Это нормально.

Мне всегда казалось, что это было нормально. Нормально причинять себе боль, плакать в подушку по ночам, рвать на себе волосы и всхлипывать слишком громко. И ненавидеть себя с каждым днем все больше становилось все привычней. И то, что число порезов на моем теле с каждым разом росло, меня не пугало. Меня не пугало мое желание исчезнуть. Нет, не спрятаться от всех на какое-то время, пока я снова не стану привычно-веселым другом, которым был все это время, нет. Исчезнуть так, чтобы после меня ничего не осталось. Так, будто меня никогда и не было. Испариться. Стать пустотой. Никем. Меня пугало лишь то, что я больше ничего не чувствовал. Если раньше радость теплой, искрящейся волной поднималась в животе, то теперь я лишь замечал, как мои губы иногда ненатурально растягивались в улыбке сами собой. Если раньше я помнил, как боль колючим комком царапала внутренности где-то под ребрами, заставляя меня давиться рыданиями, то сейчас слезы горячими каплями скатывались по моим щекам, пока я невидящим взглядом пялился в стену, раскачиваясь из стороны в сторону. Мое тело все еще выдавало какие-то внешние реакции, в то время как внутри меня была пустота. Как-то раз я так сильно переживал из-за чего-то, что едва дышал, и мне казалось, что в моей груди зияла дыра, через которую со свистом влетал воздух. Мне не было больно, просто в нее будто бы затягивало меня всего. И теперь это чувство периодически появлялось, заставляя меня паниковать. Прямо как сейчас, пока я сидел на скамейке перед многоэтажным домом, закуривая вторую сигарету. Мои ладони тряслись, так что я едва мог удержать ее меж пальцев. Но я знал, что едкий серый дым поможет мне почувствовать себя живым хотя бы ненадолго. Я поднял глаза наверх и поднес сигарету к губам, глубоко затянувшись: дым дошел до легких, и я выдохнул его через нос. Надо мной синело небо, пока голые ветки дерева, стоявшего рядом, царапали его, пытаясь дотянуться до облаков. Я вздохнул и с грустью заметил, что все вокруг было слишком серым в последнее время. Мне казалось, что случайные незначительные мысли могут отвлечь меня от этого дурацкого чувства, так что я принялся думать обо всем подряд, пока смотрел по сторонам в поисках чего-то цепляющего взгляд. Скоро весна. Вернее, она уже наступила, но это была ее неприятная и грязная часть. Может быть, когда все вокруг проснется, я тоже проснусь от своего забытья? — Сигареты не найдется? — мелодичный голос заставил меня вздрогнуть и поднять взгляд от иссохшей желтой травы под моими ногами. Передо мной стоял черноволосый парень со смазливым лицом, на котором возвышался аккуратный вздернутый нос. Я кивнул и вытащил из кармана пачку, выдвинув одну сигарету вперед и протянув ему ее. Он дернул уголком губ в попытке улыбнуться и взял сигарету, пока я сделал еще одну затяжку. — А зажигалку можно? — я нахмурился, а он вопросительно поднял брови, и я молча протянул ее ему. Я не хотел ни с кем говорить, поэтому ждал, когда он, наконец, уйдет, чтобы продолжить размышлять насчет того, что со мной происходит. — Я присяду? — взглядом он указал на скамейку, застав меня врасплох. От неожиданности я кивнул, хоть и не собирался, поэтому недовольно покачал головой, снова потянувшись за пачкой, лежавшей в кармане куртки. Он уселся, закинув ногу на ногу и подкурил сигарету, прикрыв глаза. Я взял зажигалку из его тонких пальцев и подкурил свою. — Ты уже третью куришь, — заметил он, с прищуром оглядев меня. Я не смотрел на него, только наблюдал за его действиями краем глаза. В ответ на его замечание я пожал плечами, стряхнув пепел. Потом до меня дошло, и я удивленно взглянул на него. — Я наблюдал из окна, — он кивнул на дом, под которым я сидел, — Решил спуститься и составить компанию, хоть я и не курю, — я нахмурился, — Плохой день? Я продолжил молчать и через несколько секунд кивнул, а потом, передумав, пожал плечами. Я чувствовал его взгляд на себе: он, казалось, пытался что-то прочитать по моему лицу. Парень ничего не ответил и, кашлянув, затянулся. Так прошло несколько минут. Я не понимал, почему продолжал сидеть рядом с ним, пока он, видимо, решил бросить попытки вывести меня на разговор. Думая о том, как странно то, что он наблюдал за мной, я