Одиночество на двоих

It's time to try defying gravity I think I'll try defying gravity Курт Прожектор вырубили, и дышать сразу стало легче, Курт смахнул капельки пота и направился в гримерку. В этот раз съемки закончились позже, чем он планировал, съемки вообще оказались сложнее, чем он предполагал, и гораздо изнурительнее. К нему как к начинающему относились со скептической прохладцой, что заставляло его прикладывать чуть больше усилий, чем нужно. Всегда. Но зато она принесет тебе успех - говаривал его агент. Именно он затащил Курта в кино, польстившись на юное дарование, не избалованное вниманием, но щедро одаренное талантами в разных областях. Курт смущался и перечитывал сценарий. Уехав в Нью Йорк, он никогда не думал о кино, все его помыслы были устремлены на Бродвей, но судьба распорядилась послать ему настоящего голливудского агента - Стива, Проныру Стива, таким было его прозвище. Проныра всегда работал в Голливуде и был там довольно известен, впрочем, как и его маленькие слабости, это, в итоге, и послужило причиной его изгнания. Так он оказался в Нью-Йорке, где познакомился с Куртом. Проныра мечтал во что бы то ни стало вернуться на Фабрику звезд, он шёл к своей цели и главную ставку сделал на Курта. Хаммелу нравился Проныра, он был безнадежным романтиком, поклонявшимся золотому веку кинематографа, и частенько баловал Курта историями о том, как он в юности видел Одри Хепберн или столкнулся в баре с Грегори Пеком. При этом, Проныра имел поразительное чутье на успешные проекты и был настоящим профи. - Ты можешь не верить, но история молодого гея, пробивающегося к своей мечте и для этого подрабатывающего хастлером - это стопроцентное попадание, - уговаривал он Курта. - Эта картина просто обречена на успех ! – Проныра мечтательно прищуривался. В такие моменты Курту казалось, что Стив мысленно уже там, на голливудских холмах, пьет шампанское и кутит напропалую. - Это поможет твоей карьере на Бродвее, – продолжал он, – продюсеры выстроятся в очередь! – и дальше всё в таком же духе. Это действовало. За всё время, проведенное в Нью-Йорке, Курт получил пару второстепенных ролей, перебиваясь в основном массовкой, - выбор ролей для контр-тенора не так широк, как хотелось бы. И он мечтал, мечтал вместе с Пронырой, позволяя себе уноситься в мир, где найдется автор, который напишет для него мюзикл. Он мечтал и стискивал зубы, вгрызаясь в работу. Проект обещал получиться скандальным. Стив долго уговаривал Курта сходить на пробы, в сценарии присутствовало довольно много откровенных сцен, в том числе и эротического содержания. Курту не хотелось становиться известным таким образом, но Стив говорил: - Хэй, ты видишь тут звезду? И я не вижу. Выбирать сценарии могут только настоящие звёзды, да и они не гнушаются показать своего птенчика на экране. Это кино, я же не заставляю тебя пройтись голышом по Таймс-Сквер. Еще одной идеей Проныры было отправить Курта на «полевые испытания», как он это называл, а проще говоря, для вхождения в роль, он отправил его в небольшой городок в некую службу для «сбора материала». Проныра говорил, что сам частенько пользовался её услугами и это «самое спокойное и надежное заведение» на всем западе, «чище не сыщешь!». Курт сам не понял, как его уболтали, но очнулся он уже на пути к клиенту, когда внутренний голос начал нашептывать ему про всяческих извращенцев, да и вообще. Курт не был любителем «партнера на ночь», его так и подмывало сбежать, но Стив клялся и божился, что выбрал самого надежного и безобидного клиента, который и секса-то не всегда требует. И вот тебе на, здрасьте-приехали! Карофски! Дейв Карофски собственной персоной. Призраки МакКинли закружились в хороводе над головой. Карофски! Курт дико растерялся, «самый безобидный клиент», похоже, тоже. Позже Хаммел не помнил, что он делал, как выскочил из номера и как добрался до ближайшей гостиницы. Мысль о том, что Дейв считает, что он продается за деньги, жгла посильнее кислоты, в душе смешались стыд, ярость и беспомощность. На мгновение он пожалел его, так и не переступившего из-за своих комплексов и покупающего любовь за деньги. Но всплыли обидные слова, брошенные так легко, и