Боже, храни Алиэкспресс - 2

      Будильники придумал Гитлер. А ещё Гитлер придумал работу с восьми, диеты, выщипывание бровей и вечно что-то сверлящих с утра до ночи соседей, чтоб им пусто было, запечным тараканам недоделанным. Вообще все отвратительные и пакостливые вещи придумал Гитлер, даже если он их на самом деле не придумал: надо же на кого-то свалить всё безобразие.       Ада приоткрыла один глаз, приподняла одеяло и выглянула в белый свет: часы тикали себе тихонько на стуле возле кровати, как ни в чём не бывало, а маленькая стрелочка ехидно показывала на семёрку, большая — почти добралась до заветных «ноль-ноль». Ох, не к добру это — пропускать собеседование, назначенное в непостижимо издевательскую рань, когда приличные люди даже умирать не торопятся, не то что на работу! А когда на её бедро легла чья-то непонятная шершавая рука, — в квартире одинокой девушки некому по утрам обнимать эту самую одинокую девушку, — Ада попрощалась с жизнью. Сначала со своей, потом с бессмертной офигевшего полтергейста.       Но мысль об опоздании оказалась сильнее страха, и Ада вылезла из тёплого одеяла. Нет, не так. Она вскочила, вывалилась на пол, едва не сгрохотав о дощатый пол, но тут же выпрямилась и нашла ошалелым взглядом чёрные трусики. Наспех натянула их и потратила несколько секунд на то, чтобы оценить кровать. Ага. Ого! Артур сонно потянулся и несколько виновато посмотрел на Аду.       — Пиздец, — непонятно про что именно констатировала она, потому что тут же сорвалась с места и пошла шариться в сумке. — Опаздываю! У меня же собеседование! Кошмар!       Не найдя того, что искала, она метнулась к столу, разворошила наваленные бумаги, шуршащие и разлетающиеся в стороны, осыпающиеся, как осеннее буйство красок. В одном из ящиков нашлась початая бутылка вина, и пробка тут же была вынута за ненадобностью. Глоток. Второй. Пф-ф-ф. Ада выплюнула кислую гадость на пол, скривилась, поплевала, прищурив один глаза, и вернула пробку на прежнее место. Бутылка благополучно легла обратно в ящик и стала ждать следующего раза.       Артур тем временем вылез из кровати, взглядом поискал своё исподнее и спрятал в нём причинное. Он зачесал волосы назад, на скорую руку приводя себя в порядок и всё ещё поглядывая на Аду, которая откуда-то вытащила новенькую бутылку вина, вооружилась серебристым острым штопором и принялась лишать бутылку заводской девственности. Чпок. Пробка вылезла из горлышка, и Ада потянулась к нему, предвкушая прекраснейший из вкусов, небесно-лёгкий, как Олимп, и желанный, как Вальгалла. Артур, как-то тяжко и недоумённо вздохнув, потянулся к бутылке и, видимо, потеряв всякий страх, забрал окаянную. Ада попробовала руками образовавшуюся пустоту, а потом вытаращилась на неприятеля недобрым взглядом.       — Не самая лучшая идея пить перед важным разговором, — Артур поставил бутылку на пол, за кровать, и недоверчиво посмотрел на офигевшее от такой несправедливости зло.       Ада сотрясла воздух кулаком и прошипела сквозь зубы:       — Из-за тебя я осталась без завтрака!       И понеслась из комнаты куда-то вглубь квартиры. Через минуту она выскочила из ванной, обёрнутая полотенцем, и проскользнула в другую комнату, а оттуда — снова в ванную. Всё это безумие сопровождалось истеричными возгласами «Блядь, опаздываю» и «Пиздец!» Артур присел на кровать, привычно похлопал лежащий на стуле красный пиджак по карманам, но, не найдя так необходимых по утрам сигарет, закинул ногу на ногу и потёр подбородок, не без интереса наблюдая за метаниями хозяйки квартиры. Ада влетела в спальню, театрально закатила глаза и изобразила панику, приправляя её привычным утренним высокоградусным словцом.       Метнулась к рюкзачку, высыпала содержимое на трельяж возле вчерашнего бокала с вином. По столешнице рассыпались чёрная тушь, чёрный карандаш, тональник и ещё несколько разных разностей, без которых городской девушке никуда. На глаза попался злейший враг будильник, и Ада чуть не взвыла.       — Сколько у тебя есть времени до выхода? — заинтересованно спросил Артур, вытянув шею и разглядывая выпавшее из рюкзачка содержимое.       — Минут сорок или пятьдесят, — всхлипнула Ада и скорбно посмотрела в зеркало на ненакрашенную себя.       Артур хлопнул себя по коленям, поднялся с кровати, не переставая крутить в пальцах невидимую сигарету, подошёл к страдающей Аде и положил руки на её ссутулившиеся плечи. Подтолкнул к пуфу на витиеватых ножках, вырезанных в форме горгулий, и усадил к себе лицом. Бросил взгляд на трельяж, порылся в ящичках, оценивая весь масштаб бедствия, и улыбнулся.       Штрих. Мазок. Нашлась даже внезапно светлая помада, неизвестно каким попутным ветром занесённая в квартиру чёрной бестии. Мама, наверное, подкинула. Щёточка коснулась ресниц, и Ада сначала вздрогнула, но потом села ровно и стала терпеливо ждать, не совсем понимая, что происходит и какого хрена оно происходит именно так. Сладко пахнущие румяна окутывали. Расчёска коснулась волос, и Ада готовилась ворчать на случай, если станет больно, но не зря говорили, что дело мастера боится.       Не успела Ада впасть в уныние как следует и от всей души, а Артур её уже развернул и приглашающим жестом указал на зеркало. Пожалуйте любоваться, мадам. Сначала она хмуро молчала и пялилась на чужое отражение. Человеческое. Ада медленно покрутила головой, разглядывая незамысловатую, но аккуратную причёску: пышный колосок, в дополнение ко всему Артур перекинул через плечо кончик. Удивление подскочило в крови на добрый градус: в этот самый колос были вплетены две красные ленточки, которые тоже завалялись в ящичках трельяжа ещё со времён Ивана Грозного, не меньше.       Из зеркала на Аду смотрела какая-то до неприличия милая девушка, хорошенькая, без чёрных помады и стрелок на веках. Вот это поворот. И если вчерашний образ красноречиво так вопил «я пришла высосать вашу кровь, сукины дети», то сегодняшняя Ада, удивлённо взирающая на себя всамделешнюю, как бы аристократично и высокопарно вещала: «Я испробую вашей крови, дамы и господа».       Ада зависла. В голове то взмывали, то приземлялись мысли: съесть Артура живьём или всё-таки чертыхнуться и сказать «спасибо, месье Джокер». Увидела бы свою дочь нерадивую сейчас мама, не удержалась бы и заказала королевский фейерверк по поводу, что единственный ребёнок наконец-то стал человеком. А Ада бы ей ответила, что так, мол, и так, не хочу быть человеком обыкновенным, оставьте мне меня.       У новоиспечённой Ады губы персиковые, румяна на скулах незаметные, как будто это кожа такая, типа сама по себе. И глаза — не чёрные провалы в лучших традициях Джокера Нолана, а что два самоцвета. Взмах ресниц вверх, тени светлые, подчёркивающие цвет глаз. И никаких вычурных вычурностей.       Дела…       Готическая изюминка вдруг превратилась в простую изюминку — без горчинки, которую среди прочих сородичей и не сразу увидишь. Но… Ада с недоверчивым прищуром глянула на выжидающего реакции Артура и решила пока его не съедать на завтрак вместо отобранного вина — дорогого, между прочим. Вместо этого она насупилась и ещё раз посмотрела на своё отражение. Зазеркальная Ада тоже сопела.       Артур наклонился к ней и промурчал:       — Ты очень красивая.       Каменное сердце Ады это не растопило, но она сменила таки гнев на милость, благосклонно даровав Артуру жизнь. Живи.       Трельяж такого преображения, надо сказать, не видывал ещё ни разу, и Ада даже удивилась, как это зеркала даже не потрескались от подобного события. Артур же, почуяв, что можно брать быка за рога, приобнял её и, с удовольствием рассматривая своё произведение искусства, заулыбался, а рассматривать в новоиспечённой красавице было что: глаза живые, не мёртвые, губы что ягодки спелые, так бы и сорвать с них майский поцелуй, сладкий, как яблоневый цвет. Волосок к волоску складывались в колосок, и смотрела из зазеркалья не Ада Генриховна, а Адушка и лапушка с сердцем кровожадного дракона. Она моргнула, тряхнула головой и скинула с себя прилипчивый морок.       — Это я? — всё ещё не веря в своё существование, спросила Ада у Артура, не без удовольствия рассматривая демона в девичьем обличии.       — Ты, — охотно подтвердил он и полез было опять к висящему на стуле пиджаку за сигаретами, но вовремя остановился: Ада не просто выкинула одну единственную вредную пахучую гадость, а исхитрилась и умыкнула всю пачку и куда-то засунула. Подальше. И поглубже. Чтобы уж наверняка.       Осмелевший Артур свободно и легко подошёл к шкафу и раскрыл створки дубового жителя спальни.       — А в чём ты пойдёшь? — осведомился Артур, оглядывая открывшуюся его взору чёрную черноту бесконечности.       На вешалках аккуратно развешаны чёрные платья всех видов и мастей. Вот длинное с баской на талии: его Артур сразу отодвинул в сторону — вечернее надевать утром не есть признак хорошего вкуса. Чёрных платьев с воланами насчиталось аж четыре штуки, но при этом все они умудрились выглядеть по-разному. Облегающее чёрное больше подходило для вечернего варианта в кафе или же для похода в театр. Всё мимо, не то, всё в сторону. Ада встала позади Артура и придирчиво следила за его манипуляциями.       — В этом пойду, — она сняла плечико с висящим на нём прямым чёрным платьем, украшенным белым воротничком. И тут же вытянула с нижней полки высоченные стилы и прижала их, как дитя малое и любимое, к груди.       Артур склонил голову набок и неодобрительно оглядел наряд. Хмыкнул. Вернулся к содержимому шкафа и вскоре нашёл чёрную строгую юбку-карандаш. Приложил к Аде, наконец одобрительно кивнул и оглядел комнату, что-то ища пытливым взглядом и, найдя, подошёл всё к тому же стулу с пиджаком и вытащил из-под него свою зелёную рубашку. Вернулся к зеркалу, отобрал у Ады платье с воротничком, а вот за стилы она была готова бороться, как волк за сочный кусок мяса. Но мужская сила одержала победу, и скулящая от тяжёлой потери Ада скорбно глядела на поставленные у кровати стилы таким взглядом, будто у матери ненавистный фриц отнял единственное дитя.       — А ну-ка давай примерь, — Артур помог Аде натянуть рубашку и даже застегнул пуговицы, расправил воротник, иногда касаясь своих губ, ощущая фантомный горьковатый вкус несуществующей сигареты.       Ада влезла в чёрные капроновые колготки и юбку, заправила в неё почти идеально севшую рубашку, по современной моде свободную. Зазеркальная девушка уже выглядела не треклятой кровопийцей, а очень даже человеком. Ада гордо выпрямила спину, вздёрнула нос и многозначительно глянула на Артура, давая тому понять, что приглашение на казнь принято, но пленник не сломлен. Ждите — не дождётесь. И она почти взвыла, как обиженный оборотень, когда Артур присел у той самой нижней полки и принялся разглядывать обувь. Стилы средние, невысокие, стилы — внезапно — голубые, много летних чёрных балеток, и посреди этого царства тьмы нашлись невысокие сапожки, пошитые по классике стимпанка.       Ада сдалась. И пока она натягивала пальто и влезала в сапоги, Артур принёс ей рюкзак с аккуратно сложенной рукописью, а не как было первоначально: листки были просто брошены в нутро на скорую руку, чтобы хоть что-то успеть. Она скорбно вздыхала, будто умирала от оспы, не меньше, и картинно закатывала глаза. Артур тем временем успел сварганить простенький бутерброд и налить чаю, и маленькое домашнее зло с урчащим животом с удовольствием его съела, не забывая при этом всем видом показывать, кто тут комнатный Вельзевул.       С чувством индейца, которого треклятые ироды завоевали и поработили, Ада отдала пустую кружку Артуру и шагнула в подъезд, оставляя Лилит за главную.       ***       Без шумной Ады, наполнявшей всё вокруг каким-то живым, но в то же время мёртвым смыслом, понятным только ей одной, стало тихо. Тикали часы на кухне: маленькая стрелка в виде гробика, а большая в виде танцующего скелета. Секундную сделали в виде остроконечной башенки с вороном на острие. Артур сполоснул кружку, поставил сушиться на полотенце и впервые спокойно огляделся, не переживая, что его окатят ледяным тоном или злобным подколом. Вдоль батареи встали пустые бутылки из-под вина, все разные, но при этом одинаково мрачные.       