Terrarium

— Что ты только что сказала, Эль? Не злиться? — я яростно влетаю в квартиру, бросая ключи в подставку и, не снимая пальто, иду прямиком в свою комнату, стараясь сохранять более-менее спокойный голос. — Злюсь? Я? — тыкаю в грудь пальцем, забыв, что подруга меня не видит. — Да нет, что ты. Я окончательно вскипаю и теряю контроль над собой и своими действиями. Сжав челюсть, снимаю потёртый кожаный рюкзак с плеча и, не глядя, бросаю в другой конец комнаты. Миссис Честерфилд, преподавательница французского языка и, по стечению обстоятельств, до жути занудная дама, до самого последнего момента говорила, что поставит мне автомат по своему предмету, ведь знает, как мне с ним непросто. Это чистейшая правда. Почему-то с французским языком я действительно не в ладах, но благодаря Коннор, которая благородно писала для меня конспекты и упорно заставляла их зубрить, я чудом закрывала все семестры на твёрдое «хорошо». Однако сегодня она заявила, что по её мнению я чуть «подрасслабилась» в последние месяцы и поэтому должна буду подтвердить оценку на экзамене. Узнав об этом, парочка преподавателей тоже решила отменить заслуженные мной автоматы и подкинуть мне в сессию ещё несколько зачётов. Ну как так можно? Моя вера в человечество тает на глазах. Надеюсь, есть ещё вероятность закрыть парочку предметов с помощью домашних заданий или дополнительных, хотя не особо хочется их брать, но выбора у меня особо нет. Собираюсь включить виниловый проигрыватель, но меня прерывает глухой стук. Сердце с грохотом падает вниз, и я моментально поворачиваюсь в сторону звука. Упс? Кажется, я не рассчитала силы, когда яростно бросала рюкзак. Пожалуйста, пусть это будет что угодно, но только не куст японской Камелии, ради которого я разбила фарфоровую свинью, где хранились мои двухмесячные накопления! Копилка, кстати, была безумно милой, так что мне было жалко не только денег. Когда мой испуганный взгляд достигает эпицентра трагедии, я шумно выдыхаю, благодаря всех богов на свете. Глиняный горшок с фикусом лежит на боку прямо возле тёмного деревянного комода, на краю которого он мирно стоял буквально пол минуты назад. Проведя ладонью по лбу, уже покрывшемуся холодной испариной, и тихо ругнувшись под нос, подхожу к комоду и сажусь на корточки прямо перед осколками. Чёрная земля рассыпалась по холодному полу, часть даже попала на салатовый ковёр с длинным ворсом, от чего я недовольно морщусь. В руке сжимаю одну из половинок ранее целого сосуда. Бедный фикус лежит на боку посреди всей это ахинеи, и я мысленно извиняюсь перед ним за свою вспыльчивость. Он не виноват. Зато знаете, кто виноват? Правильно, разозлившая меня миссис Честерфилд. Ну и я, может быть, немного. Но совсем чуть-чуть. — Что это было? — слышу обеспокоенный голос из динамика телефона в моей руке и вспоминаю, что обсуждала с Коннор неизбежно наступающую сессию. — Всё хорошо, — я громко выдыхаю и поднимаюсь на ноги. Устало потирая переносицу, бреду обратно в коридор, чтобы повесить на вешалку серое пальто и оставить у входа старые кеды. — Просто немного вспылила. Ты же знаешь, когда речь идёт об учёбе, мне трудно держать себя в руках. Наслаждаюсь мягким ворсом ковров, расстеленных по всей квартире. Чтобы не ступить ногой на холодный кафель, я перепрыгиваю с одного на другой, медленно продвигаясь в сторону кухни. — Конечно, знаю, — слышу в трубке шипение и недовольное бормотание подруги. Видимо, она снова не уследила за кофе, и тот пролился на белоснежную плиту, которую она всегда натирает с таким старанием, что ей позавидовала бы даже Золушка. — Именно поэтому я сказала тебе сегодня, а не за день до первого экзамена. — Ох точно, прости, — прижимаю ладонь к груди в наигранной благодарности, — постоянно забываю о привилегиях дружбы со старостой. — Конечно, а ещё я отмечаю тебя на парах даже когда ты не приходишь. — Если бы не ты, меня бы выгнали после первой же сессии, — несколько раз нажимаю на кнопку электрического чайника, но она почему-то упорно не хочет загораться. Вздрагиваю, когда боковым зрением замечаю какое-то движение, но, повернувшись, ничего не обнаруживаю. Пожимаю плечами и вновь нажимаю кнопку, внутри которой наконец