жалость тут же испарилась, уступив место праведному гневу! Да что ты знаешь! Сидишь, как сыч, в своем болоте, заказываешь мальчиков и считаешь, что жизнь твоя удалась? Ты даже не спросил что происходит! Тоже мне, блюститель нравственности! Ты совсем не изменился, Дейв Карофски! После Курт сдирал с себя кожу, яростно намыливаясь в душе, словно вместе с ней он мог смыть воспоминания из своей головы. Он проклинал Стива с его дурными идеями, себя за согласие, Карофски с его тайной жизнью и пристрастиями, себя за нахлынувшие воспоминания, снова Карофски за разочарование в глазах, и себя за страх. Чего он конкретно боялся, Курт и сам до конца не понимал: то ли разоблачения, то ли дурной славы, то ли это остатки чисто физического иррационального страха перед силой Карофски. Но каждый раз память подсовывала ему тяжелый взгляд, и сердце сжималось от непонятных чувств. Курт помотал головой, вытряхивая из головы все ненужное. Хватит и того, что этот взгляд преследовал его по ночам, днём ему точно не место в его голове. Он огляделся: гримерка не отличалась большими размерами, но имела всё необходимое, разве только зеркало могло бы быть побольше. Курт повесил одежду на вешалку и начал снимать грим. Времени на переживания не было, Стив не спросил своего подопечного, как всё прошло после его возвращения с «испытаний», но с тех пор уплотнил его расписание настолько, насколько ему позволяли его связи. Сегодня вечером он ждал его, чтобы дать интервью какому-то кинодайджесту, где черкнут небольшую заметку про новый проект. И никаких «капризов Хаммела!», – предупредил Стив, – «возможности нельзя игнорировать, какими бы мелкими они не казались». Курт был благодарен Проныре, бешеное расписание помогало ему не думать, не переживать всё заново, не искать доводов для убеждения. Немного успокоившись, он думал, что, наверное, был неправ, что так сбежал и не объяснил Дейву реальную ситуацию. «И конечно, любой бы обалдел, если бы встретил тебя подобным образом», - уговаривал себя Курт, пытаясь забыть обидные слова. Но не мог, и он снова и снова возвращался в безликий номер, оставаясь наедине с Дейвом Куртофски и заставляя того понять, как он неправ. На интервью он опоздал. Стив никак не отреагировал, но Курт знал: позже «капризам Хаммела» будет посвящено немало острот из обширного запаса старого менеджера. Закончив беседу, он направился в свою холостяцкую квартирку на Манхеттене. Даже в самый сложный период, он не мог отказаться от роскоши отдельного жилья рядом с Бродвеем. Ему повезло найти очень маленькую, но уютную квартирку в тупике одного из многочисленных проулков по сходной цене. Конечно, большую часть времени ренту вносил Берт, но сейчас Курт уже мог позволить себе быть вполне самостоятельным и не просить деньги у родных. Хватило пары штрихов, чтобы привести её в надлежащий вид, но главным достоинством была полная звукоизоляция. - В шестидесятые здесь жил артист! – Гордо провозглашал хозяин. – Он пел на Бродвее! Он репетировал здесь свои самые лучшие выступления! К сожалению, хозяин не помнил фамилии артиста, но зато прекрасно помнил зловещие истории о голосе, поющем «Эдельвейс» посреди ночи. Это существенно снижало его шансы на новых жильцов и высокую плату, поэтому с Куртом они договорились очень быстро. За всё время проживания он ни разу не замечал следов пребывания здесь чего-то мистического, хоть Финн и жаловался, что слышал подозрительное шуршание, когда проездом ночевал у него. Курт смеялся, он считал эту квартиру счастливой. Спустя несколько дней, услышав шум, он обнаружил на кухне котенка веселенького золотистого оттенка, который бывает только у персов, тот забрался в квартиру через открытое окно и беззастенчиво предавался разграблению мусорного ведра. Курт открыл рот, вздохнул, улыбнулся, налил ему молока и отправился за веником. Позже усатый нахал иногда заходил в гости, чтобы составить компанию Хаммелу в его занятиях вокалом, и даже что-то там подмурлыкивал. Курту казалось, что у них неплохой дуэт. По старой памяти и похожей окраске он назвал его Паваротти. Паваротти протестующее мяукал, но сделать ничего не мог. Курт часто был один, но от одиночества не страдал. Еще