Битва за Солнце

Откуда-то сквозняком веет. Единственный фонарь в комнате над дверным косяком неустанно танцует, отбрасывая странные тени на стены и потолок, но Элой кажется, будто бы всё время в мире замирает, и каждая частичка её самой, каждый атом в её теле разгорается неясным, неведомым огнём. Как это вообще возможно, когда один человек способен заполнить собой всё пространство вокруг? Чтобы его мощная невидимая аура, будто молотом, сдавила её собственную волю до мельчайших трещинок? Какое живое существо вообще способно одним лишь взглядом вот так влиять на чей-либо разум? Если бы три года назад ей сказали, что она выдержит несколько минут в замкнутом пространстве вместе со своим заклятым врагом, она рассмеялась бы тому глупцу в лицо… А что теперь? Стоит, словно изваяние, посреди погружённой в полумрак комнаты и наблюдает, как Гелис по-хозяйски осматривается и её саму разглядывает, будто выискивает что-то. Элой пару раз по-честному пытается заговорить, и не важно, о чём именно. Лишь бы разрядить эту тяжелейшую обстановку. Но её рот только беззвучно открывается, словно у рыбы, выброшенной на берег. Охотница медленно выдыхает и мысленно приказывает себе собраться. Ну же, возьми себя в руки, тряпка! Ты не боишься! Ты ничего не боишься уже! Но прежде, чем Элой делает первый шаг, Гелис сам спасает их обоих от неловкости и произносит спокойным, почти ленивым тоном: — Ты видела меня через визор, и всё же впустила… Звучит это далеко не как вопрос, так что Элой остаётся лишь стоять на месте и обдумывать его странное утверждение. — Почему бы нет, — бормочет она, в конце концов, увереннее. — Я знала, что это ты. Угрозу я бы почувствовала и с большего расстояния. — А во мне ты больше угрозу не видишь? Ей хочется воскликнуть, что его взгляд — этот самый внимательный взгляд серых глаз — уже представляет большую угрозу всему, что она знает о нём, о себе, о людях в целом. Однако помалкивает, пока он всё так же лениво улыбается, подходит к овальному окошку и какое-то время глядит в ночь. — Солнце видит всё, что я делаю, но лишь Луна знает мои секреты, — произносит Гелис и оборачивается к ней, изящным жестом задёргивая полупрозрачную шторку. — Это одна из пословиц Империи, — припоминает девушка. — Так ты поэтому решил поговорить ночью? Днём для тебя слишком ослепительный свет? Он усмехается вдруг, но на этот раз, по мнению Элой, получается это у него довольно добродушно. Когда он не напряжён, когда не злится и не хмурится, его лицо кажется даже приятным… Из-за подобных непрошеных мыслей она чувствует себя не в своей тарелке. Стоило бы уговорить себя выбросить всё это из головы… но теперь уже поздно. Она не такая смелая, как тогда, до битвы с АИДОМ. Тогда она отыскала в себе силы указать Гелису на его невежество и глупость, а затем оставила на его теле самую большую рану из возможных. То время прошло, и он здесь, перед ней. А Элой даже в собственных мыслях отступить на шаг не может. — А ты считаешь, что я ради болтовни пришёл? — спрашивает Гелис, щурясь в привычной манере. — Зачем же тогда? Он приближается и протягивает руку к её лицу, но Элой не шелохнётся даже. Она мгновенно вспоминает их первую встречу там, во время бойни на Инициации: как она испугалась, когда он подкрался сзади; каким мерзким казалось его прикосновение, едва он сжал пальцами её горло; и какой грязной она ощущала себя позже, ведь он стал первым чужаком, посмевшим до неё дотронуться. А теперь, когда он так пристально смотрит, когда его пальцы неожиданно касаются пряди её густых волос, и Элой всеми силами пытается воззвать к собственному благоразумию, у неё ничего не выходит! В этот самый момент, и не раньше, Элой вдруг осознаёт, что становится по-настоящему взрослой. Куда она бежала эти