Время не имеет функции лечить, оно лишь учит с этим жить.
С момента прочтения письма прошёл целый час, а об Адриане или его местонахождении до сих пор не было никаких известий. Учитывая отношение Габриэля к угрозам, особенно к тем, что из прошлого, Натали могла только молиться и мучить себя ожиданием. Ни отец, ни сын не были дураками и ясно видели границы своих возможностей. И только поэтому Санкёр была уверена, что Габриэль не станет пороть горячку и вызывать на помощь бывшего одноклассника, ставшего недавно прокурором города. Время есть, предположения и догадки тоже, избежать плохого финала вполне возможно, если действовать командой и с предельной осторожностью. А вот с Адрианом могли возникнуть проблемы. И если учесть тот факт, что с обретением суперспособностей у него повышался не только адреналин, но и градус бешенства, то Адриан мог выкинуть то, чего лучше не делать. Оставалась надежда на благоразумного квами, который был сейчас единственным, кто мог повлиять на Адриана. Натали переживала за младшего Агреста больше, чем за саму себя или Габриэля. Проведя с маленьким Адрианом почти всё его детство, она могла с закрытыми глазами узнать, что он замышляет, с каким взглядом смотрит на окружающий мир, какую конфету хочет стащить из буфета раньше обеда и что может натворить, если она ненадолго отвлечётся. Адриан был, есть и будет для неё первым и последним ребёнком, хоть и чужим. Но ведь ДНК не всегда оправдывает чувства? Да и чувства возникают именно тогда, когда их или не ждут или уже не собираются принять. Иногда ей казалось, что она знала родителей Адриана и его самого целую вечность. Впервые увидев Эмили и Габриэля вместе, Санкёр и подумать не могла, что с этими людьми будет связана вся её жизнь. Будучи семнадцатилетней студенткой парижского вуза, юная Натали усердно штудировала учебники и продолжала изучать новые языки. Считаясь одной из самых лучших учениц, Санкёр покоряла всё новые вершины. Да вот только профессия переводчика не сильно пригодилась ей в жизни. Хотя на встречах с иностранными партнёрами Габриэля Натали без тени проблем могла общаться, иногда даже подслушивая их перешёптывания в сторону мрачного дизайнера. Лишь бы старший Агрест был ею доволен, а уж о себе она позаботится после. После знакомства с милой и бойкой Эмили Грэм де Ванили жизнь Натали превратилась в мясорубку. Карьера переводчика рухнула в самый неподходящий момент. Учёба ушла на второй план, намеченные цели исчезали одна за другой, а мозг постепенно отключался, чувствуя привкус настоящей и безбашенной молодости. Почему Эмили завела дружбу именно с ней — занудой и заучкой, Натали до сих пор продолжала гадать. Блондинка была пожизненной оптимисткой, начинающей звездой с факультета актёрского мастерства. В хрупкую Эмили наповал влюблялись парни, цепляемые за живое зеленоглазым чудом. Она имела за плечами два года учёбы в институте, десяток ролей в нескольких фильмах, происходила из древнего рода богатых аристократов, её отцу принадлежала огромная, в то время одна из самых успешных кинокомпаний, у неё даже своя машина была и кучка известных друзей! Знакомство Натали и Эмили произошло не при самых радужных обстоятельствах. Проходя практику в институте, где училась Эмили, Санкёр общалась с приехавшими учениками по обмену. Её задачей являлось узнать, чему иностранцы смогли научиться во Франции, с кем подружились, как их приняли в Париже, хорошо ли им живётся и как учится на чужой территории. Получив для общения двух китайцев, Натали повела их в самую непринуждённую и расслабляющую обстановку — в столовую. Предложив поухаживать за китайцами, девушка направилась за заказанным кофе. Иностранные гости казались ей приятными и милыми парнями, а брюнетка давно мечтала завести дружеские отношения с такими людьми, и в тот момент ей выпадал блестящий шанс на удачу. Только вот после этого случая Натали долго винила себя за неправильно сформулированные цели. Да, удача улыбнулась, но только не тем местом. Кто её толкнул на обратном пути и за что, она и заметить не успела. Облив своих спутников с ног до головы воздушным капучино, Санкёр на некоторое время впала в транс. А счастливые до этого мордашки китайцев превратились в угрозы чистой китайской ругани. Пока Натали пыталась извиниться на китайском перед разгневанными парнями, шустрая Эмили успела послать китайцев по-французски и быстро смыться с опешившей брюнеткой с места преступления. Протащив за собой на буксире несопротивляющуюся Натали, Эмили усадила новую знакомую в машину и пустилась на самотёк по Парижу. Она весело щебетала о своей жизни и о том, что не любит китайцев, особенно тех, кто проходит в их институте стажировку, хлопала по рулю ладонями, пару раз теряла управление, проскакивала через несколько постов полиции на превышающей скорости и включала музыку на новом и безумно дорогом плеере, который могли себе позволить разве что дети президента! Тогда, казалось, Натали одновременно пребывала в шоке, негодовании и.. благодарила новую знакомую? Если бы раньше кто-то посмел затащить Санкёр в чужую машину и насильно повезти кататься по трассе, он бы давно сидел в полицейском участке и придумывал глупые оправдания. С Эмили было по-другому. Одни её лучезарные глаза выражали безобидность и преданность. И Натали, сама не зная почему, стала доверять блондинке. Но воспоминания о китайцах не хотели покидать мыслей и благодарность смешивалась с обидой и раздражением. Натали целый год из кожи вон лезла, дабы именно её поставили на эту гребаную практику! А тут какая-то смазливая блондинка за один раз смогла растоптать одну из главных целей жизни. — Ты, наверное, долго к этой встрече готовилась? — осторожно интересовалась тогда Эмили, мягко вращая руками руль и петляя по городу. — Нет, что ты, — саркастично заявила Санкёр, забывая, что именно этот человек спас её, — меня просто снимут с поста старосты, отчитают на глазах у всего потока, я не пройду проверку, завалю практику, хотя нет, я уже её завалила! Не переживай, всё прекрасно! На миг Натали показалось, что Эмили усмехнулась, но строгое выражение лица не поменялось, ещё минут пять назад озаряемое позитивом. — Прости, просто… Я впервые увидела тебя у нас, на ученицу ты не похожа, а когда рядом с тобой китайцев заметила, так вообще контроль потеряла. Ты не пойми меня неправильно, Лу и Ли лишь на вид такие хорошие, если присмотришься — убедишься в обратном. Они у нас пару раз на учёте стояли, их давно забрать хотели, поговаривали, что двух девчонок чуть не изнасиловали, неприятные парни… Мне за тебя действительно страшно стало, — девушка медленно затормозила у торгового центра и повернула голову на задумчивую Санкёр. — Кстати, я Эмили! — Н-Натали, — глухо и неуверенно ответила брюнетка, не до конца осознав, что ей только что поведала новая знакомая и от чего спасла. — Ещё раз прости, Натали, если испугала. С моей близкой подругой уже случилась такая ситуация, как видишь, теперь у меня нет подруги, — с некой болью в голосе оповестила Эмили, опустив руки на колени. — Что с ней случилось? — сглатывая резкий и горький ком в горле, спросила Санкёр. — В другую страну уехала, — прошептала блондинка, сжимая кулаки и впиваясь длинным ноготками в нежную кожу. — Впрочем, не будем о грустном! Обещаю, что тебе ничего не сделают, ещё сухой из воды выйдешь, я постараюсь. Тебя не будут наказывать, — Эмили припарковала машину и снова взглянула на Натали. В голове переводчицы били барабаны, горели китайские