***
Если бы ему кто-то однажды предсказал, что жить ему с бывшим осуждённым научным диссидентом, Александр бы, скорее всего, не поверил. Даниил ворвался в его жизнь неукротимой пылевой бурей и мгновенно заполнил собой всё. В шкафу стали появляться философские книги неизвестных авторов, под конторкой наконец нашла своё место аккуратно собранная аптечка, одежда стала пахнуть его одеколоном и совсем немного — медицинским антисептиком. Не встреться они тогда на Горхоне, не случилось бы этого странноватого во всех отношениях союза, не глядеть Александру в эти медно-карие глаза. Не пойди он навстречу Данковскому с его «Премного извиняюсь, Пепел, мне неудобно просить, но…», кто знает, чем бы это обернулось. Быть может, именно Блок стал бы распорядителем его казни. Александр мотнул головой, поднял руку к шее и поправил воротник. Приём в Комиссариате был посвящён прошедшей войне. Вокруг собрались первые люди Столицы, и находиться в окружении всех этих хищников, некогда пожелавших ему смерти за смелые и невыгодные для правящей верхушки реформы, было как минимум некомфортно. — Сделайте лицо попроще, генерал, а то у меня при взгляде на вас возникает ощущение, словно вы не на торжественном приёме, а на допросе. Блок заметил протянутую руку. Длинные пальцы в тонких перчатках сжимали ножку бокала с игристым вином. Взгляд пополз выше и встретился с непривычно улыбчивыми светло-зелёными глазами. Карминский приветливо осклабился. — От вас это слышать вдвойне пугающе, Марк, — Александр принял подношение, но пить не стал. — Рад видеть, комиссар. Карминский вскинул брови, сдавленно хохотнул и оглядел зал, искрящийся от экстравагантных нарядов и фальшивых улыбок. — Я тоже рад, представьте себе. Так уж сложилось, что на подобных сборищах очень сложно найти человека, с которым хотелось бы побеседовать без всего этого, — он щёлкнул пальцами. — Официоза на грани с ханжеством. — По-вашему я не притворщик? — Блок поставил бокал на поднос проходящего мимо официанта. — Сами сказали, что выгляжу я так, будто меня везли под конвоем. — В этом-то и вся прелесть, генерал. Марк покосился на Александра и склонился к нему, понизив голос: — Вы кажетесь мне настоящим. Блок ничего не ответил. Время приближалось к восьми, Фогель сдал ему отчёт едва ли не в начале вечера, но уйти генералу всё ещё не позволяли вездесущие регламенты. И Марк. — До меня дошёл слух, что вы желаете бросить карьеру и учредить военную кафедру в столичном университете. Карминский просунул руку ему под локоть и увёл подальше от гудящей толпы к высокому витражному окну. — Могу я узнать, почему? — А Инквизиции до этого какое дело? — Блок старался звучать спокойнее. — Вам же лучше, если в генеральном штабе станет на одного человека меньше. Сможете поставить своего. Марк изобразил обиду, поджал губы и вздохнул, больше ничем не выдавая так и прущего изо всех щелей скепсиса относительно затеи Александра. — Непременно поставим, непременно учтём. Мне просто интересны причины. Неужто война больше не привлекает вас, Пепел? — Карминский сощурился. — Что если наши соседи внезапно решат, что пакту о мире конец? Что мы будем делать без вас? — Помимо меня в штабе есть и другие. Попросите их. От вас не убудет. Блок увёл руки за спину и сжал запястье с такой силой, что свело пальцы. Марк умел вытаскивать признания даже из тех, кто ничего не совершал, наверняка он и про Данковского знает, поэтому прицепился, ни дать ни взять клещ. Александр вперил взгляд в мрачный пейзаж за окном и поморщился. — Что ж, жаль это слышать, — Марк хмыкнул. — Надеюсь, вы знаете, что делаете. — Это было осознанное решение. — И никто на него не повлиял? — губы Карминского растянулись в широкой заискивающей улыбке. — Наш общий знакомый, например? Не думали никогда, что ему выгодна ваша… крепкая дружба? Блок на эту смелую догадку даже не вздрогнул. Конечно, он предполагал, что Инквизиция в курсе. Им