Любовь на семьи не глядит

— ПРОСТИ-КА ЧТО? — если в мире существует реинкарнация, то в прошлом Гамильтон был бы синим китом, ибо его ор практически сопоставим со звуками этих животных, — ТЫ СДЕЛАЛ ПРЕДЛОЖЕНИЯ ДОЧЕРИ МОЕГО ГЛАВНОГО ВРАГА?! Филипп нервно сглотнул. Он готовился к этому разговору больше месяца, но всё-равно не смог предугадать события. Мать смотрела на него шокированными и жалостливыми глазами. Обычно в таких ситуациях Элайза сразу начинала успокаивать своего мужа, но сейчас лишь выпила полный стакан валерьянки и невидящими глазами смотрела то на сына, то на Александра. Руки её были в муке — видимо что-то готовила, но она безо всяких сожалений вытерла их о своё (дорогое!) платье. Вообще в комнате стояла очень душная атмосфера, а с ором Гамильтона она вот-вот расплавиться до уровня сверхзвезды. Александр стоял, яростно смотрел на Филиппа, а руками выделывал такие кульбиты, что любой авиапилот бы позавидовал: — Прихожу я, значит, домой, думаю спокойно отдохнуть хотя бы пару минут, посмотреть телевизор. Элайза хлопочет на кухне, младшие играют в догонялки на зелёном-зелёном газоне, небо за окном голубое-голубое, а мысли мои прекрасные-распрекрасные. Но вдруг приходишь ТЫ, — Гамильтон указал на Филиппа указательным пальцем, а глаза его зло сверкнули. Филипп попытался сделать вид, что он ковёр, — и говоришь мне будничным тоном: «Знаешь, пап, пошёл я в школу, потом в магазин, где купил пару пачек печенья, а затем решил свернуть в парк и сделать Феодосии, да, да, той самой дочери Бёрра, которого ты терпеть не можешь, ПРЕДЛОЖЕНИЕ. Да, пап, ты уж прости, забыл сообщить что мы с Фео встречаемся уже как ДВА, МАТЬ ЕГО, ГОДА. Ну так что, можно нам ПОЖЕНИТЬСЯ?!» — Мужчина перевёл дыхание, но сразу же продолжил, — ну, а я, по твоему, должен был ответить: «Ну конечно, мой дорогой сын, конечно! Я ведь так мечтал, чтобы ты поженился на дочери моего врага. Мне абсолютно всё-равно, что вы, наплевав на моё мнение, встречались все эти годы, ходили под ручку и совершенно не заботились о моральном состоянии ваших родителей. Это так прекрасно! Сейчас же звоню Бёрру, помиримся, а затем пойдём искать свадебное платье для Феодосии и обсуждать график проведения времени с вашим будущим малышом. Хотя не удивлюсь, если он у вас уже есть!» — ярость Александра достигала около восьми баллов по пятибальной шкале ГамБомбежа, что о много говорило. Я бы не сказала, что Филипп бы не в порядке. Он был спокоен и мягок. Его мысли смешались с пылью мироздания, а тело полностью расслабилось и находилось в состоянии невесомости. «Ты ковёр, Филипп, ты красивый, пушистый, шерстяной ковёр. У тебя нет родителей, у тебя нет невесты, у тебя нет ничего, кроме самого себя. Сейчас ты мирно лежишь в королевском дворце, а подданные ходят на тебе… нет, не комильфо» — парень задумчиво уставился перед собой. «Нет…я персидский, дорогущий, твёрдый ковёр, но с ранимой душой. Я лежу на большом, золотом троне, а подданные преподносят мне еду, а также чистят и пылесосят. Я священен, я Бог, я самец» — Филипп сделал глубокий вдох и снова очутился в реальности. Филипп вдруг понял, что не слышит никаких возгласов и криков. Гамильтон обнял Элайзу, словно маленькое дитя, и обречённо плакал ей в платье. Мать гладила его по голове и шептала успокаивающие слова. Глаза её были направлены на сына, и он впервые увидел в них не ласку и любовь, а лёгкий гнев и тяжёлую обиду. Прошло несколько долгих минут: Александр перестал хныкать и теперь спокойно сидел около Элайзы — лица его Филипп не видел. Комната погрузилась в тишину. Наконец Филипп решился развеять молчание, но Элайза его опередила: — Сынок, я понимаю, что ты боялся, не знал, что делать и как быть. Но всё же ты мог бы сообщить мне о ваших с Феодосией отношениях. Я бы всё поняла и смогла бы рассказать Александру. Но вы поступили несправедливо по отношению к нам. Это же неправильно: скрывать свои двухгодовые отношения ото всех! Я очень в тебе разочарована, — страшнее папиного гнева может быть лишь мамина обида, — ты даже ни с кем не посоветовался насчёт предложения. У вас же, в конце концов, учёба, вы даже несовершеннолетние! Ты сделал ошибку, сынок, но… — взгляд Элайзы смягчился — всё-таки она не могла злиться слишком долго, — Я разрешаю вам пожениться.  — ЧТО?! — Филипп и Александр выпалили это одновременно: первый радостно, а второй разочарованно. Александр тут же отодвинулся от Элайзы ещё дальше, сел на другое кресло и удивлённо продолжил: — Ты серьёзно позволяешь этому сопляку жениться на ней? После всего что он сделал?! Как ты могла меня предать? — он начал нервно перебирать свои волосы — признак нервозности, — Все меня бросают, теперь я один в этом огромном мире. Никто меня не поддерживает: сын здесь мне наследие своими Бёррами портит, а жена бросает, причём перед этим шепча мне слова любви и преданности. Тоже мне — семья, — он посмотрел на Элайзу и Филиппа таким взглядом, будто доктор только что сообщил Гамильтону, что у него не аппендицит, а воспаление половых органов, и оказывается, что он на самом деле женщина. И он беременен. От Бёрра. Да, именно такой взгляд у него был, — Я не собираюсь больше разговаривать с вами, я ухожу! — Александр взял по диваном бутылку виски (так вот где папина заначка!), накинул куртку и ушёл, попутно громко хлопнув дверьми, так, что ваза на журнальном столике предупреждающе затряслась. Элайза и Филипп обеспокоенно переглянулись и разошлись в разные стороны: лучше всего сейчас всем побыть одним. Газон больше не был зелёным-зелёным, небо голубым-голубым, а настроение прекрасным-распрекрасным.

***

Бёрр никогда не был эмоциональным человеком. Большую часть жизни он молчал и улыбался такой улыбкой, что при её виде невольно хочешь податься в монашки, только служащих не Богу, а дьяволу, но это всего-лишь мелочи. На работе все воспринимали его спокойно: Джефферсон и Мэдисон очень хорошо с ним ладили, Вашингтон, их босс, уважал, даже Чарльз Ли мог похвастаться открыткой от Бёрра на своё день рождение. Он умел располагать своими нейтральными убеждениями, поэтому никто на него не злился за неверные суждения о чём-либо. Но был в этом мире единственный человек, которого Бёрр готов застрелить безо всякой жалости — и это Гамильтон. Как уже говорилось ранее, никто понятие не имел, почему они не ладят. Одни думают, что они бесятся от противоположных характеров или убеждений друг-друг. Другие считают, что они не разделили женщину (предполагают, что Анжелику). Но большинство всё-таки разделяют мнение, что на самом деле они бывшие любовники, а поругались из-за того, что Александр изменил ему с Элайзой. Что ж, это их полное право думать то, что их извращённая душа желает. Ну давайте перейдёт в настоящее. В тот момент, когда Феодосия призналась в своей двухгодовой тайне, гостиная семьи Бёрр не издала ни одного звука, кроме удивлённого вздоха Фео старшей и громкого стука сердца самой девушки. Аарон молчал. Он выпрямился в кресле, скомкал газету, которую держал в руках и посмотрел на дочь глазами полные тёмной и неприступной пустоты. В них отражалась бесконечность, школа, институт, спальня в детском саду, брокколи, шерстяные носки и давящая отовсюду социализация. «Почему в этом мире так много людей?» — думал Бёрр, — «Почему я не могу жить один? Меня устраивает жизнь без обязательств и дополнительных проблем с людьми. Всё было бы прекрасно…будь я котом,» — мужчина задумчиво потёр свой воображаемый висок, «Я был бы очень хорошим котом: никогда не носился по квартире, не ссал в тапки, не мяукал на весь дом в три часа ночи. Жрать и спать каждые день — кто об это не мечтает? Стоп, мой прекрасный антисоциальный я, Фео так долго смотрит на меня. Ах да, она же сказала, что женится на сыне Гамильтона… СТОП ЧТО?!» Бёрр оторвался от своих повседневных мыслей (он думал об этом каждый день) и посмотрел на свою дочь на этот раз страшно выпученными глазами, как бы спрашивая: «То, что ты сказала, это то, что ты сказала, или мне показалось?» Фео поняла его немой вопрос и посмотрела на него глазами вроде: «Да, чувак, сосни, я выхожу замуж за твой худший кошмар. Подавись, сучка!» Аарон проигнорировал её красноречивый взгляд, подавил неожиданно появившуюся радость (нет, мужик, уходи, только попробуй хоть ещё раз появиться в моей голове и я обрадую тебя настолько, что ты сдохнешь от переизбытка эмоций!) и переместил свой взгляд на полку с книгами, висевшую позади дочери. Фео расценила это как мгновенную слабость и обрадовалась от воображаемой победы. Да, в таких отвратительных ситуациях пытаешься найти позитив в любой бессмыслице. Миссис Бёрр смотрела на