***
— Довольна? — тихо произнесла Микки, когда напуганная Мио вбежала в зал. Ночью монах притащил на себе полуживого Хяккимару. Единственная собственная конечность была откушена ниже колена, кровь лилась не переставая. Пришлось прижечь рану, чтобы остановить кровотечение и распространение инфекции. Крик Хяккимару все еще стоял у нее в ушах, вызывая холодную дрожь по всему телу. — Дурак… какой же ты дурак… — бормотала она, обмывая его тело от грязи и крови. — Доволен? Покрасовался перед своей нимфеткой, герой чертов? Дороро, все это время сидящая у стены, боялась подойти к ним. Даже не спрашивала, нужна ли помощь, но, когда Микки требовала «воды», девочка беспрекословно со всех ног бежала к колодцу. Она была так же напугана, как и Микки, но кому-то пришлось взять себя в руки, чтобы позаботиться о Хяккимару. Видимо, такова ее участь — заботиться о нем. Вбежавшая Мио упала подле Хяккимару, принявшись причитать о том, как же так, искала глазами, какая работа ей осталась, неужто правда думала, что о нем не позаботились? — Его чуть не убили, — пустился в объяснение Бивамару, когда Мио обеспокоено спросила, что случилось. — Он слишком поторопился. — Поторопился? — прошипела Микки, как разъяренная рысь, готовящаяся к прыжку. — Не вы ли подбивали его на подвиги? Это, — указала она на перебинтованную культю, — на вашей совести. А ты… — бросила она злой взгляд на Мио, — радуйся — можешь валить в свой райский уголок и жить дальше в своем болоте! — Как ты можешь так говорить с сестренкой? — возмущенно запищали дети, наблюдающие все это время за ссорой. — Да пошли вы, — выплюнула Микки, подрываясь на ноги, и выбегая из храма вон. Было глупо вести себя подобно обиженному ребенку. Но внутри все клокотало от злости, чтобы это можно было как-то контролировать. Да кто эта девица такая, что в ней такого особенного, что Хяккимару, презрев опасность, кинулся в пекло? Микки верила, что, как только он встанет на ноги и будет способен передвигаться, не падая от боли, то непременно помчится добивать демона. Ну и пусть, — подумала она. — Хочет стать кормом для чудища — дело его. Все эти дни она не подходила к Хяккимару близко. Слышала, как Мио пела ему и перед уходом на работу приносила еду. Дороро мастерила вместе с ребятами новый протез для братца, а она… Она слонялась без дела, не зная, чем себя занять. Ушла бы. Да куда было идти? Там — война, там — демоны. Вот и оставалось, наступив на горло гордости, оставаться на месте и ждать, что все разрешится само по себе. Только непонятное чувство тревоги росло день ото дня. Однажды, проходя мимо зала, где сидел Хяккимару, ей показалось, что он позвал ее по имени. Микки замерла в проеме, бросив на мечника недоверчивый взгляд. Хяккимару сидел у стены, вытянув культю и согнув протезированную ногу в колене, в ее сторону не смотрел; и Микки подумала, что ей просто это показалось. Но внутренняя борьба была короткой и, вздохнув, Микки шагнула в комнату. Хяккимару поднял голову, будто бы мог увидеть ее. И вдруг… протянул к ней руку. Микки и сама не заметила, как оказалась рядом, ловя его пальцы в свою ладонь и легонько их пожимая. — Ну как ты? — спросила она, испытывая искреннее беспокойство. Хяккимару прижал ладони к ушам, что-то пытаясь ей сказать. — Голова болит? — учтиво поинтересовалась она. Хяккимару неуверенно качнул головой. Микки прикрыла глаза. Говорить было больше не о чем, ей то уж точно. — Знаешь, мне показалось, что ты позвал меня по имени, — неуверенно стоит ли признаваться в этом, сказала она. — Глупо… да…. — Мик-ки… — хрипло выдохнул Хяккимару, подтверждая ее самые смелые догадки. Микки вскинула голову и светло улыбнулась. — Спой… — попросил он. Странная просьба была неожиданной. Чего бы Микки не ждала, то явно ни этого. И, сказать по правде, никаких песен она не помнила. В голове зазвучали те песни, которые она любила в прежней жизни. Но Хяккимару, очевидно, понимал только японский. Видимо, вместе с голосом и слухом, ему досталось и знание языка, которым, впрочем, Хяккимару почти не пользовался. Невольно Микки задалась вопросом, говорил ли он до этого? Или… она первая, с кем он заговорил? Нет, лучше об этом не думать... — Прости, я не умею, — виновато улыбнулась она. Села рядом, привалившись спиной к стене. Сидеть так близко к друг другу было привычным и в тоже время нет. Микки чувствовала, как чужие волосы, щекочут ей шею, когда Хяккимару двигал головой. Если ей поддаться чуть вбок, то можно привалиться