Средневековые традиции

      Дождь шумел. Мягкие капли падали на землю, тут же впитываясь в истосковавшуюся по влаге почву. Пахло хвоей, сыростью и теплотой.       Июнь — сезон дождей. Тяжелые серые тучи будут появляться и исчезать на небе, а проливающийся дождь оставлять после себя лишь духоту.       В такую погоду было бы приятно лежать на мягкой кровати и, уставившись в экран ноутбука, смотреть очередной сериал, не несущий в себе глубокого смысла. Но вместо этого она была вынуждена идти по лесу, вздрагивая от каждого шороха и клекота; продиралась через кусты по бездорожью. Дороги были размыты, а об асфальте в этом махровом средневековье никто и не слышал.       Она с укоризной смотрела в спину идущего впереди человека, следуя за которым приходилось испытывать такие неудобства. Высказала бы она все, что думает обо всем этом сомнительном путешествии, только знала, что это было совершенно бесполезно. Хяккимару был глух и слеп, и даже если бы это было не так, человеческие заботы его интересовали мало.       Зато он вдыхал запах леса, дышал полной грудью и будто бы не мог надышаться. Вернувшееся обоняние было для него подобно чуду, и она не решилась нарушать его мгновение счастья своими заботами. — Все хорошо? — весело осведомилась возникшая рядом Дороро. — Да… — нехотя выдохнула она. — Все хорошо…

