Золушка

      Антон тепло улыбается, протягивая Арсению раскрашенный яркими фломастерами лист бумаги. Хоть рисунок и был преподнесён ему, предположить, что мужчине он будет дороже, было несложно. — Что это? — оторвавшись от телефона, Попов с интересом переводит взгляд на парня. — Радость моя, ты сделал мне открытку?       Выгнув бровь, Шастун открывает рот, пытаясь на ходу придумать шутку, но, так ничего и не сообразив, закрывает его обратно. Нет, он, конечно, как и все дети, тоже когда-то создавал подобные шедевры в качестве подарка для кого-либо из членов семьи, но возраст этот давно уже перерос, да и Арсений, кажется, говорит не слишком серьёзно и к членам семьи пока не относится. — Не я, Серёжа, — недоумённо отвечает он, продолжая держать на весу вытянутую руку. — Только не тебе, а мне.       Арсений смеётся, перенимая в руки рисунок, и качает головой. Сам удивился, когда его в первый раз увидел, а потом удивление сменила радость — считай, сын к Антону потеплел окончательно. Тот хоть и времени с ним не так много проводит, и прячется иногда, не желая контактировать, а всё равно общаются ведь. — Не смотри на меня как на сумасшедшего. Знаю я всё. Понравился?       Помедлив, Антон неуверенно кивает. Хоть на ценителя грязного подобия реализма он не похож, говорить другое, наверное, не стоит. Рассказывать, как разволновался в момент получения, тоже. — Ага. Жёлтый снеговик особенно. Знаешь, прям в стиле российских дворов. Очень похоже, серьёзно! — Зато ёлка вполне естественная, зелёная. Может, он просто не принял факт отсутствия белого цвета и захотел раскрасить хоть чем-то?       Антон ещё раз со стороны вглядывается в предмет, названный открыткой, и открывать спор не решается. Проще самому принять то, что фиолетовый снег и оранжевые деревья зимой мужчину тоже не смутили. — Может, — соглашается он и, ненадолго задумавшись, добавляет. — Всё, забирай, прячь, куда нужно, и давай уже обниматься? — Ты хотел сказать — обжиматься? — Да, — Шастун отвечает прямо, не скрывая, и расплывается в улыбке ещё шире прежней. Пробегается взглядом по чужой фигуре и совсем уж нагло облизывается. — Именно так. — Как «так»? — подойдя ближе, Попов протягивает руку к лицу парня и сжимает его подбородок двумя пальцами. — Где ты хочешь обняться на этот раз? На столе, на полу, на этом маленьком диванчике?       Слово «обняться» обретает совершенно другое значение. Антон сглатывает, бегает взглядом по пространству кабинета, пытаясь найти в нём что-то новое и не приевшееся, а затем всё же прикрывает глаза, начиная наслаждаться ароматом чужого парфюма.       Арсений щурится, перемещает свободную руку на светловолосую макушку, впускает пальцы в кудрявые локоны и тянет за них, вынуждая Антона наклонить голову в одну из сторон и открыть доступ к шее. Хочется полюбоваться умиротворенным лицом напротив и губами — форма и лёгкая, почти не спадающая от постоянных покусываний, припухлость мужчине нравится, но отвлекаться на мелочи нельзя. — Помнишь наш уговор? У меня появилась идея.       Кивнуть не получается. Осознав, про какой уговор идёт речь, парень впадает в лёгкое замешательство. Единственное, что он обещал — подарить Арсению голого себя и исполнить сексуальные желания, какие тот только придумает, но это ночью, а сейчас для подобных идей, если речь идёт о них, ещё рановато. — Какая?       Времени особо нет, и боится Шастун только за его нехватку. Оставив Серёжу с Дианой у телевизора, он заглянул и к маме — та начала наряжаться, но, учитывая то, что у зеркала женщина долго никогда не сидела, надеяться на часы бессмысленно, есть только минуты. — Я купил одну игрушку. Мне кажется, сейчас она пригодится как нельзя кстати. — Это надолго? — На весь вечер, — Арсений улыбается, сжимает пальцы на чужом подбородке сильнее и едва сдерживается, чтобы не податься вперёд и не вовлечь мальчишку в поцелуй. — Во всяком случае, отказаться ты не можешь, так что соглашайся быстрее.       Антон вспыхивает. Сердечный ритм ускоряется, а в мыслях проносятся десятки предположений — одно хуже другого. — Ты хочешь, чтобы я был с ней на ужине? — Да, но не только на ужине, а до того момента, пока я не захочу трахнуть тебя снова, котёнок.       