Ицумадэ

      В ноябре Пристань Лотоса превращается в яркий янтарь, наперебой мерцающий пламенным красным и золотым, глубоким коньячным и медным. Погода всё ещё тепла: солнце здесь исправно греет круглый год, в грубом южном стиле перебиваемое короткими, но обильными ливнями. Небо поздней осенью особенно чистое — прозрачно-голубое, усеянное редкими белёсыми облаками, а земли Юньмэна облачаются в необычные огненные наряды всего на пару недель, чтобы затем посереть и поблекнуть ненадолго и снова расцвести сочной зеленью уже в конце короткой зимы. Приезжие люди заполоняют юг Империи в холодную пору, спасаясь здесь от морозов остальных княжеств, а потому с наступлением поздней осени доходы крупных городов Юньмэна взлетают до небес.       Весёлый быт здешнего люда сохраняется и в сезон листопадов. Нрав у местных словно бы становится только круче и резче, их пылкие сердца разгораются точно подмасленные, воспламеняя всё вокруг. Песни и говор звучат громче, неровная дробь, отбиваемая сапожками в диких непрерывных танцах, чувствуется во всех уголках Пристани Лотоса, заставляет город гудеть и дрожать, будто налетевший с водных просторов ураган.       Горожане ходят довольные и сытые после вполне успешного сбора урожая: подкачали только лотосы, но этому есть понятное объяснение — ведь всех богов, покровительствующих плодородию, того самого… прикончили. Впрочем, об этом люди в Юньмэне мало беспокоились: ну сожрали их и дело с концом, появятся новые и всё встанет на круги своя. Надо только бурю переждать, а там уж всё будет хорошо, как и всегда.       Всей Пристанью, несмотря на мелкие невзгоды, овладевало приподнятое настроение. На этот раз и повод был: как же не веселиться, ведь совсем недавно их всеобщему любимцу Вэй Усяню стукнуло семнадцать, а уж после него почти сразу княжич Цзян отпраздновал своё шестнадцатилетие. Торжество в княжеской семье — законное пьянство на всех южных землях. Гулянья в этом году уж совсем затянулись, шли без малого три недели, но местные — люди крепкие во всех отношениях, потому в тавернах без конца раздавались прошения об ещё одном кувшине с пряным и горячительным, а на улицах задорные пляски сменялись не менее задорными громкими мордобоями. Южане — народ горячий, тут уж ничего не поделаешь.       И эту замечательную диковатую картину застали приглашённые на празднество по случаю помолвки гости из других княжеств.       Не сказать, чтобы делегация, прибывшая из княжества Ланьлин, была сильно удивлена. В конце концов, княгиня Цзинь частенько посещала свою подругу Юй Цзыюань, не забывая прихватить с собой сына, и те были достаточно научены своим опытом пребывания здесь, чтобы не округлять глаза так, как это делал редко выбирающийся из Башни Золотого Карпа князь Цзинь Гуаншань. Его красивое лицо вытянулось от шока, когда карета из красного резного лака покатилась по центральным улицам Пристани. В сетчатых деревянных окнах он разглядел небывалое бесстыдство, коим промышляли здесь без всякого зазрения совести. Распитие алкоголя, беспорядочные танцы полуголых мужчин и женщин с широкими пьяными улыбками, шальные песнопения раскрасневшихся музыкантов, — всё это вызывало в Цзинь Гуаншане неподдельный интерес.       Княжеская делегация из Цинхэ была закалена здешними порядками. Тааффейский принц так часто наведывался сюда, порой и князя Не привозя, что ни капли удивления в нём не вызывали бурные осенние празднования. Его большие каре-зелёные глаза горели огнём предвкушения.       Совсем иначе обстояли дела у делегации из Гусу.       Ланьцы прибыли сюда в спешке, поторапливаемые старшим княжичем Лань Сичэнем. Подготовки к отъезду стали вестись сразу же после получения приглашения, и уже через неделю те двинулись в путь, а за два дня до назначенной даты помолвки были на месте.       Лань Сичэнь никогда прежде не был в Пристани Лотоса. Ему вообще редко когда удавалось выбраться на юг Империи, а посетить не окраинные его земли случая попросту не выдавалось. Первое, что бросилось в глаза, когда белоснежные скакуны Гусу пересекли границу центральных земель Юньмэна, — здешние красоты, разительно отличавшиеся от степенных сонных пейзажей Гусу. С осенью на север Империи приходила тоска, обесцвечивающая яшмовую зелень и голубизну горных озёр. Юг же, напротив, сиял, словно самоцвет на солнце.       Лань Сичэню слепило глаза здешнее солнце. Оно было большим и ярким, его лучи, длинные и горячие, раскрашивали городские здания в золотой, а падающую листву превращали в драгоценные рубины. Пристань Лотоса не зря звалась «сокровищницей Империи», ведь в любое время года она походила на шкатулку с дорогими украшениями, блестящими и тяжёлыми, что в пору были бы самой изысканной аристократке.       Княжич смотрел по сторонам, и в голове его была лишь одна мысль: «Неудивительно, что Вэй Усянь, с рождения знавший только свободу южных земель, такой потрясающий».       Чем больше видел Лань Сичэнь, тем больше уверялся в том, что Вэй Усянь — настоящий символ безудержной воли и самобытности Юньмэна. Его лицо должно было стать гербом, а стан — узором флага, но этими мыслями княжич не спешил с кем-либо делиться, потому как ясно понимал: стоит ему ещё раз заикнуться о господине Вэе, тогда уж все вокруг точно прозреют на его счёт. Отец и так был удивлён выказанным желанием старшего сына лично заняться приготовлениями к посещению торжества — в том числе и подарками будущим супругам, — а Ванцзи и без слов был прекрасно осведомлён о положении брата, поэтому Сичэнь твёрдо для себя решил, что более не будет привлекать лишнего внимания к тому, насколько часто Вэй Усянь занимает его мысли.       В последний раз он получил от него письмо в начале ноября, спустя несколько дней после его семнадцатилетия. В письме, в котором Вэй Усянь писал о торжествах, устроенных в его честь, много шутил о своей высокопоставленной персоне и ни словом не обмолвился о помолвке, так же говорилось и о красоте Пристани Лотоса осенью. Лань Сичэнь смог и сам убедиться в достоверности слов дорогого собеседника и действительно был восхищён, но кое-что привлекало его внимание больше огненной природы Юньмэна.       Люди и их порядки — вот, что беспокоило Лань Сичэня.       Первый Нефрит родился и вырос в Гусу, в Облачных Глубинах — резиденции древней династии Лань. Он воспитывался в строгости и соответствии всем предписаниям умудрённых опытом старцев, чьи суровые методики обучения и воспитания были единственными возможными для наследника праведного княжеского рода. С раннего детства его связь с внешним миром за пределами дворца тщательно контролировали и ограничивали, а он, в силу послушного и мягкого характера, никогда этому не противился. Впрочем, с возрастом интерес к обществу у него так и не появился, а явные отличия в восприятии мира и жизни с теми людьми, что населяли земли Гусу, его нисколько не беспокоили.       