удобно держать двух неблагонадёжных граждан вместе, а чем они занимаются в свободное от работы время — их личное дело. Пока Данковский не пробует возродить сгинувшую в огне «Танатику» и спокойно преподаёт, Инквизиция умело делает вид, что его не существует. И если Александр тоже желает сгинуть, то пускай. Он уже сделал всё возможное для предотвращения войны, и внесённые в закон директивы должны помочь государству справиться с любыми нападками со стороны недовольного общества. Гражданская война подорвала авторитет обеих сторон, и было очень сложно удовлетворить запросы того большинства, которое три года кричало о революции. Блок сумел. И уходил с чётким осознанием, что оспорить или переписать поправки никто не рискнёт. Он народный герой. И может стать лидером для тех, кто решит пойти против действующей власти. Инквизиции выгодно оставить его в покое. Ведь так? — Наш общий знакомый, — с нажимом произнёс Александр. — Здесь не причём. — Славно. Очень славно. Карминский вежливо склонил голову и обвёл рукой зал. — Пока не начали танцевать, советую вам сместиться поближе к выходу. Иначе здешние женщины вцепятся в вас и не отпустят до полуночи, — Марк добродушно засмеялся и, шаркнув каблуками, развернулся. — Передайте Данковскому привет от меня. До сих пор зачитываюсь его лекциями, ох, как чудесно пишет. Блок стиснул зубы и простоял неподвижно до тех пор, пока Марк не скрылся из виду. Да. О Данииле здесь помнили. И знали, что тот часто гостил у генерала, порой задерживаясь на недели. Странно, но Блок доверял Марку и прекрасно понимал, что на учёного больше не повесят никаких государственных преступлений. По крайней мере, пока он рядом с ним.***
Блок чудом не забыл про брют. Первым желанием было закрыть все двери в квартире и просто сидеть в тишине после шумного торжества. Сильнее всего, конечно, хотелось снять парадный мундир, который ощущался хомутом и кандалами. Возможно, стоило передать портному, чтобы его скорее перешили. Входная дверь. Прихожая. Щелчок замка. Блок повесил фуражку на стойку, задумчиво провёл пальцами по висящему на ней плащу из змеиной кожи и устало поправил волосы. В квартире пахло кедром. — Даниил? — Александр чуть отклонился в сторону, заглянув в распахнутую дверь кухни, медленно прошёл в гостиную и замер, застав учёного за чтением. С губ сорвался вздох облегчения. Отчего-то показалось, что Данковский не стал бы его дожидаться. — С возвращением. Бакалавр отложил книгу в сторону, поднялся со стула и, перехватив на полпути направившегося в спальню Блока, обеспокоенно спросил: — Как всё прошло? — Отвратительно. — По лицу вижу, что ты утрируешь. Блок скривился, поставил на комод бутылку брюта и смерил Даниила измученным взглядом, призывающим не задавать лишних вопросов. Бакалавр всегда понимал намёки без слов, поэтому допытываться не стал. — Светское сборище не располагает к приятному времяпрепровождению. Александр потянулся к воротнику мундира, но Данковский опередил его и помог справиться с тугими пуговицами. — Все друг другу лгут, улыбаются, скаля зубы, которыми мечтают вцепиться другому в глотку. Инквизиция любит собирать в одном месте тех, кто полезен в их игре. — Разве когда-то было иначе? — с опаской поинтересовался Данковский, мрачно нахмурившись. — Расслабься, Саша. Опять ведь шея разболится. Он надавил на плечи Блока, но тому не полегчало. — Посмотри на меня, — Даниил заглянул Александру в глаза. — Тебе нужно отвлечься. Любого может с ног свалить чужая фальшь. Знаешь, как говорили — homo homĭni lupus est. — Человек человеку — волк. Да, Даниил, знаю. Данковский хмыкнул на сказанное, раскрыл полы мундира и, просунув руки, обнял генерала. Блок опешил — всегда смущали беспричинные проявления заботы, тем более от такого человека, как Даниил. По его мнению люди из учёного круга вообще не способны проявлять эмоции, но бакалавр с каждым днём доказывал обратное, и это