фонари, светились таблички «Опасно», и мерцали красные огни. Хотелось верить блондинке и даже поддержать её. Натали и не заметила, как ей стало интересно узнать побольше о Эмили. — Ты мне веришь? — девушка достала из зажигания ключи и повернулась всем телом к своей, как ей хотелось верить, новой подруге. — Наверное да, — Натали вжалась руками в мягкую обивку кресла, одной лишь фразой подписав приговор на всю жизнь быть отданной будущей чете Агрестов. Проведя все годы учёбы среди книг, радио и библиотек, Натали не смогла обрести самого важного и нужного — верных и преданных друзей. Эмили была прекрасной кандидатурой на эту роль, и Санкёр не могла узнать даже у самой себя, что тянет её на дружбу со странной блондинкой. — Меня тут парень в кафе ждёт, — Эмили кивком головы указала на массивные двери первого, недавно открывшегося торгового центра в Париже (Прим. Автора: описываются времена конца 90–ых годов). — Пойдём со мной? Натали запаниковала. Доверие так и пёрло от ангельского лица Эмили, и в глазах больше не присутствовали те забавные чёртики, как когда она гнала машину по трассе. Говоря о своём молодом человеке, голос девушки становился звонче, а губы невольно расплывались в улыбке. Портить ещё не начавшуюся дружбу не было никакого желания, да и за последние полчаса Натали сумела пережить больше страхa, чем за все годы жизни. — Если ты в самом деле не занята, — с некой тревожностью оповестила Эмили, вешая на плечо сумочку. — А просто так я отказы не принимаю. Я же вижу, ты хороший человек и будешь в нашей компании второй трезвой головой! — Эмили весело хихикнула, вытаскивая Натали из машины. — Моего парня зовут Габриэль, он будущий дизайнер, а с ним одна из моих лучших подруг — Марлена, она у нас главный мозговой центр! Представляешь, она коренной потомок древних самураев, а ещё её парень… Эмили без умолку щебетала о личной жизни своих друзей, их увлечениях, целях, мечтах, любимых напитках и мороженом. Она с таким энтузиазмом рассказывала о близких людях, что Натали искренне ощутила желание стать одной из них. Но она не знала, как вести себя среди парней и девушек, наверняка таких же раскрепощённых и весёлых, как Эмили. Они могли не принять Санкёр, начать давить на неё, и первая незапланированная встреча пошла бы под откос. Компания Эмили состояла из четырёх ребят: её самой, хмурой и всегда напряжённой Марлены, прямой японки (и того единственного человека, национальность которого не беспокоила Эмили), парня Марлены — весельчака и начинающего повара Генри, отличавшегося кулинарными способностями, отменными шутками и щуплым телосложением, а также самого Габриэля Агреста, который ещё двадцать лет назад был точной копией своего сына. Такой же мягкий, нежный, добрый, готовый в любой момент прийти на помощь, иногда вспыльчивый, целеустремлённый (вот этого хоть отбавляй) и до смерти влюблённый в мило краснеющую рядом с ним Эмили. В первый день знакомства обе пары показались Натали безмерно счастливыми и довольными своей второй половинкой. Но чем больше Санкёр проводила с ними времени, чем чаще выбиралась на совместные прогулки или походы в кафе, тем яснее в её глазах становилась ситуация. Приняли Натали в компанию с «почти» распростёртыми объятиями. Габриэль ценил Санкёр как прекрасного теоретика, с которым можно было обсудить совершенно любую тему, не ограничиваясь только модой или искусством. А Натали охотно вступала с ним в дискуссии, обсуждение проблем, насущных вопросов и получала двойную порцию для новых размышлений и приятное чувство удовлетворённости от проведённого времени с Габриэлем. Эмили всегда старалась развеселить Натали, открыть глаза на простые и такие ценные вещи. Чего только стоила одна её улыбка, становившись для брюнетки глотком свежего воздуха. Габриэль и Эмили были идеальной парой и, как считала Натали, стали бы прекрасными супругами, а, уж задумываясь об их совместных детях, Санкёр часто ловила себя на мысли, что хоть девочка, хоть мальчик, всё равно будут покорители сердец — умные, красивые, одновременно похожие и на Агреста, и на Эмили. Общение с Генри Натали воспринимала, как увеселительную программу, действующую на уши божественными шутками после долгих препираний с Агрестом. Но до одного момента, когда со времени их знакомства прошло около года. Марлене тогда исполнялось двадцать лет, и она, как самая старшая, среди восемнадцатилетней Натали и оставшихся девятнадцатилетних друзей, пригласила их на прогулку в парк за день до дня рождения. По дороге к кафе, Габриэль и Натали затеяли весьма сложную перепалку, споря о французской революции. Друзьям чудом удалось разнять бушующих ребят, оставив Санкёр под присмотром Генри. Когда остальные ушли за мороженым, Натали осталась с Генри в беседке. Он снова смешил её, отвлекая от спора с Габриэлем. После новой волны шуток, девушка зажмурилась и беззвучно засмеялась. Тот день она пометила в своём личном календаре чёрным крестом, потому что именно тогда, из-за неё и её вечных правил, она смогла потерять троих друзей, любимого мужчину и право называть себя невинной. Повторно закрывая глаза, молодая Санкёр и не обратила внимания, на то, как с каждой репликой лицо Генри становилось ближе к ней, а с губ срывались шутки уже не такого привлекательного содержания. Скорее, глупые попытки продолжить заразительный смех брюнетки. Его губы накрыли её страстно и резко. Язык Генри лез в рот Натали противно и больно, очерчивая круги на нижней губе, зубах и языке. Это было мерзко, грубо и неправильно. Нет, не так она представляла себе свой первый поцелуй, украденный человеком, которого до этого считала близким другом! Девушка ещё не до конца понимала, чем он руководствовался, перед тем как поцеловать её, но желание прекратить это возникло с первого мгновения. Генри не спешил отставать, а Натали, боясь привлечь внимание друзей или случайных прохожих, пошла на крайние меры. Резко прокусив до крови его нижнюю губу, девушка рвано вздохнула, отталкиваясь от парня и стараясь отдышаться. Не смотреть на Генри стало невозможно, в глазах Санкёр читались презрение вперемешку с отвращением. Он отпрянул в ту же секунду, прижав пальцы к кровоточащей губе. — Ты что творишь?! — облизывая капли чужой крови, вскрикнула девушка, в последний момент удержавшись от истерики. Брюнет смотрел на неё сквозь полузакрытые глаза, вымазывая пальцы о собственную кровь. В его взгляде полыхали те ярые эмоции, не увиденные до этого Санкёр. Скулы подрагивали, было заметно, как напряглись вены на его руках и он, запрокинув голову вверх, будто удерживаясь от слёз, тихо прошептал: — Я люблю тебя, Натали… — сипло оповестил Генри, даже не пожаловавшись на шипящую боль или «бешенство» девушки. Натали на некоторое время опешила, не зная, что говорить и как действовать в этой ситуации. На припухших губах оставался неприятный привкус, напоминающий алкоголь. Близость с парнем стала для Санкёр грубой неудачей, и она ещё не до конца осознавала, что больше не устраивало её в той ситуации. Возможно, нарастающая обида и чистой воды гнев или всё же вторжение в личное пространство. — Генри, ты что несёшь? — ее вопрос прозвучал словно гром среди ясного неба. — А Марлена? Признание парня было пропущено мимо ушей, а Натали, даже не подозревая, что это её первое и последнее признание в любви, строго посмотрела на него. Как на предателя. Он как будто прикусил язык или потерял способность говорить, лишь в жалкой попытке открывая рот. И если бы за ними наблюдал кто-то