загорается оранжевый огонёк. — Если бы не ты, я бы утонула в учебниках и тетрадях, — довольно хмыкаю на замечание подруги. — Что смеёшься? Это же правда! Я вздрагиваю каждый раз, когда вижу свою фотку на фоне университета с самого первого учебного дня. Мои плечи трясутся от смеха, и я часто киваю головой. Хотя, чего уж таить, я тоже тогда выглядела не наилучшим образом. Это случилось перед первым собранием в актовом зале примерно за две недели до начала учёбы. Мой чемодан случайно столкнулся с чемоданом Коннор, и когда мы впервые посмотрели друг на друга, то даже не попытались скрыть удивление. Белая блузка под бирюзовым кашемировым кардиганом, нежно-розовая клетчатая юбка и такого же цвета чемодан, волнистые блондинистые локоны, ровный пробор и широкий светлый ободок — передо мной была отличница, пай-девочка и настоящая зубрила в лице Эльзы. В то время как я выбрала для собрания огромную белую футболку, простые джинсы с рваными прорезями на коленках и высокие кеды. В общем, со стороны это выглядело подобно нарушению одной из основных аксиом в геометрии: будто бы две параллельные вселенные, которые не должны были когда-либо пересечься, всё-таки пересеклись. Странно, это словно было сотню лет назад. Как говорил профессор по психологии (не мой, а Эль), у жизни много смыслов, и один из них звучит так: «Люди меняют людей». Хотя, признаюсь, я слышала идентичную цитату из какого-то подросткового сериала с канала Дисней. Но что-то в его словах определённо есть. За прошедшие пару лет мы действительно сильно повлияли друг на друга. Эльза смогла воспитать во мне более-менее прилежную ученицу, а я в свою очередь научила её уместному пофигизму, чем помогла избежать множества нервных срывов. К тому же, она больше не одевается так, будто в любой момент ей нужно будет бежать на репетицию церковного хора, да и я тоже сменила рваные джинсы на клетчатые брюки, а старую отцовскую куртку на серое пальто (хотя куртка всё ещё лежит на самой верхней полке в самом дальнем углу, дожидаясь своего звёздного часа). Кажется, противоположности и правда притягиваются, потому что у меня нет других оправданий для появления столь крепкой дружбы между такими разными когда-то людьми, как мы с Эль в самом начале нашего общения. — О чёрт! — подруга неожиданно вскрикивает, от чего даже я легонько вздрагиваю. Мне слишком хорошо знаком этот звук. Значения у него может быть только два: либо у неё снова отвалилась пуговица, потому что она постоянно теребит их, когда нервничает, либо ей звонит мама, которую я лишь раз слышала по телефону, но уже записала в ряд своих фобий. Клянусь, когда однажды она спросила, почему на одной из наших с Эльзой фоток у меня такая короткая юбка, я не на шутку испугалась, уже представив, как миссис Коннор набирает номер миссис Хендрикс, чтобы пожаловаться на то, что я плохо влияю на её дочь — настолько у неё был грозный голос. Хотя, думаю, наши матери бы подружились. — Что такое? Звонок прямиком из ада? — Я надеялась, что им давно обрубили связь, но видимо бесам недостаточно сотовой связи, чтобы продвигать свои дьявольские видеоблоги, — слышу взволнованный смешок на том конце связи. — Дыши глубже, Элли. Ты ещё ничего не успела натворить, — успокаиваю подругу, потому что помню, как сильно она волнуется во время бесед с родственниками. Чувствую, после этого разговора очередной милый кардиган лишится парочки пуговиц. — Лучше позвони мне, когда закончите, и расскажи, что я ещё такого сделала, чтобы превратить тебя в «распутную девицу». Эль громко выдыхает и тихо смеётся, на что я мягко улыбаюсь. В любом случае, это однозначно прогресс, потому что раньше у неё случались чуть ли не панические атаки, когда ей звонили родители, даже если случайно. — Спасибо, Джесс, ты лучшая. — Сказала староста группы и отличница, жертвующая все свои накопления на благотворительность, в одном лице. Ты же знаешь, я так себе человек. — Мне кажется, я никогда не пойму, почему ты всегда говоришь эту хр... фигню, — она чуть запинается, и я усмехаюсь: хорошая девочка в ней никогда не исчезнет. — Удачи тебе. — Спасибо, именно она мне и понадобится. Я усмехаюсь и бросаю трубку. Чайник уже вскипел и, боюсь, что