годы? За кем гналась или от кого пряталась? Да разве это действительно так важно? Именно это и происходит между двумя людьми, сосредоточенными друг на друге? Мысли путаются, в голову лезет всякая дребедень? Ох, Раст, ну почему ты не успел ничего объяснить?! — Твои волосы, как огонь, — произносит Гелис, глядя на неё, или же сквозь неё. Элой ловит себя на мысли, что его голос внезапно становится нежным и чувственным, пронизывающим до костей, до дрожи в коленках. А ей самой до безумия жарко в этой тонкой рубашке, которую она носит под доспехами. Когда она обнаруживает себя так близко к нему, к человеку, к которому прежде и притронуться брезговала, то не совсем понимает, как всё это происходит, но останавливаться не желает. На это у неё просто нет сил. — За всю свою жизнь я немногих женщин знал, — Гелис пропускает пряди её волос сквозь пальцы и улыбается, будто бы через силу. — Но даже те немногие либо разочаровывали, либо сгорали в огне. А ты… ты из него создана. — Так зачем же ты пришёл? Элой почти смешно от того, как она сама воспринимает происходящее. Как и прежде скрытый смысл его речей не столь ей интересен, она снова торопится и не желает внимать приторным словами. А, возможно, она должна так поступить? Она многого не знает, и в ней с новой силой закипает некий интерес перед неизведанным. Поэтому Элой не отстраняется, не возмущается даже, когда тяжёлая горячая ладонь ложится на её шею, а мягкий, успокаивающий голос дерзко шепчет: — Дикарка… Никто прежде — ни мужчина, ни женщина — ещё не целовал её. Предлагали, просили разрешения или же по глупости требовали — всякое случалось с тех пор, как она упорхнула из Венца Матери. Так что же теперь изменилось? Гелис ничего от неё не требует. Разумеется, такие, как он, не просят. По обыкновению своему Карха просто берут, что пожелают. Элой не нравятся такие люди… Она даже толком не знает, нравится ли ей Гелис. И всё же не противится. Это к ней он прикасается губами, на удивление горячими, в отличие от рук. Да и те вскоре согреваются от контакта с её кожей. Странная, мимолётная мысль проносится в голове девушки. Мысль о том, что она может согреть такую суровую ледышку при минимальных усилиях. Не в том ли смысл, что это она позволяет ему к себе прикасаться? Элой ощущает себя едва ли не победительницей в пока ещё непонятной игре. Когда Гелис её целует, ей слегка щекотно и приятно, разум затуманен, и всё, на чём хочется сосредоточиться — это его дыхание и неторопливые движения. И неожиданно Элой становится одиноко, когда он крепко сжимает её плечи сильными пальцами, а затем вдруг отстраняется. Он словно отпускает её, но держит в своих руках, и она понимает, что он признаёт её победу. Если бы я не впустила его, он бы ушёл. Даже если сейчас я отошлю его прочь, он оставит меня! Вместе с осознанием очередной маленькой победы к Элой приходит вдруг понимание, что она не может позволить ему уйти. Этот странный, жестокий человек потерял всё, во что верил, предал собственные идеалы и с трудом шагнул за пределы своеобразного мировоззрения, в котором, словно в коконе, обитал долгие годы… Он ненавидел её когда-то, а теперь едва может сосредоточить блуждающий взгляд на её лице. Элой едва ли не хныкает, потому, что всё это правда. И история почти повторяется. Она ему сочувствует, в этом дело! Он пришёл к ней с покаянием, сбросить у её ног окроплённое кровью оружие и сдаться на её милость! А она, словно неразумное дитя, пытается найти оправдание собственным чувствам, мизерным чувствам, которые считает более важными и значимыми. Она часто бывает эгоисткой, но ещё реже это осознаёт. У Элой щиплет глаза, она часто моргает, чтобы слёзы не выдали слабости. На губах до сих пор ощущается чужое дыхание, мимолётное прикосновение. Гелис