в самом начале, после своего приезда, Хаммел с головой окунулся в мир Бродвея и побывал почти на каждой постановке, благо, Рейчел частенько доставались пригласительные. Но сейчас, зная все значимые партии, он ходил только на самые любимые шоу и там на время забывал о своих невзгодах. Личная жизнь после разрыва с Блейном, так и не получила продолжения, вместо этого Курт много времени проводил совершенствуясь в актерском мастерстве, вокале или гуляя по городу. Особенно ему нравилось наблюдать в Центральном парке за уличными художниками, он каждый раз удивлялся, как на чистом листе бумаги появляются люди, знакомые улицы или портреты знаменитостей. Один из этих образчиков искусства перекочевал к нему домой и занял там достойное место, исполняя почетную миссию драпировки для пятна на обоях. Нет, Курт совсем не страдал от одиночества, где-то здесь же жила успешная Рейчел, но красивое женское сопрано куда больше востребовано на Бродвее, чем контр-тенор, поэтому она хоть и была рядом, с течением времени была всё больше и больше занята в различных проектах. Курт искренне радовался за неё, но его специфичная внешность и голос не давали ему такого простора для творчества, поэтому иногда он отчаянно завидовал её успехам, перемежая это переживаниями на тему своей профессиональной несостоятельности. И вот он, шанс проявить себя. Автор сценария – маститый сценарист, видел на месте Хаммела кого-то более известного, более раскрученного. Стиву стоило немалых трудов уговорить его на личную встречу и познакомить с Куртом. Вместо назначенных десяти минут за кофе они провели вместе больше двух часов, обсуждая характер, сюжетную линию и возможные актерские ходы. Немалую роль сыграли фотографии с проб и рассказ Проныры о «полевых испытаниях». Курту не хотелось обсуждать больную тему, он с трудом выдавил из себя правдоподобную, как ему казалось, версию своих приключений. Как ни странно она всех устроила, Стив шутил: этот парень выражает все на экране, а не на словах. Сценарист смеялся, говорил, что невинность делает Курту честь, но с ней придется попрощаться, и смотрел на него масленым взглядом. Съемки планировалось провести в двух городах, натурные – в Нью-Йорке и студийные – в Лос-Анжелесе. Съемки продвигались по назначенному графику. Сейчас, помимо фильма, у Курта остался один небольшой проект на Бродвее в массовке, а через месяц ему нужно было уезжать для работы в студии. Натурные сцены шли неплохо, образ молодого и амбициозного актера давался Курту хорошо, но скоро ему предстояло проявить себя во второй ипостаси своего героя, чего он сильно опасался. Дни летели незаметно, наконец-то Курт чувствовал себя востребованным, съемки отнимали почти все время, но, несмотря на усталость, ему стала сниться школа, и частенько он просыпался от холода слаши на своем лице. Сквозь все эти контрольные, учебники, занятия в хоре и выступления на региональных, неумолимо проступали знакомые ореховые глаза, глядевшие на него то с ненавистью, то с вожделением. Постепенно постоянная занятость сделала свое дело, и мысли о школьном поклоннике больше не тревожили сны молодого актера. Он ждал отъезда. Первое письмо попало в спам, Курт нашел его, прочитав второе. После заметки в дайджесте, он получил несколько писем примерно одинакового содержания: незнакомые люди не всегда в приличной форме предлагали ему интимную дружбу, видимо, путая Курта с его персонажем. Такие письма сразу отправлялись в корзину. Что заставило его открыть это письмо, Хаммел не знал. Неизвестный адресат с интонацией старого знакомого интересовался как его дела и спрашивал: не слишком ли устает Курт на съемках. Тон письма подкупал своей искренностью, обеспокоенность незнакомого человека его делами показалась Курту странной, но удалять его он не стал. Подписи в письме не было, вместо нее была фраза: Tell me how I’m supposed to breathe with no air. На третье письмо он ответил. С тех пор между незнакомцем, который попросил называть себя Тедом, и Куртом завязалась переписка. С каждым письмом она становилась более откровенной, Курт сам того не замечая, начал рассказывать о себе, отвечая на вопросы. Только сейчас он осознал, насколько