ИСТОШНОЕ

"Боже..." – зачем-то вскричалось строками. Оглянулась – что же, разминулись сроками, взглядами, жизнями мы? Cher amie, между строк – (обними!) – обнимите. Видите ль, мозг в слякоть расчавленный, чай, весь как Амур теперь т. е. розовый, мягкий, податливый и т. п., добавить рвань, словечки-мысли ватные, – и даже тогда дело не в этом. Где-то часы как спьяна: "...так - ты - одна - ты - как - ты - одна - ты... " Нет. Просто шалость. Малость расстроены нервы, сюда же - мания; нервные (зачеркнуть – продолжения) окончания? Я прощения не прошу, ведь мне извинимо. В этой штуке если не мимо и не по-игрушечному, рассудок идёт мясом пушечным. Да, я раздавлена, я развалена. Я – развалина. За кадром: "Боже, боже, боже мой, опять и снова быть живой, без слова 'вспять', как я – одной? " Тронулась. Если век не отнимет память, Вас отнимет (говорят, у правды профиль потерпимей, чем анфас) БРЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-ЕД ВЗДО-О-О-О-О-О-О-О-О-О-О-О-О-О-О-О-ОР до сих пор надрываюсь в ответ, но минутку. Позвольте мне позатыкать крикливость ртов "зачем", "почему" и "как" с тем, чтобы всё наизнанку, на стол, из карманов, в упор; Мало? Как я, такова и любовь! Негромко воспалённою душой (душонкою, согласна) не могу мерять боль, но могу нервношажьем комнату, и – истинно говорю – будет в кубе неистовство вопрошать стенами "о ком это? " В горсть свои жалкие истины. В горсти пусть бы тлели, бумагу марать не смея, но прожигая плоть на месте, где в ком-то гвоздь. При виде стрелки – ком. Нарыв тронут. Догадлалась, что взрыв ему приемником. Глазами посыпалось вечной утечкой несказанное; по-книжному, вдруг, надломились плечи хрустом молний от края до края неба; было-нé-было, смолкая, крошились зубы, губы кровавым в вине мякишем. Друг, Вам моя ненаказанность и ума брожение, до удушья жжение, я, в конце-концов, навека и чуть дольше, чем, пока тело любившее станет обмякшим. Ха! А зачем?