пока я буду занята домашним заданием, он успеет десять раз остыть. Достаю из верхнего шкафчика любимую прозрачную кружку размером с мою голову (поэтому она и любимая) и, не глядя, ставлю на столешницу. Опираясь одной рукой на гладкую поверхность и привстав на носочки, второй тянусь к соседней дверце, чтобы вслепую найти любимый зелёный чай с мятой. Чёрт бы побрал мои гены гномьего роста! Наконец нащупываю картонную коробку и с улыбкой человека, только что выигравшего сотню баксов в казино, сбрасываю её на стол, так как длина моих рук не позволяет взять её как нормальный человек. Упаковка в глухим ударом приземляется на холодный кафель и легонько подбивает стеклянную кружку, которую я случайно поставила на самый край. Проходит секунда, нет, мгновение, прежде чем она, покачнувшись, склоняется в сторону и, будто в замедленной съёмке, падает. Кажется, вся моя жизнь проматывается перед глазами, когда я резко сажусь на корточки, чтобы поймать кружку, отчего голова начинает кружиться. Протянув руки, пытаюсь схватиться хотя бы за толстые стеклянные стенки, но, увы, моим кривым скользким ручонкам даже этого сделать не удаётся. Вдруг она застывает в воздухе буквально в пяти сантиметрах от пола и висит в одной точке, чуть покачиваясь, будто её держит не видимая мне рука. Но оставаться в воздухе долго ей не суждено, потому что я наконец забираю её из таинственных воздушных ладоней, и на секунду мне даже кажется, что я чувствую, как касаюсь чьих-то тёплых пальцев, задержавшихся на стеклянной поверхности. Бред. Мне точно показалось. Поднимаюсь и ставлю кружку на столешницу подальше от края. Второй раз мне вряд ли так повезёт. Но всё же не могу выбросить из головы то, что только что произошло. — Что за чёрт? — недовольно бормочу себе под нос и вдруг слышу тихий смешок. Оглядываюсь, но не нахожу ничего особенно. Что ж, возможно у меня просто едет крыша от перенасыщения кислородом, выделяемого здешними комнатными растениями. Отлично. Пожав плечами, я принимаюсь заваривать себе чай и, когда жидкость приобретает достаточно насыщенный медовый оттенок, откладываю первый раз использованный пакетик на маленькое блюдце. Я бедный студент, и даже если не живу в общаге, мне всё равно надо быть экономнее. Иду в гостиную и сажусь в кресло, плотно придвинутое правой стороной к панорамному окну. Прислоняюсь лбом к стеклу и рассматриваю город, в улицы которого с каждым днём влюбляюсь всё больше и больше. Нью-Брансуик — место, о котором вы вряд ли от кого-то услышите. Это не слишком большой город с населением примерно в полсотни тысяч человек. А ещё его постоянно путают с канадской провинцией, потому что у них буквально идентичные названия. Кстати, именно из-за этого как раз чуть не улетела в Канаду. Забавно. То, что я могу сказать точно — уехать из «родного» штата подальше от семьи было лучшей затеей в жизни. Не то чтобы у меня с родителями и братом плохие отношения. Нет, не совсем так. Просто мы разные. Как-то так вышло, что я из другого теста. У нас совершенно разные взгляды на мир, цели в жизни, чувство юмора и даже предпочтения в еде. Именно поэтому я до самого окончания старшей школы искала документы, доказывающие, что на самом деле я приёмная. Когда мы были все вместе, любое семейное времяпрепровождение превращалось в ругань и крики. Но стоило мне хоть на секунду оставить их втроём — они начинали смеяться и болтать. Сначала я думала, что это со мной что-то не так, но мои особо хорошие отношения с людьми вне дома переубедили меня. Да, родителям не нравится то, кем я стала, но мне нравится. А то, что посчитаю нужным исправить, я исправлю. И если они не могут принять меня, это не мои проблемы. Эгоистично? Цинично? Не знаю, может быть. Зато стоило мне покинуть Мичиган и переехать в Нью-Джерси, как наши взаимоотношения наконец пришли в норму. Теперь я слышала родителей лишь по телефону, видела по видео связи, а на каждое приглашение погостить во время праздников придумывала достаточно правдоподобную отмазку, и до сих пор всех это устраивает. Уж что, а врать я умею, хотя это уже отчасти что-то вроде привычки. Сейчас я живу в «Террариуме» — милой уютной квартире недалеко от моего