Снова.

У Отабека скучная жизнь. Она как любимая песня, поставленная на репид. Приятная - да, уютная - да, успевшая уже осточертеть - тоже да. Алтын этого даже и не замечает, дни тянутся друг за другом, как отвратительно медленный поезд, везущий тебя в никуда. И каждая неделя такая же, как и предыдущая. В понедельник он идёт на работу, потом едет в магазин и закупается продуктами на неделю. Во вторник вечером он едет к родителям и младшим братьям и сёстрам, чтобы сесть на диван и в сотый раз пересмотреть «Римские каникулы». В среду и четверг он работает. В пятницу вечером идёт в бар с коллегами, в субботу приезжает к родителям и помогает по дому. А в воскресенье вечером он садится в пустую маршрутка и едет на окраину города, чтобы пройти мимо заброшенного ателье и «табакерки» и зайти в старую хрущевку. К Юре. Отабек даже не знает, кто Юра такой. Проститутка. Или нимфоман. Или ещё кто-то. Вообще, Юра такая же часть его жизни, как и поход в бар с коллегами. Он будет каждое воскресенье. Каждое воскресенье Отабек будет приходить, смотреть прямо в глаза и ничего не говорить. Ничего не говорить минуту, две, три. И Юра будет молчать. Потом он снимет футболку. Как-то по-особенному, через горло рваным движением, не сводя зелёных глаз с Отабека. И так будет каждый раз. И вся неделя будет повторяться и повторяться. И всё будет одинаково и надоедливо, до тех пор, пока что-то не пойдёт не так. Что-то пошло. В воскресенье Отабек, проходя мимо заброшенного ателье, увидел на стене надпись. Большую, размашистыми и кривоватыми буквами. «Дай хоть последней нежностью выстелить твой уходящий шаг». Ничего особенного, но Отабек обратил на это внимание. Как сильно надпись чёрным баллончиком сливалась с пейзажем, также сильно она выбивалась из картины. Отабек набирает на домофоне номер квартиры. Писк, дверь открывается. Алтын стучится в квартиру, потом заходит и его встречает Юра. Как обычно, в слишком большой футболке до середины бедра, сетчатых колготках, так плотно облегающих худые ноги, и с чёрной бархаткой на шее. Всё точно так же, как обычно, и всё равно по-другому. Всё идёт по плану и наперекосяк. И красивая рамка падает на пол вместе с некрасивой картиной, а Юра вешает её на место, пожимает тонкими плечами и тихо извиняется. Потом он возвращается к Отабеку, смотрит в глаза минуту, две, три, берётся за низ футболки и снимает её. И всё происходит так же, как в прошлые разы, но Отабек сегодня чувствует всё совершенно по-другому. По-другому слышит пошлые стоны, по-другому чувствует жар тела, по-другому видит засосы на бледной коже Юры. Потом Юра уходит в душ, а Отабек просто уходит. Уходит и делает вид, что всё как всегда, но понимает, что всё по-другому, понимает, что влюбился, и не понимает, когда это произошло. Может, когда Юра впервые вышел встречать его со своей неизменной бархаткой на шее. А может, когда впервые услышал громкий стон. Или тогда, когда увидел на книжной полке томик Маяковского. Или ещё когда-то. Но Отабек видит уже постфактум. Всё как всегда, но немножко по-другому. В понедельник Отабек проехал остановку, на которой нужно было выйти, чтобы попасть к родителям. Он поехал дальше и выехал за город, к водохранилищу. Он просидел на берегу час или два, или ещё больше, смотря на пыльно-голубую воду, такой же пыльный песок, тёмное от туч небо и слушая обрывистые голоса чаек. Что-то пошло не так. В пятницу он не поехал в бар. В воскресенье подорвался пораньше, чтобы поехать к Юре. Но только когда занёс руку, чтобы нажать на кнопку звонка, подумал: зачем? Чего он ждёт? Хочет поговорить? О чём? Не о чем. Он стучится в дверь, Юра её открывает, они смотрят друг на друга и Юра раздевается, и всё снова как всегда, и снова по-другому. И потом Отабек снова уходит, так и не решившись заговорить с Юрой. Неделя была длинной. Непозволительно длинной, такой же длинной, как последние часы перед Новым годом. Отабек ждал Юру. Ждал, хотя не знал, зачем. Ждал, как ждут маму с работы. Не зачем-то, не с какой-то целью, а просто ждут. Наконец-то Отабек проходит мимо ателье, мимо табачного киоска и невольно ускоряет шаг. Заходит в подъезд, Юра открывает ему дверь и молчит минуту, две, три, будто давая шанс заговорить. Потом он как всегда берётся за низ футболки и всё снова как всегда, и всё снова по-другому. Неделя тянулась ещё медленнее. Так медленно, так отвратительно, безбожно медленно, что хочется выть от несправедливости. Хочется взять часы и как в сказке о потерянном времени – закурутить стрелки вперёд, чтобы наконец-то пройти мимо ателье, «Табакерки», походить дворами и наконец-то попасть в эту хрущёвку. Но неделя тянется. Тянется невыносимо медленно, тянется до тех пор, пока часы не покажут шесть, и тогда Отабек срывается с места, словно голодный пёс и маршрутка везёт его на окраину, к старой хрущёвке и к Юре. Отабек заходит в квартиру. Юра смотрит на него минуту, две, три, и уже берётся за низ длинной футболки, чтобы снять её, но Алтын мягким движением останавливает его. ⁃ Мы можем просто поговорить? Юра смотрит на него. Смотрит долго, смотрит прямо в глаза. Смотрит, но не говорит ничего. И Отабек тоже ничего не говорит, а ждёт ответа. ⁃ О чём? ⁃ О чём угодно. О погоде. О квантовой физике. О чём хочешь. ⁃ Я не знаю, о чём хочу. Но если спросишь, то расскажу что угодно. ⁃ Ладно. Юра садится на диван, Отабек пристраивается рядом и они разговаривают. Разговаривают долго-долго, вот уже за окном темно, вот луна загорается и тянет за собой звёзды, как непослушных детей. А потом оба замолкают. И молчат они тоже долго, пока за окном не начинает светать. ⁃ Мы не спали всю ночь. - Юра кладёт голову Отабеку на плечо. - Отабек. ⁃ Что? ⁃ Ничего. - Юра пожимает остренькими плечами. - Просто мне нравится твоё имя. ⁃ Мне твоё тоже, Юра. ⁃ Звучит как признание в любви. ⁃ Это оно и есть. Юра поднимает глаза на Отабека и снова смотрит в глаза. Смотрит долго-долго. А потом смеётся. Смеётся, обнимает Отабека и прижимается к широкой груди. Всё идёт не так, как обычно, но Отабеку нравится.