третий, то он бы сразу понял, какой хаос творился в душе замолчавшего парня. Натали лишь горестно усмехнулась, готовая заплакать и убежать в тот же момент. Находиться рядом с Генри становилось противнее с каждой секундой, его поцелуй стал для неё омерзительным впечатлением. Не было той сладости или окрылённости, о которых писали в книжках, когда целовались главные герои. Осталось только отвращение к близкому до этого человеку, утратившему доверие в глазах подруги. — Я никогда не любил Марлену, она для меня была обычной девушкой, ну, повстречались, с кем не бывает, — приглушённо начал Генри, говоривший настолько тихо, что Натали пришлось пошатнуться и поддаться вперёд, — я тебя люблю! С первой встречи, как увидел, сердце в пятки ушло. Да у меня такое впервые случилось, я по-настоящему влюбился! У меня голова от тебя кругом идёт, эти ваши девчачьи бабочки в животе ко мне переселились! — он говорил быстро, боясь или что-то упустить, или не досказать. Пламенная речь парня обжигала свежие надрезы ран на сердце Санкёр, а совесть сжималась в жалкий клубок, — Натали, прошу тебя, давай попробуем, я уверен, мы сможем быть вместе, у нас должно получиться и… Какое-то странное чувство опаляло тогда разум Натали, а заготовленные фразы, собранные ею в кучу за последние несколько минут, словно были вырезаны и удалены даже из чёрного ящика. Санкёр была движима новыми чувствами, до этого не поселявшими её душу. А неопознанные эмоции адреналина, смешиваемые с отчаянием, были готовы вырваться наружу под душераздирающий крик. Лёгкие горели от жажды вдохнуть новую порцию свежего воздуха, но Натали будто специально задержала дыхание, думая, что это поможет отмотать время назад и оставить всё так, как было до этого. Так хорошо, как раньше, уже не будет никогда. — Заткнись, — грубо и чёрство бросила Натали, перебив его очередное признание. Её голос стал глубже. — Мы не сможем быть вместе. Ни как друзья, ни как пара. Сейчас, когда с того судьбоносного поцелуя прошло больше четверти века, она знала и помнила, что одним своим «заткнись» разрушила не только глубокие и искренние чувства парня, разорвав на части его сердце, но и самой себе выстрелив в спину. А по ночам убивалась от слёз и собственного ничтожества в горьком одиночестве и страхе. На протяжении двадцати лет она на коленях вымаливала прощение у собственной судьбы, у погибшего Генри, у умершей Эмили, у исчезнувшей Марлены и отчаявшегося Габриэля. Генри тогда на миг забыл, как правильно дышать, получив грубый отказ, чего боялся больше всего на свете. От тихой и нежной девушки не осталось и следа. А парень, втянув ртом воздух, уже не обращая внимания на струйку крови, стекающую по подбородку, хищно сверкнул оскалом улыбки: — Из-за Агреста, да? У собственной подруги парня отбить захотела? — он резко залился смехом, отчего Натали вздрогнула и отшатнулась от перил беседки, припав горячим лбом к деревянной опоре. Генри выглядел сумасшедшим, потерявшим над собой контроль и самообладание человеком. Его зрачки становились шире, а белые белки налились красными полосами, ноздри широко раскрывались, ногти впивались в кожу сжатых кулаков, а разум, казалось, стал тогда отдельным звеном его личности. Покрасневшие щёки, сморщенный лоб, полуоткрытые, вымазанные от пятен крови губы и уже ничего не соображающий мозг — таким его запомнила Натали перед смертью. В жизнерадостных до этого глазах читалось слишком много ужасных намерений, которые током били по голове Натали, заставляя бежать от теряющего связь с этим миром, превращающимся в монстра — Генри. Странный туман застилал глаза, а она, словно живущая под действием наркоты, могла принимать слова парня, как глубокие уколы в самую душу. Сказанные брюнетом фразы превратились в страшный девиз жизни, который Натали вспоминала каждый раз, когда видела Габриэля и Эмили рядом друг с другом. Но она уже поставила крестик в договоре с собственной судьбой, отвергнув Генри и превратившись в него самого — холодного, своенравного, державшего всё в себе, влюблённого в неё до самой своей кончины. А она и по сей день оставалась пьяна любовью к старшему Агресту, омрачённая своей первой и последней любовью, в праве называть её невзаимной. — Иди проспись, — сквозь зубы выплюнула Санкёр, только сейчас ощутив во рту горький вкус дешёвой водки, оставленной языком Генри. Она резко сорвалась с места, побежав в самую глубь парка, чтобы остаться одной и выплакаться от того, что ещё вчера казалось немыслимым.***
Спустя месяц после ссоры с Генри, Натали всё чаще ловила себя на мысли, что осквернила чувства друга, поддавшись не голосу разума, а собственным эмоциям, сказанным в порыве обиды, и своего рода пофигизма к парню, предавшему свою вторую половинку во имя безответной любви. Общение с Генри не возобновилось, а Санкёр старалась как можно реже показываться на глаза друзьям, завалив себя учёбой и возобновившейся практикой. Даже с Эмили встречаться не было никакого желания, скорее, обратное — никогда не видеться, не смотреть в её сверкающие огоньки, горящие в зелёных глазах, на её милую улыбку, слушать добрые шутки и ощущать рядом крепкое и тёплое плечо. Больней всего стало смотреть на Марлену, с которой и до этого были напряжённые отношения. Скорее, скрытое презрение, невидимыми жестами показываемое друг другу. А сейчас, когда парень её подруги признался Натали в любви и грубо выбросил чувства Марлены в глубокую дыру, Санкёр чувствовала себя как минимум стервой. Она давно заметила, как Марлена пеклась о Генри и их хрупких отношениях. Чёрствая и холодная японка таяла рядом с ним, вцепившись в брюнета, как в спасательный круг. И для всех не было секретом, как Марлена умела ревновать и на что пошла бы ради сохранения любви. Если это вообще можно было назвать любовью. Как они смогли стать парой, Натали не понимала. Было ощущение, что Генри таскается с японкой только потому, что не может внятно объяснить ей, что для неё давно прочерчена линия френдзоны. А вот чувства черноволосой красавицы были отданы только Генри, и не заметить её особого отношения к нему мог только умственно отсталый. Для чего ему была нужна Марлена — для красоты, статуса парня или хвастовства на молодёжных тусовках, никто не мог предположить. Он одновременно боялся отпустить Марлену и в то же время не хотел заходить дальше, чем обычный «чмок» в губы. В этой ситуации становилось невыносимо жаль только одну девушку, носившуюся с начинающим поваром, как с писаной торбой. Страх, читаемый в глазах отвергнутого парня, говорил обратное, а та волна размышлений накрывала Натали по самую голову с новой силой. Чего именно боялся Генри — остаться окончательно отвергнутым и выброшенным, как испорченная игрушка? Или всё же его привязанность и хоть доля симпатии к Марлене существует — вот тот вопрос, стоявший на повестке каждого прожитого дня. Натали не могла не думать о коротком диалоге с бывшим другом, из-за которого не спала какую ночь. Ей казалось, что если она перестанет об этом думать, то её сожрут факты и доказательства. Брюнетка и сама не могла понять, что именно задело её больше всего. То ли грубый поцелуй, то ли пьяный друг, его признание в любви или сам факт того, что Агрест ей не безразличен. Зарождение чувств к Габриэлю было главной загадкой её жизни. И теперь в словаре по английскому лежала не табличка с правилами, а маленькая, пожелтевшая фотография Агреста, вырезанная ею из опубликованной статьи, с его первой студенческой выставки. Чувства к Габриэлю побудили