университета, принадлежащей тётушке Эллен со стороны матери. Мама прозвала её так из-за многочисленных растений и окон— всё это напоминало ей террариумы в зоопарках, где живут рептилии. Кстати о растениях, самое время сделать обход и полить их, чтобы ребята не зачахли. Лениво поднимаюсь с мягкого кресла и бреду к шкафу с виниловыми пластинками. Не выбирая, я беру одну в картонном потрёпанном конверте и устанавливаю её в проигрыватель. Опускаю иглу и, удостоверившись, что всё работает, тянусь к кувшину с водой. Раз. Два. Три. Как можно скучать по кому-то, кого никогда не встречал? Потому что ты нужна мне сейчас, но я ещё тебя не знаю. Сердце размеренно стучит в такт музыке. Я кружусь по квартире в незамысловатом танце: просто переступая ногами и еле попадая в ритм песни. В левой руке держу уже полупустую кружку, в правой — стеклянный графин, красиво переливающийся на свету и бросающий на стены блики, из которого обильно поливаю несметное количество растений, поглощающих одну комнату за другой. Но у меня осталась только половина сердца, Чтобы подарить его тебе. Среди «жителей» этой квартирной оранжереи можно отыскать практически что угодно — будь то простенький кактус из магазина «Всё за доллар» или же особо редкая голубая орхидея. Кроме того, коллекция постоянно пополняется новыми видами и сортами, которые с каждым разом находить всё сложнее и сложнее. Моя тётушка Эллен — профессор ботаники и огромный фанат комнатных растений, которые она и собирает в своей небольшой, но довольно уютной квартирке. Коллекционирование растений было её страстью на протяжении двенадцати лет, и она всё ещё продолжает своё дело. Вот только два года назад она решила взять «небольшой» отпуск и поездить по всему миру в поисках ещё более редких представителей флоры. Будучи её любимой племянницей и более-менее примерной студенткой университета штата Нью-Джерси имени Рутгерса, прямо перед началом второго курса я получила ключи и огромную инструкцию, в которой написано, где какое растение, чем и когда его поливать, а также полный список моих новых зелёных сожителей. На самом деле, я с самого детства питала особую любовь к флоре, однако мать не разрешала мне завести даже малюсенький кактус, аргументируя это тем, что я ещё не готова для такой большой ответственности и вообще у меня плохая аура, из-за чего любое растение сразу погибнет. Зато тетушка Эллен напротив — только и делала, что рассказывала мне о каждой составляющей части её домашней оранжереи, учила правильно пересаживать цветы и ухаживать за ними, а на ночь обязательно читала мне какую-нибудь удивительную историю об очередном зелёном друге. Когда я выросла, мать разрешила мне самостоятельно добираться до любимой родственницы, и теперь я появлялась у неё не четыре раза в год, а каждый месяц. Она даже научила меня языку цветов, на котором мы после частенько общались, используя названия растений в, казалось бы, обычных предложениях. Например, перед тем как уехать после проведённых здесь каникул, я иногда оставляла на кухне несколько трёхцветных фиалок, что означало «Скучаю!». Затем, уже вернувшись домой, я получала от Эллен фотографию Аралии в вотсапе, что можно было перевести как «Ты — моя родная!». Более того, если вдруг у нас не было возможности встретиться, мы отсылали друг другу письма с засушенными цветами. Конечно, мы часто созванивались и обсуждали буквально всё, что происходило в жизни: я говорила о скучной школьной жизни и о подготовке к экзаменам, а она в ответ смешила меня рассказами о своих неудачных свиданиях, которых, возможно, было даже больше чем растений в её личной галерее. Однако сейчас держать связь гораздо сложнее, потому что в любой момент моя тётя может оказаться в дремучем лесу или в густых джунглях — её сложно отследить. Поэтому я лишь изредка получаю от неё фотографии с обрывов скал или морских берегов и помогаю выбрать наиболее подходящие для того, чтобы выложить их в соц-сети. А пока Эллен наворачивает круги на Китайской стене, я провожу как минимум по десять часов в неделю, ухаживая за сотней растений, хотя мне кажется, что они уже начали плодиться между собой и вот-вот заполонят всю квартиру. Уже в который раз не позволяю