восхищало. — Ты устал, — Данковский прижался губами к скуле Александра и прикрыл глаза. — Конечно, устал. Вроде так посмотришь — окончена война. А от тебя всё равно требуют подчинения, выстраивают стратегии. Только теперь не ради людей, а ради кучки самоуверенных болванов. Блок дёрнул плечом, пытаясь вынуть руку из рукава. — Устал. — Думаешь, всё было бы иначе, закончись война в чужую пользу? — прошептал Данковский, нехотя отпустил генерала и забрал тяжёлый мундир. — Саша. Александр расстегнул верхние пуговицы рубашки и только тогда смог выдохнуть. Ощущение затягивающейся на шее петли резко схлынуло, оставив неприятный зуд. Даниил взволнованно понаблюдал какое-то время, повесил парадную форму на спинку кресла и обхватил лицо Блока прохладными ладонями, превращаясь из любовника в медика, которому очень не нравился вид пациента. Блок ни разу не задавался вопросами о том, был ли кто-нибудь до него. Данковский никогда не распространялся, чем он жил и ради кого боролся в прошлом, да и не выказывал желание поделиться откровениями. Вроде на Горхоне женщина была. В Столице тоже. Интрижки в учёных кругах не редкость, и внезапный интерес к нему, Александру, как минимум озадачивал. С невольной оглядкой на замечание Карминского захотелось узнать мотивы. Данковский был преступником, таким, который всегда мог выбрать своим щитом человека влюблённого, искреннего, и ответ на вопрос о прошлом наверняка стал бы ключом к чужим секретам. — Даниил, слушай… — начал было Блок, но Даниил шикнул, видимо почувствовал неминуемую тягу к разговорам. — Давай ты сейчас сядешь в кресло, я принесу тебе чай и мы помолчим. Вижу, что тебе необходимо побыть в покое. Слушай своего врача. Блок со вздохом кивнул. Возможно, ответ на этот вопрос он и так знал.***
— Сыграем? Часовая стрелка замерла в районе десяти часов, когда Даниил внезапно вернулся в гостиную с отцовской шахматной доской. Он нашёл её дома, когда разбирал беспорядок, оставленный следователями, что обыскивали квартиру на предмет запрещённых публикаций. Небольшая, походная, с резными классическими фигурами — такую солдаты привозили на учения, чтобы поиграть в перерывах между маневрами. Блок отставил в сторону чашку и заинтересованно склонил голову. — С чего это вдруг тебя потянуло на шахматы? — Да вспомнилось, как играл с тобой однажды. Решил, что сейчас самое время потребовать реванша, — усмехнулся Даниил. — Не поздновато ли для партии? — Блок откинулся спиной на спинку кресла. — Мы ведь можем потратить на это много лишних часов. — И что? Кому-то пойдёт на пользу старое доброе пари. Данковский обошёл невысокий журнальный столик, сел напротив Александра и поставил между ними доску. — Пари? — спросил генерал, подозрительно щуря глаза. — Игра становится интереснее с повышением ставок. Доктор неторопливо расставил шахматные фигуры и отклонился в сторону, закинув ногу на ногу. — И на что будем играть? — призывая к продолжению высказанной мысли, полюбопытствовал Александр. Даниил немного подумал, приложил палец к губам и пожал плечами. — На желание? Звучит, как лучшая ставка, в условиях, когда у противников есть, что попросить друг у друга. — И чего же хочет Даниил Данковский? — Блок развернул доску, ведь сколько себя помнил, всегда играл белыми. Бакалавр не возражал. Он молчал. Ищущий взгляд медленно обвёл гостиную, остановился на старинных напольных часах и метнулся к пёстрому книжному шкафу. Потом Даниил улыбнулся, как если бы заданный вопрос его ничуть не смутил, и ответил, вложив в сказанное нечто большее, чем просто обещание: — Вас, Пепел. Вас. Блок мог поклясться чем угодно — он покраснел. Потому что понял, что скрывалось под невинным с виду «вас», не говоря уже о последовавшей за этим улыбкой. — А чего бы попросил ты? — быстро сменил вектор чужих мыслей Данковский. Конечно же, он заметил смятение в глазах генерала. Александр кашлянул в кулак и растерялся. Если