ему не хватало человека, которому был бы интересен именно он, с которым можно было бы поделиться своими переживаниями, своими чаяниями или тревогами без страха быть непонятым или осмеянным. Тедди оказался на редкость внимательным и тактичным собеседником, он всегда верно подмечал, что хотел сказать Курт, интересовался мельчайшими подробностями со съемок и давал дельные советы, как преодолеть упаднические настроения. В его письмах сквозила спокойная уверенность, придававшая Хаммелу сил. И все чаще он ловил себя на нетерпении, с которым ждал значка в углу экрана. После отъезда в город Ангелов, это стало единственной отдушиной. В незнакомом городе, полном огней, шампанского и знаменитостей, всё казалось ненастоящим. День проходил в душном павильоне, где приходилось раздеваться, прикасаться к незнакомым мужчинам, выслушивать критику фигуры, прически и стиля, мерзнуть на ветру, терпеть щипки, замазывать синяки, доучивать сценарий и снова раздеваться. Никаким сексом это не пахло и в помине, всё было настолько по-рабочему: его тело мазали глицерином, имитируя пот, на него пачками липли мошки, и съемочная группа постоянно делала перерывы, чтобы убрать их. Тед смеялся и говорил, что мошки, наверное, почуяли собрата, такого же мелкого и воздушного. Курт обижался, но потом представлял себя в роли мошки и покатывался со смеху. По ночам Стив таскал новоиспеченного актера по различным вечеринкам, где представлял его как восходящую звезду своим многочисленным знакомым. Курту подводить Проныру не хотелось, и он улыбался. К утру он чувствовал, что улыбка приросла к его лицу, а через пару часов на площадке он пил кофе, тер глаза и сдерживался, чтобы не заснуть на ходу. Иногда он просыпался по ночам, и ему казалось, что его съемная квартира - это тоже декорации, а он сам - под прицелом камеры. Те немногочисленные выходные, что выпали ему за весь период, Курт отвел для того, чтобы отоспаться. Один раз к нему доехало семейство Хаммелов в полном составе. Берт молча похлопал сына по спине, а Кэрол распереживалась, заметив нездоровую худобу мальчика. Финн был весел и весь визит рассказывал про новую роль Рейчел, передавал от неё пламенные приветы и настаивал на общей встрече после окончания работы над фильмом. Курт улыбался: ему вспомнились школьные дни, хор, шутливые соревнования за место первой дивы, Блейн, неловкие первые поцелуи… и Карофски. Впервые за этот напряженный месяц он вспомнил Дейва без обиды или горечи. Он подумал, что всё-таки стоит найти его и объяснить, что к чему, они же неплохо общались последний год в школе. Хаммелы уехали, оставив после себя кучу домашней еды (по настоянию Кэрол), несколько обновок в гардероб (по настоянию Берта) и предложение от Рейчел поучаствовать в её новом шоу (Финн не настаивал, но звонок Рейчел в её обычном стиле с лихвой заменил неубедительные доводы Финна). Курт обещал подумать. Вечером под напором нахлынувшей ностальгии он написал Теду и живо описал свои приключения на «полевых испытаниях», не забыв добавить пару нелестных слов в адрес Карофски. По пути он спросил его мнение об идее примирения. Его наперсник идею одобрил, но спрашивал, каким образом он хочет найти неудавшегося клиента. Об этом Хаммел не подумал. Действительно, как? Он знал, что после школы Карофски не поддерживал старых связей. Теперь понятно, почему, возникла ехидная мысль, живет себе там в свое удовольствие, мальчиков снимает. С родителями Дейва у Курта общение не сложилось, и он не думал, что они дадут ему нынешние координаты своего сына. Поразмышляв таким образом, он решил, что пока отложит эту проблему на более свободный период своей жизни. Съемки близились к своему завершению. Курт влился в ритм здешней жизни и начал получать от него удовольствие, успешно совмещая три-четыре вечеринки за ночь и досыпая в перерывах между съемками, да и повторных дублей стало гораздо меньше. Он начал проникаться магией этого города, сотканного из мечты, надежды и ожиданий. Порой он планировал когда-нибудь еще приехать сюда и просто пожить в свое удовольствие. Стив отсматривал готовый материал, потирал руки и обещал Курту признание и награды. Он уже вовсю крутился, чтобы найти