следующей песне начаться и ставлю эту заново. Покачиваясь из стороны в сторону, я наклоняю носик графина в сторону кувшинчика, также именуемому как Непентес, что, как по мне, звучит достаточно стрёмно. Тонкая струйка воды быстро катится по середине широкого листа и нагло падает на пол, образуя небольшую лужицу. Задумываясь всего на пару секунд, перекручиваю у себя в голове все уроки физики, оставшиеся в памяти, и нахожу то, что нужно: правило, которым не раз руководствовалась вся неуклюжая часть человечества, чьи руки растут далеко не из плеч. Звучит оно примерно так: «Чем больше площадь поверхности жидкости, тем больше скорость её испарения». Мысленно кивнув себе, провожу по скопившейся на кафеле полу резиновой подошвой тапка, аккуратно размазывая её по поверхности. Затем вновь запев дуэт с неизвестным мне исполнителем с пластинки, я ухожу в противоположный угол, чтобы полить недавно расцветшую хириту: тёмные зубчатые листья со светлыми разводами раскинулись у основания стебля, поднявшегося примерно на фут от земли. На его конце образовались вытянутые чашечки, которые загибаются наружу белёсыми лепестками, мягко переходящими в оттенки рыжего и сиреневого. Честно признаться, я не понимаю, как эти постоянно фотосинтезирующие ребята всё ещё цветут и пахнут, а не загибаются от пересушенной почвы, потому что я уверена, что как минимум треть кустов я пропускаю во время ежедневного обхода, танцуя под винил. Как можно скучать по кому-то, кого никогда не видел? О, скажи мне, твои глаза карие, голубые или зелёные? Живя с родителями, я была самой неудачливой хозяйкой, которую только можно вообразить: постоянно забывала запустить стиральную или посудомоечную машину на ночь, каждую неделю разбивала какую-нибудь кружку или блюдце и засыпала, оставляя еду сгорать на плите или в духовке. Мать, конечно, постоянно ругалась и выносила мне мозг по поводу того, что я — девушка, молодая леди, а это значит, что ведение хозяйства должно быть у меня в крови. В студенческой жизни эта проблема решилась достаточно просто — меня просто не подпускали к кухне, оставляя один на один с конспектами, дабы потом полночи объяснять новые темы соседкам. Как ни странно, но стоило мне переехать в хоромы тётушки, как все проблемы, связанные с готовкой, стиркой и тому подобным, испарились будто по-волшебству. Еда перестала подгорать, машинки всегда запускались, хотя я не всегда помнила, что делала, действительно нажимала на заветные кнопки перед сном, но сваливала это на плохую память, а практически все хрупкие предметы, оставались покачиваться на краю столов и тумбочек, даже не думая разбиваться. Разве что сегодня мне не повезло и повезло в один момент: фикус — тварь живучая, просто так не загнётся даже в апокалипсис, но горшок всё равно жалко, да и пылесосить лишний раз как-то лень. С торжественным видом я отставляю опустевший сосуд в раковину, прошептав про себя тихое «ура». Выключая проигрыватель, запаковываю пластинку и ставлю её обратно в специальный шкаф, отдалённо напоминающий книжный, но в моём случае предназначенный немного для другого рода искусства. Шумно выдыхаю и с улыбкой победителя глупой газетной лотереи, получившего возможность выиграть какой-то липовый мега-супер-приз, которого на самом деле не существует, несусь в спальню, чтобы составить график для подготовки к зачётам и экзамена. Меня ждёт весёлый и в то же время бессонный месяц. Ты нужна мне сейчас, но я ещё тебя не знаю.

***

— Я всё ещё не понимаю, почему делаю это, — мои мышцы уже изнывают от неприятной тянущей боли, пока я стою в позе под названием «собака мордой вниз», хотя я бы скорее назвала это «распутная студентка лишилась стипендии и учится выживать». — Ты пообещала мне, что будешь заниматься со мной йогой каждую субботу, — закатываю глаза и мельком смотрю в экран телефона, стоящего в метре от меня. Коннор уверенно стоит на всех четырёх конечностях, уткнувшись взглядом в пол. Её блондинистые волосы убраны в высокий хвост, на ней розовые лосины и такого же цвета спортивный топ, и я, ей богу, не понимаю, как даже во время занятий спортом ей удаётся выглядеть идеально, а не так, будто у неё приступ эпилепсии. Хотя из нас