её делать то, чего раньше она не умела и не смогла бы сделать. Каждый день, только просыпаясь и смотря на закрытые шторы и лучи солнца, она думала о том, проснулся ли он. Что съел на завтрак, чем сейчас занимается, в каком парке рисует новые эскизы и во сколько ляжет спать, с кем гуляет и общается, есть ли у него братья или сёстры, какие оценки в институте, не снизилась ли успеваемость. Но он был счастлив с Эмили, а Санкёр была рада тому, что лучшая подруга и первая любовь всей жизни могут жить в гармонии, уюте и тепле друг друга. Мысль о том, чтобы увести Агреста пришла ей в одну из холодных и бессонных ночей апреля, но Натали тут же ударила себя по щеке. Она не собиралась отбивать парня у лучшей подруги, уподобляясь Генри. Просто слепо верила в какую-то неистовую силу и перемены, которые могли произойти в жизни Габриэля. На чужом горе счастья не построишь, даже если сильно хочется. Как она влюбилась в Агреста, Натали не помнила. Самое сильное и болючее чувство на свете — любовь, проснулось так же резко, как и долг не сдаваться и продолжать быть верной даже в тот момент, когда угасла надежда. Оставалась лёгкая тень веры. — И давно ты его любишь? — как-то раз спросила Эмили, впервые после месячной разлуки напросившись в гости к Санкёр. Сидя спиной к блондинке, Натали всё равно ощущала её прикованный к себе взгляд, в котором не было усмешки, отчего в спине неприятно покалывало и заставляло сутуло склонять голову к учебникам. Эмили была как никогда серьёзной и сосредоточенной, это стало понятно, как только она появилась на пороге съёмной квартиры Санкёр. Привычные лёгкие платья сменились на строгие брюки, серую водолазку и чёрный пиджак. Во взгляде читалась усталость, тёмные мешки под глазами, кое-как накрашенные брови и покусанные губы. Эмили выглядела до предела вымотанной и уставшей, опущенные руки, сухая и чересчур бледная кожа, медленные шаги, слишком плавные движения и… безысходность? Она стала похожа на человека, который за раз лишился всего сразу, потеряв надежду на будущий день. Когда-то этот разговор настал бы, и теперь, вопрос был поставлен «прямо в лоб», отступать не имело смысла. Бежать некуда — Эмили встала вплотную к дверям, окна выходят на недавно развернувшуюся стройку, да и опыта прыгать с седьмого этажа у Натали не было. Хоть число «семь» и счастливое. Оттянуть больную тему больше не получится: блондинка не любит мучить себя ожиданием, а у Санкёр не выйдет держать в себе всю копилку страхов и опасений. Слишком сложно это — безответно любить и бороться без права на победу. Санкёр и думать боялась, как отреагирует Эмили на её приглушённое: «Уже месяц». Захочет разорвать дружбу? Расскажет обо всём Габриэлю? Начнёт ей мстить? Обвинит во всех смертных грехах? Будет говорить о недостатках Натали? Пошлёт, оскорбит, ударит? Нет, Эмили была слишком добра к людям, даже обижавшим её, она не могла пройти мимо одинокого котёнка, забившегося за угол; старалась помогать каждому встречному, если этого просила ситуация; не любила злиться или обижаться, рубила на корню начинавшиеся ссоры, считалась душой компании и не смогла бы пойти на те ужасы, которые успела понапридумывать себе Натали. Правильно говорят, что любовь — страшная и опасная вещь. Из-за неё ссорятся и погибают люди, рушится дружба, разрываются тёплые отношения, сменяемые на презрение, расставания и крики о пощаде. Любовь жестока и притягательна, прекрасна на вкус и черства на поступки, глубока до бабочек в животе и не умеет сжаливаться над людьми. И Натали познала подноготную этой любви. Когда, прочитав любовный роман со счастливым концом, решила, что и её сказка будет такой же чудесной и вселяющей веру на хэппи энд. А потом её будто запустили за кулисы и показали все тёмные стороны, скрываемые под улыбками и комплиментами. — Д-да… — прошептала хозяйка комнаты, зная, что Эмили всё равно её услышит. — Давно и… безнадёжно. Почему-то буквы на листах смешались в хаотичный ряд, и слов уже было не разобрать. Первая солёная капля упала на страницу учебника. Эмили молчала. Она не накинулась с кулаками в истерике, не просила уехать в другую страну или не попыталась колко унизить. Наступила пятиминутная пауза, после чего брюнетка зарылась руками в волосы и с еле сдерживаемым рыком, потянула их на себя, будто хотела выдрать с корнем. Обе они сейчас чувствовали только боль. После долгой игры в молчанку, Эмили спонтанно всхлипнула и отойдя от дверей, села на диван напротив Санкёр. — Знаешь… — она сквозь зубы втянула воздух, не поднимая взгляда на подругу, разглядывая невидимые узоры на брюках, — я это и хотела услышать. Она на миг прикрыла рот рукой, понимая, что сейчас говорить лучше ей. Натали не в состоянии связать пару слов. Натали впервые смотрела, как солнечный лучик Эмили плачет, а начинающая актриса впервые увидела, на что похож человек, не чувствующий ничего, кроме боли. — Я… я уже месяц не нахожу себе места, — Эмили почесала лоб и опять громко выдохнула. Было трудно, словно она училась заново говорить. — В тот день… Когда мы ходили в парк, перед днём рождения Марлены, я… Эмили внимательно следила за эмоциями Санкёр, после слов «Марлены» и «тот день» брюнетка рвано выдохнула, хватаясь руками за уши, заставляя подругу замолчать. Натали хотелось кинуть что-то вроде опровержения, дабы не слышать этих слов. Но Эмили пришла сюда именно за этим, и лишний шаг назад уже привёл к ошибке. Она весь месяц не находила себе места, питалась одним успокоительным, засыпая только в крепких объятиях Габриэля, а когда ему стоило разжать кольцо теплоты и пойти собираться на пары, она тут же просыпалась и шла вновь проживать круги ада. Девушка осунулась, похудела; пища, съеденная на автомате, стала безвкусной; неправильно уложенная причёска, считаемая до этого делом жизни и смерти, пошла в глубокую даль, а вся яркая одежда превратилась в траурный облик. Она лишний раз боялась поцеловать Габриэля или сказать ему о своих чувствах — перед глазами появлялась грустная Натали, сидящая в той самой позе, когда она увидела её плачущей у кроны дерева в глубине парка, и уже тогда, имея шанс не допускать ошибок, всё равно не подошла. Габриэль со страхом относился к резким переменам в Эмили, часто винил себя в том, что уделял ей мало времени, просил прощения за несовершённые ошибки, а чуть позже, когда она впервые после бессонных ночей смогла сладко заснуть на его плече, попросил разрешения у её отца снять им квартиру и жить вместе. Отец Эмили, потерявший надежду спасти одну из его любимых девочек, сразу согласился, узнав, что ей удалось чуть-чуть поспать. Каждый день был проведён в обвинении самой себя, хотя она и виновата ни в чём не была. А убивалась похлеще Натали. — Я видела вас с Генри в тот день, — на автомате выдала Эмили, с жадным взглядом смотря на дрожащую Санкёр, — я слышала его признания и твой ответ, видела, как он поцеловал тебя, и что было потом, из-за чего ты месяц избегаешь нас… Натали подавилась от нового потока слёз и, сжимая кулачки, подняла голову со стола. Стараясь закрыть уши и — если понадобится — закричать, она всё же услышала короткую фразу девушки. — Я знаю… — прошептала Санкёр, так и не посмотрев на подругу, — я тоже видела тебя после ссоры… Ты сказала всем, что я плохо себя чувствовала и ушла домой. За это я тебе благодарна. Но… зачем? Для чего? После того, что произошло… — Потому что понимаю тебя, как никто другой, — перебила Эмили, проницательно глянув на Натали, сидящую к ней боком. — С самой