Алеющий румянец на щеках говорит о смущении, а сам парень говорить совсем не хочет. Первая просьба, и уже перебор. Антон не сможет носить в себе что-то при всех, он не выдержит. Подобная попытка уже была и закончилась не слишком удачно. — Арс, я боюсь. — Боишься? — перестав улыбаться, Арсений опускает ладонь с подбородка на шею и сдавливает её со средней силой, ощущая под подушечками пальцев ритм пульса. — Мне казалось, тебе это нравится. — Что нравится? — голос хрипит. Шастун распахивает глаза и неосознанно облизывает губы. — Возбуждаться прилюдно.       Антон не знает, что ответить, но знает другое — доказать обратное не получится. Причислять себя к людям, имеющим сексуальные расстройства, ему не хочется, ничего ужасного он не делает, но и отрицать явно имеющиеся отклонения бессмысленно. Парень мысленно похоронил себя заживо в тот момент, когда намеренно громко стонал в туалетной кабинке торгового центра, царапая ногтями деревянную дверцу. По непонятным причинам захотелось, чтобы его услышали и поняли, насколько сейчас хорошо, а Арсений ничего не мог с этим сделать — пытался, конечно, рот рукой зажать, но толку от этого действия не было никакого. Стыдно стало потом, как и всегда, впрочем-то, но ощущения в тот вечер он получил незабываемые.       Осознав, что дождаться ответа не получится, Попов ослабляет хватку и вовлекает Антона в поцелуй. Знает, что тот не против, и ловит чужой язык губами. Руки распускает так же быстро: переместив ладони с верхней части тела юноши на нижнюю, сжимает округлые ягодицы и ощутимо шлёпает по одной из половинок.       Антон послушно подстраивается под направляющие его положение руки и старается не концентрироваться на звуках, абстрагироваться от которых тяжело. Поцелуи мокрые — причмокивания и хлюпанье кажутся слишком громкими, а дыхание Арсения ситуацию только усугубляет. Не сдержавшись, Шастун в поцелуй так и стонет, позволяя себе окончательно повиснуть на мужчине. — Тише, — прижавшись к парню вплотную, Арсений приспускает с него штаны и ведёт пальцами уже по оголённой коже. — Блять… — выдохнув, прикрывает глаза и спрашивает уже не так громко. — Ты когда одевался, ничего не забыл? — Мне так удобнее.       Арсению хочется застонать самому. Конечно, зачем нужны трусы? Давят, не дают коже полноценно дышать, препятствуют быстрому раздеванию и резко становятся неудобными именно сегодня. — Знал, зачем сюда шёл, да? Дырочка успела соскучиться? — Арсений Сергеевич против того, что его котёнок без трусиков? — Не против. — И чего тогда ждём?       Хмыкнув, Арсений тянется к ширинке и, поддев указательным пальцем собачку на ширинке, расстёгивает молнию. Раздеваться полностью мужчина не собирается — долго и энергозатратно. Он почти уверен, что степень оголённости его тела Антону по большей части безразлична, так что лишние действия сейчас не нужны. — Услышу хоть один громкий стон, прекращу всё мгновенно. — Я был тихими утром! — Не был, — протестует Арсений, попутно указывая парню на место возле своих ног. — На колени.       Присвистнув, Шастун быстро выполняет просьбу и тут же об этом жалеет. Ноги болят, колени успели пострадать в джакузи, а поясницу всё ещё тянет со вчерашнего дня. Взглянув на член перед собой, парень облизывает губы и дотрагивается рукой до бедра Арсения. Не торопится, а потому пугается, когда на макушку ложится рука и рывком вынуждает уткнуться носом в чужой пах.       Антон обиженно скулит и, осознав, что ждать долго его не будут, начинает действовать без промедлений: открывает рот, высовывает язык, насколько позволяет уздечка под ним, поднимает взгляд вверх и, ненадолго подвиснув, дотрагивается кончиком до тёплой головки. Расслабившись, двигает головой уже сам, полностью вбирая в себя член. Тот ещё полностью не встал и в горло болезненно не упирается, как это обычно случается в некоторых неудобных позах.       