двоих на этот эпилептический образ больше способна я, чем Эль. Если честно, я вообще не помню, чтобы соглашалась на нечто подобное, но когда Коннор, вооруженная кроссовками и ковриком для фитнеса, позвонила мне по фейстайму было уже слишком поздно. Поэтому я решила даже не переодевать пижаму и заниматься прям в ней, как ни крути, огромная футболка со спортивными штанами — тоже отличная одежда для занятий спортом. В любом случае, так сказала Эль, а мне было уже плевать. — Я и так поддалась твоим уговорам и начала запекать овощи вместо того, чтобы их жарить. Когда ты уже от меня отстанешь? — мычу себе под нос, но через мгновение осознаю, что это было достаточно громко, чтобы подруга меня услышала. — Когда ты перестанешь питаться только чаем, батончиками и замороженными овощными смесями и возьмёшься за нормальную еду, — Эльза смотрит на циферблат часов на бежевом ремешке, и я искренне не понимаю, как ей удаётся удержаться на одной руке. — Время вышло. Теперь встаём на мостик. Стоим три минуты. Вымученно вздыхаю, опустив колени на мягкий ковёр и ложусь на него спиной. На секунду прикрываю веки, представляя, что у меня есть возможность прямо сейчас провалиться в сон. — И даже не думай засыпать, Хендрик, иначе не видать тебе своих конспектов по французскому. Слышу строгий тон Коннер и недовольно цокаю, но всё же послушно подставляю ладони под плечи и приподнимаюсь настолько, насколько это возможно. — Выше. Ещё выше. — Тоже самое говорил твой бывший Майку Тауверсу в мужском туалете, прежде чем отсосать ему, — не сдержавшись, фыркаю, покачиваясь на локтях, что сильно трясутся от напряжения. Пресс, о существовании которого я не знала до недавнего времени, ноет и распространяет эти неприятные ощущения по всему телу. Эль возмущённо ахает, но резко поджимает губы, а я морщу нос, осознав, что только что ляпнула. — Стоим пять минут, а затем идём на дополнительный круг. — Не-е-ет, — отчаянно стону, еле удерживаясь на конечностях и чудом не падая на спину от внезапной судороги. — Сама напросилась. Ладно, она права, я сама виновата. Бывший, внезапно оказавшийся геем после двух месяцев отношений, — запретная тема, тем более для шуток. Но так к слову, Дэниел и Майки вот уже полгода как стали соседями по комнате и по сей день живут душа в душу, а я тайно за них радуюсь. — Лучше вернёмся к более безопасной для моих почти несуществующих мышц теме. Чем тебе не угодили замороженные смеси? С чего вдруг такая дискриминация? Вроде те же самые овощи, только температурой пониже. Я думала, «холод всегда был тебе по душе». — Очень смешно, Джесси. Вот только твоя шутка опоздала лет так на семь, — из динамика телефона раздаётся тихое кряхтение, и я мысленно ухмыляюсь — кажется, дополнительный круг отменяется. Мне приходится приложить немалые усилия, чтобы чуть выпрямить руки, потому что они уже начинают знатно затекать. Лицо обдаёт холодный воздух, просочившийся в комнату через приоткрытую форточку, и я мысленно благодарю саму себя за то, что догадалась заправить передний край огромной футболки в спортивные штаны и поэтому сейчас я не стою с голым животом, пародируя Золотые Ворота. — Да и вообще, ты сама уже похожа на овоща больше, чем эти пакетики с обледеневшими огрызками, — мои плечи трясутся от беззвучного смеха, мешая держать равновесие. — «Ты — то, что ты ешь», Джесси. — Сама ты овощ, — тихо хмыкаю. — Вот скажи мне, что ты ела сегодня на завтрак? — Ну... — она задумывается, — яичницу с беконом и сэндвич с ветчиной, а что? — Бекон с ветчиной? — Коннер наконец поворачивает голову, удивлённо уставившись на меня. — И как ты после этого смотришь Свинку Пеппу? Тебя совесть не мучает, «бесстыдница»? Мы одновременно взрывается смехом и окончательно падаем на спину. Постепенно причина хохота забывается и мы просто остаёмся валяться на полу, поочередно издавая громкие смешки. — Я всё,— повержено поднимаю ладони вверх, размахивая ими, словно белым флагом. — Ладно, так и быть. Дополнительный круг отменяется. — Просто признайся, что ты сама уже устала,— ложусь на живот и направляю указательный палец на экран, на котором вижу распластавшуюся на коврике для фитнеса Эльзу, на что та лишь покачивает головой. — А