смотрит так, будто его покидают силы. Но его руки всё ещё на плечах охотницы. Она глубоко вздыхает, прикасается ладонью к его щеке, чуть колючей из-за щетины, а после рвётся навстречу, как если бы пыталась догнать его. Закрывая глаза, она находит его губы и впивается в них ртом, впуская внутрь обжигающее дыхание, обвивает руками могучую шею и прижимается к напряжённому телу, мысленно умоляя этот живой камень хоть немного расслабиться. И вот тогда, когда всё и случается, когда он оживает и обнимает её сильными руками, приподнимая над полом, у Элой дух захватывает от остроты скопившихся чувств. Поцелуй углубляется, и Гелис уже не настолько сдержан и спокоен. Кто-то из них задевает ближайший ящик, и тот с грохотом падает на пол. Элой ощущает спиной новый порыв сквозняка, а затем и фонарь гаснет. Комната погружается во мрак. Лишь тонкая полоса света льётся сюда из окошка. Но лишь Луна знает мои секреты… Одежда становится лишней, и Элой догадывается, что следует после того, как рушатся последние преграды между телами. На мгновение она ощущает себя в невесомости, и думает, что Гелис заставит её улечься на пол, на тонкий ковёр, укрывающий деревянные доски. Но вот, она уже чувствует жёсткий матрас кровати под собой и с некой неловкостью отползает подальше от края, к стене. То ли смущённая, то ли напуганная, она вдруг понимает, что теряет драгоценный контроль, и всё, что может сделать теперь, только довериться Гелису, как однажды уже доверила ему свою жизнь. Когда он протянул ей руку и вытащил из морозильного тумана. В полнейшем молчании она наблюдает, как он сдирает с себя остатки доспехов, деталь за деталью, а сама пытается сосредоточиться на шрамах, покрывающих его тело, вовсе не на его внушительных мускулах… или той дряни на руке, разросшейся, словно сорняк по коже. Визор автоматически показывает Элой знакомую информацию: 52 процента ткани заражёно. И Элой в сердцах срывает с уха прибор и швыряет куда-то в сторону. Ей до смерти надоели эти напоминания! Надоел визор, который заменил ей живого собеседника, словно он прирос к ней! Она не желает, чтобы этой ночью он доставал её своими сигналами и снова, и снова возвращал в реальность, от которой она так стремительно бежит. Гелис видит, как девушка избавляется от визора, и делает то же самое со своим. Она с трудом сдерживает глупый девичий вздох, когда Гелис развязывает свою набедренную повязку и бросает стесняющий кусок ткани на пол. Он опирается коленом о край кровати и притягивает Элой ближе, сжимая её лодыжку. Элой словно во сне наблюдает за его действиями. Она едва понимает, что все возможные границы остаются позади, что шансов отступить не остаётся. И неким образом она уже опрокинута на спину, и её руки упираются в крепкий торс нависшего над нею тела. Гелис напряжён и тяжело дышит, как и она. Он медлит, удивительно долго медлит, прежде чем снова прикоснуться к ней, и это поражает Элой до глубины души, потому что когда-то она искренне считала его безумцем, верным лишь одному Солнцу. А сейчас он смотрит на неё так, будто это она — его божество, будто он желает её и боится одновременно. Невольно её рука тянется к его лицу, но пальцы лишь тихонько прикасаются к бьющейся на шее жилке, ко впадинке на груди и ниже, а затем левее, и мощные удары его сердца дают Элой понять — она права. Он желает всего и сразу… как и прежде, когда его драгоценное Солнце ушло, а он остался один в темноте. В лунном свете она видит его напряжённое лицо над собой и приоткрытые губы, с которых срывается рваное дыхание. Под его кожей — тугие бугрящиеся мышцы. Когда она касается их ладонью и скользит всё ниже, и ниже, её собственное сердце начинает биться, словно сумасшедшее. И тогда Элой, делая ещё один шумный вдох и глядя