Парень удивляется — сколько бы ему не приходилось стоять на коленях, полностью познать суть хорошего минета он так и не смог. Арсений делает его лучше и даже чаще, чем каждый раз вгоняет в краску. Может, дело, конечно, в размерах, но разница в них всё же не слишком большая, а вот в технике — огромная. Тренируется тот, что ли, без него? А если да, то на чём? — Поактивнее.       Ударившись в размышления, Антон из процесса выпадает и, пытаясь повторить один из фокусов, проделанных мужчиной ранее, слишком поздно понимает, насколько он замедлился. Поздно, потому что на макушку вновь ложится рука, а толкаться Арсений начинает самостоятельно, чем способствует накатыванию волны кашля.       С трудом его проборов, Шастун впивается пальцами в бёдра Попова и прикрывает глаза, чтобы разглядеть проступившие слёзы было невозможно. Время для него замирает, а всякая самостоятельность опять исчезает. Так проще — лучше ничего нового не изобретать, а сразу дать Арсению руководить, но учитывает это Антон редко. — Посмотри на меня.       Парень отрывается и, пошло причмокнув, послушно поднимает взгляд.       Арсений любуется: те же губы, на которые он не так давно пялился, теперь соблазнительно обхватывают его член. Антона хочется взять за волосы, поставить раком, уткнуть лицом в пол и хорошенько отыметь, но сделает это мужчина позже. Шумоизоляция в кабинете не настолько хорошая, а вовремя заткнуться парень не сможет. — Открой ротик пошире.       Блокировать усилившийся рвотный рефлекс становится тяжелее, но Шастун честно старается: и расслабиться, и предугадать, сколько времени понадобится Арсению на этот раз. Удивительно, но работает это всегда по-разному и зависит не только от степени возбуждения — больше от желания Попова, который давно уже научился контролировать скорость своего семяизвержения.       Отстраниться, почувствовав новый приступ, всё же приходится. Антон вытирает губы тыльной стороной ладони и пытается отдышаться. Приходится сдаваться. — Я согласен на твою игрушку.       Арсений победно улыбается и делает шаг назад, натягивая на себя брюки обратно. Он знал, что долго парень не продержится, а кончать быстро не собирался изначально. Куда интереснее ему будет посмотреть на грядущие метания Антона, когда тот почувствует неладное. — Иди к дивану.       Кивнув, Шастун ретируется в указанном направлении. Не поднимаясь с колен, прикладывается животом на мягкую поверхность и выгибается, демонстрируя пятую точку с хорошего ракурса. Слышит хлопок дверцы шкафа, последующее за ним шебуршание, но назад не оборачивается и не подглядывает. Дожидается, пока тела коснутся руки, и шумно выдыхает, получая ощутимый шлёпок по оттопыренному месту.       Арсений открывает новый флакончик смазки и щедро выливает ее себе на ладонь. Размазывает по пальцам, после чего наклоняется над парнем и прислоняет их ко входу, растирая по промежности вязкую субстанцию. — Терпимо? — спрашивает он, с лёгким нажимом погружая в Антона два пальца. — Не больно.       Недолго поморщившись, Шастун виляет бёдрами и поджимает губы, сдерживая обещание не нарушать тишины. Стонать пока что не хочется, но лучше позаботиться об этом заранее, чтобы не лишиться всего и сразу.       Хлюпы опять сбивают, однако длятся они недолго — надоедает Арсению быстро. Сменив пальцы основанием приготовленной продолговатой игрушки, он проталкивает её глубже и пару раз стучит костяшкой по ограничителю, проверяя тот на погружаемость. — Вставай.       Поднявшись на ноги, Антон с минуту крутится, пытаясь вникнуть в ощущения, и, осознав, что предмета в себе он практически не замечает, широко улыбается. Первая его пробка была холодной, толстой и поначалу даже болезненной, а сейчас всё настолько прекрасно, что смело можно сиять — не придётся за столом краснеть и дёргаться, а Арсений порадуется. — Нравится? — Очень!       Усмехнувшись, Попов качает головой. Конечно, парню нравится. И будет нравиться. Правда, до того момента, пока по телу не пройдётся мощная вибрация, режим которой выберет он сам, но это потом, а сейчас можно спокойно спускаться вниз. — Теперь можем идти?       