вот и нет. — Ты просто... — не успеваю ничего сказать, потому что подруга протягивает руку к телефону и бросает трубку. — Ну что за грубиянку я воспитала! Вновь падаю на спину и закрываю глаза, ощущая, как медленно засыпаю. Мышцы по всему телу изнывают, хоть мне и не хочется это признавать, но это чувство кажется даже немного приятным. А может, я просто горжусь своей какой-никакой продуктивностью. Всё же я заставляю себя подняться с мягкого ковра и хотя бы перебраться в спальню, чтобы потом не проснуться от боли в шее. Мне и мышц хватает. Но стоит мне подняться на ноги, как от мыслей меня отвлекает сигнал, который совершенно точно принадлежит таймеру духового шкафа. Иду на кухню, еле волоча ноги, ведь каждый шаг отдаётся болезненным импульсом даже в костях, что по сути невозможно. По пути парочку раз проклинаю тот день, когда я подружилась с Эльзой Коннер, а затем столько же раз ругаю себя за подобные мысли. Подхожу к духовке и вспоминаю, что не ставила никакой таймер. Я совершенно точно помню, что запустила запекаться брокколи с сыром и специями ровно в двенадцать часов с расчётом на то, что в двенадцать двадцать закончится последний круг тренировки с Коннор, который она в итоге отменила. На часах всего двенадцать семнадцать. Тогда почему сработал таймер? Хм, как бы странно это не выглядело, могу предположить, что запустила его случайно, потому что так окончательно и не научилась пользоваться всей техникой в этой квартире. Да, скорее всего так и было. Пожав плечами, нажимаю на первую попавшуюся кнопку и сигнал прекращается. Покрутив ещё пару ручек, я наконец отключаю духовой шкаф и оставляю свой будущий обед остывать. Я возвращаюсь в гостиную и сразу заваливаюсь на маленький мягкий диванчик, свесив ноги с подлокотника. После двухминутных раздумий разрешаю себе расслабиться, награждая себя за тренировку крепким дневным сном. Однако долго спать мне не суждено, так как моя верная подруга — настоящий киборг, которая в отличие от меня следит за моим расписанием, не давая мне спуску, за что я ей безумно благодарна, хоть иногда и накатывает желание её убить. Но это так... временно. Пока волшебная королева Эренделла поёт своё легендарное «Отпусти и забудь», я пытаюсь, не открывая глаз, нащупать звонящий телефон, и (о чудо!) мне это удаётся. — Да? — лениво произношу я, практически не размыкая губ. — Вставай, Хендрик. Я дала тебе перерыв в целых тринадцать минут. Пора садиться за учёбу. — Ты же знаешь, я не люблю число тринадцать, вот тридцать — уже другое дело. — Джесс, — слышу укор в её тоне и, тяжело вздохнув, наконец поднимаюсь с кровати. — Ну вот, совсем другое дело. А теперь давай прогоним базовые французские предложения. Я сажусь за стол, отодвигая в сторону несколько кружек с остатками того же зелёного чая, что я пила и сегодня. Вот только на каждой из них изнутри появилось по несколько коричневых колец, оставленных остывшим напитком. Мысленно ругаю себя и клянусь, что как только закончу с учёбой, сразу же отнесу их на кухню. Однако сама понимаю, что, конечно же, этого не сделаю. Раскрыв перед собой учебник, справочник, словарь и тетрадь, тянусь к компьютеру, и спустя пару минут на экране появляются конспекты по французскому. Каждое слово аккуратно выведено до ужаса идеальным почерком Эльзы, определения подчёркнуты ярко розовой ручкой, а заголовки выделены сиреневым маркером — по тетради Коннор очень просто определить её до тошноты трепетное отношение к учёбе. Как бы внешне она не менялась, как бы много вечеринок она со мной не посещала, прилежная ученица в ней не умрёт никогда, и я этому даже рада. Заметив, что слова сильно расплываются, от чего становится невозможно их прочитать, мысленно стукаю себя по лбу. Я забыла надеть очки. Снимаю их с настольного кактуса, потому что в порыве чувств оставляю их именно на нём — так как вместо иголок у него лишь белый пушок, покрывающий весь зелёный ствол, я могу не бояться, что стекло поцарапается. Поправив очки на переносице, приступаю к повторению материала. Я старательно произношу каждое слово из тетради, подглядывая транскрипцию в словаре, но Эльзе всё равно удаётся исправлять меня на каждом третьем слове, что начинает