Даниил именно так желал отвлечь его от изнуряющей поездки к Орфу, то следовало предложить нечто равноценное в ответ. Но как назло в голову ничего не шло. Блок опустил взгляд на шахматную доску, прикинул шансы на победу и склонил голову набок. — Не знаю, чем возможно перебить настолько необычную ставку, Даниил. Быть может, у тебя есть, что предложить? — он подался вперёд, выжидательно глядя на бакалавра, но тот даже не шелохнулся. Всё ещё продолжал улыбаться, и, чёрт возьми, он с самого Горхона не выглядел таким азартным. — Так нечестно, — мягко сказал он. — Ты предлагаешь мне решить за двоих. На войне у каждого свои интересы. Александр фыркнул, оценив то, как Данковский мастерски выкрутился. Сложив руки на груди, он сделал глубокий вдох, нахмурился и наконец произнёс: — Победа за мной — и мы съезжаемся. — Идёте на такой риск? — вскинул брови бакалавр. — Да, иду на риск. Даниил приложил ладонь к губам, погрязнув в нелёгких раздумьях, но вскоре согласно закивал. — По рукам, Пепел, — он сделал приглашающий жест. — Белые ходят первыми. Стоило отдать учёному должное — мысли о правительственных интригах Инквизиции резко отошли на второй план. Блок встретил настороженный взгляд Данковского, помедлил, прежде чем сделать первый ход, и передвинул пешку. В прошлый раз Даниил проиграл генералу дважды и было не совсем понятно, поддавался он или в самом деле ничего не мог сделать против достаточно агрессивной тактики Александра. Расстроился даже, что глупо подставил короля под удар, а Блок всегда просчитывал на несколько ходов вперёд. Когда Даниил снял с доски белую пешку, генерал понял, что сейчас они играют по-серьёзному. — Кого ты встретил на приёме, Саша? — как бы между прочим спросил Данковский. — Не может же быть так, что абсолютно каждый гость на этом вечере был настроен против тебя. — Это тоже часть игры? — Блок сделал ход и забрал у Даниила пешку. — Вопросы? — Почему нет? Ты расслаблен, первое впечатление схлынуло, — доктор многозначительно взглянул на него, затем уставился на игровое поле. — А я беспокоюсь за тебя. За нас. Вдоль позвоночника пробежала волна тепла. «Нас» Даниил передвинул слона и с некоторым сомнением поставил на выбранную клетку. Восстановив в памяти неприятный разговор с Инквизитором, Блок подпёр подбородок ладонью и цыкнул. — Марк Карминский оказался осведомлён в том, что мы с тобой близки, — сообщил он. — Интересовался, не является ли моё решение покинуть генеральный штаб твоим влиянием. Данковский замер. В глазах читался искренний испуг, который он старался побыстрее взять под контроль. Взгляд забегал по комнате, дыхание стало едва слышимым. Блок тут же пожалел о том, что был честен. — Вот как. Даниил покрутил на месте ферзя, рука метнулась к стоящей неподалёку фигурке коня. — И что же ты ему ответил? — Сказал, что наша с тобой дружба и ты к моему решению не имеют никакого отношения. Данковский кивнул Александру и надолго замолчал. Спустя несколько разыгранных ходов и трёх съеденных пешек, он снова выглядел так, словно ничего не произошло. — Ты сильный противник, — сделал Даниил комплимент. — Однако, играешь очень самоуверенно. Ты и на поле боя такой? Блок не сдержал раздосадованной ухмылки. — С чего ты взял? — Стратег, народный герой, а так подставляется, — Данковский цокнул языком и спрятал в кулаке белую ладью. — Или ты намерен проиграть? Александр сощурился, качнул головой в немых раздумьях и, оценив своё патовое положение, на голубом глазу ответил: — Шахматы не имеют ничего общего с реальными боевыми действиями. — И что, в академии вам ни разу не предлагали сравнить собственные стратегии с шахматными? — дёрнул бровями Даниил. — Бывало, сравнивали. Но не предлагали брать на вооружение. Блок сменил выбранную изначально тактику и выставил фигуры в оборону, поставив Данковского перед выбором: или он сдаст слона или потеряет в следующие два хода две чёрные пешки. Разгадав