Гелису в глаза, произносит совершенно осознанно: — Всё хорошо. Я здесь. Она ведь далеко не глупа, просто не осведомлена, как другие. Она вообще не похожа на других женщин, и дело даже не в том, каким именно способом она появилась на свет. Гелис это знает. С каждым новым движением он доказывает ей, что может защитить её от той ненужной реальности. Так какое кому дело, что было раньше? Затем всё вдруг растворяется во времени: ненависть и боль, разум и логика. Всё летит в Бездну. За влажными долгими поцелуями следуют прикосновения. За осторожными прикосновениями приходят острые ощущения. У Элой покалывает кончики пальцев, и она выгибается навстречу очередному настойчивому касанию, но Гелис мягко подавляет её, прижимая к кровати. В какой-то момент, когда её разум ненадолго проясняется, и она лежит, чувствуя, как чужие мягкие губы целуют её живот и бесстыже опускаются дальше, ей хочется удивиться вслух: этот мужчина, образец идеального воина, безумный фанатик и один из самых жестоких людей в Империи Солнца, способен на такую поразительную, просто пугающую нежность? Да разве могут его руки, привыкшие лишь к рукояти клинка, дарить столь удивительные ощущения? И как же эти губы, с которых когда-то срывались самые деспотичные и кровавые приказы, могут целовать так чувственно, так нежно? Это почти несправедливо, нечестно, потому что Элой полностью разочаровывается в своих представлениях о нём. Но больше она ни о чём думать не хочет, потому что границы стёрты, и она сама переступила черту дозволенного. Поначалу она не знает, не понимает, куда деваться, когда всё происходит в первый раз. Когда вместе с истомой её поражает внезапная вспышка нестерпимой боли, да так, что слёзы наворачиваются, Элой кусает губы и шипит, утыкаясь носом Гелису в плечо. В ожидании того, что это продолжится, она замирает и вдруг снова чувствует его губы на своей шее. Одного лишь поцелуя хватает, чтобы вся комната поплыла перед глазами, а боль немного утихла. А после остаются лишь жар его дыхания, и медленные плавные движения, и над нею — его твёрдое, как камень, тело, за которое она держится из последних сих. Вскоре, когда Гелис затихает, прижимаясь к ней так тесно, как только возможно, и в неясном порыве стискивает шею девушки поражённой вирусом рукой, Элой распахивает глаза и испуганно втягивает воздух. Ей кажется, что она умирает, когда слышит суровый голос в своей голове: Обрати свой лик к Солнцу, дитя… И она смотрит… Не отводя удивлённых глаз, смотрит. А затем, едва Гелис отпускает её, падая рядом так, чтобы освободить Элой от веса своего тела, она лежит в тишине наедине с новыми ощущениями, и не может до конца понять, что же из всего этого было реально. Гелис рядом с ней совсем неподвижен, Элой не видит его лица, но вскоре чувствует, как он прикасается к её спутанным волосам. Ему нравится играть с огнём? Что за нелепая мысль! Элой прикрывает рот рукой и улыбается, несмотря на то, что отголоски естественной боли ещё дают о себе знать, а её тело будто бы вовсе ей не принадлежит. Словно оно чьё-то чужое, переделанное — влажное и липкое — досталось ей без каких-либо инструкций. Вот, получи и владей! Она и не замечает, что засыпает очень скоро, убаюканная тем, как Гелис перебирает её рыжие пряди рукой. Ближе к рассвету Элой снится, будто бы он (впервые!) произносит её имя тихим шёпотом, целуя куда-то в висок. Нависает над нею и полусонную мягко переворачивает на живот. И когда снова берёт её, она почти не ощущает на себе его тяжести, только сладость от его проникновения и тягучую истому, разливающуюся по телу частыми жаркими волнами. Она верит, что это всего лишь сон, и с поразительным рвением погружается в него, желая при том лишь одного — чтобы всё продлилось как можно дольше.