Шастун кивает, наспех натягивает штаны обратно, поправляет футболку и облизывает пересохшие губы. — Секунду! — подняв указательный палец вверх, Антон быстро перемещается к столу, обходит его со стороны кресла и, нисколько не смущаясь, открывает выдвижной ящик, находящийся под ним. Прощупав вразноброс лежащие сверху листы и не найдя ничего, кроме них, поднимает на Арсения вопросительный взгляд. — Сигарет нет? — Есть. В машине забыл. Если хочешь, можем сходить. — В машине? — Антон неуверенно косится в сторону окна, за которым видно лишь густую пелену непрерывно падающего снега, который идёт уже несколько дней подряд, и дёргает плечами. — Нет уж, до неё идти холодно слишком. Это ещё одеваться, потом раздеваться… Перетерплю как-нибудь.       С тихим смешком, без лишних слов, Попов подхватывает ключи, лежащие на краю стола, и жестом указывает на дверь. — Пойдём. Машина в гараже, а до него можно дойти, не выходя из дома.       Антон выпрямляется и замирает на пару секунд, задумываясь о том, через какие порталы Арсений собирается проходить в нужную ему локацию, но желание получить дозу никотина, о которой он начал мечтать ещё с утра, вынуждает быстро свернуть все размышления. Радостно кивнув, парень с громким хлопком закрывает ящик, едва заметно улыбается и пожимает плечами, как бы извиняясь за свои резкие действия.       Арсений на это лишь хмыкает. Убил бы раньше на месте того, кто вот так нагло позволил бы себе куда-то без спросу лезть и дёргать что попало, а сейчас даже не ёкаёт ничего, хоть сломай Антон эту задвижку и вырви её полностью. — Уже никуда не торопишься? — на всякий случай уточняет он и, получив в ответ отрицательное мотание головы, поторапливает. — Тогда шагай давай. На первый этаж, потом до упора налево.       В полной тишине дойдя до подсобки за кухней, в которой сегодня уже приходилось вынужденно долго осматривать дополнительную холодильную камеру, Антон совсем теряется. — Но там… — Там-там, — передразнив, Арсений дёргает за ручку. — Заходи уже.       Небольшое помещение встречает темнотой. Щёлкнув по выключателю, Антон проходит вглубь и внимательно оглядывает пространство, всё ещё не понимая, в какую из стен он сейчас должен будет магическим образом войти. — Нет, уже не смешно, — остановившись возле холодильника и оперевшись на него, Шастун хмурится. — Куда отсюда выйти можно? В астрал? В Хогвартс? — В Хогвартс можно выйти? — продолжая усмехаться, Арсений тоже медлит, подогревая интерес к происходящему, а затем с невозмутимым видом заводит руку за одну из полок, на которой кроме пары закрытых пачек салфеток ничего не осталось, и быстро её отдёргивает. — Ты так считаешь?       А Антон уже не считает никак и ничего. Он только и может, что рот раскрыть и испуганно попятиться назад. Парень никогда бы не подумал, что в таком, с виду неприметном и особо не нужном, месте можно установить что-то подобное, но механизм, определённо, хорош: дверь, которую он бы и в жизни не заметил, даже если бы вглядывался в место её расположения вплотную, открылась практически бесшумно. Ну, как открылась… скорее сдвинулась вглубь, а затем и вовсе исчезла из виду, но сути дела это не меняет — тайник Арсения, если его можно так назвать, одновременно вызывает и восхищение, и лёгкую тревогу. — И зачем тебе такие технологии, стесняюсь спросить? — На случай крайней необходимости, — сухо отвечает Арсений, после чего вновь подталкивает парня вперёд.       Спрашивать, о какой необходимости идёт речь, Антон не хочет. Поджав губы, он с ещё большим сомнением, чем раньше, по инерции двигается вперёд. Оглядывает лестницу, слабые огоньки на стене, идущие вдоль неё, и не забывает оглянуться, чтобы убедиться, что действительно странный портал таким же чудесным образом не захлопнется обратно.       Медленно спустившись вниз, Шастун хватает Арсения за руку, потому что становится уже действительно страшно: огоньки, дающие хоть какое-то освещение, остаются позади, а взору открывается лишь тёмный длинный коридор. Никакого гаража нет и в помине. — Подземный этаж? И когда ты собирался мне о нём сообщить?       