грязную уловку, Даниил поджал губы и попытался отвлечь противника не от гнетущих воспоминаний, а от шахматной доски: — А если бы я признался, что использую тебя, как прикрытие? Как бы ты отреагировал? Александр попался в капкан этого вопроса и теперь не знал, как выкрутиться. Рука, уже было потянувшаяся к белой ладье, дрогнула. Он представлял подобный исход, и невидимая петля на шее затягивалась туже. — Наверное, я бы разочаровался. — Во мне? В нас? — спросил Данковский. Снова прозвучавшее «нас» заставило Блока сжать руку в кулак. — В нас, — ответил он. — В том, что происходит между нами. — А что происходит между нами? — бросил бакалавр второй капкан, и Блок попался в него, как несмышлёное травоядное на ежегодной охоте. — Давай закроем эту тему? — попросил он. Даниил охотно кивнул. Вид у него был виноватый. Шахматная партия из-за этого немного затянулась. На доске стояло всё меньше фигур, оба были на грани проигрыша, но выкручивались, используя все оставшиеся ресурсы. Когда грянул эндшпиль, Данковский заметно приободрился. Он плохо скрывал выражение искреннего триумфа. — Скажи, Даниил, — поднял глаза Александр. — Не будь заведённого на тебя дела, не случись всей этой истории с Городом-на-Горхоне… Остался бы ты со мной? Данковский облизнул губы, строго свёл брови и убедительно кивнул, взволнованно глядя на Блока. — Конечно, Саш. Все эти обстоятельства никак бы не повлияли на моё решение быть рядом. Что бы там не наговорили тебе злые языки. Блок прикрыл глаза и подавил вздох навязанного сомнения. — … А ещё ты проиграл, Пепел. Мат твоему белому королю. Александр вздрогнул, уставившись на доску, и хлопнул себя по колену. А ведь вправду. Нельзя было позволять Данковскому отвлекать его разговорами, однако пари есть пари. — И я бы хотел, — продолжил Даниил и поднялся с кресла. — Получить свой выигрыш. — Прямо сейчас? — подыграл Блок, не спуская пристального взгляда с его лица. — Да, генерал, — бакалавр протянул руку и улыбнулся. — Мы оба это заслужили.***
В этот раз у них всё было иначе. Обычно инициатором выступал Александр, а Даниил с большой охотой подставлялся ему, спокойно перенимая инициативу, когда разрешали, и спуская всё на тормозах, когда Блоку требовалось время. Впрочем, у столичного танатолога оказалось слишком много секретов, скрытых в шкафу, и опыта в отношениях поболе, учитывая то, как умело он выкрутил ситуацию в свою сторону и буквально Александра подчинил. — Надеюсь, сейчас мы обойдёмся без неловких разговоров? — шепотом спросил Данковский и легонько толкнул Блока в грудь. — Или кому-то всё ещё нужны неопровержимые доказательства? — Ну, это от тебя зависит, — Александр послушно откинулся назад и, опираясь на локти, пристально проследил за тем, как Даниил медленно, дразнясь, снял рубашку и сел на его бёдра. Пригвождённый к кровати, Блок чувствовал себя обезоруженным. — Я ведь могу и обидеться на это, генерал, — Данковский не выглядел расстроенным или рассерженным. Он любовался. Этим объяснялось ощутимое касание медового взгляда, скользящего по груди и шее Блока. Выдержав любознательную паузу, как если бы они не видели друг друга годы, Даниил склонился и поцеловал Александра, надавив ладонями на плечи. Глубоко. Собственнически. Он несильно сжал зубы на нижней губе и схватил Блока за подбородок, не позволяя отстраняться, пока не будет отдан соответствующий приказ. Проник языком в рот. Шумно выдохнул, стоило Александру с готовностью ответить на поцелуй, и с разочарованным стоном прервался, чтобы вскоре целовать доверчиво подставленную шею. Прохладная ладонь бакалавра огладила рёбра генерала и легла на живот — Данковский явно наслаждался получением контроля и безоговорочной власти. Александр запрокинул голову, когда губы любовно коснулись кадыка. Вздрогнул и задержал дыхание, почувствовав, как кончик языка бакалавра очертил впадинку между ключицами. Отвлекая Блока неторопливыми