новый проект своему подопечному и заодно пиарил его нынешний фильм. Проныра, попав в знакомые воды, изменился на глазах, казалось, он скинул пару десятков лет и распрямился, в его глазах начал проблескивать голодный акулий взгляд, а шутки стали злее. Удостоверившись, что Курт справится без его помощи, и вообще, он уже взрослый самостоятельный мальчик, способный и сам прожить в большом городе, Стив умотал в Нью-Йорк, апеллируя к тому, что он нашел молодого, но подающего большие надежды автора для нового фильма. И сценарий как будто написан для него, для Курта Хаммела! На возражения о возвращении на Бродвей Стив спросил, есть ли у Курта предложения, и после первой же фразы заявил, что всё это «капризы Хаммела» и обсуждать тут нечего. - Голливуд! Пойми ты, мальчик! Это большое кино! Ты станешь мировой звездой, - Проныра зажмурился и оседлал любимого конька, Курт вздохнул и пожелал ему счастливого пути. На это Тед написал, а почему бы и нет, если сейчас действительно нет ничего стоящего на Бродвее, то не надо терять возможности, которые преподносит сама судьба. Действительно, а почему бы и нет, соглашался Курт и постигал науку кинематографа во всех её мельчайших деталях. Работа закончилась и, записав последние реплики для озвучки, Хаммел начал собираться домой. Он с нетерпением ждал встречи со Стивом, Рейчел и Паваротти. Все чаще и чаще у него мелькала мысль, что неплохо было бы лично пообщаться и с Тедом. Он спросил в письме, не хочет ли тот приехать в Нью-Йорк на пару дней - познакомиться. Ответа не было несколько дней, но, наконец, Курт, уже раскаявшийся в своих дурных идеях, получил письмо. - Почему бы и нет, - гласил ответ. – Сейчас у меня есть кое-какие дела в ваших краях, но я разделаюсь с ними как раз к твоему возвращению в Нью-Йорк, видимо, я буду там еще пару дней и смогу подарить тебе красную розу. Курта смутило упоминание розы, до этого момента все письма носили исключительно дружеский характер. Наверное, это просто опознавательный знак, решил он и написал ответ: - Это будет просто замечательно. Я знаю замечательный ресторанчик, где хорошо готовят… Он замер, его одолели сомнения, не будет ли это воспринято как приглашение на свидание. Потом он обозвал себя малолетним идиотом, потому что обещанная роза, это уже прямой намек на свидание. В итоге, промучавшись еще пару минут, он закончил: Будет здорово встретиться с тобой там. Напиши мне, когда ты сможешь, и мы договоримся о времени и дате. Курт. Он нажал «отправить», и ему вдруг стало не по себе, он понял, что абсолютно ничего не знает об этом человеке: что если он старый или страшный, или маньяк. О том, что этот маньяк посвящен в самые интимные детали его жизни, Курт не задумывался. А, неважно, отмахнулся он, в конце концов, всё это еще ничего не значит. По возвращении в Нью-Йорк, кроме Паваротти, на пороге, Курта ждали несколько сообщений на автоответчике - четыре! - от Рейчел с вопросом, когда он бросит свои глупости и займется серьёзным делом в ее проекте, одно от отца – о том, что они уехали отдыхать на пару недель, пара рекламных сообщений и звонок от Стива. - Хэй, парень. Ты славно поработал, мы с тобой можем взять перерыв на пару недель. Смотайся куда-нибудь в теплые края, сними себе кого-нибудь, забудь, что есть я и эти чертовы съемки, - короткий смешок, - расслабься, короче. Я скинул вторую часть твоего гонорара тебе на счет, так что гулять есть на что. И еще, - это было в стиле Проныры, сначала ублажить клиента, а потом нагрузить его по самое не хочу. – Прежде чем уехать, нам надо встретиться с некоторыми людьми по поводу твоего нового фильма. Я посмотрел сценарий – это бомба! И автор сказал, что видел твои фото с кинопроб и хочет только тебя! Ты понимаешь! Это просто бомба! Мы будем снимать сливки всю оставшуюся жизнь! Есть люди, согласные проспонсировать это безобразие, я со всеми договорился. Если ты не хочешь, чтобы я приходил к тебе в страшных снах всю оставшуюся жизнь, то ты обязан прийти на эту встречу! После гудка, ознаменовавшего конец сообщения, в квартире повисла тишина, Курту показалось, что где-то рядом мужской голос печально поет об уходящей любви. Наверное, это тот самый