к его плечу. Хотелось так и сделать. Просто положить голову на плечо, закрыть глаза и поспать немного. Она устала за эти дни, волнуясь и обижаясь. Но, волнуясь, все-таки больше. — Давай, я лучше расскажу тебе сказку? Обещаю, я буду говорить тихо. Хяккимару кивнул, соглашаясь. И Микки заговорила, вспоминая то одну, то другую историю. Рассказала она про оловянного солдатика, в своей версии наградив его титулом самурая, рассказала о Гензель и Греттель, придумав им японские имена, но сама их и забывала и несколько раз на протяжении рассказа меняла их на другие. А потом действительно обнаружила свою голову на чужом плече. Но ничего менять она не хотела. Если Хяккимару позволял ей это, то оставалось только воспользоваться шансом и, наконец, хоть немного поспать. Впервый раз за много дней — спокойно.6
27 апреля 2020 г. в 21:36
— Куда… куда вы его тащить собираетесь? — возмущенно воскликнула Микки, одарив монаха взглядом полным негодования. Путешествие привело Бивамару в лесную чащу недалеко от храма; места там были дикие, но почва плодородная, находящаяся поблизости речушка могла обеспечить рыбой и пресной водой. Детям было бы там намного удобнее, чем в полуразрушенном храме, да еще в опасной близости от линии фронта; сражения двух противоборствующих кланов только набирали силу, и война никак не хотела заканчиваться. Вот только незадача — демон уже успел облюбовать те места, и нет другого смельчака, кроме Хяккимару, который мог бы его оттуда выкурить.
— Тебя ведь волнует судьба этих детей? — спрашивал Бивамару у него. Как только монах узнал о том, что к Хяккимару вернулся слух, так принялся ездить по ушам, безошибочно находя все болезненные точки, на которые можно было надавить, взывая к решительным действиям. Может, дети волновали мечника мало, но вот их названная мамаша — даже очень. Ради нее он уже подорвался с места, ощупью ища оставленный у стены меч и торопливо затыкая тот за пояс.
— А вдруг, он один их тех, кто отнял часть тебя? — стало последней решающей фразой в этом противостоянии интересов.
— Вам то что за печаль? — скривилась Микки, буравя слепого монаха взглядом. — Он не оправился от болезни, очередной монстр его сожрет!
Бивамару улыбнулся, так понимающе, аж до зубного скрежета раздражающе, будто понимал и видел намного больше, чем осознавали все вокруг. Может, так и было. Но Микки была слишком упряма, чтобы идти на попятную в таких важных вещах. Она, черт подери, ни разу не японка, чтобы быть кроткой овцой и делать то, что укажут. Правильно Дороро делала, что притворялась мальчиком. Хоть поживет какое-то время нормально.
— Хяккимару сам решит, что для него важно, — бросил хлесткое монах. Микки опешила и не сразу нашлась с ответом, потому что невозможно было найти таких доводов, которые убедили бы этих двух слепцов в правоте ее аргументов.
— Что изменят пару дней? — ей удалось скрыть отчаяние в голосе. — Монстр был там, и никуда не денется, а вот Хяккимару оправится, и тогда…
— Демон с каждым днем становится сильнее! — перебил ее Бивамару, голос его прозвучал жестче. Видимо, он тоже устал спорить с ней.
— Ну, а ты, чего молчишь? — обратилась она к застывшей в тени Мио. — Он же ради тебя во все это впрягается! Неужели, это тебя совсем не трогает?
Мио поджала губы, пряча взгляд.
— Я… благодарна, — выдавила она из себя. — И думаю, что можно и правда подождать.
— Война уже совсем близко, — напомнил монах.
— Замолчите! — огрызнулась Микки. Но этот спор больше не имел смысла, потому что Хяккимару уже все решил. Пройдя мимо них, он начал спускаться со ступеней.
— Стой! — бросилась за ним Микки и, успевая схватить за рукав. — Ведь ты…
Но Хяккимару легко вырвал ткань из ее цепких пальцев. Микки не знала, слышал ли он то, о чем распиналась она тут, осознавал ли степень опасности для себя.
— Он не испытывает боли, а потому не знает страха, — вспомнила она слова Бивамару в первую их встречу. И хоть боль он теперь может испытать, но страха по-прежнему не знает.
И что было делать? Бежать за ним, пытаясь уберечь от собственного упрямства или всерьез задуматься, а нужно ли ей дальше возиться с ним, если он и в грош ее не ставит?
Глаза наполнились слезами от жгучей обиды, но, стиснув кулаки, Микки запретила себе подаваться эмоциям.
Она хотела прокричать что-то обидное вслед. Обидеть так же, как он обидел ее. Вот только слов не нашлось, а злость быстро прошла, уступив свое место отчаянию.
Было очень горько чувствовать себя настолько беспомощной.