даже немного раздражать, но мы вовремя меняем вид деятельности. После слов следуют выражения и простые предложения, а затем мы переходим к самому страшному — сочинения. Я в сочинениях и на английском языке не особо сильна, что уж тут говорить о неродном мне языке, но миссис Честерфилд это, очевидно, не волнует. На всё это уходит около часа, пока Коннор сама не устаёт от постоянных «ля» и её голова не ложится на раскрытые перед ней тетради, отчего блондинистые локоны частично закрывают камеру. — Я ля устала, — она выдыхает и, подняв голову, ставит подбородок на твёрдую обложку учебника. — Я ля тоже. — Предлагаю ля перерыв и перестать говорить это глупое «ля»,— морщится, из-за чего мы обе хихикаем. — Я согласна, к тому же ты первая это начала, — с губ вновь срывается тихий смешок. Чувствую, как глаза горят от напряжения. Снимаю очки и, прикрыв веки, тру переносицу, пытаясь успокоить зуд. — Что-то в последнее время у меня всё чаще болят глаза,— Эль приподнимает светлые брови, а затем чуть хмурится. — Сходи проверь зрение. Ты постоянно сидишь в телефоне ночи напролет, наверняка сожгла уже себе всю сетчатку. — Говоришь как твоя мама, — недовольно покачиваю головой, на что подруга садится ровно и выставляет палец, словно указывая на меня. — Если бы я говорила как моя мама, то давным давно посоветовала бы тебе полечиться заклинаниями на латыни, — полминуты сижу в ступоре, задумавшись над её словами, потому что звучит как дичайший бред, но тем не менее она, вроде как, говорит серьёзно. — Извини, — прочистила горло, всё же решаюсь спросить, — ты ведь шутишь? Поджав губы, девушка покачивает головой, как бы говоря, что её слова — чистейшая правда. Я, конечно, знала, что Миссис Коннер конкретно повёрнута на религии и что по её мнению главным бестселлером всех времён является Библия, что от части является правдой, но чтобы настолько... Проходит секунда или даже меньше, прежде чем мы взрываемся жутким хохотом, хотя, возможно, это отчасти вызвано нервной усталостью. Покачиваю головой из стороны в сторону, всё ещё отказываясь верить, и в то же время пытаюсь угомонить смех, что у меня в конце концов выходит. С трудом, но выходит. — Знаешь, а почему нет? — вдруг прерываюсь и ловлю на себе взгляд, полный недоумения. — Давай попробуем поискать что-то подобное. — Ты что, серьёзно? — Вполне. Начинаю забивать на ноутбуке в Гугл что-то вроде «заклятия для улучшения зрения на латыни с транскрипцией читать онлайн без регистрации», и, как ни странно, но я нахожу то, что нужно. — Джесс? — Да? — я перевожу взгляд на экран телефона. — Мне нужно отойти минут на десять. Постараешься за это время не вызвать к себе в комнату ангела, демона или ещё кого похлеще? — она ухмыляется, а я лишь закатываю глаза на её замечание. — Буду стараться изо всех сил, Эль, но ничего не обещаю. — Отлично, тогда ещё увидимся, — она машет в камеру и отключается. Промотав пару раз всё заклинание, которое оказывается довольно таки длинным, я тяжело вздыхаю и наконец принимаюсь его зачитывать, максимально используя основные правила фонетики английского языка. Выходит, конечно, скверно, но что-то да выходит. Примерно на середине язык начинает заплетаться, и где-то даже проскакивает приторно французское «ля», но я стараюсь не сбиваться и упорно продолжаю читать это дьявольское послание. Постепенно мне начинает казаться, что я слышу за спиной чьи-то голоса, которые с каждым произнесённым мной словом звучат всё отчётливее и громче, но списываю это на влияние ужастиков и фэнтезийный кошмаров на мой ещё подростковый мозг. Когда я наконец завершаю прочтение бессмысленной белиберды на древнем языке, уже собираюсь язвительно хмыкнуть, но меня прерывает чей-то хриплый голос за спиной. — Я серьёзно, Зи, это точно не сработает. Сто процентов. — Уверен? Вздрагиваю и буквально чувствую, как все внутренности сжимаются от страха в тугой узел. Не могу заставить себя сделать и элементарный вдох, потому что весь воздух застревает в лёгких. Я медленно оборачиваюсь, ловя на себе два не менее испуганных взгляда. В голове крутится сотня перепутанных в один большой ком мыслей, но с моих губ срывается лишь один простой вопрос. — Что за чёрт?