призрачный певец, – пронеслась мысль, – и он поет о конце моей карьеры на Бродвее. Голос замолчал, а спустя мгновение зазвучал в новом, более мажорном ключе. Конец – это всегда начало нового, - пел голос. Паваротти согласно замяукал, и Курт, засмеявшись, пошел на кухню, чтобы налить ему молока. Они все-таки договорились о встрече, и Тед опаздывал. Курт вспомнил свои привычки заядлого модника и весь день провел, выбирая новые наряды и приводя кожу в порядок. Теперь, отмытый и при параде, он сидел за столиком и нервно поглядывал на часы. Он сидел спиной к входу, но лицом к окну, это позволяло ему наблюдать за всеми входящими. Если бы красная роза наличествовала у совсем неподходящего типа, он мог бы успеть сбежать до того, как тот зайдет в ресторан. По-детски, но успокаивает. Этого прохожего Курт узнал не сразу. Алая роза, подчеркивала строгость костюма, который в свою очередь скрадывал плотное тело спортсмена, придавая ему некую изысканность. Знакомая, чуть покачивающаяся походка, белоснежная рубашка и неловко завязанный галстук. Дыхание сперло где-то в районе солнечного сплетения. Фигура завернула к входу, Курт мял в руках салфетку, не в силах встать. В голове завертелись обрывки фраз, складываясь в понятную мозаику: …нет, я был когда-то влюблен, но он не принял моих чувств… …есть человек, перед которым я виноват, сейчас я пытаюсь эту вину искупить… … всему свое время… …я неправильно понял ситуацию и обидел его… … мне нужно доказать ему, что и я на что-то годен… Они вертелись и кричали, причиняя боль. Курт прикусил губу, пытаясь совладать с расшалившимся сердцем. Оно отсчитывало мгновения до прихода гостя и не желало слушать доводы разума, оно сжималось в страхе и негодовании, подчиняясь какому-то своему закону, далекому от тех краев, где правила голова. Разбежавшиеся было мысли сложились в одну -простую, но понятную. Я писал ему такие вещи, которыми не делился больше ни с кем. Я же жаловался ему на него самого. Я… я доверял ему. Мысль билась, словно птица, пытающаяся вылететь из клетки. Курт уже слышал шум за спиной, официант провожал гостя на его место. К этому времени тело завершило адреналиновый скачок и замерло в ожидании. Курт встал и повернулся навстречу. На него смотрели знакомые глаза. С опаской? Испытующе? А может быть, с насмешкой? Какие игры ты тут затеял, Дейв Карофски? Продажные мальчики надоели уже? Или с ними играться не так весело, как со мной? Ну и как? Наигрался вдоволь? Потешил свое самолюбие? Растерянность сменилась холодной яростью. Она дала сил выпрямиться и посмотреть прямо в глаза. - Привет, Курт. – Видимо, спокойное молчание действовало на нервы. Протянутая рука с розой застыла в воздухе, в глазах начала проступать неуверенность. Что, съел? И кого ты обманул, Дейв? Не себя ли? И что ты хотел получить, Дейв? Ты действительно считаешь, что так ведут себя настоящие друзья, Дейв? Курт был зол. Зол на Дейва, зол на себя, зол на весь мир. Ему хотелось наказать этого человека, стоящего здесь перед ним и протягивающего ему розу, как ветвь мира. - Привет, Тед. И с каких пор ты Тед? – Тедди-медвежонок, осенила догадка, ну, конечно же: бар, джинсовка, теплое пиво и скандал с Блейном, он же сказал, что его прозвище - Медвежонок. Дейв замялся, рука с розой опустилась. На них уже начали оглядываться другие посетители, но Курта несло. - О, роза! Как это мило, Тед! - заорал он. – Как это мило, Тед, что ты пришел сюда ко мне познакомиться! Курт почувствовал, как его ледяное спокойствие вдребезги разбилось об эту молчаливую статую. Он видел всё: вину, покорность и ожидание, это молчаливое согласие было невыносимым. Ну, скажи что-нибудь! Найди оправдание! Найди причину, и я прощу тебя! Просто попроси прощения! - Ты не представляешь, как я рад, что ты пришел, Тед! – слова вылетали из его рта неконтролируемым потоком. К ним подошел официант, он был слишком хорошо вышколен, чтобы так сразу вмешиваться в ссору посетителей, но был наготове. - Роза, какая прекрасная роза! - Курт схватил цветок, поцарапавшись о шипы. - Это мне? Как прекрасно, Тед! - он размахивал розой прямо перед носом у Карофски, со стебля летела кровь, брызгая на рубашку. Дейв