Он заглянул в навесные шкафчики, в каждый по очереди. Красные тарелки с чёрными розами, красные тарелки с кантом в виде надписей «momento mori». Чёрные тарелки с белыми замками, но от этого не менее мрачными: чёрные глазницы мёртвых окон смотрели на мир вокруг. Помимо вычурной посуды на каждой полке вино, вино, вино. Артур аккуратно провёл пальцами по бутылкам, будто прикасаясь к чему-то сокровенному и в то же время постыдному. Личному. Спрятанному от чужих глаз. И вдруг эти чужие глаза бессовестно рассматривают чью-то некрасивую тайну: девочка — а ведь Ада по сравнению с ним девочка — с чёрным сердцем, с такой же чёрной душой, девочка, у которой должны быть неприятные обществу тайны. И Артур в них влез.       Подоконники и впрочие более или менее плоские поверхности в квартире были уставлены то тут, то там замысловатыми бокалами, кричащими о помпезности и о какой-то своей, только им понятной аристократии. Артур с интересом наклонялся к ним и рассматривал эти странные произведения искусства. В спальне на подоконнике нашёлся бокал, вместо ножки у которого был скелет, соединяющий подставку и чашу, словно атлант, удерживающий небо. Помимо стеклянных нашлись один костяной, украшенный письменами на латыни, три стальных, был даже один интересный, вокруг ножки которого вилась словно бы лоза, но шипованная. Артур коснулся пальцем одного шипа. Острый. Такой только за чашу держать. Чего только не было на бокалах! Скелеты драконов, кровавые цветы, когтистые пальцы, чаши в виде черепов, чаши с изображениями черепов.       Целый музей можно открывать!       И то тут, то там, по углам, на подоконниках, в ванной комнате, в прихожей под скамеечкой — почти везде находились пустые бутылки. Среди них даже обнаружилось несколько полных, ещё даже не початых.       Удивлению — охреневанию — не было предела. Куда ни глянь, везде мазки мрака и смерти, как будто искусство в квартире закольцовывалось только на этом.       А тем временем кухонные гробик и скелет соединились друг с другом и указали на девятку. Утро в самом разгаре. Чтобы не скучать и не проводить часы ожидания в праздности, Артур полчаса провёл за любимым блокнотом, а после принялся собирать по квартире бокалы и бутылки.       ***       Ада ввалилась в квартиру: пальто нараспашку, на лице сияющая внезапной добротой улыбка, здоровый румянец на щеках, в глазах так и плясало пламя, и Ада щурилась от удовольствия. В одной руке рюкзачок, в другой бутылка вина, а в сердце радость. И на локте болтались два увесистых бумажных пакета.       Она скинула пальто и сапоги, проскользнула на кухню и раздобыла из недр ящика для мелочей штопор. Прикусив язык от нетерпения, вонзила острие в пробку и крутанула. Раз. Другой. А потом что-то причудилось, что-то небывалое и неестественное. Что-то чужеродное. Как гласила народная мудрость: жопой чуяла неладное. Ада оставила пытки несчастной пробки и огляделась: вроде всё как будто родное и сердцу знакомое, но что-то точно не так. Причина нашлась довольно скоро: ни пустых бутылок, ни бокалов, фантастически замерших после броуновского движения, ничего этого не было. Вместо перечисленного на кухне царили чистота и порядок: плита отмыта, и ею даже пользовались. Ада принюхалась. Пахло вкусно, и желудок тут же согласился с этим умозаключением и попросил дать ему что-нибудь кроме вина.       Вот те раз. А ведь пытливый глаз сразу и не приметил, что на том самом столе, на котором Ада пытала бутылку, стояло блюдо с панкейками, а рядом дымился омлет с колбасой и томатами.       — Это что? — ошалело спросила она, не привыкшая к тому, что дома есть кто-то хозяйственный, лапушка лапушкой, ещё и кушать готовит, и это не мама.       — Ты же не завтракала толком, поэтому вот. Соединим обед и завтрак вместе, — Артур пошёл за ложками-вилками.       