыгали по гаражам и писали в одну и ту же пивную бутылку из-под «Охотского». - Тогда чё ты тут делаешь, раз у самого мозгов маловато? – Яр никогда не понимал доеба «а че ты в такой школе учишься». Бля, родители отдали, я сопротивлялся. Сидел бы в садике, песок жрал. - А ты че, больно дерзкий? – подвалившее второе тело было явно младше, что неприятностей только добавляло. Он не бил женщин и детей. А уже отбитых детей тем более. - Вы че, двое из ларца, два одинаковых с ебальца? – рыжий поставил рюкзак на траву. Если он продолжит так нарываться, то лишний груз ему ни к чему. - Че он там вякнул, Мих? Третий также отлепился от забора. - Слушай, малыш, мы же по-хорошему, - дылда наклонился, и парень почувствовал тошнотворный прокуренный запах. – Не вчера родились, знаем, какие детки тут учатся. Ты машины у ворот видел? - Видел, и все мои, - кивнул Яр, отходя чуть назад. Прелюдия заканчивалась, а «того самого» томного желания все не наблюдалось. Все должно было быть по-другому. - Ты думаешь, мы тут шутки шутить будем? Да мы с тебя шкурку вместе с папочкиными деньгами стрясем, - заржал мелкий, игриво поигрывая пухлыми кулачками. Его тянуло блевать. Он сделал музыку в наушнике громко, чтобы слышать. Чтобы долбило не только изнутри. - Это че за бабскую хрень ты слушаешь? Ты че, гомик? – первый потянулся к голубым "Sony", но тут же был остановлен жалящим хлопком по руке. - А ты че, пидарас, раз к другому парню руки тянешь? – еле успел закончить предложение Яр, как увидел замах костлявого кулака, обтянутого грязным эластичным бинтом. «Увидимся в травмпункте» - ужалила мысль, и в следующую секунду он оказался втянут в череду разномастных ударов, неслаженных и нечетких. И только он крутился как волчок, стараясь не упасть, со всей силы нанося удары по болевым точкам и «тормозам». Так, как учили все уличные драки. Упадешь – уже не встанешь. Запинают так, что почки будут лечить в детской поликлинике еще несколько месяцев. Лечиться Яру не хотелось. А бить морды – очень. Он даже не понял, как попал в один из захватов – со скрученными сзади руками и наклоненный вниз, мог только кашлять и хрипеть, когда били вбок и в живот, как херачили по ногам кроссовками. - Ярослав! – раздался крик, и рыжий, получив фору, рванул вперед, едва ли не выворачивая руки. Он запнулся, перенеся вес на травмированную ногу и, кульком рухнув на асфальт, увидел чистые черные кеды. А дальше – красный туман перед глазами, попытки сделать вдох вдавленным в позвоночник солнечным сплетением. Тело тряслось от пережитого стресса, каждая его клеточка молила о пощаде или о том, чтобы его наконец вырубили. …и если хочешь, развеюсь по ветру и лучиком света уткнусь в потолок Его рванули наверх, резко и сильно. В глазах потемнело, к горлу подкатила тошнота, но он готов был продолжать мутузить этих ублюдков. Поэтому, резко запрокинув голову, попытался ударить. - Яр, Яр, это я, это я, - его затрясли и, обхватив веснушчатое лицо ладонями, пресекли попытки к сопротивлению. – Это я, Саша.