***

      Жизнь до была понятной и простой. Еще до рождения ей был уготован до мелочей выверенный сценарий: детский сад, танцы, школа, курсы английского, институт, скучная однообразная работа… Так жили многие, тысячи, миллионы — не задумываясь о чем-то большом и значимом, не стремясь увековечить свое имя в истории, оставить след в сердцах людей. То, что привычно — было ближе, то, что стабильно — дороже.       Так же жила и она. Пока в самый обычный день не оказалась вдруг здесь — в средневековой Японии.       Она не знала, как это произошло, что предшествовало подобному. Но осознав себя ребенком, вдруг стало страшно. Жутко. Почему она: не кто-то другой, а именно она. Ее устраивала ее вполне обычная, простая жизнь; она не просила у высших сил ничего невозможного: уютного дома, стабильного заработка, некапризного шефа и любящего человека рядом — всего-то!       Не Японию. Не войну…       Она с трудом поднималась на своих нелепых маленьких ножках, делала неуклюжие шаги, ловя веселый смех окружающих ее взрослых людей. Жили они, подобно большой общине. Деревня была небольшой и по ее мнению — запущенной.       В семье она была младшей из детей. Двое старших сыновей отправились на войну, двое сестер были замужем и жили в других деревнях. Одну из младших взяли в служанки в дом самурая. В доме их оставалось трое: брат — пяти лет, сестра — четырех, и она — полугодовалая кроха.       Мика. Мика… — часто повторяли взрослые, обращаясь к ней. Кажется, это было ее новым именем.       Микки — поправляла она про себя. Перед глазами стоял образ мультипликационного персонажа — добрая память о другом, беззаботном детстве. Хоть что-то удалось взять с собой в этот мир и это было самым драгоценным, что у нее было. Память.       К новой жизни было приспособиться трудно. Быт средневековой Японии отличался от того, что читала Микки в своей предыдущей жизни о Европе. Хотя мир был жесток одинаково в обеих сторонах света.       Это был страшный мир, узнавать который Микки совершенно не хотелось. Но способов вернуться обратно она не знала и боялась, что никогда не найдет. Но, может, проживи жизнь здесь, она очнется там, куда так стремилась?       Тогда не следует ни к кому привыкать и ни к кому привязываться. Выучить необходимый минимум, чтобы сносно пережить невзгоды — и ладно.       Год шел за годом. Засушливое лето унесло жизни многих в деревне, в том числе и ее сестры. Микки не знала, как ее зовут, но девочка все время возилась с ней, играла, говорила, благодаря ей Микки узнала свое новое имя, узнала, как называют в местных краях солнце и луну, что мама — это мама, а отец — местный староста. Он большой человек в деревне и его уважают.       Через несколько лет эпидемия забрала у нее сразу и мать, и брата. Отец с трудом пережил потерю. Оплакал, как полагалось, да и зажил, как прежде. Работал в поле, приходил и уходил затемно. В этом времени ни у кого не было права быть сентиментальным. Предашься своему горю — заклюют. Если ты не можешь приносить пользу, значит ты обуза, бесполезен. Это был непреложный закон этих суровых времен.       После смерти матери на Микки свалились все дела по дому, чему она была не рада. Убежала бы, да куда ей идти? Где-то там шли войны, мир был жесток и страшен. А здесь — хоть тоска и безнадега, но безопасно, привычно.       Когда ей исполнилось четырнадцать, отцу стали приходить предложения о ее браке. Дочь старосты — завидная невеста. Да еще такая хозяйственная и по-женски мудрая.       Микки не считала себя образцовой хранительницей очага по меркам обоих миров, в которых успела пожить. По характеру она не была авантюристкой и крепость тонких бумажных стен казалась ей надежной защитой, потому и старалась большую часть дня сидеть дома, создавая видимость бурной работы. За это ее любили в деревне. Замуж Микки не хотела. Слыханное ли дело в четырнадцать становиться чьей-то женой? Но у этого времени были свои понятия о правильном и не ей, девчонке из будущего, было оспаривать это. Она на коленях просила отца не торопиться — подождать. Ведь если она уедет, кто позаботиться о нем, старике? Отец обещал подождать, но насколько она отсрочит свою участь? Год? Два?       Но какими бы не были планы ее отца на дальнейшую жизнь дочери, судьба уже сплела свои замысловатые кружева. Диверсанты вражеского клана разграбили их деревню, убивали мужчин, насиловали женщин, детей забирали с собой — на продажу. В тот день Микки была у реки, когда на их деревню напали.       Она побежала в леса, о которых ничего не знала, кроме того, что, если идти по тропинке — выйдет к деревне, где живет одна из ее сестер.       Микки бежала, не чувствуя нарастающей боли в груди, но подгоняемая топотом копыт, нагоняющих ее, она мчалась в пугающую неизвестность, игнорируя нарастающую боль. А потом она вдруг упала, больно ударившись о землю, но тут же в ужасе повернулась навстречу своей судьбе.       Разбойник взирал на нее с высоты своего скакуна, он был молод, не старше ее самой. Макушка не была еще выбрита, как предписывали самурайские обычаи, значит… просто оруженосец. — Пожалуйста… — прошептала она, слезно смотря на своего палача, — я хочу жить…       Видимо, он что-то нашел в ее застывшем взгляде что-то близкое себе; ее оцепенение и ужас нашли отклик в еще не успевшей зачерстветь душе. Мальчишка прикрыл глаза, почти незаметно кивнув самому себе; пришпорил лошадь и умчался прочь.       Пожалел.       Спасена. — Там уже были наши люди, — бросил он ей на прощание. Он говорил о том, куда так хотела добраться она?       Микки так и осталась лежать посреди дороги, охваченная ужасом. Куда ей теперь идти? Где искать спасения?       С трудом поднявшись на ноги, она ушла с дороги, пробираясь куда-то через чащу. Надеялась спрятаться, переждать, а потом вернуться домой, найти хоть кого-то, кто выжил.       Вот только она заблудилась, вышла куда-то, где никогда не была, и что делать уже не знала.       А потом встретила их. Веселую девчонку, упорно твердящую, что она мальчик и ее спутника, самого невозможного человека во всех смыслах, какого она только встречала.       Хяккимару и Дороро спасли ее от демона, на которого Микки так некстати нарвалась. Чудище хотело перекусить ею, но не сложилось. — Возьмите меня с собой, — неожиданно даже для себя попросила она. Ей было некуда идти и нечего терять. Ее больше никто не ждал, и возвращаться тоже было некуда. А рядом с этими ребятами, может, будет безопаснее? Где-то там далеко-далеко жила еще одна ее сестра. Она видела ее лишь однажды, но точно знала, что живет она в другой провинции, под управлением совсем другого даймё.       Малышка Дороро не была против компании. Она сама встретила Хяккимару не так давно и, как выяснилось, общительной девчонке было порой очень тяжело. Сам Хяккимару, если и был против еще одного попутчика, никак это не продемонстрировал.       Их длинный путь только начинался.