молчал. Когда запал закончился, Курт ткнул розой прямо в грудь Карофски, оставив её там, повернулся к официанту, ровным голосом попросил прощения за скандал, развернулся и вышел. Он чувствовал себя обманутым. Обманутым идиотом. Дважды. Он пешком дошел до дома, зайдя по пути в аптеку за пластырем. Прогулка не прошла даром. Он почувствовал, что снова сделал что-то не то, что-то неправильное, противоречащее природе Курта Хаммела. Тот, настоящий Курт Хаммел, никогда не бегал от проблем. Даже когда дело было в Дейве Карофски, особенно, когда дело было в Дейве Карофски. Дейв Карофски – гроза школы Маккинли. Дейв Карофски – извиняется перед хором и перед Куртом за свое поведение. Дейв Карофски – в больнице смотрит на Курта, как на последнюю надежду. Курт Хаммел – кричит на Дейва, как будто тот сделал что-то ужасное. «Я подумаю об этом завтра», - вспомнилось ему. Но даже слова любимой героини не смогли привнести мир в его душу. Он заклеил пальцы и открыл ноутбук. Угол экрана был пуст. Программа спросила его, создать ли новое письмо и он ответил: да. Утро застало его спящим на клавиатуре. Курт спросонья долго не мог сообразить, почему он ночевал на диване, память возвращалась постепенно. Поцарапанные пальцы болели, он ругнулся и пошел в душ. Раздался щелчок и автоответчик заговорил голосом Стива: - С добрым утречком! Ты еще помнишь про сегодня? Ты никак не можешь забыть о сегодняшней встрече, Золушка! Сегодня твой принц ждеееет тебя! Если ты не успеешь на встречу до двенадцати, твоя карьера превратится в тыквууууууу, – звон ключей, по всей видимости, должен был изобразить бой часов. - А я превращусь в очень милого, но очень злого крыса! Так что не опаздываааай, – закончил он фальцетом: в нетерпении Проныра становился особенно игривым. Курт еще раз ругнулся. «Письмо!» - вспомнил он. Времени на сборы оставалось впритык. Курт оправдался перед собой: Дейв ждал несколько месяцев, подождет и сейчас. Но на душе было гадко. Он еле успел. Стив выловил его на подходе, спросил, почему он такой помятый, пригладил ему волосы пятерней, пригрозил, что рассчитается с ним за всё потом, и отправил в комнату для переговоров со строгим приказом привести себя в порядок. Сам он проводил экскурсию для гостей, сияя своими лучшими запонками. Курт зашел в переговорную, в небольшой уборной в конце комнаты есть зеркало, вспомнил он. Пока он умывался, в комнату кто-то вошел. Повесив полотенце на крючок, Курт направился в комнату, чтобы поздороваться и замер, ему показалось, что у него дежавю и вчерашний вечер повторяется. Он помотал головой, но Дейв остался на месте: он стоял к нему спиной, рассматривая на стене какую-то мазню, называемую в наше время картинами. На этот раз реакция сработала молниеносно. Курт схватил его за руку и втащил в уборную. И как только силы хватило, удивлялся он потом. Он втащил его в уборную, закрыл дверь и зачастил: - Что ты здесь делаешь? Как ты нашел меня? Ты следил за мной?! Дейв, ты следишь за мной? Шум открывающейся двери заставил Курта подскочить на месте. Дейв не выказывал ни грамма волнения, он как будто ждал, что еще ему скажут. Непривычно. - Будь здесь и не выходи, разберусь с этим и помогу тебе, - горячо зашептал он. – Нам многое нужно обсудить, но сейчас сиди тихо, иначе они отправят тебя в участок! Курт аккуратно закрыл за собой дверь, в комнату зашел один Проныра, Курт выдохнул и пошел к нему навстречу. - Парень, ты не видел тут… А вот он, - сказал Стив глядя куда-то за спину Курта, тот похолодел. - Я вижу, вы уже познакомились, - продолжил Проныра. – Курт, мальчик мой, согласись, наш автор гениален! Это же настоящая бомба! Что же Вы, Дейв, сбежали от нас, не дождавшись конца? - Я хотел посмотреть на Вашу знаменитую коллекцию живописи, Стив, - наконец-то раздался голос. Курт обернулся. Дейв улыбался и смотрел прямо на него. - Скорее, ему не терпелось увидеть тебя, парень, – Стив подмигнул Курту. - Ок, оставляю Вас на попечение моему малышу, он уж точно знает, как о Вас позаботиться, ведь так? – многозначительные подергивания бровями выглядели донельзя уморительными. - Так, - подтвердил Курт, он почувствовал себя идиотом… трижды… и на душе стало легко-легко.