Игнорируя вопрос, Попов оглаживает большим пальцем тыльную часть чужой руки, сжатую в своей, и уверенно идет вперёд, буквально утягивая Антона за собой. Отдельным этажом подвал он бы, конечно, не назвал — тот всё-таки не на всю площадь дома располагается, чтобы так называться. — Тут на самом деле ничего интересного нет, — сообщает он. — С одной стороны выход в гараж, а с другой ещё один склад старой мебели, которую мне вроде и выкинуть жалко, но и не нужна уже. Всё остальное — пустое пространство, пока что мной никак не задействованное. — Да уж… интересная экскурсия, — поморщившись от яркого света, который буквально ослепил при входе в гараж, Антон осторожно освобождает свою руку и шумно вздыхает. — Больше мне таких не устраивай. — А что так? Не нравится здесь?       Помотав головой, Шастун присаживается на чёрный, поблескивающий от чистоты, капот машины, слегка морщится, забывая об игрушке в себе, и протягивает вперёд руку ладонью вверх, как бы напоминая этим Арсению, зачем они вообще сюда пришли. — Так не терпится? Нервничаешь, что ли? Ты давно не курил. — Как много вопросов, — парень облизывает губы и напряжённо сглатывает. — Да не особо уже нервничаю, после вчерашнего просто хочется. — Расскажешь мне что-нибудь о своём вечере? Я ведь до сих пор, кроме нескольких фактов, ничего не знаю. Или думаешь, мне неинтересно?       Дождавшись, когда Арсений достанет пачку из салона, Антон перенимает ее и, открыв, цокает. — Одна осталась? Серьезно? Ты когда успел целую пачку в одного утилизировать? — Мы сейчас не обо мне.       Антон на это лишь фыркает и щёлкает зажигалкой у себя перед носом. — А от меня ты что услышать хочешь? Я половину вчерашнего вечера по обрывкам памяти и фотографиям в галерее восстанавливал, а вторая, походу, так и канула в небытие. — Хотя бы то, зачем так напился и что смог вспомнить.       Отступать Арсений не планирует и спрашивает не с целью получить какую-то компрометирующую информацию. Ему действительно интересно, как провёл вечер дорогой ему человек, всё ли прошло хорошо, и не появились ли новые проблемы, требующие незамедлительного решения.       Присев рядом, мужчина выжидающе смотрит на жалкие попытки поджечь сигарету почти закончившейся и работающей через раз, а то и все три, зажигалкой, и улыбается, когда кончик сигареты наконец начинает тлеть.       Затянувшись в первый раз и выдохнув тонкую струйку дыма, Антон недолго молчит, соображая, нужно ли ему рассказывать всё, что он вспомнил, или можно ограничиться кратким изложением, а затем начинает говорить. — Напился, потому что переживал сильно. И за то, как пройдёт сегодняшний день, и за само выступление тоже. Потом с одним человеком встретился, с которым меня связывают воспоминания, скажем так, не совсем приятные. Захотел психануть и уйти, пока меня не увидели, но увидели почти сразу.       Попов тихо смеётся. Нужно очень постараться, чтобы Антона не заметить: тот в любой толпе выделяться будет. — Тогда я начал переживать уже за себя. Всего ожидал, но того, что после всего произошедшего со мной начнут нормально разговаривать и шутить — вообще нет. Все карты и теории посыпались, я вообще не представлял, как мне нужно реагировать и что делать. — Подожди, — при всём своём нежелании продолжать перебивать Арсений это делает. — Ничего не понимаю. Какие воспоминания, какой человек? Что у вас там происходило? — Да там… Короче, Илья, сосед мой бывший по общаге, который когда-то наебнул мой ноутбук и меня вместе с ним заодно. Я тогда понятия не имел, за что. Предполагал, что что-то пидорское там увидел, потому что он откровенно не любитель такого. Так и вышло.       Выдохнув дым ещё раз, Антон прерывается. Уследить за эмоциями Арсения невозможно — лицо у него совершенно спокойное, и понять, насколько подробно стоит продолжать рассказывать, сейчас сложно. — Это в тот день ты ко мне приехал? — уточняет Попов, уже и так зная ответ. — Да. Так вот, мы с ним встретились, получается. Он извинился, а я охуел, опять не зная, о чём думать. Уже позже выяснилось, что меня тогда после моего уезда к тебе Позов отмазал. Сказал ему, что это вообще не мой ноутбук, что я его взял у кого-то, а он сломал чужую технику, и мне, считай и так покалеченному, пришлось за неё платить. Ему, видать, стыдно стало, но он гордый, и как-то связываться со мной самостоятельно не стал. По итогу сложилось так, что он оказался другом моего одногруппника, ещё одного Димы, и решил отдать мне… долг?       