поцелуями, Данковский подцепил пальцами пряжку солдатского ремня, щёлкнул ей и с нажимом провёл ладонью между ног, отчего Александр резко вдохнул сквозь крепко стиснутые зубы. Чуть приподнявшись, Даниил заглянул в полуприкрытые глаза Александра, поймал губами короткий сдерживаемый стон и улыбнулся сквозь поцелуй. — Мне нравится то, как ты на меня смотришь. Продолжай. Бакалавр прижался щекой к его щеке, расправился с пуговицами на штанах, потянул вниз кромку белья и обвил пальцами отвердевший член Блока. В этот момент генералу безумно захотелось повалить Данковского на кровать и до сдавленных стонов пытать поцелуями, лишь бы тот перестал так заискивающе и победоносно улыбаться. Какие, к чёрту, доказательства тебе ещё нужны? Это читалось во всех действиях Даниила. Он хотел донести до Блока суть, пускай столь прямолинейно, через плоть, через прикосновения. Через желание, которое было загадано ещё тогда, когда Блок, стоя в прихожей, ощутил на спине изучающий взгляд. В мундире ли было дело? Глупо выяснять сейчас. Губы Данковского обожгли скулу. Он выпрямился, глядя на Блока сверху вниз, и приподнялся, чтобы нетерпеливо снять с него штаны. Наклонился к груди, припал губами к старому шраму, оставленному штык-ножом, и опустился ниже, целуя вздрагивающий от прикосновений живот. Находясь в положении наблюдателя, Блок полностью сосредоточился на ощущениях и с силой стиснул в пальцах покрывало. Бороться с желанием возглавить это безумие оказалось слишком сложно. — Помни о пари, — раздался в полумраке спальне насмешливый шёпот. — Ты мой на сегодня. Без лишних разговоров. И без возражений. Данковский накрыл ладонью его сжатый кулак. Свободной рукой провёл по бедру, царапнув кожу, обхватил губами член и неторопливо вобрал в рот. Резко стало нечем дышать. Александр схватил ртом воздух и с необъяснимой опаской глянул вниз на Даниила. Не хотелось думать о том, где и у кого уважаемый учёный научился подобному, но к горлу Блока всё равно подкатило тихое досадное рычание. Стоило лишь представить. И заметить хитрый насмешливый взгляд. Даниил не отстранялся. Неспешно лаская его языком, он придерживал член пальцами у основания и иногда сжимал кольцо, наслаждаясь меняющимся выражением лица и приглушёнными стонами Александра. Он брал член то глубоко и жадно, то просто целовал, обдавая головку дыханием. Таким Данковского генерал видел нечасто. И чем дольше смотрел, тем сильнее любил, вот чёрт. Он откинулся назад с глухим рычанием и коснулся рукой затылка Даниила. Тот подался навстречу неуверенному прикосновению, будто говорил — давай, надави сильнее, почувствуй меня целиком, — но Блок не решался грубить. Пальцы беспорядочно перебирали волосы, напрягались, сжимались в кулак. Генерал двинул бёдрами навстречу, ощутил, как плотно сжались губы в ответ на это движение, и из горла наконец вырвался первый короткий стон, требующий большего. Его-то бакалавр и ждал. Ненадолго отстранившись, Данковский вновь навис над любовником и, ужалив поцелуем, показательно и с удовольствием облизнул собственные пальцы. — Веришь мне? — тихо спросил Даниил, поймав затуманенный нескрываемым влечением взгляд. — Верю, — выдохнул Блок, заворожённо глядя в так полюбившиеся ему ещё тогда, на Горхоне, медово-карие глаза. — Верю. Данковский кивнул. Поцеловав Александра в уголок покрасневших губ, он провёл мокрой от слюны ладонью по его члену и завёл руку между ног. Ощущение давления, последовавшее после, заставило генерала напрячься, но учёный вовремя вовлёк его в неторопливый нежный поцелуй, в котором была не столько попытка переключить внимание, сколько извинение за всё. За всё, что было сказано в этот вечер. Блок стихийно осознал это. Слова были не нужны. Даниил двигал пальцами мягко и одурманивающе лениво. Целовал лицо, подбородок, ловил срывающиеся с губ вздохи. Когда он услышал собственное имя, произнесённое доверительным шёпотом, то благодарно