И пока Ада решала, кого вздёрнуть — себя или захватчика её гнёздышка, в коридоре щёлкнул замок, и в квартиру пробрался какой-то третий лишний.       — Адушка, это я! — высокий женский голос нарушил процесс офигевания от происходящего.       Ада даже присела от неожиданности и оглянулась, как затравленный зверь, но довольно быстро отпустило, потому что из коридора в сытую кухню прошла мама.       Вошла и застыла, увидев у мойки мужчину. Артур переступил с ноги на ногу, глянул на себя — в брюках на босу ногу и в белой майке, которая предусмотрительно прилагалась в комплекте к заказу, то есть под рубашку. Мама перевела полный недоумения взгляд на Аду, схватилась за сердце и села.       — Адушка, какая ты у меня красавица… — мамин шёпот тихим шорохом прошелестел по кухне.       — Мам… — чертыхнулась Ада.       Мама перевела взгляд обратно на Артура и наконец улыбнулась. Он тоже вышел из оцепенения, поняв, что бить и гнать ссаной тапкой его никуда не собираются. И широко улыбнулся в ответ. Даже Ада загляделась на лучезарного человека, одарившего всех своим благословением. И чтобы не стоять так улыбчивым столбом, Артур взял с сушилки три кружки и принёс их на стол. Чайник уже принялся пыхтеть как следует, обещая напоить всех чаем.       — Золотце моё, — чуть ли не пропела мама, — скажи мне, что это твой мужчина, порадуй маму.       — Ма-ам…       — Нет, ничего не говори. Дай я полюбуюсь на мужчину, которому ты собралась испортить жизнь, но он по неведомой причине до сих пор от тебя не сбежал.       Артур разлил по кружкам крутой кипяток и принёс заварочный чайник. Мама взяла панкейк и надкусила, распробовала, одобрительно кивнула и подытожила: вкусно.       — Как вас зовут? — спросила она у севшего напротив мужчины.       — Артур, — чуть заикаясь, ответил он. — Меня зовут Артур.       — Приятно познакомиться, Артур. Я Елизавета Эдуардовна.       Ада уткнулась в бокал с вином, но мама с Артуром, не сговариваясь, забрали бутылку и бокал, пододвинув к ней чай поближе. Она вдавила голову в плечи и исподлобья рассматривала неприятелей, отнявших у девочки вкусняшку.       — Простите за нескромный вопрос, а сколько вам лет? — в голосе мамы сквозило кошачье удовольствие. Ну ещё бы! У дочери приличный мужчина появился, странно, что единороги не вылетали из каждых щелей по такому поводу.       Артур собрался было ответить, но Ада перебила:       — Сорок пять. Наверное.       Мама даже не чертыхнулась, давно привыкнув, что если у Ады появлялся мужчина, то какой-нибудь таракан или даже целый выводок были как обязательное условие.       Артур глянул на Аду, но она на него даже внимания не обратила, помешивая ложкой чай и устраивая в кружке маленькие цунами. Нет, Ада любила маму, в её жизни не было ни украденного детства, ни каких-либо выбивающих из-под ног почву эксцессов. Но ей очень хотелось, чтобы её оставили в покое, чтобы не заливали в уши всякую странную хрень про «надо быть нормальным человеком». Что такое нормальность в понимании общества? В такие моменты спасало карманное зеркальце: «Странно, вроде бы я человек». И ведь даже работа идеальная нашлась: удалёнка, прекрасное слово с привкусом комнатной свободы.       Когда Ада вынырнула из мыслей обратно на кухню, мама и Артур щебетали о том о сём, всё ещё пили чай, и Артур маме как потенциальный зять очень понравился. Он галантно подливал ей чаю, рассказывал о своих интересах и обворожительно улыбался, а ещё он был трогательно застенчив и порой мило заикался.       — Я надеюсь, что у вас хватит терпения на Аду, — подытожила мама.       —Мама, у него выбора нет, — елейно протянула Ада и, склонив голову, ласково посмотрела на Артура. — И выход только один: верёвка и кусок мыла, а я, так и быть, даже помогу — табуреточку выбью.       — Ада! — не сдержалась мама.       