Арсений качает головой. Приходится вслушиваться и вникать, потому что рассказывает Антон тяжело. Связность в рассказе, наверное, присутствует, но понять всё и сразу весьма непросто. Особенно, когда узнаёшь подобную информацию впервые, слышишь до этого не известные имена и одновременно пытаешься их запомнить. — Теперь кратко. До того момента с общежитием Илья был со мной пиздец дружелюбным и после своего извинения решил придерживать ту же манеру общения. Воспринимать это мне было непросто, плюсом, как я уже говорил, я ещё о сегодняшнем дне думал постоянно. А за выступление переживал не только я, поэтому эти двое предложили выпить и расслабиться. Выпить у нас ничего не было, и там уже я сообразил, что наверняка кто-то дарит преподавателям алкоголь. Паши в кабинете не было, но коньяк там был. Мы его и спиздили. Выпили, успокоились, выступили, а потом чёрт дёрнул допить оставшееся и взять ещё одну бутылку. — Дальше, предполагаю, ещё интереснее? — Ну, как тебе сказать… — выдавив из себя тихий смешок, Антон ведёт плечом и пытается сесть удобнее. Таким образом, чтобы можно было прижаться к Арсению хоть какой-то частью своего тела. — Тут я помню уже плохо, но вроде как мы уехали в какой-то бар, а оттуда я уже домой.       Про инцидент, случившийся с Мишей, Антон благоразумно решает промолчать. Во-первых, Арсений о нём ничего не знает, и знать ему это не нужно, а во-вторых, выставлять себя в херовом свете не хочется. Да и стыдно. Человек вчера поговорить и извиниться за свои слова, брошенные когда-то сгоряча, подошёл, попытался контакт наладить, а в ответ подставу получил.       Свои действия на тот момент Шастун объяснить не может до сих пор даже самому себе. И алкоголь, видимо, свою роль сыграл, и обида давняя. Захотелось отомстить, обстановка удачная подвернулась, язык развязался, и Макар рядом был. Улыбнулся, отошёл, нажаловался, что какой-то гей домогается, и с удовольствием проследил за тем, как старому знакомому прилетает по лицу.       Вчера казалось, что справедливо, а сегодня страшно от одного воспоминания становится. Знал прекрасно, что один не сдержится, а второй и ждать такого не будет, а думать о последствиях не стал. — Ну, что могу сказать… — положив ладонь на чужое колено, Арсений слегка его сжимает. Скорее подбадривающе, чем интимно. — Вполне культурно, если не учитывать кражу чужого коньяка и твоё незабываемое возвращение домой. Сейчас-то всё хорошо? — В плане? — Я про сегодняшний день. Всё идёт так, как ты хотел?       Взглянув на оставшийся тлеть между пальцами бычок, просто выкинуть который здесь на пол было бы свинством, Антон хмурится. — Не знаю, Арс. Я ожидал другого. Даже если откинуть мой позор, всё равно не то. Мама какая-то другая, совсем её не узнаю. Мало того, что ко мне стала относиться в разы лояльнее, так ещё и к тебе интерес какой-то нездоровый появился. — Какой такой интерес? — Да вот такой. Единственное, что мы обсудили из того, что относится ко мне — это моя прическа, алкоголь, личная жизнь и учеба. Банально, и много времени это не заняло. А знаешь, что было потом? — выждав мгновение, Шастун облизывает губы и пытается абстрагироваться от поглаживаний свой коленки. Сам ногу так положил и прикосновений захотел, а теперь отвлекается. — Потом, Арс, я был вынужден отвечать на сотню вопросов о тебе. Сначала их было мало, и я сам виноват в том, что дал повод их себе задавать. Но потом они посыпались каким-то шквалом: твоя работа, увлечения, вкусы, то, как ты проводишь свободное время, что любишь, а что не любишь. Я, блять, всё даже не перечислю сейчас. И я бы понял, если бы представил тебя кем-то важным для меня, но для неё ты — мой хороший знакомый и коллега, и то, зачем ей вся эта информация о тебе, я не представляю. Понимаешь?       Договорив, Антон закусывает губу и встает, чтобы найти хоть какое-то подобие мусорки, в которое можно будет выкинуть до сих пор зажатый в руке бычок. Поведение матери его действительно обижает — должное внимание получает не он, родной сын, а совершенно незнакомый человек, хотя по всем существующим законам логики должно быть наоборот.       