Он видел разный люд: в своих путешествиях во время выполнения ученических заданий, на съездах князей и других официальных мероприятиях. Но он никогда не заострял внимание на том, насколько неправильными с точки зрения порядков его династии кажутся людские действия или образ мысли. Однако Вэй Усянь заставил его обратить внимание.       Этот дворянин явно не вписывался в традиционную систему ценностей и правил его семьи. Напротив, он был ярким примером того, как не следует себя вести ни при каких обстоятельствах и как не следует думать, обличая эти мысли в слова. Лань Сичэню стало любопытно. Пожалуй, впервые с тех давних детских лет, когда его матушка ещё была жива и могла пробудить в сыне хотя бы пригоршню того детского любопытства, кое старые уважаемые учителя беспрестанно выбивали из его головы древними трактатами и священными учениями. Женщина рассказывала чудные истории, сказки с непредсказуемым концом, и каждый раз Лань Сичэнь восторженно вздыхал, когда герои делали то, что совершенно не вписывалось в понятия заученных им сборников и справочников.       Вэй Усянь стал для него одним из таких сказочных героев: непредсказуемый, с пылающим сердцем, любопытный…       Сначала Лань Сичэнь был заинтересован, следом — восхищён, а затем… признаться честно, он совсем не понял, как успел влюбиться. И в кого? В юношу, известного на всю Империю своим бесстыдством и разгульным образом жизни, предполагающим многочисленные связи с прекрасными девицами.       И, едва завидев кипящие жизнью улицы Пристани Лотоса, Лань Сичэнь уже вполне был уверен в том, что эти слухи были правдой. Здесь люди были диковатыми, не похожими на тех, что живут в столицах Цинхэ или Ланьлина. Они совершенно свободные и бесстыдные. И если уж даже в Пристани Вэй Усяня называли разгульным повесой, то легко можно было догадаться, сколь высок был уровень его развращённости. Но, Небеса, как же Лань Сичэнь не хотел верить в это!       Однако, теперь это не имело никакого смысла. Вэй Усянь был обручён.       Лань Сичэнь чувствует, как его сердце замирает от одной мысли об этом.       Делегация из Гусу прибывает ко дворцу княжеской семьи Цзян в тот же день, что и остальные, несмотря на значительное расстояние между Облачными Глубинами на севере и Пристанью Лотоса на юге. Церемония приветствия начинается после обеденного времени, когда отдохнувшие гости собираются в полном составе под сводчатым потолком приёмного зала. Встречать их выходит лично князь Цзян Фэнмянь вместе с княгиней Юй, держащейся ещё величественней, чем все правители княжеств вместе взятые. Следом проходит и церемония у молодых господ, и Цзян Ваньинь с присущей ему резкостью быстро отвешивает поклоны прибывшим наследникам, в то время как Цзян Яньли сглаживает углы и улыбается мягко, солнечно, и от этой улыбки, Лань Сичэнь замечает, молодой княжич Цзинь застывает, а затем отворачивается, силясь удержать лицо.       Обнаруживается, что делегация из Цишаня ещё не прибыла, что, впрочем, легко объяснить традицией, согласно которой обручённая пара не видится несколько дней до самой церемонии помолвки. Исходя из сплетен, которые Лань Сичэнь подслушал совершенно случайно, Вэй Усянь и дева Вэнь вообще ни разу в жизни не виделись, так что князем Вэнь было решено привезти невесту сразу же к церемонии. Чтобы, как поговаривали, Вэй Усянь с его длинным любопытным носом случайно не нарушил эту традицию, вломившись в гостевые покои своей суженой, дабы налюбоваться ей раньше срока.       Но отсутствие наследников Вэнь мало беспокоит Лань Сичэня. Вэй Усяня рядом с княжескими отпрысками семьи Цзян не наблюдается, и вот это уже повод для тревоги. — Княжич Цзян, — негромко и с обыкновенной доброжелательной улыбкой зовёт Лань Сичэнь, когда адепты начинают расходится. Цзян Ваньинь кидает пару слов своей сестре на прощание и подходит к Нефритам с быстрым поклоном. — Княжичи Лань, — отзывается он сдержанно, но на его лице проступает намёк на раздражение. Он оглядывается по сторонам и хмурится сильнее. — Чем могу быть полезен? — Господин Вэй отсутствовал на церемонии приветствия, — отвечает Первый Нефрит и чувствует, как кожа на его лице начинается стыть от ледяного взгляда младшего брата. — Возможно ли узнать, почему?       Цзян Ваньинь глубоко вдыхает и выдыхает, прикрывая глаза. Его губы против воли кривятся от упоминания братца, а желваки дёргаются, обозначая крайнюю степень его негодования. — Только демонам известно, чем промышляет мой брат, — высказывается он резко и не тушуется даже под морозным взглядом Второго Нефрита, которому, судя по его виду, не просто не доставляет удовольствия находиться здесь, а блевать хочется. Но от чего больше — от самой Пристани Лотоса или же от разговоров об осточертелом господине Вэе — загадка. — Как ушёл вчера, так и не вернулся. А мне, видите ли, необходимо во что бы то ни стало его отыскать. Ну конечно! Ведь только Цзян Чэну под силу вытащить этого непутёвого дуралея из какого-нибудь портового кабака, в котором тот упивается вусмерть!       Но затем, замечая сникшее выражение лица Первого Нефрита, Цзян Ваньинь вновь кривится и хмуро добавляет: — Извините, господа. Но Вэй Ин прямо сейчас доставляет мне немало проблем, и… я тороплюсь. — Позвольте… — начинает Лань Сичэнь и замолкает на полуслове из-за ощущения тяжёлой ладони у себя на плече — Лань Ванцзи смотрит предостерегающе и всем видом отговаривает брата от этой глупой идеи. Однако Лань Сичэнь действительно глуп, а ещё наивно влюблён, а потому кладёт свою ладонь поверх чужой и упрямо продолжает, глядя на слегка растерянного Цзян Ваньиня: — Позвольте пойти с вами, княжич Цзян. — Изволю думать, что было бы очень скверно, если бы вы снова застали нечто настолько же позорное, как в прошлый раз, когда отправились со мной на поиски Вэй Усяня. — Это не имеет никакого значения, княжич. Я лишь составлю вам компанию и заодно осмотрю город. Всё же, это мой первый раз в Пристани Лотоса, — уверяет Лань Сичэнь, и Цзян Ваньинь поддаётся, небрежно пожимая плечами. — Что же, как пожелает Первый Нефрит, — бурчит он и, не дожидаясь княжича, устремляется к центральному выходу из дворца.       Лань Сичэнь вздыхает только и молча шагает следом за княжичем Цзян, игнорируя укоризненный взгляд младшего брата. Ванцзи, к удивлению Первого Нефрита, безмолвной тенью скользит рядом, сверля своими светлыми, полными строгих замечаний и невысказанных комментариев глазами. Лань Сичэнь был уверен: брату есть, что сказать, но в присутствии Цзян Ваньиня тот и словом о болезненной и неправильной привязанности не обмолвится. Секретам династии Лань положено оставаться нераскрытыми.       Вечерело. Поздняя осень имела привычку скрадывать тёплые солнечные часы и превращать их в отголоски остывающего дня, окрашенного густыми лиловыми тенями. Пристань Лотоса, необычайно шумная и задорная, загоралась тысячами фонариков, источающих мягкий оранжевый свет. По деревянным настилам и каменным дорожкам, словно ручьи после сильного ливня, расплескались гранатовые лучи уходящего солнца. Облетающие листья, отливающие золотом, разносились ветром вдоль длинных оживлённых улиц, кружились в миниатюрном подобии чувственного вальса и с сухим шелестом приминались к земле под тяжестью подошвы. По воздуху разливался терпкий аромат листвы, пряностей и масла, которое подливали в стеклянные лампы.       