нашей первой встречи я поняла, что именно ты моя лучшая подруга и надёжная опора. Я очень ценю тебя, люблю и уважаю, сильно переживаю, ты ведь всё-таки младше меня, — она улыбнулась уголками губ и вытерла подступающие слёзы тонкими пальчиками. — Я благодарна судьбе за такой подарок и встречу с тобой. Ты стала для меня второй сестрой. И я никогда не держала на тебя зла и не буду этого делать, потому что доверяю. — Даже после того, что я сделала? — Натали расплылась в преломляющей улыбке, и то ли от радости, то ли всё же от опровержения опасений, продолжила лить слёзы. — А что ты сделала? — с некой грубостью бросила Эмили. — Раскрыла мне глаза на моих лучших друзей и сняла розовые очки? За это тебе спасибо. Отвергла Генри? Вообще отлично — не предала Марлену, только надо было врезать напоследок. Но я ему этого так не оставила. Влюбилась в моего парня? — Эмили, до этого яро рассказывающая о «подвигах» Натали, замолчала, а потом выдохнула, и её привычная смелость опять исчезла, — чувства живут отдельно от нас, можно влюбиться в парня своей подруги, а можно в препода из школы. Главное — понимать, увлечённость это или действительно то, о чём ты сейчас скорее всего подумала… — Любовь, — Натали заметно кивнула и, откинувшись на спинку стула, тихо шмыгнула носом, растирая руками и без того покрасневшее лицо, — И я не знаю, что с этим делать… Не могу… или не хочу… — Ты впервые влюбилась, да? — Эмили изобразила подобие радости, но выходила натянутая рожица. Сейчас могло показаться, что подруги обсуждают двух совершенно разных парней, просто с одинаковыми именами. А не одного мужчину, в которого влюбились, зная, что счастлива будет только одна из них, выбранная Агрестом. — Да… и я не понимаю, почему именно в него… за что со мной так поступают? Судьба у меня такая что ли, быть счастливой совсем недолго? — брюнетка закусила губу и закрыла похолодевшими руками лицо. — Я нам всем троим делаю больно. — Габриэль ничего не знает, — сухо ответила Эмили, отчего Натали впервые за весь их разговор смогла на неё посмотреть. — Я ему не говорила, а он… Она стушевалась, не зная, как правильно закончить мысль и не ранить парой слов брюнетку. — А он любит тебя, поэтому не может посмотреть на других девушек, — твёрдо закончила Санкёр. — Нет, с чего ты взяла? — Эмили моментально вздрогнула, услышав то, что так боялась сама сказать или услышать от переводчицы. — Не ври, — шёпотом попросила Натали, — ты сама прекрасно знаешь, как он тебя любит. Ваши чувства видны за километр. Повисла новая угнетающая тишина. Натали постепенно перестала плакать и теперь сидела на стуле, пытаясь вытереть слёзы и разлепить слипшиеся ресницы. — Я пришла к тебе ещё по одному поводу, — скомкано заявила Эмили, снова начиная разговор. — Я не держу на тебя зла, не ревную, ни в коем случае не буду ссориться с тобой, но… Натали напряглась, вены на её руках стали показываться через тонкую кожу, а брови нахмурились и сплелись в тонкую полоску. — Я не хочу из-за одного близкого мне человека терять другого, не менее важного, — Эмили волновалась ещё больше, чем, когда только собиралась стучать в квартиру Натали двадцать минут назад. — Я не хочу, понимаешь? Терять тебя из-за Габриэля, а Габриэля из-за нас с тобой. Дружбе нет места в любви, а любви нет места в дружбе. Санкёр подалась вперёд и взглянула на блондинку сверху вниз. — Я не понимаю… — Натали покачала головой. — Не понимаю, к чему ты клонишь. — Я и сама не знаю, — Эмили горько усмехнулась и на несколько секунд прикрыла глаза. — Просто хочу сказать, что мы не должны из-за этого ссориться, враждовать, делить его… хочу оставить так, как было… — Я сама этого хочу, — Санкёр сжала пальцы ног, упираясь ими в пол, а потом грустно улыбнулась и пояснила, — но я и сама не поняла, как одно слово Генри открыло мне новый мир, что я действительно в Габриэля… влюбилась, — Натали продолжала говорить это злосчастное слово, царапая сердце и себе, и блондинке, — кстати, как Генри? И Марлена? Ей было необходимо перевести тему, но как не старайся — все дороги вели к Агресту. Эмили опустила глаза, как делала, когда стеснялась (что бывало крайне редко) и поджала губы. — Что с ним? — сипло переспросила Натали. Она не видела его месяц. Тридцать один день. Семьсот сорок четыре часа. И это ей казалось вечностью, в которой она тонет из-за своего же длинного языка и грубости, вылившейся на парня. Даже с врагами так не поступают. — Мы больше не виделись. Я тогда наорала на него за тебя и сказала подумать над своим поведением. Также, как и ты, поверила, что он тебя не любит, а просто полез целоваться, — Эмили стукнулась головой о стенку, и не решалась продолжить. — И до сих пор не понимаю, правду он сказал или нет. Натали задержала дыхание, стиснув зубы до противного скрежета. — Моя однокурсница говорила мне, что видела его неделю назад в стельку пьяным, вместе с Марленой на одной тусовке, — Эмили опустила голову к деревянному полу, завозившись телом на мягкой постели. — Это я виновата, — прохрипела Санкёр, готовая в любой момент зарыдать, — нужно было с ним мягко, а я как последняя… — Не смей, — Эмили в два шага оказалась рядом с подругой, положив ей на плечи потяжелевшие ладони и с силой надавив пальцами на кости, — никто ни в чём не виноват. — Нет, мне с-стоил-ло с ним п… поговорить… а я… а Марлена знает? — Натали уткнулась в плечо Эмили и глухо зарыдала. — Она наверно не знает, — Эмили мягко погладила Санкёр по лохматой макушке, безынициативно уставившись в белую дверь, — если Генри не сказал. Он по пьяни может что угодно выкинуть. — И… и ччто нам-м делать? — тяжело дыша, Натали крепко вжалась в мокрое плечо девушки. — Сходить на завтрашние гонки, — Эмили с трудом отлепила от себя подругу, снова взяв ту за сутулые плечи. Они стояли и смотрели друг другу в глаза. Обе несчастные и в слезах. Две лучших подруги, на долю которых выпал непосильный груз, пронести который до самого конца удалось только одной из них. И движимы они были не только дружбой и доверием, но ещё и любовью к одному мужчине. Одной из «болезней» Эмили являлись гоночные машины и сами гонки, проводившиеся на окраине Парижа. Для Эмили они были баллончиком с кислородом, благодаря чему она могла выплёскивать весь свой гнев в скорости, всю боль на ветру, надавливая на газ. Об этой зависимости она рассказала Натали через неделю после общения, даже пару раз приглашала на гонки, но Санкёр упорно отказывалась. Об увлечении знали все, кроме отца Эмили, и она, не имея достаточной суммы денег (без поддержки отца), так и не смогла купить себе настоящую гоночную машину. Модели сменялись одна за другой, итальянцы штамповали новых любимых Ламборгини, как собственных детей. Поэтому пока Эмили брала машину в аренду, в срок забирая и в срок возвращая. В этом году она прошла в полуфинал, и уже завтра должен был состояться решающий загон. Натали относилась к этим гонкам нейтрально, да и вообще было удивительно, что безбашенная Эмили ещё в космос не слетала. — Ему будет важна твоя поддержка, — прошептала на ухо Эмили, выводя подругу из задумчивости, заставляя прекратить поток солёной воды и отвлечься от самокопания. На щеках Натали остались влажные дорожки слёз, а нос и губы подрагивали в такт друг другу. Она подняла на Эмили покрасневшие глаза и, дрожа, со свистом, так, что та вздрогнула, втянула холодный воздух комнаты. — К-кому это ему? — Габриэлю, — одними губами произнесла блондинка, но этого было достаточно, чтобы Натали испуганно ахнула и не удержавшись, села на придвинутый стул.***