***

Она никогда не позволяла себе спать до полудня. И вообще Элой считает дневной сон привычкой невежд. Но сегодня она просыпается в душной маленькой комнатке, на жёсткой узкой постели, когда солнце уже вовсю палит над Конусом Сорла. Элой просыпается… и она одна. Разумеется, для начала ей нужно собраться с мыслями, чем она и занимается некоторое время, сидя нагишом на краю постели. И вдруг её будто молнией ударяет. Ночью она выбросила свой визор! Идиотка! Элой, ты такая идиотка! Ну как можно было так сглупить?! И ради чего? Её колотит крупная дрожь, пока Элой ползает по полу, шарит рукой по старенькому ковру в поисках устройства. Гневный шёпот срывается с её распухших губ. Какими только бранными словами она не именует Гелиса! Какими только красочными эпитетами она его не покрывает! Сбежал… Скотина! Сбежал с моим визором… Когда её руки внезапно подгибаются от слабости, и она почти падает на пол, неуклюже заваливаясь на бок, охотница готова разрыдаться. Потому что она потеряла единственную вещь на свете, которую прежде никто у неё отобрать не мог. А у Гелиса это получилось. Она сама ему позволила. Ей обидно до боли в груди, ибо она-то возомнила, что он решил покаяться и показать ей, как любить умеет! И самое главное — что она сама не бездушная эгоистка, а живой человек с чувствами, и тоже способна на нежность… И вот когда она уже готова взорваться новыми ругательствами, когда истерика вперемешку с проклятьями подкатывает к горлу, Элой поднимает глаза и видит, как на окошке, утопая в ярком солнечном свете, блестит её драгоценный визор. И тут словно камень с плеч падает. Словно сердце, сжатое в чьей-то крепкой ладони, начинает биться ровнее. Элой поднимается и на ватных ногах подходит к окошку. В Конусе Сорла день в разгаре. На рынке торгаши зазывают новых покупателей, местная детвора снуёт меж прилавками… Гелиса нигде не видать. Элой неспешно одевается, собирает взлохмаченные волосы в небрежные косы и возвращает визор на место. А после она долго стоит посреди комнаты, не понимая, что же дальше делать. Устройство у неё, всё её оружие на месте, в уголке, где она его и припрятала ещё с вечера. А ей кажется, что она и шагу не сумеет сделать за порог этого помещения. Прикасаясь кончиками пальцев к визору, Элой пытается представить свои дальнейшие действия. Но без Гелиса каждый следующий шаг для неё теперь будто скрыт за туманной дымкой. Вот так она и стоит на месте, глядя в одну точку, не замечая даже, что улыбается сама себе, потому что воспоминания о прошедшей ночи показывают ей картинки куда интереснее тех, что хранит визор. Как она неуклюже стягивает с себя рубашку, и ворот цепляется за косы… Как руки у Гелиса отогреваются благодаря ей, когда он касается её тела… и его нагое тело, занимающее чуть ли не всю постель, рядом с нею — будто высеченное из камня — твёрдое и приятное для прикосновений… Элой вздыхает и ругает саму себя. Какие же всё-таки поразительные перемены происходят с людьми за самые короткие сроки! И кто тут виноват? Да и так ли оно важно? Кажется, это Авад ей однажды говорил, мол, не меняются люди. Ну-ну. Она включает визор лишь для того, чтобы ещё раз тщательно осмотреть комнату. Вдруг Гелис оставил здесь своё устройство. Но тут же раздаётся характерный сигнал о новом файле, добавленном в базу данных несколько часов назад. Файл весит совсем немного, это короткая аудиозапись. Элой мгновенно всё понимает. И всё-таки волнуется, когда жмёт «воспроизведение». Голос Гелиса раздаётся в её ухе через пару мгновений, и ей кажется, будто бы он вовсе не покидал комнату: «Элой… Я оставил это сообщение не для того, чтобы ты отыскала в нём некий смысл или оправдания. Скорее, я оставил его ради себя… Чтобы удовлетворить потребности совести, если таковая ещё существует. Очень скоро мой путь на этой земле окончится, и я не хочу, чтобы ты была рядом, когда это случится. Послушай меня, девочка… и иди домой. Тебе не справиться с машиной Сайленса, и помочь ему ты не сможешь, потому что я в любом случае убью