Княжичи шли долго. Сначала обошли самые приличные таверны в центре города, неподалёку от знаменитого узкого рынка Пристани, рассекающего город ровно посередине. В каждой их встречал громкий аромат алкоголя и смех, но Вэй Усяня там не было. Княжич Цзян успел сердито выругаться без малого сотню раз, пока они следовали от одного заведения к другому, окружённые уличными музыкантами и празднующими горожанами. Лань Сичэнь бестолково вглядывался в лицо каждого прохожего, но нигде не видел той самой широкой улыбки.       Когда взгляду предстала набережная Пристани Лотоса, совершенно детский восторг охватил его душу. Просторные, почти безбрежные озёра купали в своих серебристо-голубых волнах круглое и красное, точно спелая ягода клюквы, солнце, погрузившееся в воды уже по самую макушку. Несмотря на это, в порту было светло, как днём. Жглись фонари и лампы, где-то вдали по берегу изумрудно-рубинового острова сновали огненные точки факелов.       В здешних питейных заведениях Вэй Усяня тоже не было. Выйдя за порог очередного кабака, Цзян Ваньинь тяжко выдохнул и потёр переносицу со всем остервенением, на которое был способен. — Если не приведу его домой к ночи, матушка и на меня натравит своих монстров, — сквозь стиснутые зубы расстроенно прошипел княжич и кинул на своих спутников отягощённый переживаниями взгляд. — Вы не устали, княжичи? Весь вечер всё же гуляете… — Всё в порядке, — мягко, но уверенно перебил Лань Сичэнь, стараясь не смотреть на брата, у которого лицо чуть ли не крылось ледяной коркой. Даже тёплые янтарные отсветы, придающие бледной коже оттенок персикового румянца, не смягчали его выражение.       Компания молодых господ продолжила свой витиеватый путь по закоулкам порта, провожаемая громкими перешёптываниями местных гуляк и работников. Знавшие княжича Цзян рыбаки и торговцы окликали того и отвешивали поклоны, не забывая пожелать здоровья ему, всему княжескому роду и, конечно же, этому загульному будущему жениху и его несчастной избраннице. На вопрос «А не видали ли вы, часом, этого самого загульного жениха?» недоуменно качали головами и, перекинувшись парой слов со своими собутыльниками, кивали куда-то в сторону, мол, поглядите ещё там. Это направление Цзян Ваньиню было очень хорошо знакомо.       Но совершенно не знакомо Лань Сичэню и Лань Ванцзи, а потому они шагали вслед за княжичем Цзян в относительной безмятежности. Относительной, потому как на белых волосах младшего княжича Лань отчётливо виднелась морось полупрозрачных снежинок, а руки старшего мелко подрагивали не то в предвкушении, не то в беспокойстве.       Улица вдруг круто устремилась вниз, крыши набережных построек скрыли подсвеченную красным линию горизонта и глубокие озёрные воды. С каждым шагом запахи пудры и гвоздичного масла усиливались, звучали всё резче и навязчивей. Лань Сичэнь невольно поморщился и с удивлением отметил, что желтовато-белые бумажные фонарики резко сменяются ярко-красными, окрашивая улочку в оттенки бархатного бордо. Алый полусвет ложился на стены убранных резными ставнями и карнизами домов, отражался в стеклянных подвесках, вывешенных над широкими приоткрытыми дверьми, и томно прикрытых глазах прохожих. — Что это за место? — настороженно спрашивает Первый Нефрит, когда компания молодых и безбожно порочных девиц вольно улыбается ему и хихикает в широкие веера, украшенные развратными картинками, с порога большого дома, горящего красным изнутри. Мучнистые лица их густо покрыты белилами, а растянутые в демонической ухмылке губы — насыщенной малиновой краской. Лань Сичэнь лишь вскользь глянул поверх их бесстыдных, оголяющих приподнятую высоким поясом грудь и тонкие лодыжки, ярких нарядов, сразу же опустив глаза в пол. — Переулок Алых Мотыльков, — мрачно отозвался Цзян Ваньинь, направляясь точно к тем веселящимся дьяволицам.       Лань Сичэнь бросил короткий взгляд на младшего брата, посеревшего вмиг от осознания своего местонахождения. Мысль о том, что последовать за княжичем Цзян было непременно плохой идеей, билась где-то на затворках, пытаясь вырваться из крепких уз влечения к Вэй Усяню, застилающего абсолютно всё здравое и разумное. Решив, что отступать уже поздно, Лань Сичэнь осторожно пошёл за Цзян Ваньинем. Лань Ванцзи, моргая стеклянными глазами, держался рядом. Шагать он старался как можно осторожней, словно бы это помогало ему не измараться в здешней грязи. — Да-с, нечасто к нам спускаются столь видные молодые господа, — тонким голоском протянула дьяволица, обмахнувшись веером. Сидящие по бокам девушки деловито поправили пышный бюст и игриво перебрали тонкими пальчиками в воздухе, как-бы приветствуя. — Мы здесь по делу, барышни, — нисколько не смутившись, ответствовал княжич Цзян. — Вэй Усянь. Господин Вэй — вы его не видали?       Девушки переглянулись и расхохотались так громко, что смех их, звонкий, как сотня дверных колокольчиков, ещё с пару секунд звучал в ушах княжичей. — Как же не видали, благородные господа, как же! — одна из девушек едва ли не задохнулась от хохота и, пытаясь отдышаться, прижала к высоко вздымающейся груди свою изящную ладошку. — Ох, ну как же?! Видывали мы вашего господина Вэя чаще, чем своё отражение… — Его Благородие, конечно-с, захаживает сюда, — защебетала вторая и поёрзала на месте, так, что в разрезе пурпурного платья стала видна молочная кожа бедра. — Его Благородие, верно! Его Благородие… — Ишь как разболтались, а?! — послышался хриплый прокуренный голос сверху, следом в окошке над крыльцом показалось круглое лицо со смоляными бровями и узкими раскосыми глазами. Очевидно, это была хозяйка дома: строгая дама в летах, некогда бывшая прекрасной работницей в Алом Переулке. Выражение её запудренного лица, резкое и хмурое, внезапно переменилось, стоило её взгляду упасть на молодых господ. — Достопочтенные… а, княжич Цзян! Какими судьбами, Ваше Сиятельство?       Госпожа-хозяйка уложила локти на оконную раму и высунулась подальше, силясь как следует рассмотреть пришельцев. Цзян Ваньинь ответил ей коротким кивком, однако лицо его, подобно лицу этой женщины, смягчилось. — Госпожа Айги, как всегда, я здесь только по делу. И вы знаете, по какому именно. — А, вот оно-то как, — вздохнула госпожа Айги и кивнула на княжичей Лань. — А эти чего? — Они со мной. — Ну, ясно, — женщина разочарованно пожевала губу и звонко сплюнула прямо на дорогу перед домом. Лань Сичэнь вздрогнул, отступив на шаг. — Значится, опять за этим шалопаем. Снова вам, девки, юных и знатных не перепало, но ничего, ещё приложится…       Госпожа Айги воодушевлённо приложила грузную ладонь о деревянный косяк с громким стуком и отрывисто рассмеялась. — Мальчишка Ин в Доме Гербария, за поворотом, — наконец сказала она и перед тем, как скрыться за ставнями, хитро улыбнулась княжичам. — А вы захаживайте, господа. Тут такие, как вы, прям как золотые рыбки в садовом пруду, полном сидящих у его берегов кошек, — у всего переулка глаза горят да челюсти щёлкают, слопать уж очень хочется.       