— Господи, Эмили, да ты сумасшедшая! Это же чистой воды авантюра! — Натали болезненно «рвала и метала», сжимая кулаки и оборачивая кругами влюблённую парочку. — Да он же полный профан в твоих этих гонках! О каких препятствиях вообще может идти речь?! — Натали, милая моя, — устало оправдывалась Эмили, помогая парню надевать шлем и экипировку. — Препятствия — это когда на сотку обогнуть крюк, а маневрировать между тремя баками — детский лепет, даже ты такое можешь сделать. Кстати, может, ты поведёшь? Натали сжала кулаки и стиснула зубы, мысленно давая себе жёсткую пощёчину, за то, что ещё не научилась водить. — Габриэль, ты точно уверен, что сможешь? Может, откажемся? Если ты пройдешь первый этап, то дальше будет опаснее, — проигнорировав вопрос подруги, Санкёр с преломляющей надеждой посмотрела на молчаливого Агреста, напоминающего в данный момент памятник самому себе. Эмили закатила глаза и, хлопнув себя по лбу, с фразой: «Сейчас вернусь, стоять, ждать», ушла к трибуне со своими вещами. И если Габриэль мог думать, что Эмили пошла поправить макияж или взять какой-нибудь талисман «удачи» на победу, то Натали знала, что запрокидывая голову, блондинка опустошала фляжку с водой, глотая успокоительное. — Как ты вообще согласился? — прошипела Санкёр, натягивая до самых пальцев чёрную кофту, — ты ж за рулём, как я в эскизах! Полный ноль! Для чего? Агрест, для чего, чёрт возьми? Она перешла на скулёж, дабы Эмили не могла услышать её отговорок. Натали была готова заплакать, даже уже наперёд зная, какие три слова ответит ей мрачный дизайнер. — Потому что люблю, — мягко, стараясь не паниковать, Габриэль положил руки на плечи Санкёр, смотря прямо в темноту её глаз. И Натали знала, что эта фраза всё равно принадлежит зеленоглазой блондинке, стоящей к ним спиной. Он смотрел на неё, а думал о другой. Натали мотнула головой, желая удариться о какой-нибудь тяжёлый предмет головой и вырубиться на несколько часов в момент гонок. — А если с тобой… — Санкёр сжала ладонями костюм парня и рвано выдохнула, — а если с тобой что-то случится? Кто её будет любить? Я что ли? — Да хоть ты, — оживлённо ответил Агрест, надавливая на плечи дрожащей брюнетки. — Но я смогу, я сделаю, как она просит. — Почему? — Натали смотрела сквозь собственную пелену слёз на лицо Агреста и пыталась понять, что же оно передаёт своими эмоциями. — Я в чём-то провинился перед ней, — растерянно ответил блондин, — и должен это исправить. — Спросить у неё не хотел? — Она сказала, что я ни в чём не виноват, — мрачно оповестил Габриэль. — Какой же ты дурак, — хрипло прошептала Натали, впиваясь ногтями сквозь костюм в кожу возлюбленного, — ты можешь умереть. Она знала, как ему больно. Особенно физически, когда её острые ногти проходили под кожу. Но только боль могла остудить его рьяный порыв, досконально не объясняемый. — Если и умру, то с чистой совестью. Выполню её желание, хочу искупить вину, — Габриэль с боязнью дотронулся до макушки Натали и слегка погладил пушок вытрепавшихся волос. Санкёр внимательно наблюдала за его движениями и мысленно хлестала себя по щекам. Это было приятно… Мягко, успокаивающе, как антистресс. На мгновение ей показалось, что он всё знает о её чувствах. И от этого холодок обвил тонкую шею, и Натали моментально отпрянула от блондина. — Ты можешь покалечиться или умереть за те ошибки, которых не совершал. — Так, Натали, отставить сопли! — за спиной послышался голос Эмили, а лёгкие девичьи руки легли на спину. — Мы же его в конце концов не в армию отправляем! Что за мысли о смерти? Он нас ещё всех переживёт! Спустя даже столько времени, минут, часов, дней и лет, Габриэль будет помнить этот неудачный жест, как издевательство судьбы. А ведь он действительно пережил её. Блондинка старалась пошутить, но удалась жалкая попытка сбалагурить, отчего Санкёр раздражалась ещё больше. — Вы надеетесь только на удачу, — Натали обвела взглядом двух поёжившихся друзей и добавила, — Будь осторожен, Габриэль. Эмили, я за фляжкой. Они с жалостью наблюдали, как шаткая фигура Натали плелась к трибунам, как дрожало её тело, и как она старалась меньше вытирать лицо от капающих слёз. — Она сильно волнуется? — аккуратно уточнил Габриэль, нажимая пальцами на шлем и поглаживая еле заметную царапину на красном узоре. — Больше, чем мы с тобой вместе взятые, — Эмили отвернулась к уходящей Натали и, облизнув пересохшие губы, добавила: — Она винит во всём только себя, что из-за неё ты вынужден садиться за руль, что из-за неё Генри запил, что Марлена отвернулась от нас… — Я знаю, — коротко ответил Габриэль, притягивая девушку к себе за плечи и крепко прижимая к груди, — я читал твоё письмо. — Так почему соглашаешься, если знаешь, что твоей вины в этом нет? — прошептала Эмили сквозь теплоту его объятий. — Не хочу, чтобы вы страдали, ведь в этом действительно виноват я, — не отрекаясь от вины, даже неоправданной, Габриэль сильней вжимался в её тело, запустив руки в лохматые пряди длинных волос, — да и вообще, должен же я защищать любимую девушку и мать моего ребёнка? Агрест почувствовал, как напряглась Эмили, стараясь выползти из его хватки, но он только сильней прижимал её к себе, боясь, что если отпустит, больше не вернёт. — Я не хочу, чтобы Натали знала о настоящей причине, почему я отказалась вести машину, а взяла тебя на замену, — вздохнула она, перебирая пальчиками вышитый логотип на спине парня, — мы сделали и делаем ей слишком больно, а сейчас… точнее, уже скоро, всё будет видно на лицо. И ничего скрыть не выйдет. — Что ты хочешь сделать? — уткнувшись носом в висок девушки, Габриэль легонько поцеловал её лоб. — Уехать. Уехать из Парижа, — словно мантру повторяла Эмили, — я договорилась с отцом и всё ему рассказала. Он согласен, чтобы мы уехали в Лондон к Амели. Мы купили билеты на следующую неделю. — Тебе не кажется это жестоким — ничего не рассказать Натали о беременности? — никак не отреагировав на спонтанное желание Эмили, Габриэль продолжал думать о ней, друзьях и ребёнке. — Жестоко то, что нашему малышу меньше трёх недель, — Эмили вцепилась в плечи Агреста, стараясь спрятаться в его объятиях от всего мира, — а Натали умеет считать. Лучше, если между нами будут километры. За спиной послышался гул ветра и свист паркующихся машин на место старта. Судья объявил первое предупреждение на построение, а вокруг зашевелились и люди, и машины, и аппаратура. — Надо идти, — шёпотом напомнила она, так и не отцепившись от парня. — Я не хочу тебя оставлять, — не разжимая хватки, Габриэль тёрся лбом о её висок и сильнее поддерживал ослабшее тело. — Габриэль, надо, — строго напомнила Эмили, горячо целуя любимого в губы, щёки, нос, глаза, и то, что попадалось на пути её пухлых покусанных губ. Они старались продлить счастливые мгновения. Те мгновения, ставшие последней каплей в их спокойной жизни. Ведь уже через десять минут произойдёт то, что напомнит о себе и через двадцать один год. — Я люблю тебя, — тяжело дыша, Эмили опустила голову на его грудь и подтянувшись на носочках, впилась нежным и одновременно резким и спонтанным поцелуем в губы парня. — А я люблю вас, — сквозь поцелуй, прошептал он, поглаживая ещё плоский животик любимой. Сейчас Габриэль был готов заплакать и упасть на колени от страха за себя и прежде всего, за самых любимых людей. Узнав вчера вечером из записки Эмили всю правду о её состоянии, он не знал, что делать первее — плакать или смеяться. У него есть любимая