Сидели ещё около часа, а потом позвонил папа, передал привет дочери, громко обрадовался в трубку её мужчине, а после мама откланялась и ушла. И только теперь Ада с чувством, с толком, с расстановкой, предвкушая что-то невообразимо вкусное и прекрасное, сладкое небытие, полезла в один из кухонных шкафов, но наткнулась на небывалое безобразие. Чистота и порядок — хрен с ними, пущай новый жилец развлекается как хочет. Его право. Но отсутствие вина? Ада в панике открыла соседний шкафчик. Заглянула в нижние. Даже в духовке посмотрела и под раковиной.       — Это что за ёбтвоймать? — рявкнула она в эту самую чистоту.       Добралась кое-как до стола, отхлебнула чай и глубоко вдохнула, собирая мысли в кулак.       Артур отнёс посуду к раковине и обернулся. Постучал пальцами по столешнице, взвешивая что-то на внутренних весах, и довольно уверенно сказал:       — Я убрал всё твоё вино, потому что ты, как я заметил, слишком много пьёшь.       Ада замерла. Медленно повернулась к камикадзе и выплюнула что-то нечленораздельное. Оставившие её было силы вернулись, болезненно наполнив тело адским жаром, намотали нервы на раскалённый прут и дали команду внутренним тараканам-людоедам «фас!». Тараканы приготовились к нападению.       Рука легла на стол, Ада шагнула вперёд, и ногти заскребли по столу в лучших традициях Фредди Крюгера. Это уже не просто удар в спину и запрещённый приём, это как Родину продать, выкупить, а потом ещё раз продать, чтобы уж наверняка. Артур не шелохнулся, его лицо вытянулось, рот приоткрылся, а брови поползли на лоб. Он, кажется, совсем не воспринял домашнего люцифера всерьёз. Злая малявка — и что с того? Но Ада наступала медленно и неотвратимо, как назревшая революция, готовая похоронить под своими кровавыми флагами всех неверных. Мягко, почти по-кошачьи она дошла до Артура и ухватила его за майку. Сжала кулаки, опасно склонила голову вбок и зашипела, как потревоженная змея:       — Не смей трогать моё вино!       Её голос вытекал из искривлённых губ, слова мёртвой водой капали с языка и больно жалили. Она потянула майку на себя, и Артур склонился, глядя в загоревшиеся бешенством глаза. Ада шумно втянула носом воздух и снова зашипела:       — Мухой метнулся и вино мне вернул, а не то пеняй на себя! Размажу. Я за себя не ручаюсь. Где? Моё? Вино?       Она тряхнула Артура и приблизила его лицо к своему. Тараканы только и ждали заветной команды, чтобы проглотить, пережевать, перемолоть и выплюнуть. Он вдруг искривил рот в какой-то нечеловеческой гримасе, быстро моргнул несколько раз, словно стряхивал невидимые слёзы с ресниц, и мягко, но настойчиво положил ладони поверх кулаков Ады. Подсунул большие пальцы и разжал кулаки. Ада попыталась ухватиться за майку снова, но Артур не дал. Схватил её за сплетённый колосок и утопил пальцы в причёске, больно оттягивая волосы.       Ада вскрикнула. Дёрнулась. Извернулась, больно укусила Артура за руку, и худые пальцы разжались.       — Ошалел? — испуганно рявкнула Ада и отшатнулась.       Вместо ответа Артур шагнул к ней, опасно скалясь и сверля злобным взглядом, и Ада завизжала, развернулась, помчалась из душной кухни вон. Не успела она добежать до прихожей, чтобы наскоро одеться в то, что первое попадётся, как костлявые руки остановили, дёрнули и обвились вокруг тонкой талии. Приподняли. Ада заверещала пуще прежнего, пинаясь и пуская в ход ногти, расцарапывая кожу на мужских руках. Её визг разлетался по комнатам и тонул в толстых стенах. Тонкие, оттого острые пальцы больно накрыли рот и сдавили его, запрещая звонкому испуганному голосу вырываться наружу. Ада больно, до крови кусала сжимающие пальцы, но Артур шипел сквозь зубы, стонал и тащил её в комнату.       В дверном проёме она ухватилась за косяк, озверело начала отбиваться и пинаться, на что Артур рванул её, втолкнул в спальню, небрежно опустил на ноги и только хотел ухватить поудобнее, как она бросилась на него. Тощее тело сильное, вены на руках взбугрились, будто нарочно подчёркивая худобу. Он подхватил с пола вывалившийся из шкафа шифоновый чёрный шарф, толкнул Аду на кровать и тут же забрался сверху, не давая ей подняться на локтях и собраться с силами для нового взбрыка.       