коснулся кончиком носа щеки Блока и усмехнулся. Нежно так. А ведь казалось, что это далеко не он должен быть смущён. — Даниил, — повторил Александр вполголоса, и Данковский, кивнув, вынул из него пальцы. — Мы ещё успеем поговорить, — он выпрямился, потянулся к своим брюкам и расстегнул их. — После. Даниил с удовольствием скользнул ладонями по рёбрам генерала и сжал пальцы на бёдрах. Во взгляде не было ни хитрости ни издёвки, он вновь любовался Блоком с его едва скрываемыми смятением и настороженностью. Он получил выигрыш и растягивал момент близости. А большее прочитать по его лицу было невозможно. Разве что… — Всё будет хорошо. Верь мне. И Блок вновь поверил. Данковский вошёл в него без спешки, позволяя привыкнуть к необычным и болезненным ощущениям. Плавно двинул бёдрами, протиснувшись глубже, и ласково поцеловал в ключицу. Он слушал сбившееся дыхание Александра, наблюдал — улыбка ощущалась также, как и взгляд, очень ярко. Блок зажмурился, но всё равно видел её перед глазами. Он хмурился, но терпел, пытался расслабиться, и Даниил помогал ему это сделать нежными касаниями губ и ладоней, согретых возбуждением, но постепенно терял самообладание. Бакалавр застонал, почти также негромко и сладко, как стонал, лёжа под самим Блоком. Смена позиций не поменяла излюбленных реакций. Движения стали чуть быстрее, свободнее, и вскоре он поймал комфортный для обоих ритм, при котором Александр наконец перестал усмирять эмоции. Он приподнялся, обвил рукой шею Даниила и накрыл приоткрытые губы своими, уводя в поцелуй, жаркий и любящий. По-настоящему. Даже если это было не взаимно. Интуитивно прочитав мысли генерала, Данковский прервался и несильно прикусил его губу. Оттянул, провёл по ней языком, извиняясь, и с тихим рычанием чувственно прильнул к шее. Он держался из последних сил и, когда наконец терпеть стало невмоготу, протиснул руку между их тел и обхватил пальцами член Блока, двигая рукой одновременно с собственными бёдрами, резко, быстро и даже немного нетерпеливо. Он всегда такой, подумал Александр, захлёбываясь очередным стоном. Кусает подушку, собственные пальцы, любовника — эмоции не были той стихией, с которой ему было легко справиться. Будто иллюстрируя эти воспоминания, Данковский сжал зубы на его плече и сдавленно простонал: — Саша. Даниил резко двинул бёдрами и в момент пика просипел: — Сашенька. Так искренне. Невозможно солгать, когда тело плавится и дрожит от испытываемого удовольствия. Данковский толкнулся последний раз, кончая с тихим хриплым стоном, преданно прижался и не стал выпутываться из собственнических объятий. Александр почувствовал себя обессиленным. Иллюзорная петля на шее истлела и рассыпалась.***
Некоторое время они лежали рядом, тепло обнявшись. Над Столицей сгустился ночной туман, с улицы доносились редкие крики патрульных и отдалённый гул проплывающего по реке грузового корабля. Когда волна сладкой немощи схлынула, Данковский мягко выпутался из-под руки Блока и приподнялся на локте, задумчиво скользнув ладонью по его груди. Александр почувствовал навязчивый взгляд, приоткрыл глаза и недоумённо нахмурился. — Что такое? Бакалавр загадочно усмехнулся. — Да так. Показалось, будто ты что-то ещё хочешь у меня спросить. — С чего ты взял? Даниил повёл плечом. — Не знаю. Интуиция, — он обрисовал кончиком пальца выпуклый шрам у Александра под ключицей и вскинул брови. Молчание получилось скомканным и неловким. Блок облизнул саднящие после пылких поцелуев губы, нахмурился, подбирая слова, и проговорил: — Мне просто стало интересно, сколько любовников у тебя было до меня. Бакалавр хохотнул в кулак, закатил глаза и, изобразив усиленную работу мысли, уклончиво ответил: — Любовники были. Он прикоснулся пальцами к щеке Александра, встретил выжидательный взгляд и доверительно прошептал: — Любимые — нет. Этого было достаточно для признания. Достаточно, чтобы Блок перестал сомневаться.