Цзян Ваньинь фыркнул и глянул через плечо на бледных княжичей Лань с подобием усмешки на губах.       Дорога меж весёлых домов стремилась вниз по переулку, а затем сворачивала вправо. Отовсюду на княжичей смотрели белые лица и яркие одежды; краем уха можно было услыхать неприличные звуки, доносящиеся из-за дверей заведений.       Наконец, княжич Цзян остановился перед высокими деревянными воротами. На них было вырезано «Дом Гербария» — витиеватый узор иероглифов был выкрашен чёрным лаком, привлекая внимание. Круглые фонарики, подвешенные на зубчатых столбах, грели серебристых мотыльков, окрашивая их полупрозрачные крылья в алый.       У ворот — никого, за ними — тоже. Молодые господа прошли на территорию заведения. Перед ними стояли высокие постройки с деревянной резьбой; за красными колоннами мостился широкий двор, по его периметру выстраивались длинные павильоны с крытыми верандами. С одной из них доносилась громкая музыка и голоса, фигуры, сидящие на пушистых коврах и парчовых подушках, скрывались за белёсым опиумным дымом.       Чем ближе Лань Сичэнь был к очагу порочности, тем сильнее было его беспокойство. Внутри всё клокотало от вполне объяснимой тревоги: если Вэй Усянь найдётся среди этих людей, то, в каком бы положении он ни был, тот всё равно находился в борделе. Лишь этот факт делал юношу законченным грешником в глазах всей династии Лань. И должен был — в глазах Лань Сичэня, однако… не делал.       Расстояние становилось короче, а дымная пелена рассеивалась. Вот уже княжич смог лучше рассмотреть веранду и её обитателей: красивая немолодая женщина с острыми бровями и угольными густыми волосами, собранными в высокую причёску и захваченными серебряной заколкой, — она раскуривала опиум, неторопливо затягиваясь из костяной курительной трубки; по одну сторону от неё на подушках возлегали и пили вино девушки помоложе — их волосы так же были убраны наверх, но в лицах их было больше живости и мягкости; по другую сторону восседали музыканты. Двое юношей, красивых, тонких, словно саженцы бамбука, покачивались в такт музыке, которую сами исполняли. Блестящие флейты в их руках звонко пели, подыгрывали мягкому голосу ещё одного юноши с белоснежным лицом и парой выбившихся из причёски прядей, вьющихся у его висков. Струны пипы под его тонкими пальцами дрожали, ласково мурлыча от каждого прикосновения.       Его голос, глубокий и сладкий, словно пряный васильковый мёд, казался поразительно знакомым, но музыкальный мотив мешал расслышать его получше, заставляя княжича маяться в неизвестности.       Цзян Ваньинь резко остановился, и Лань Сичэнь, следующий за ним по пятам, едва не врезался в спину княжича. Все отдыхающие на веранде вскинули мутноватые взгляды на нежданных гостей, дивная мелодия оборвалась, оставив после себя лишь тихое шуршание листвы облетевшего яблоневого сада.       Все молчали, только один из юношей хмыкнул, растянув красные губы в широкой улыбке, и отложил пипу на ковёр. Женщина, курящая опиум, окинула гостей цепким взглядом, словно те были товарами на рынке, и остановилась на княжиче Цзян. Тот нахмурился — куда уж сильнее! — и весь пошёл красными пятнами от гнева. Лань Сичэнь находился в глубоком замешательстве, наблюдая за происходящим. — А-Ин, — негромко рассмеялась женщина и затянулась.       «А-Ин» — прозвучало совсем уж нежно, будто то мать зовёт своего ребёнка к обеду. Эта госпожа выглядела вальяжно: каждое её движение было насквозь пронизано особенной внутренней силой, которой по обыкновению могут обладать зрелые женщины её профессии. В её резких прямых бровях и тёмных, окантованных вязью чернильных ресниц глазах сияла пламенная воля, но голос её был мягок, приятно низок и ласков. Она глядела на девушек и юношей подле себя с заботой, готовая в любой момент защитить их, как птица-наседка защищает своих птенцов. Выждав пару мгновений, чтобы юноша, названный «А-Ином» встрепенулся, та продолжила: — Погляди — за тобой пришли! — она вскинула точёную ладонь, наполовину прикрытую кружевным рукавом нательной рубашки, и снисходительно усмехнулась. — Да и кто? Его Сиятельство собственной персоной! Хорошо хоть княгиня Юй не заявилась к нам на порог, иначе пришлось бы травить тварей, расползающихся из-под её юбки.       Цзян Ваньинь поперхнулся от услышанного оскорбления в адрес своей матушки, но обиду проглотил. Эта госпожа — хозяйка Дома Гербария — властная и жестокая ко всем, кроме своих работников, и связываться с ней было себе дороже. В Переулке Алых Мотыльков каждый знал её как «Сударыню» и никак иначе; она господствовала здесь точно царица, прямо и честно высмеивая княгиню Юй, ни разу не осмелившуюся сунуться в красные нижние подворья своих владений. Две женщины враждовали на расстоянии, не смея переступать границы, обозначенные собственными принципами, но в их стремлении перещеголять друг друга во всём — начиная от дороговизны тканей на пошив одежд и заканчивая словесными баталиями через посредников — никто не сомневался.       Об этом Лань Сичэню поведал сам княжич Цзян, пока они добирались до Дома Гербария, и эта информация, учитывая увиденное и услышанное, оказалась довольно любопытной.       Столь же любопытной, сколь и прозвучавшее из её уст имя.       А-Ин.       Вэй Усянь? — Вы как всегда очень добры, Сударыня, — усмехнулся юноша с фарфоровой кожей и голосом, знакомым всем присутствующим, — тот самый, что пел считанные минуты назад. Цзян Ваньинь, окаменевший от наглости, немо раскрывал рот в попытке проронить хоть слово. Гнев на всё происходящее и страх перед Сударыней разрывали его пополам, и в конце концов он не выдержал, сорвавшись на крик: — Вы… вы! Вы тут все с ума посходили, а?! — в пару шагов княжич оказался на веранде. — Вэй Усянь!       Лань Сичэнь взглянул на Ванцзи в поисках помощи, но тот с безразличным видом едва заметно покачал головой, оставляя старшего княжича один на один с осознанием происходящего.       Это Вэй Усянь. Безбожно красивый, с завитыми волосами, убранными на женский манер, матовым белым лицом, увенчанным парой блестящих, опьяненных глаз цвета литого серебра. Это его голос лился над верандой, бархатный и мягкий; это его тонкие пальцы перебегали по струнам инструмента и это его широкая улыбка уподоблялась лунному свету.       Лань Сичэнь глубоко вздохнул, прикрыв глаза всего на мгновение, а открыв, увидел, как княжич Цзян пытается удушить своего брата, пока юноши и девушки отодвигаются подальше, прыская от смеха. — Убью тебя! — кричал Цзян Ваньинь, путаясь в длинных одеждах хохочущего Вэй Усяня. — Мальчики, прошу, только без драк, — лениво предупредила Сударыня, но взгляд её был преисполнен настороженности. — Если Его Сиятельство поранит А-Ина под крышей моего дома, мне придётся наказать наследника согласно нашим установлениям. — Да, господин, не троньте А-Ина, — наперебой залепетали белолицые юноши, откупоривая новые кувшины с вином. — Наш братец тако-ой краси-ивый!       