его… советую тебе не стоять на моём пути. Ибо я знаю, кого из нас ты выберешь… и от этого я хочу ещё сильнее ненавидеть его. Лучше выбери просто уйти». Короткий сигнал возвещает о конце сообщения. Несколько минут Элой ещё раздумывает над услышанным. Она улыбается отчего-то и сама не понимает, почему вместо гнева и злости чувствует тепло внутри и какую-то робкую радость. Если ты пытался запугать меня или угрожать, что ж, вышло, мягко говоря, паршиво, Гелис. Вскоре Элой покидает Конус Сорла с внушительными запасами провианта и деталей для оружия. Ей приходится долгие часы шагать по жаре, где на открытой местности не находится ни одного деревца со спасительной тенью. Но следы, которые сканирует визор, ведут дальше, на юг. И всё это время, пока она не находит то, ради чего пускается в этот изнуряющий поход, Элой размышляет обо всём, что случилось после Ущелья Листьев. Какой именно важный вывод нужно сделать из этих раздумий, её не слишком заботит. Скорее, она просто пытается скоротать время. Но вот, заветная цель уже перед нею, и Элой медленно, осторожно подходит к обрыву невысокой скалы, на краю которой, ссутулившись, восседает Гелис. Визор показывает, что мерзость на его руке почти пробралась к плечу, а это около шестидесяти процентов заражения. Гелис долго молчит. Он бы так ни слова и не сказал, если б Элой не подобралась непозволительно близко. Хотя о каких вообще границах может идти речь, когда предыдущей ночью он пальцами пересчитал все родинки на её теле? — Мне кажется, тебе ещё рано умирать, — говорит охотница, упирая руки в бока и глядя, как Гелис поднимается на ноги. — Для лучшего бойца Карха ты что-то рано сдаёшься. — Я же говорил, тебе нечего делать там, когда Сайленсу придёт время сдохнуть. — А вот это не тебе решать. Может быть, ему и не нужно умирать. Может быть, у него есть противоядие… Гелис презрительно хмыкает, качая головой. — Как же мало ты понимаешь, дикарка… — Я-то как раз всё понимаю. Что ты мог забрать мой визор, как и оружие, но не сделал этого. Что ты ушёл, послав меня домой или куда подальше, потому что знаешь — в одиночку я с новой машиной не справлюсь. И погибну. А это странным образом тебя волнует… И ещё я понимаю, что ты слишком зол и горд, чтобы вот так глупо умереть. Ей кажется, будто он едва сдерживается, чтобы не засмеяться. Но лишь на несколько мгновений. На его лице вскоре появляется всё то же самодовольное выражение, что и три года назад. Как из прошлой жизни. Только вот теперь Элой знает, какие именно секреты Гелис показал Луне, и никакие его угрозы или остроты её уже не отпугнут. — И что же всё это значит? — спрашивает он тогда, слегка щурясь. — А то, что я иду с тобой. Как и любой другой негодяй, Сайленс ответит за свои поступки, можешь не сомневаться. Но я хочу быть там, когда это случится. В ледяном взгляде мужчины мелькает озорной огонёк. Или же Элой путает его с невысказанным возмущением, кто ж его знает? Гелис идёт к ней излюбленной вальяжной походкой, и она думает, он вот-вот остановится прямо перед нею и, возможно, посмотрит в глаза и наклонится пониже, к её лицу… Но нет! Он всего лишь бросает в её сторону мимолётный изучающий взгляд и твёрдо произносит: — Тогда шевелись. Не так давно в этом районе ощущались толчки. Возможно, за теми холмами мерзость или логово Сайленса… Мы близко. Элой недолго, не без любопытства, наблюдает, как Гелис ловко спрыгивает с каменной насыпи, и невольно вспоминает запись из дневника Элизабет Собек. ГЕЯ: Вы испытывали романтические чувства к Теду Фаро? ЭЛИЗАБЕТ СОБЕК: [неразборчивая речь] … я не знала, как такое возможно: любить монстра. ГЕЯ: Вопрос: а теперь вы знаете, когда вообще можно полюбить монстра? ЭЛИЗАБЕТ СОБЕК: [после долгой паузы] Когда ты пытаешься его спасти. Палящее солнце уходит за горизонт, скоро наступит ночь. Охотница расправляет плечи и потягивается, разминая затёкшие конечности. Разодранный красный плащ за спиной Гелиса всё дальше и дальше удаляется по узкой тропе, так что девушка, в конце концов, торопится его догнать.