Завёл девичьи руки за спину и обмотал запястья шарфом, затянул крепкий узел. Выдохнул. Уткнулся лбом в спину и сдул упавшие волосы. Ада скулила, елозила, дёргала руками, отчего узел только крепче завязывался. Артур, переведя дыхание, приподнялся. Оскалился. Положил ладонь на аппетитную попку, обтянутую узкой юбкой, и сжал. Прижался бёдрами к мягким ягодицам и потёрся выпирающим, налившимся силой членом. Руки дрожали.       — Совсем охуел?!       Собравшись с силами, Артур схватил Аду за растрепавшиеся волосы и, подсунув вторую руку ей под живот, потянул вверх. Ада заскулила, заизвивалась, но он подтянул её, удобно перехватил, попутно исследуя пальцами изгиб талии. В ответ летела отборная брань и обещания самых страшных пыток, Ада не забыла пригрозить устроить такую жизнь своему новоиспечённому мужчине, что петля ему покажется единственным спасением. Артур прижал свою пленницу к стене и потянул юбку вверх, скатывая её на бёдрах. Длинные пальцы зажали рот, прекратив поток страшных, некрасивых слов. Горячие губы коснулись шеи, влажно поцеловали, зубы прикусили покрывшуюся мурашками кожу. Он весь дрожал то ли от предвкушения, то ли от внезапно накатившего страха, от которого никак не мог избавиться.       На секунду оторвавшись, тут же снова впился в беззащитную шею. Ада дёрнулась. Простонала сквозь зажатый рот. Попробовала рвануться ещё раз, уже не так рьяно, не так дико, а больше для порядка. И тут же прильнула к Артуру спиной, а он навалился и снова прижал к прохладной стене.       Ада поёрзала запястьями и коснулась кончиками пальцев молнии на ширинке, силясь поймать бегунок, чтобы рвануть его вниз.       — Какая же ты дрянь, — промурлыкал он на ушко и потёрся пахом о смелые пальцы.       Ада обхватила сквозь ткань окрепший член и сжала. Артур рвано вздохнул и задрожал сильнее, уткнулся губами в бархатное ухо. Куснул за мочку, рука потянула волосы, и Ада послушно запрокинула голову. Ладонь отпустила рот, два пальца коснулись губ, обвели алые контуры и проникли внутрь. Ада послушно впустила их, дотронулась языком, причмокнула. Снова рваный вздох. Всхлип.       Артур приспустил колготки и трусы и, помогая себе рукой, неприлично широко, насколько возможно, раздвинул ноги Ады. Расстёгнутые брюки скользнули вниз, обнажая худые ноги и открывая выпирающий налившийся член в трусах. Артур рванул резинку вниз, стягивая трусы, прижался к горячим мягким ягодицам. Ада замерла. Влажные пальцы выскользнули изо рта, опустились и коснулись желанного входа между складками. Ада вздрогнула. Облизнула губы, хотела что-то сказать, но Артур убрал руку, снова схватил её за волосы, и вместо слов раздалось шипение. Помогая себе, он неумело и влажно ткнулся в ягодицу. Потёрся. Замер. Нашёл пальцем скользкий от смазки вход, помассировал и, надавив головкой, скользну внутрь.       Ада простонала, подалась навстречу, но Артур только больнее потянул за волосы и рвано толкнулся в горячую узость. Снова навалился, обхватил свою дрянь за талию. Прижал к себе, заставляя выставить попку. Ада не сопротивлялась. Она всхлипнула, почувствовав, как глубоко и восхитительно заскользил в ней Артур, прогнулась, закатила глаза. Задрожала. Шумно выдыхая и сжимая губами хриплые стоны, дёрнулась навстречу и вскрикнула.       Артур ошалело отпустил было волосы, приостановился, но Ада взмолилась:       — Нет, нет, нет! Не отпускай! Не останавливайся!       Всхлипнув, Артур поправил член, снова толкнулся в узкую влажную глубину. Ада ловила ртом воздух и роняла стоны. Зажмурилась. Иногда прикусывала нижнюю губу, напрягалась, сжималась. Искала пальцами член, прикасалась к скользкой коже. Громкие шлёпки бёдер о ягодицы повышали градус напряжения. Артур замешкался, потянул узел, но, не сумев справиться, стянул завязанный шарф с запястий и откинул в сторону. Подхватил Аду за локти, развернул её в сторону и наклонил вперёд. С каждым проникновением Ада вздрагивала, вскрикивала, сжимала кулаки и, пока хватало сил и дыхания, поощрительно стонала.       