Княжич Цзян выпучил глаза и перевёл дыхание, вцепившись крепко в шёлковую ткань на груди брата. Вэй Усянь лучезарно улыбнулся и выдохнул тому в лицо, заставив его скривиться. — Сколько ты выпил, бездарь? — О-о-очень много, — протянул один из юношей, демонстративно отпивая из горлышка кувшина. — Ах, братец Ду, ты клевещешь на меня! — всплеснул руками Вэй Ин и состроил для брата жалобное лицо. — Ты… — прошипел Цзян Ваньинь. — И после этого ты ещё смеешь звать братом меня! Как у тебя язык только поворачивается? Не смей никогда более… — Господа.       Негромкий оклик старшего княжича Лань заставил всех снова повернуться ко двору. — Ах, какие красавцы! — вздохнула одна из девиц, и остальные поддержали её возгласами восхищения. — Лань Сичэнь! — радостно вскричал Вэй Усянь, оттолкнув от себя брата и бросившись в сторону княжича, путаясь в подоле цветастого халата. Он несколько раз чуть не упал, в самый последний момент восстанавливая равновесие, и под аккомпанемент грозной ругани Цзян Ваньиня, летящей прямо ему в спину, остановился на расстоянии протянутой руки от Первого Нефрита. Младший княжич Лань окинул запыхавшегося юношу холодным взглядом, когда тот поздоровался и с ним, и отошёл подальше, успешно игнорируя игривые смешки обольстительных нимф. — Вэй Усянь, — выдохнул Лань Сичэнь, когда ладони покачивающегося, точно пшеничный колосок на ветру, юноши ухватились за его рукава, а столь возлюбленная княжичем улыбка досталась целиком только ему одному.       Вокруг было шумно: княжич Цзян что-то не переставая кричал, попутно заливая вино из попавшегося под руку кувшина себе в рот; Сударыня, походящая на готовую к броску кобру, тихо скалила клыки и флегматично высказывалась в его адрес не самым лучшим образом, а работники и работницы заведения громко хихикали напропалую, безуспешно пытаясь охмурить молчаливого Ванцзи. Однако Сичэнь не слышал никого из них.       Никого, кроме хмельного и порочно накрашенного дворянского мальчишки Вэй Усяня. —…я думал, что вы прибудете позднее, Лань Сичэнь! — лепетал он, не отпуская чужих рукавов и заставляя сердце Первого Нефрита стучать так быстро, словно бы то в любую секунду было готово вырваться из груди и упасть прямо к ногам этого грешного человека. — А вы уже здесь, Ваше Сиятельство! Немыслимо! Так быстро, так неожиданно, что я даже не успел прибыть ко дворцу, чтобы встретить вас… — Идиот, ты должен был всё время находиться во дворце, — злобно пробурчал Цзян Ваньинь, хватая старшего брата за шкирку. — Всё, господа и госпожи, я очень признателен… — Постойте! — вдруг вскричала девица, прежде распивающая вино рядом с Сударыней. Пунцовость её щёк проглядывалась даже через толстый слой пудры, а нежно-розовое одеяние, в котором дева выглядела как непорочный бутон пиона, придавало ей лёгкости и наивности.       Она поднялась и на цыпочках спустилась с веранды, приблизившись к подхваченному княжичем Вэй Усяню. Никто и глазом моргнуть не успел, прежде чем та встала на носочки и мягко коснулась алых губ юноши своими. Этот поцелуй был невинен и чист, но макияж на лицах обоих молодых людей, пёстрые одежды и запах алкоголя, окружавший их густым шлейфом, делали из него очередную грязную картинку со страниц порочной книги.       Лань Сичэнь почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота — не из-за отвращения, совсем нет, — но из-за ревности. Глупое чувство, скверное и отвратительное, заставляющее человека сплёвывать горечь — сухой остаток скрученных в тугой узел внутренностей, — и нисколько не облегчающее этим жизнь.       Отчаянно хотелось дать себе звонкую затрещину, образумить болью, встряхнуть, но это было невозможно сейчас. Оставалось лишь смотреть, как его дорогой Вэй Усянь добродушно смеётся и касается волос проститутки, а та с довольствием перехватывает его ладонь и целует тыльную её сторону, прежде чем отстраниться. — Милая, поди обратно, — позвала её Сударыня. — Ещё успеется. — Не успеется! — возразила девица, с болью в голосе и взгляде отходя к своему месту. — Он ведь женится! — Женится, — подтвердил Цзян Ваньинь, наблюдавший за происходящим с неприкрытым отвращением. — И больше сюда ни ногой. — Как же! Свою Сударыню мой А-Ин обязан навещать, — возмутилась женщина. — Слишком долго находиться под влиянием княгини ему не в пользу. — Уж об этом мы непременно раздумаем позже, Сударыня, — криво улыбнулся Цзян Ваньинь и подтянул упирающегося Усяня поближе к себе. — Низкий поклон вам за то, что вовлекли моего непутевого брата в ваше занимательное ремесло и опоили его вином — неплохим, кстати, — и не дали тому свалиться где-нибудь в переулке по счастью скорой помолвки; да, я очень благодарен, но нам пора! — Ну нет, А-Чэн, ещё рано домой! — захныкал Вэй Усянь, отчаянно сопротивлявшийся тяжелой хватке. — И да, Сударыня, вам повезло, что моя матушка не слышала ваших слов, — не обращая малейшего внимания на трепыхающегося брата, молвил Цзян Ваньинь. На ходу он кивнул княжичам Лань, и те последовали за ним. — Всего хорошего вашему Дому.       Когда молодые господа высыпали на улицу из-за высоких ворот, Вэй Усянь наконец остепенился. Он твёрдо встал на земь и отстранил руки младшего брата, ехидно тому улыбнувшись. — Я не удивлён, — прошипел княжич и устремился вверх по переулку. Господа пошли за ним. — Но я разочарован. — Перестань, — отмахнулся Вэй Усянь, поравнявшись с братом. Он коротко глянул на княжича Лань Сичэня через плечо и весело подмигнул ему, заставив опустить взгляд вниз. Лань Ванцзи неодобрительно покосился на брата, но снова смолчал. Вид смущённого старшего брата отпечатался на его лице ледяным узором раздражения. — Всё же, после помолвки мне в Алый Переулок путь закрыт. Должен же я был вдоволь нагуляться! — Из-за тебя мне досталось от матушки, — прошипел Цзян Ваньинь и резко повернулся к брату лицом, высоко подняв брови. — И, вообще… когда ты, черт возьми, научился играть на пипе?! — В одно из посещений дорогого моему сердцу переулка, — звонко рассмеялся Вэй Усянь. — Видишь, твой брат так и блистает талантами, А-Чэн!       Княжич Цзян хмуро промолчал. Впрочем, обратно они шли быстрее — когда совсем уж стемнело и даже отдалённо небо перестало казаться синим, затянутое графитовой шалью, — а потому молчание не было неловким. Скорее, опасным. Каждым взглядом, каждым жестом княжич Цзян буквально кричал Вэй Усяню о том, что его ждёт по возвращению во дворец, но ни слова больше об этом не проронил — лишь шипел что-то невнятное о бесстыдстве, когда прохожие без страха пялились на их компанию.       