женщина, скоро родится ребёнок, его любит самая лучшая девушка на свете. Но за хорошими новостями следовало то, что режет сердце, а в данный момент, его остатки. Подлый поступок Генри, скрытые чувства Натали, отрешение Марлены… Раздался второй сигнал, и пара нехотя отпрянула друг от друга, продолжая держаться за руки. Габриэль медленно натянул шлем и опустил прозрачную защиту на глаза. — Знаешь, мне кажется, что у нас будет мальчик, — сквозь слёзы пролепетала Эмили и сквозь улыбку посмотрела в серьёзные глаза парня. — Я всегда мечтал, чтобы нашего сына звали Феликсом, — Агрест провёл по её мокрой щеке грубой ладонью, облачённой в чёрную перчатку, и открыл двери взятого на прокат суперкара. Эмили усмехнулась, так ничего и не ответив, лишь пожала ему руку и кусая губы внутри и снаружи, наблюдала, как чёрная машина паркуется на пустой линии с номером «пять». — Его будут звать Адриан, — в пустоту прошептала Эмили, пытаясь поправить взлетающие к небу, лохматые волосы. Это должен был быть именно её решающий загон, в котором принимали участие десять финалистов, дошедших до права побороться за победу. Гонки не являлись подпольной организацией и уж точно были довольно серьёзным мероприятием, особенно когда за таким зрелищем наблюдали шишки города. Из-за беременности Эмили пришлось прибегнуть к тому, что ещё вчера являлось незаконным. Или неприемлемым именно для неё. Графа с фамилией и местом работы её отца сыграла ключевую роль, поэтому замена водителя прошла, как по маслу. Да, волнений и паники было больше, чем бензина в баках, но Эмили уверенно держала себя в руках. На эти чёртовы гонки она приезжала два последних года, и только в этом смогла пробраться в финал непосильным трудом. Выйти из игры для неё являлось пустить на самотёк всё то, чего она так упорно добивалась долгие месяцы: места в команде, денег на прокат машины, потраченных времени и нервов — это стало бы ошибкой. Узнала Эмили о беременности вчера вечером и сразу же написала Габриэлю, с которым в эту ночь не ночевала, а предпочла остаться у не находящего себе места отца. Приглашённый врач обрадовал полуобморочного будущего дедушку и всех горничных, работающих в доме четы Грэм Де Ванили. Эмили жутко переживала, через силу сокращая дозы пилюль, понимая, что из-за нервов вредит малышу. Ещё два дня назад она мечтательно вздыхала о предстоящем соревновании, собираясь на заключительный медосмотр. Но ей и в голову не могло прийти, какие последствия в графе «не допущена» будут преследовать её мужа до конца жизни. Медики выявили передозировки успокоительного, скачущее давление, постоянные боли в голове, недостаток витаминов, что прямо и без всяких стеснений заявили Эмили об отмене соревнований. Находясь в состоянии полного краха, она и не решалась продолжать бороться, а лишь с ноги открыла двери квартиры, получив новый неожиданный удар. Габриэль первым предложил свою помощь, отчего сердечко Эмили почувствовало надежду. Два дня подряд они ездили на полигон, тренировались, пробовали маневрировать, и Габриэль, живущий в принципе одной Эмили и помощью ей, лез из кожи вон, делая то, на что ещё вчера бы покрутил пальцем у виска. Эмили волновалась. Она сгрызла половину карандаша, когда сквозь слёзы радости и одновременной горечи писала письмо возлюбленному. Ела по ночам, пробовала бегать и ни о чём не думать, пару раз посматривала в сторону отцовского погреба с вином. И только неизвестная ей сила помогала брать себя в руки и не творить глупостей. Что ж, сейчас Эмили могла кланяться этой силе в ножки и благодарить. Она и так ведёт не самый лучший образ жизни, а на малыше может отразиться каждая её эмоция. И вот сейчас она старалась запихнуть весь свой гнев и страх в далёкую задницу и смотреть опасности прямо в глаза. Что это — диагноз, зависеть от победы и участия? А может опять всемогущая сила «делать-не-делать»? Вопросы есть, ответов ноль. — Через пять минут начало, — предупредила Натали, когда успела заметить со спины подошедшую подругу. –Угу, — та кивнула и закуталась в кофту. Апрельский ветер обдувал их бледные щёки, а они двое, точнее, уже трое, стояли и с поджатыми губами смотрели на построение. На экране отсчитывались последние секунды перед гонками, а все присутствующие даже не подозревали, какой хаос творился в душе двух молчаливых девушек, на вид казавшимися обычными фанатками. — Я в церкви была, — сквозь ветер сказала Натали, приковываясь к синим перилам и боковым зрением наблюдая за напряжённой Эмили. — Я ему иконку в боковой карман положила, — шёпотом ответила блондинка, обнимая себя за плечи. — Всё спросить у тебя хочу, — Натали взглянула на отсчёт, оценивая боковым зрением, слушает ли её подруга или делает вид, что ей интересно, — ты никогда не задумывалась над тем, что ты действительно зависима? От своих гонок? Что можешь, не дай Боже, покалечить себя или Агреста? Эмили закусила нижнюю губу и опустила глаза на аляпистые перила, являющиеся в данный момент единственным звеном, за которое можно зацепиться и сделать задумчивый вид. — Самой не страшно? Складывалось впечатление, что Санкёр ведёт к разгорающейся ссоре, а Эмили этому даже не препятствует, хотя понимает, что из-за своих желаний рушит принципы других. — Когда-нибудь твоё упрямство тебе аукнется, — одними губами предупредила брюнетка, всё продолжая смотреть на табло со скачущим отсчётом, не расслышав первого «на старт» от судьи. Эмили поёжилась, не зная, как правильно ответить подруге. В данный момент она понимала, что ссора ни к чему не приведёт, лишь усложнит и без того тяжёлую ситуацию. Она пригласила Натали на гонки не для того, чтобы та мучилась и называла их кретинами, а для того, чтобы в последний раз вдохнуть в неё запах радости, молодости и счастья, перед тем, как будущие супруги Агрест уедут из Парижа. Ведь новость о беременности Натали могла воспринять, как предательство. И это выглядело бы как минимум жестоко, а как максимум разорвало бы их дружбу. Ведь ещё вчера они поклялись не обижать друг друга и прикладывать усилия, чтобы минимизировать боль, испытываемую каждой из них. И новость о беременности могла стать ударом под дых. Эмили продолжала надеяться, что если они ограничат общение с Натали, уедут из страны и дадут ей время одуматься, то тем самым ослабят её любовь к Габриэлю и смогут дать возможность остыть чувствам. Ведь время лечит. Должно лечить. Она, было, открыла рот, чтобы из вежливости что-то ответить, ещё не зная, как оправдать себя, но хриплые слова смешались с гомоном наполненных трибун. Машины с рёвом сорвались с места, подхватывая под себя ветер и пыль, взлетевший мусор и крики болельщиков. Чёрный суперкар, любимчик Эмили и та машина, которая прошла с ней огонь и воду, а также убийственные бугры и злосчастные препятствия, летела одной из первых. На секунду невидимый провод тока ударил по разуму Эмили, и ей показалось, что в машине сидит не Габриэль. Это был резкий, своенравный, сухой, сдержанный и грубый человек, каким его всегда будет видеть маленький Адриан и серая, словно грозовая туча, Натали. А вот Эмили видела этого мужчину впервые. От нежного и доброго Габриэля осталась только память. Огонь в глазах, сжатые и хладнокровные движения. Он стал похож на... чужого мужчину…там не было её Габриэля… Она пошатнулась и отступила назад, бомбочкой оседая на жёсткое сидение, придавив собственную сумку. В животе как будто заурчало, о себе дала знать вторая жизнь в её мире, и новые, не пройденные чувства, выходили в свет. Эмили