эти секундные гляделки взглядом, которым обычно смотрят на двух бомжей из соседнего подъезда, борющихся за последнюю оставшуюся дольку котлеты. Она постаралась собраться с мыслями, сделала глубокий вдох и начала: — Дорогая, прости, но что ты сказала? — с каждым словом она всё больше и больше начала осознавать всё то, что случилось только-что в её жизни. — Мам, я выхожу замуж за Филиппа Гамильтона, — девушка старалась говорить спокойно и размеренно, медленно и чётко проговаривая каждое слово, — Мы встречались с ним два года, скрывали ото всех, потому что знали, что вы нам не позволите. Да, нам только шестнадцать, но наш штат позволяет жениться в таком возрасте. Я всё знаю, я всё прочитала и я во всём уверена. Мы продолжим учёбу, пойдём в институты и будем жить вместе с 18 лет. Да, я люблю его, да, он любит меня, нет, у нас всё в порядке с головами и да, простите меня за все те горести, что я вам преподносила все эти года, — последние фразы Феодосия проговорила скороговоркой и нервно заправила прядь за ухо. Феодосия старшая не задавала никаких вопросов, а лишь внимательно слушала. Она постаралась взять себя в руки в этот момент, чтобы потом, пока никто не видит, выйти во двор и вырвать из себя яростный крик души. Вся эта ситуация подвергла её в огромный шок. Она догадывалась, что у её дочери есть ухажёр, но прямо не спрашивала, а лишь ждала, когда та сама всё расскажет. В общем и целом Феодосии не было как-то обидно и печально за всю эту ситуацию. Она была вполне согласна на такую раннюю женитьбу, ибо они сами с Бёрром поженились лет в двадцать. Конечно, всё это очень неожиданно и быстро. Обречь себя на брак даже не успев вкусить всея юношеского максимализма довольно самоотверженный поступок. Но миссис Бёрр готова поддержать свою дочь в любых её начинаниях и что бы не случилось, поэтому ей остаётся лишь только смириться и начать задумываться о самом страшном в этой ситуации: Гамильтон и её муж. Они оба определённо не восприняли эту ситуацию радостно, весело похлопывая ресничками вытирая глаза от слёз счастья.  — Дочка, давай немного потом поговорим обо всём этом…инциденте, — она старалась не показывать словами своё согласие на эту затею, — Сейчас нам всем нужно это переварить, успокоиться и не паниковать, — женщина многозначительно посмотрела на своего мужа, который продолжал таращиться на книжные полки. С виду он походил на душевнобольного, собственно именно так оно и было. — Так значит я могу пойти в свою комнату и попытаться сделать вид, что не слышу ваших громких…кхм…перевариваний информации? — Фео вопросительно взглянула на мать. Та её кивнула, — Ну что ж, не буду вам мешать, пойду-ка я спать, — девушка в последний раз посмотрела на своего определённо не адекватного в этот момент отца и пошла наверх: страдать от бессонницы и думать о смысле своей жизни. Аарон Бёрр так и продолжал молчаливо пялиться на книжные полки, определённо смущая книги. Ай ай ай, плохой Бёрр — бедные полки. В голове у Аарона не было абсолютно никаких мыслей: лишь немного горести, ещё чуть-чуть более огромной горести и немного лёгкого беспокойства. Всё это вместе создавало коктейль под названием: «Я вдруг неожиданно понял, что моя жизнь завернула не в тот угол, там её жестоко изнасиловали и ограбили, а затем продали в рабство толстому похотливому старику и сейчас она мирно выгребает помои и чистит унитазы. Одним словом: ничего нового». Бёрр старался понять, что только-что произошло, но его мозг старался игнорировать эту проблему. И правильно делал, ибо эту информацию нужно осознавать спокойно и равномерно. И у Аарона это, естественно, никак не получиться. Он понятия не имел, как долго так просидел, но очнулся он уже совсем один. В комнате никого не было. Бёрр застал свою жену в саду. Она долго и горько орала на луну, спрашивая Бога обо всех несчастьях, что вдруг упали на неё. Аарон абсолютно понимал Феодосию. Он бы тоже сейчас присоединился к ней, но это Бёрр, а Бёрры так не поступают. Он всё также молча вышел через парадную дверь и пошёл по улице в небытие. Мозг начал потихоньку догонять с чем именно ему хозяину придётся столкнуться, поэтому у Бёрра появилось много занятий на эту ночь: орать на всю улицу, плакать, страдать, есть, пить, пить, пить и ещё раз пить. Вообщем ура! Свадьба! Гуляем, пацаны!