Во дворце княжичи распрощались друг с другом. — Увидимся завтра, — заверил Вэй Усянь, подобравшись к Лань Сичэню непозволительно близко всего на пару мгновений. Он всё ещё был покрыт белой пудрой, а его красные губы растягивались в привлекательной улыбке, двигая всё ближе и ближе к обрыву, на дне которого торчали острые шипы порока.       Напоследок юноша обернулся, скользнув очами, отливающими холодным металлом, по обоим княжичам. Его нежный прерывистый выдох, совершенно неопределённый и неясный, ещё долго звучал в ушах, даже когда он скрылся во внутренних покоях дворца вместе с княжичем Цзян. — Ты совершаешь ошибку, — мрачно изрёк Лань Ванцзи, стряхнув мелкую морозную морось с волос. — Возможно.       На том и разошлись, скрываясь в темноте просторных спален гостевого павильона. Ночи в Юньмэне тёплые, безоблачные — лунный диск размером с крупный абрикос катится по бархатной иссиня-чёрной скатерти, расшитой жемчугами драгоценными и топазами яркими. Всё вокруг поблескивает в этом мягком свете, дремлет безмятежно, такое разморенное и ласковое. И только Лань Сичэнь, потерявший счёт безуспешным попыткам сомкнуть глаза, напряжённо вглядывается в окружающий его туманный блеск. Он следит за звёздами в оконной раме, за тонким лучиком полной луны, робко заглянувшей к нему в покои, за тенями и смутными очертаниями предметов. Он вслушивается и стискивает зубы от бессилия, коим его наградили Небеса; он жмурится, потирает ладонями веки, мнёт виски и брови, но даже краткая мысль о том, что он ночует под крышей дворца, в котором вырос Вэй Усянь, отбивает всякое желание спать. Что уж говорить о красочных воспоминаниях прошедшего дня! Те, совершенно невообразимые до теперешнего момента, стали жарким откровением; раскалёнными углями под днищем котелка, заставляющими воду в таре кипеть, бурлить от силы разгоревшегося пламени. Лань Сичэню… душно. Он мается в мягкой постели, резко вдыхая воздух, когда дыхание совсем спирает, и отчаянно пытается не представлять более молодого господина Вэя в пошлом наряде проститута. Получается скверно.       Когда приходит утро, старший княжич Лань трёт глаза после минутной дрёмы. Луна сменяется солнцем, звёзды — пушистыми кучевыми облаками, и Пристань Лотоса снова приходит в шумное движение со всем своим неизменным задором.       Голова трещала, шестерёнки прокручивались с неприятным скрипом, не давая прийти в себя. Княжич следовал своему обычному утреннему распорядку по привычке, едва ли осознавая, что делает и как. Одежда казалась необыкновенно тяжёлой, оттягивая плечи вниз, серебряные заколки в волосах кололи кожу, и Лань Сичэнь чуть не сдержался, выпалив парочку проклятий. В чей адрес, конечно, он и сам слабо понимал, но кого-то определённо хотелось проклясть.       Отражение в зеркале тоже шипело разгневанно. Светлое осеннее утро складывалось неудачно.       Пока в дверь не постучались взбудоражено и громко. — Лань Сичэнь! Вы уже проснулись? — послышалось из-за двери.       Сам же Лань Сичэнь отшатнулся от зеркала, которое показывало ему лицо бледное и замученное бессонницей, с непривычными синюшными мешками и сонным, раздражённым взглядом. Голос Вэй Усяня забрался под кожу и расползся мурашками. Тонкие пальцы быстро пробежались по щекам и бровям в безнадёжной попытке исправить положение, но будто бы от этого был какой-то прок… — Да, — резко ответил княжич и закашлялся, схлопотав нервную дрожь. — Да, Вэй Усянь.       Дверь распахнулась. На пороге знакомый юноша — немного растрепанный, но улыбающийся, — качается с пятки на носок, затем проходит внутрь лёгкой походкой. — Рановато как-то. Я всё переживал, что не застану вас бодрствующим, — сказал Вэй Усянь в своей привычной легкомысленной манере и присел на плетёное кресло возле окна. — У нас принято вставать на заре, — ответил Лань Сичэнь и незаметно кинул в зеркало осуждающий взгляд: нет, такой видок никуда не годится. — А вы?..       Вэй Усянь нервно хохотнул, подперев голову ладонью. В солнечно-золотистом свете из окон его взгляд, скачущий по стенам и застывшей фигуре княжича, был прозрачным и чистым, словно тонкий озёрный лёд. — Сразу предупрежу несколько возможных вопросов, — важно оттопырив указательный палец, начал он. — То, что было вчера… знаете, княжич, так тяжко, когда тебя женят без спросу и все прежние развлечения становятся недоступны. Я правда собирался вернуться до вашего приезда, но не рассчитал.       Лань Сичэнь как-бы понятливо кивнул. Конечно же он не мог этого знать! Воспоминания о предыдущем вечере неприятно кольнули куда-то под рёбра. Дьявольски-красивый Вэй Усянь в окружении продажных женщин и мужчин, любовный поцелуй от девушки в пышном розовом платье, который юноша принял с радостью, — эти картины всё ещё стояли у Лань Сичэня перед глазами, не желая исчезать. Ревность ужасно раздражает, — решил княжич, затыкая её куда поглубже. — В любом случае, я очень рад, что вы прибыли на мою помолвку… ха, так странно говорить об этом, — покачав головой, усмехнулся Вэй Усянь. — Всё это как-то не по мне. — Не по вам? — уточнил Лань Сичэнь, всё так же неловко переминаясь на одном месте. — Да, эта навязанная женитьба и прочее. Я прямо-таки чувствую, как мою свободную натуру сковывают цепи брака с женщиной, которую я даже никогда в глаза не видел. Впрочем, коль скоро праздности моей наступит окончательный финал, нужно наверстать с лихвой. Собственно, поэтому я посетил вас в такой ранний час, княжич. — И что же вы предлагаете, Вэй Усянь? — Так как моя нареченная прибудет завтра, сегодня я ещё могу вдоволь гулять. Покамест я свободен, как птица, на которую уже нацелился охотник, извольте же гулять со мною, княжич. Безо всякой выпивки, разумеется, — широко улыбнулся дворянин и поднялся со стула, отвесив Первому Нефриту поклон. — Я долго ожидал вашего приезда, Лань Сичэнь.       Юноша в белом неловко моргнул, выдавив слабую ответную улыбку. Отчего-то мысль о том, что Вэй Усянь желает разделить последний полностью свободный день с ним, слишком прельщала, не позволяя и слова вымолвить от столь неожиданной радости. — Чтобы показать вам Пристань Лотоса, — зачем-то уточнил Вэй Усянь, прервав повисшую тишину. — Конечно, — сдавленно выдохнул Лань Сичэнь.       И двинулись они из гостевых покоев в павильон, один — шагом бодрым рассекал пространство дворца, приветливо здороваясь со слугами, другой — следом за ним поспевал, стремясь каждый шаг, каждое приветствие запомнить. — Ваша матушка сильно гневалась, Вэй Усянь? — припомнив упрёки княжича Цзян, решил спросить Нефрит.       Вэй Усянь быстро отвесил поклон кому-то из делегации Цинхэ и возвратился к Лань Сичэню. Он только отмахнулся: — Мне крепко досталось: пришлось отсидеться в её паутиннике, а наутро отчитаться о состоянии каждого матушкиного любимца, — пояснил тот, передёрнув плечами. — Но не то чтобы я не проводил там ночи напролёт всю свою жизнь… толком, ничего страшного, Лань Сичэнь, лишь получил пару паучих укусов на мягком месте да не поспал пару лишних часов. От меня не убудет. — Вы отбывали наказание… в паутиннике? — Ах, ну да, матушкина оранжерея с пауками. Она сажает туда меня или Цзян Чэна, если наше поведение выходит за рамки дозволенного. И как вы могли подумать, я уже знаю там каждый уголок! Дивное место, поистине. — Без сомнения, — шутливо поддержал его Лань Сичэнь, на что Вэй Усянь заливисто рассмеялся. Настроение у того было приподнятым.       