припала одной рукой к земле и, широко открывая рот, старалась настроить дыхание. — Эмили? — Натали осторожно обернулась на подругу, неверяще рассматривая её позу. — Ты чего? Она с осторожностью отошла от перил и попробовала заглянуть в глаза блондинки. Всё тщетно. Та продолжала водить пальцами по земле и теперь припала лбом к плечу брюнетки. — Эмили, ты что?! — Натали схватила девушку за вздрагивающие плечи и с силой тряхнула назад. Блондинка, задыхаясь от кашля, сплюнула кровь и упала руками на землю. — Да что с тобой случилось?! — Натали отбросила от себя плед, уже окончательно забыв о Габриэле и смотрящих на них людях. — Ты как?! Что?! Воды?! Какую таблетку?! Санкёр, сбивая голые коленки о землю, поползла к сумке, судорожно ища баночку, о которой кряхтела подруга. — Чёрт возьми, да где же?! — Натали была готова реветь в голос, не понимая, что происходит вокруг неё. Все как будто ополчились против Натали, а она являлась их главной причиной страданий. Неужели именно она довела Эмили до такого состояния? На холодный бетон летело всё содержимое сумки: косметика, салфетки, платок, две пары очков, новенький плеер, блокнот, вторая фляжка воды, пустые пластинки успокоительного, использованные билеты в кино, и вот, наконец, в углу объёмного аксессуара небольшая баночка с таблетками. Санкёр схватила банку в руки. — Пей, — она буквально запихнула в рот подруги две бело-серые пилюли. Эмили вцепилась в талию подруги, прижимаясь к ней и боясь отпустить. Она дрожала, плакала, давилась от неизвестно откуда взявшейся крови и продолжала пить воду, стекающую за уши. Взрыв. Пыль. Огонь. Крики.***
Их не пустили даже на кладбище, Марлена буквально выкинула «друзей» за ворота, приказав охране не пускать двух психичек и высокого блондина хотя бы на милю. Натали забилась под оградку и уткнулась носом в сбитые коленки. Агрест и Эмили стояли рядом. Габриэль пусто проводил длинными пальцами по узорам ворот, а Эмили облокотилась о каменную стену и закрыла лицо руками чёрных перчаток. — Какая же я тварь, — Натали с диким криком пнула ногой песок, отчего частички взлетели вверх и попали в ее обветренное лицо. Во время гонок, в первые пять минут, за оградой соревнований, где не установили камер, на повышенной скорости проехала обычная легковая машина, которую можно было увидеть у любого, вполне состоятельного человека Парижа. Судья и охрана так и вообще не заметили посторонних на обычном транспорте. Машина шатко неслась в самый центр гонок, колёса выворачивались, и водителя иногда запрокидывало в стороны. На самой максимальной скорости легковушка вылетела за ограду и, не выдержав бугров и свистящих шин колёс, подпрыгнула в воздух, с жутким грохотом врезаясь в одну из красных Ламборгини и в доле метров от чёрного суперкара, водитель которого смог увести свою машину в противоположную сторону, иначе бы лепёшкой стал именно он. Громкий взрыв. Горели люди и машины. Горело железо и вонючий бензин. Кричали люди, призывавшие к помощи. Сорвалась на крик бледная Натали Санкёр и навзрыд ревела Эмили, увидев, кто именно был за рулём легковушки и на чью машину летел безбашенный водитель. Габриэль присел рядом с Санкёр и крепко сжал её руку, отчего она застонала и попробовала вырвать посиневшую ладонь. — Ты. Ни. В. Чём. Не. Виновата. — словно молитву отчеканил Агрест и заломил руку Натали ей за спину. — Ты меня слышишь? Она вскрикнула, и Габриэль, слегка испугавшись, ослабил хватку, чего хватило для брюнетки, чтобы вырвать руку и скрипя зубами, прошептать: — Я не хочу ничего слышать. Эмили переглянулась с Габриэлем и вытерла два тонких ручейка слёз, потом опёрлась на стену и снова обернулась на недавно воздвигнутую оградку: «Генри Дюрет. Родился… Умер…» — Это сон, — она упала в руки будущего мужа, — это просто кошмарный сон.***
Натали вытерла подступившие слёзы и провела рукой по чёрно-белой фотографии, где были изображены вымазанные в мороженом двое парней, смеющаяся Эмили, и брюнетка, целующая одного из парней в щёку, а в уголке она — Натали Санкёр, восемнадцатилетняя студентка второго курса, который она так и не закончила. Сейчас от этого осталась смутная тень воспоминаний и цепочка случайных «не случайностей», которые могли быть «приветом» из прошлого. Ей давно не восемнадцать, она добилась карьеры, правда, не такой, о которой всегда мечтала, она живёт с любимым мужчиной, пусть, конечно, для него она что-то среднее между помощницей и женщиной, она следит за воспитанием не своего, но всё равно родного ребёнка. А так всё прекрасно. Но Натали понимает, что врёт самой себе. В двери быстро постучались и, не дожидаясь разрешения, открыли и вошли, скрипя обувью о деревянный пол. — Я же просил тебя поспать. Даже сейчас, сидя к нему спиной и не видя сквозь закрытые шторы его лица, она знала, как хмурится его лицо, и слышала, как трещат по швам напряжённые плечи из-под тесной рубашки. А он не изменился, только упрямства больше, да любимых людей поменьше. Потрепала их жизнь… — Почему ты меня никогда не слушаешь? — повторяет он и подходит ближе к Санкёр. Она вздрагивает и убирает фото вниз изображением, чтобы Габриэль не мог увидеть счастливых лиц. Он опирается на её плечи, уже научившись узнавать все больные места Санкёр, и если на них надавить, то можно привести её в чувства. — Он совершил самоубийство. И только поэтому мы никак не можем быть в этом виноваты, — Агрест вжимается пальцами в такие же хрупкие, как два десятка лет назад, плечи и горячим дыханием обжигает её шею, — слышишь? — Слышу уже сколько лет. Но только прошлое этого не понимает, — Натали резко оборачивается на начальника, отчего его руки спадают с её тела на собственные колени. — Что с Адрианом? Маячок появился? Габриэль непривычным для себя тоном, больше похожим на одолжение, сразу не отвечает. Он надеялся, что она хотя бы сейчас послушала его и не стала перечить, что легла спать, выпила таблетки, и теперь ему не придётся говорить о сыне то, что он недавно узнал. — Он в больнице, — коротко поясняет Габриэль, наблюдая за моментальной сменой эмоций в глазах недавно плакавшей Натали. — Что с ним?! — Санкёр соскочила с кровати, и только крепкие руки Габриэля не дали ей упасть и поцеловаться с полом. — Он там по другому поводу, — Агрест помогает ей поравняться рядом с ним и берёт её мокрую от слёз ладонь в свои руки, — с Адрианом пока всё нормально, — он коротко целует острые ноготочки её пальцев и опускает руки ниже живота, сверкнув серостью глаз. — Но знаешь, какую силу я почувствовал рядом с ним? Натали облегчённо выдохнула и доверительно кивнула возлюбленному, пытаясь начать дышать носом. У него тоже спокоен голос, значит, вероятней всего, пока волноваться не за что. Габриэль — тот человек, который даже в отношении по безопасности сына может сохранить здравый рассудок и способность мыслить без нервов. — Продолжай, — просит она и старается не смотреть ему в глаза. Он окончательно опускает руки и как-то неуверенно передёргивает плечами, потом смотрит на неё, и сам себе грустно усмехается. — Это может быть не точно, — с боязнью оповещает он и медленно оседает на её кровать. — Понимаешь, я и ты в праве считать это ошибкой, и возможно мне могло показаться, хотя это тоже своего рода знак, но, как говорится, совпадений не бывает, и я мог просто переволноваться. — С каких пор ты стал мямлей? — идеально прочерченная бровь Натали изгибается, а руки скрещиваются на груди. — Близко с Адрианом я уловил силу мотылька. Брошь рядом, а Нууру просит помощи.