Не удержавшись, Артур уронил её, навалился сверху и поправил выскользнувший скользкий член. Прижался. Подсунул руку и сжал грудь, ущипнул за сосок. Уткнулся горячим ртом в шею. Прикусил. Коснулся языком.       Ада сжала покрывало, зарылась лицом в подушку и сипло застонала. Хотелось выгнуться, но Артур давил рёбрами на спину, тощее тело тяжёлое. Наваливался. Раскачивался. Больно кусал за шею. Прижавшись губами к ушку, зашептал неприличные, терпкие слова:       — Давай, сучка, стони… Ещё! Громче, сучка!       Аду мелко затрясло, и она поймала его шёпот, вплела в него свой умоляющий:       — Пожалуйста, не останавливайся! Шлёпни меня!       И всхлипнула.       Артур остановился, подтянулся и, тяжело дыша, встал на колени. Ухватил Аду за бёдра и рванул на себя. Влажная ладонь легла на спину, надавила. Ада послушно прижалась грудью к влажной от пота простыне и зажмурилась, мурлыча под нос. Она бессовестно текла, и Артур до упора, легко ворвался внутрь. Сжал ягодицу, по-хозяйски огладил, хотел как следует распробовать бархатную округлость. Больно ущипнул, и Ада было выгнула спину, ахнула, но Артур снова надавил, не разрешая подняться.       — А ну-ка скажи: я твоя дрянь, — и отвесил звонкий шлепок.       В глазах восхитительно потемнело, тело пробило как электрическим током, и волна желания отозвалась в паху ещё сильнее, ещё отчётливее, ещё влажнее.       — Я твоя дрянь, — нетерпеливо простонала Ада и получила ещё один шлепок.       Она смело соскользнула с члена и развернулась к Артуру. Он недовольно сверкнул недобрым взглядом, но непослушная заноза обвила его шею руками, прижалась губами к его губам. Жадная. Неугомонная. Дерзкая. От требовательного поцелуя губы припухали. Ада нажала на худые плечи, и Артур, ухмыляясь, послушно лёг на спину. Протянул руку, ущипнул за грудь, сжал в своей ладони. Пальцы скользнули вниз, по рёбрам, по животу, легли между ног и подарили смелую ласку. Ада выгнулась, впилась в плечи, села сверху и поёрзала, впуская Артура в себя.       Она кончала громко и хрипло, царапала руки, оставляя на коже красные дорожки. Ловила ртом воздух, часто дышала, а в конце сжалась, ссутулилась и уронила несколько слезинок на покрывшуюся мурашками грудь Артура. Вслед за ней он приподнял бёдра, глубоко толкнулся, обхватил ягодицы и вжал Аду в себя, чтобы не соскользнула, не нарушила момент истины. Красные гроздья россыпью покрывали её бёдра: алое на белом, как рябина на снежном декабрьском ковре.       В звенящей тишине тяжёлое дыхание постепенно затихало, вплеталось в тишину, растворялось в ней. Утопало, уступая место тиканью часов. Артур одобрительно похлопал Аду по бедру, поощряя её, дескать, умница. Она соскользнула с члена, и белая ниточка протянулась по бедру. Легла рядом, уткнулась в его плечо, улыбающаяся, розовощёкая, в глазах здоровый блеск — добрый.       Артур не скрывал удивления от поразившей его перемены. Древнее зло лежало рядом, довольное, улыбающееся, едва не мурчащее, как ласковый котёнок, с которым только что поиграли. Поразительная метаморфоза. Да и в нём уже угасал всё сжигающий на своём пути огненный гнев, и Артур обнял Аду, закинул руку за голову и наконец спокойно вздохнул.       — Угомонилась?       Ада приподнялась на локтях и по-кошачьи потёрлась щекой о его щёку. Чмокнула, соскочила с кровати и, в чём мать родила, ушла в коридор, а когда вернулась, сложила на стул пакет. Порылась. Пошуршала. И выудила две коробочки небольшие, протянула их Артуру. Он сел, недоверчиво посмотрел на протянутые вещицы и почесал подбородок, но коробочки в итоге взял. Открыл одну, потом вторую и вытянул на свет двое чёрных боксеров: одни украшены летучими мышами, а вторые… странными рисунками, тоже вроде с летучими мышами, но странными и почему-то в жёлтых овалах каждая.       — А ещё вот, — Ада протянула махровые домашние тапочки с такими же летучими мышами.       Артур испытующе посмотрел на неё и спросил:       — Вернёшь мне мои сигареты?       — Верну, — Ада покосилась на опавший член и добавила: — Если очень хорошо попросишь.