Когда юноши сворачивали направо, выходя из гостевого павильона, проход им загородила белая фигура, поразительно схожая с той, что шла прямо сейчас рука об руку с несносным дворянином. — О! Младший княжич Лань, рад встретить вас под Небесами, — немедленно отозвался Вэй Усянь, едва не впечатавшись в широкую грудь Лань Ванцзи. Лицо у того скривилось, точно тот раскусил гнилую тыквенную семечку, а морозец на висках стал уж неотъемлемой частью его образа в присутствии этого дворянина. — Вы не против, я одолжу вашего брата на пару часов? — Ванцзи, — поприветствовал брата Лань Сичэнь, одарив его предупредительным взглядом. Тот, судя по всему, как раз направлялся в его покои, закончив с медитацией в здешнем саду. — Сичэнь, — вторил ему Ванцзи, сощурив свои холодные блестящие глаза.       Пару секунд напряжённого молчания несли в себе поток глубокомысленных изречений от Лань Ванцзи и уверений Лань Сичэня, что всё в полном порядке. Конечно же, младший брат видел, что всё не в порядке, однако, что он мог поделать!       Противостояние было слишком тяжело, и неизвестно, к чему бы оно привело, но тут вмешалось само яблоко раздора. Вэй Усянь привычно легко рассмеялся и потянул Лань Сичэня за рукав, утаскивая его прочь отсюда и кидая Лань Ванцзи на прощание: — Скоро свидимся, княжич! Бывайте!       Безмолвное возмущение Лань Ванцзи так и осталось никем не замеченным, двое юношей уже скрылись за высокими колоннами павильона. — Как удивительно, Лань Сичэнь, — щебетал Вэй Усянь, когда они пересекали двор. Он уже отпустил чужой рукав, и княжич Лань невольно смял тронутую им ткань в ладони, слушая вполуха. — Вы с братом так разительно отличаетесь. Вы столь добры и радушны, а младший княжич Лань… — Мой брат обладает многими душевными качествами, которые мне недоступны, — серьёзно ответил Лань Сичэнь. — Несомненно, достопочтенный младший княжич Лань — благороднейший из господ, и я бы хотел однажды поработать вместе с ним на благо Империи. Боюсь только, что в силу своей холодности княжич не захочет и подумать, что мои помыслы искренни. — Брат ставит долг превыше всего, — заметил Лань Сичэнь, приободряя. — Если уж ваше предложение ему будет связано со спасением невинных душ Империи, он непременно согласится. — Вы облегчили мою душу, Лань Сичэнь, благодарю. — Не стоит благодарностей, — улыбнулся княжич. — И вот ещё что: знайте, что можете позвать меня в любой момент. Я с радостью стану вашим напарником, Вэй Усянь. — Вы и впрямь наисветлейший человек из всех, кого мне представлялось повстречать, — сказал юноша и рассмеялся. — Непременно воспользуюсь вашим предложением.       По дороге к дворцовым воротам им едва ли повстречалось пару человек из княжеских делегаций, лишь слуги сновали по двору. Время в Пристани Лотоса было ещё ранним. По сонному городу разносились голоса прохожих и торговцев, тихий гул нарастал медленно, становясь всё громче, будто заспанные пчёлы неспешно пробуждались ото сна в улье. Юноши прошлись по знаменитому узкому рынку, и Вэй Усянь то и дело останавливался у лавочек, чтобы поболтать с торговцами, которые приветливо улыбались и отпускали шуточки в сторону местного повесы.       Далее их путь устремился в сторону гавани. Громкие приветственные возгласы моряков ещё долго стояли у Лань Сичэня в ушах, никак не желая покинуть их. Люди здесь были заняты всяким ремеслом: кто-то стругал из дерева, кто-то распутывал сети и чинил снасти, и всё это сопровождалось морскими напевами и энергичными разговорами. Большие судна, впечатляющие своей красотой и размером, мерно покачивались на прибрежных волнах гавани. Прилипнув взглядом к острому носу корабля, украшенному изящной резной русалкой, оголившей свои груди и широко раскинувшей руки, Лань Сичэнь не сразу обратил внимание, что Вэй Усянь почти что над водой шагает, ловко перепрыгивая по деревянным столбцам изгороди, что расположились у края помостов. — Осторожнее, Вэй Усянь! — воскликнул он тревожно.       Юноша в ответ сверкнул зубами и сделал завершающий прыжок, одним гибким движением оказавшись подле княжича. Его широкая белая рубаха, в которую легко мог бы поместиться ещё один Вэй Усянь, выправилась из подвязанных пурпурных шальвар и колыхалась на ветру; рукава её едва не задевали стройную фигуру Лань Сичэня. — Не стоит беспокоиться обо мне, княжич, — усмехнулся дворянин. — Всю жизнь, сколько себя помню, обитаю у самой воды. Мне не страшно ни упасть, ни замочиться, зато маленький риск — это для меня… — Любите рисковать? — Очень, — кивнул Усянь. — Однажды прямо здесь, в гавани, с берега запрыгнул на корму отплывающего корабля и едва не расшибся насмерть.       Лань Сичэнь было хотел что-то сказать, шокировано округлив глаза и рот, но Вэй Усянь вновь залепетал о своём: — О кораблях, кстати! Как вам наша Иньлау? Красивая, правда? Эту русалочку на моих глазах мастерили, я даже порывался выстругать хвост, но дядюшка Вонг чуть не прибил меня рубанком. — Любопытно, — моргнул Лань Сичэнь.       Они ещё немного побродили вдоль береговой линии, пересекаясь со здешними, прежде чем Вэй Усянь не предложил: — Здесь неподалёку есть спуск к озёрной заводи, которую мы с Цзян Чэном облюбовали для рыбалки ещё пару лет назад. Я непременно вожу туда всех своих приезжих друзей, так что, Лань Сичэнь, надеюсь и на ваше согласие. — Конечно, Вэй Усянь.       Спускались недолго. За первым же поворотом дороги, круто уходящей в янтарный лес, показались очертания галечного берега. Золотые листья срывались с ветвей и устремлялись вниз, падали на прозрачную поверхность озера, покрывая её пёстрым ковром. Воздух у воды был свежим, прохладным, но не похожим на тот, что витал в горах. Здесь не было запахов снега и льда, лишь мягкие отголоски трав, зеленеющей где-то в глубинах водоёма тины и влажной земли.       Вэй Усянь уверенно раздвинул высокие кустарники рогоза, из-за которых показалась маленькая узкая лодка, привязанная к торчащему из земли колышку. Две налаченные лавки, давным-давно облетевшие, стёрлись в блекло-серый цвет; бока судна, обмытые волнами озера, имели буровато-зелёный оттенок, словно судёнышко несколько десятилетий качалось в этой тихой заводи, никем не тронутое и не обнаруженное. — Мы будем кататься на лодке? — вопросил Лань Сичэнь, поглядывая на отвязывающего судно Вэй Усяня. — Разумеется, княжич, — хмыкнул юноша, сворачивая верёвку и бросая её на днище лодки. — Забирайтесь.       