Арсений, в свою очередь, молчит долго и бегает от одного предположения к другому, не желая получить подтверждение ни на одно из них. — А сколько ей лет? — спрашивает он уже после того, как Антон возвращается на прежнее место. — Тридцать шесть скоро будет. Это важно? — Да нет… я так. Ты не переживай. Мне вот кажется, что тут всё просто: о тебе она и так всё знает, а я — человек новый, вот ей и интересно. Ничего страшного в этом нет, — последнюю фразу Арсений произносит с трудом. Сам хотел бы в это верить, но теперь, сопоставляя услышанное с вчерашними разговорами, происходящими в отсутствие Антона, заставить себя поверить в собственные слова оказывается не так уж и просто. — И как только я докатился до того, что начал трахать детей своих ровесников… — Ну Арс! — посмеявшись, Антон качает головой и устремляет взгляд в светлый потолок. — Вы же не совсем ровесники. Или ты думал, что она старше? — Да. Я думал так. Но давай лучше поговорим о чём-нибудь хорошем? Или пойдем уже? Ты что хочешь?       Антон пробегается взглядом по стенам гаража и зависает, заглядываясь на одну из фотографий на стене. Та совсем простая, без рамки, распечатанная на обычном листе альбомного формата, с потертыми временем уголками, но от этого не лишённая красоты — атмосферная и, судя по всему, памятная для Арсения. — У тебя байк когда-то был? — спрашивает он, головой кивая в сторону интересующего его предмета. — В университете, — подтверждает мужчина таким же кивком. — Я тут с шевелюрой ещё. — Да я вижу.       Улыбнувшись, Шастун от нечего делать начинает качает ногой. Уходить отсюда ему не хочется. В гараже тихо, а рядом с Арсением ещё и спокойно. Но, как бы то не было, сидеть тут часами правильным решением будет вряд ли. Потеряют ещё, искать начнут. — Обнимешь меня?       Показать свои чувства наверху не получится, касаться мужчины придётся осторожно и незаметно, а сейчас хочется урвать хотя бы парочку тёплых моментов. — Сделаю всё, что попросишь. — А сам не хочешь? — Котёнок… — развернувшись к парню полностью, Арсений протягивает к нему руки и быстро заключает в желанные тем объятия. — Ну что такое началось? Хочу, конечно. — Правда? — Антон укладывает голову на чужое плечо и по привычке прикрывает глаза. Находиться в руках Арсения всегда либо жарко и волнующе, либо тепло и комфортно. И сейчас это, безусловно, второй вариант. — Знаешь, я долго сегодня выбирал, что надеть. Хотелось чего-то такого, чтобы и тебе нравилось на меня смотреть, и чтобы всё же культурно было. В итоге остановился на этом варианте.       Почти полностью погрузившись носом в русые волосы, находящиеся так близко к лицу, Попов переходит на шёпот: — Ты же знаешь, что нравишься мне любым. Хоть что ты на себя натяни, я всё равно буду смотреть на тебя.       Больше Антон не говорит ничего. Медленно скользит ладонями по спине и плечам мужчины, трогает гладкую ткань его чёрной рубашки и дышит ему в шею. Сидит так недолго, погружается в мысли, а после осторожно приподнимает голову выше и замирает, едва касаясь губами мочки уха Арсения.       За все время своего нахождения рядом с Поповым парень хотел озвучить это неоднократно, но язык совершенно не поворачивался. О любви Антон говорить не умеет, тяжело даются даже подобные мысли, которые никто никогда не услышит. Само слово «люблю» для него очень весомое и громкое, такое, разбрасываться которым просто так нельзя, и решиться на которое сложно. Не просто и сейчас, но хочется почему-то как никогда раньше. Будто созрел, взрастил в себе это и окончательно убедился, что ошибкой это не будет, и жалеть потом не придётся. — Арс, я тебя люблю. Лю-блю. Слышишь?       Вновь прикрыв глаза, Антон чувствует невероятное облегчение. И воздух в груди становится уже не таким спертым, и разливающееся по телу тепло будто изнутри обжигает, и настроение ещё до какого бы то ни было ответа само собой поднимется. Но при всем этом парень не жалеет, что не сказал этого раньше. Он уверен, что вовремя. — Слышу, — не сразу отзывается Арсений. — И слышу, и знаю, и чувствую. — И любишь? — И люблю.