внимательно оглядел его. Болезненно худой, с черными волосами, почти доходившими до плеч, которые мне показались грязными, — он сидел так, словно наслаждался чем-то, закинув локоть на спинку скамейки и дергая ногой в такт какой-то мелодии, которую он чуть слышно мурлыкал себе под нос. Его лицо было бледным, но красивым из-за тонких черт лица, которые придавали ему какую-то аристократичность, что ли. А еще глаза. Медово-карие, которые бегали туда-сюда, будто взглядом он искал что-то интересное. Это было странно, потому что лишь его лицо показалось мне красивым. Одежда на нем выглядела так, будто он проходил в ней недели полторы, не меньше. Но даже мешковатая футболка висела на нем, выдавая нездоровую худобу. Я хмыкнул своим наблюдениям, продолжив разглядывать его и мысленно надеясь на то, что он скажет что-нибудь еще. Вдруг он бросил бычок на землю и повернулся ко мне лицом, снова впившись в меня взглядом. На этот раз мы смотрели друг другу в глаза. Я поежился под его взглядом и быстро отвел глаза, опустив их на почти догоревшую сигарету, сделал последнюю затяжку и тоже бросил бычок на землю, придавив его подошвой ботинка. Я хотел встать и уйти так же сильно, как хотел продолжить сидеть в надежде на то, что он все же настоит на разговоре. Я, честно говоря, хотел бы обсудить это с кем-то, но не мог. Мне было не с кем, и, к тому же, я постоянно отбрасывал мысль о том, чтобы рассказать кому-то. Но сейчас мне казалось, что я мог просто рассказать незнакомцу хотя бы о части того, что меня беспокоило. Во-первых, он сам спросил. А во-вторых, незнакомцам рассказать что-то сложное всегда легче, чем кому-либо еще. Я глубоко вздохнул и хриплым голосом выдавил, решив дать своей идее шанс: — Ты за всеми так через окно следишь? Он прыснул, закинув голову назад. — Нет, конечно. Тебе просто повезло. — Чем же? — Тем, что я вышел из дома впервые за три недели, чтобы попросить у тебя эту дерьмовую сигарету, потому что хотел с кем-нибудь поговорить, — его голос сначала звучал шутливо, но потом стал холодно-серьезным, что заставило меня уставиться на него в недоумении. Он, очевидно, не собирался говорить этого, поэтому теперь смотрел на меня также удивленно, а потом лишь зло произнес: — Блять. — Прости, я не-… — начал я, когда он подскочил со скамейки, чтобы уйти. Но он уже не слышал, потому что быстрыми шагами направился к подъезду, сжав пальцы в кулаки. Я только покачал головой и вздохнул. Что он сказал? Три недели не выходил из дома? Он затворник? Или…. — Ох, — выдохнул я, широко открыв глаза, когда в моей голове промелькнула догадка. У парня, должно быть, депрессия, а я так спугнул его, когда он захотел просто поговорить с кем-то впервые, возможно, за долгое время. Я знал, каково это. Точнее, подразумевал, что знал, потому что часто называл «депрессией» свои вспышки меланхолии, которые сопровождались абсолютной неспособностью делать что-либо, кроме лежания в кровати и сна. Но я не ходил к врачу или куда-то еще, так что не знал, было ли это депрессией. Парадоксально было то, что эти периоды затягивались настолько, что я перестал замечать их и думал, что так было всегда. Но иногда они сменились другими. Тогда я был активным, радостным и полным сил, мог делать так много дел за день, что сложно себе представить и постоянно делал то, на что раньше не решался. Я был счастлив в те короткие месяцы, когда энергия била из меня ключом, но они всегда сменялись этими долгими серыми неделями самобичевания. Меня пугал этот контраст. Сейчас я тонул в серости настолько, что она чернела. Но мне казалось, что так и должно быть. Я снова вздохнул, уже забыв о странном пареньке, когда поднял голову наверх, чтобы оглядеть здание перед собой. Мой взгляд продвигался все выше и выше, пока на одном из балконов я не заметил бледное лицо, обрамленное черными волосами, которое смотрело на меня. Он сидел на третьем этаже, сложив голову на руки, которые опирались на оконную раму. Заметив мой взгляд, он покачал головой. — Извини! — крикнул я ему, потому что хотел хоть как-то исправить ситуацию. Он коротко кивнул и ушел, а я снова глубоко вздохнул и решил, что пойду домой. Завтра я снова буду курить здесь, слишком уж мне нравится этот дуб у скамейки.