Лань Сичэнь, аккуратно ступая по скользкой гальке, подобрался к лодке и, поймав выжидательный взгляд дворянина, забрался на судно. Вэй Усянь тут же толкнул лодку, которая стремительно поплыла вперёд, и запрыгнул следом, по колено замочившись в воде. Закатав рукава повыше и сняв промокшие сапоги, бесстыдно оголив свои стопы перед княжичем, Вэй Усянь схватил длинное бамбуковое весло, лежавшее под лавкой, и принялся грести. — Может, я могу тоже… — Нет, Лань Сичэнь, я сам. Вы мой гость, как могу я позволить вам грести, — запротестовал Вэй Усянь, отгребая от берега. Он поднялся, удобнее перехватив весло, и лодка поплыла вглубь озёра, скрытого ото всех пышными золотыми ветвями.       В полдень солнце стоит высоко над Пристанью Лотоса, освещая даже самые тёмные её закоулки. Тени, короткие и нечёткие, словно чернильные разводы, расползаются от краёв извилистого берега озера, у лодки совсем исчезая. Свет струится с неба, подобно бурному водопаду, мазками перламутровой краски пишет совершенной красоты портрет: медное лицо с румяными щеками, пышущее юностью и весной, очерчивает мягко; на угольно-чёрных волосах и ресницах оставляет свой прозрачный блеск; скользит по обнажённым запястьям, крепким бронзовым ладоням, обхватывающим древко весла. Лань Сичэнь не может долго отвлекаться на природу, всё дольше засматриваясь на юношу перед собой.       Вэй Усянь это замечает. Как это у него заведено, не теряется под пристальным взглядом, в ответ таким же одаряя. Его глаза в тон озёрным просторам Юньмэна, когда сумерки опускаются на землю и превращают воду в расплавленное серебро. Красиво! Лань Сичэнь против воли улыбается и, стараясь скрыть смущение, выпаливает первое, что на ум попадается: — Вас во дворце не хватятся? — и впервые об этом задумывается.       Вэй Усянь взор свой туманный устремляет к берегам, хитро ухмыляясь. — Только если Цзян Чэн, — говорит, лениво растягивая слова. — Уж он-то побегает. Но за матушку я спокоен: мы с ней уже давно договорились, что развлекать гостей буду я. Вот я и развлекаю, княжич. Как вам? — Чудесно, — честно отвечает Лань Сичэнь, ни сколько не лукавя. — То-то и оно, друг мой. Я знал, что вам понравится.       Они проплывают под накренённой ивой, чьи пожелтелые тонкие веточки тонут в озере, и Вэй Усянь пригинается, чтобы те не ударили его по лицу. Несколько узких коричнево-жёлтых листьев падают на дно лодки. — Нам нравится созерцать, — молвит Лань Сичэнь, с придыханием отмечая, что в чужих волосах запутался ивовый листок. — В здешних местах для этого настоящее раздолье. — Вашему брату тоже нравится здесь? — спрашивает Вэй Усянь.       Лань Сичэнь слегка хмурится, старательно припоминая, нравилось ли Лань Ванцзи ещё хоть где-то, кроме родных Облачных Глубин. — Пожалуй, брат мой очень избирателен, — подводит издалека, но Вэй Усянь сразу же понимает, разражаясь смехом. — Конечно-конечно, я понял, Лань Сичэнь. Младшему княжичу Лань трудно угодить, и так же трудно представить, что столь дикое и развратное место, как Пристань Лотоса, будет ему по душе. — Пристань Лотоса… немного необычна для нас, но здешний колорит и делает её особенной. — Да, особенной, — вздыхает Вэй Усянь, уводя лодку к берегу.       Когда беседа затихает, Лань Сичэнь легко касается глади озера, пуская мелкие круги, и из-под кончиков его пальцев вырывается холод, струящийся тонкими ледяными узорами. Хрустальная паутина медленно оплетает водоём и рвётся, разрезаемая корпусом лодки, под восторженные возгласы Вэй Усяня. Он смеётся, когда ледяные змейки заползают на весло, немедленно тая из-за тёплых прикосновений его рук.       Они ещё катаются вдоль кромки леса, прежде чем дворянин не пришвартовывает судёнышко у того же места, с которого они отчалили. Тёплая южная погода располагает к прогулкам, и юноши отправляются бродить по влажным кленовым рощицам, то и дело из-за деревьев наблюдая водную гладь, усеянную плоскими зелёными кувшинками. Вэй Усянь тоскливо вздыхает о потерянной возможности пособирать лотосы на пару с Лань Сичэнем и приглашает в гости ещё. Он много шутит о том, что, возможно, в следующий раз они увидятся уже на его свадьбе, на что княжич лишь кивает неопределённо, сдержанно улыбаясь.       Голодные, но ничуть не уставшие, они доходят до крайних рыночных лавочек с едой. Вэй Усянь, весь день державшийся очень расслабленно и весело, продолжает отпускать шутки и болтать, но не так много и живо, как в прошлую их встречу. Лань Сичэню кажется, будто тот переменился, пусть и немного, но стал более сдержанным, хотя на первый взгляд это распознать почти невозможно. Может, княжичу только лишь показалось. Всё же, они не так близки, чтобы Лань Сичэнь знал дворянина как облупленного, но странное ощущение одолело его, омрачая светлые впечатления от долгожданной встречи.       Когда молодые господа прибывают во дворец, уже начинает вечереть. Повсюду суматоха — прислуга готовится к приезду нареченной для старшего сына четы Цзян. У лестницы, ведущей к гостевому павильону, юноши встречают озабоченную чем-то княжну Цзян Янли. Завидев Вэй Усяня, та бросается ему навстречу и обнимает, попутно лопоча: — Уж думала, что ты снова бесследно пропал, А-Сянь, — княжна отпускает его из объятий и изящно кланяется Лань Сичэню с улыбкой, зеркально повторяющей его. — Рада встретить вас под Небесами, старший княжич Лань. — И я рад, княжна Цзян. — Шицзе, почему ты здесь? — озадаченно вопрошает Вэй Усянь, оглядываясь по сторонам.       Молодая госпожа смотрит на него с мягким укором и качает головой, отчего маленькие колокольчики, вплетённые в её волосы с помощью сиреневых лент, негромко звенят. — Конечно же тебя, глупый А-Сянь, — смешливо попрекает она, тонким пальчиком тыкая юношу в плечо. — Матушка велела скорее разыскать тебя и направить к ней. Она выдаст тебе инструкции. — Инструкции? — О том, как правильно обращаться со своей нареченной, А-Сянь. — А, — коротко изрёк Вэй Усянь и потёр лоб в задумчивости. — Что же... ладно, тогда делать нечего — нужно спешить к матушке, пока она снова не обрушила на бедного Вэй Ина свой гнев!       Он несколько обречённо рассмеялся и обернулся к Лань Сичэню, тепло улыбаясь. — Спасибо вам за уделённое моей скромной персоне время, Лань Сичэнь, — сказал юноша и рукой потянулся к чужому плечу, однако та была перехвачена на полпути и осторожно сжата княжичем. — Это вам спасибо, Вэй Усянь.       Дворянин застыл на месте с выражением крайне растерянным и улыбкой, в которой угадывались расплывчатые черты смущения, не шевелясь, и лишь глаза его неистово цеплялись за сомкнутые ладони — белую, точно из фарфора, и бронзовую, с въевшимся под кожу южным диковатым загаром. — Господа, — негромко позвала Цзян Янли, привлекая внимание.       Их руки тут же разомкнулись. Лань Сичэнь едва не хлопнул себя по лбу, но вовремя сдержался, спрятав руки в рукава своего халата. — Да-да, шицзе, идём, — торопливо отозвался Вэй Усянь и заложил руки за спину. Шагнув вперёд, он ещё раз посмотрел на княжича Лань с неким новым чувством, похожим на восторженность, и сказал: — Свидимся завтра на банкете, Лань Сичэнь.       Княжич сдержался, чтобы не повернуться и не посмотреть на удаляющуюся спину юноши, заставляя себя идти в гостевой павильон. Туда, где его уже наверняка ждал брат.