Хищные птицы

Очередной хлопотливый год в стране восходящего капитализма подходил к концу и, оглядываясь на минувшие события и подсчитывая среднее арифметическое незавершенных планов, Мириам приходила к неутешительному выводу, что снова превратила двенадцать перспективных месяцев в неистовый шабаш противоречий и сомнительных решений. С тех пор, как девушка покинула Великобританию, дни ее существования трансформировались в одну сплошную исцарапанную канавку на заезженной пластинке: уже пять с лишним лет сотрудница ощущала себя забальзамированным заживо растением, по венам которого вместо соков бежали глицериновые растворы, останавливающие жизненные процессы, но не позволявшие ей окончательно завянуть. Порой Мира предполагала, что во время побега с родины невольно обронила по дороге какую-то чрезвычайно важную деталь механизма своей души — ту самую, на которой некогда держался поршень ее характера и индивидуальности. Отсутствие ведущей шестеренки превратило ее жизнь в бесконечный сломанный конвейер, в холостую штамповавший один никчемный серый день за другим. Где-то в бесконечных запутанных коридорах собственного сознания девушка, тем не менее, прекрасно отдавала себе отчет, за какой дверью спрятала главную причину беспрерывных метаний: словно погибающая на суше рыбешка, она мучилась от нехватки повседневного водоворота сплетен и интриг, который постоянно кружился вокруг нее в бешенной свистопляске до переезда в Штаты. Уже шесть лет девушка одиноко дрифтовала за бортом гущи событий, усердно подавляя любые проявления своей хорошо приспособленной под нестабильную среду скандальной натуры. Сотрудница все никак не могла себе признаться, что всю жизнь просидела на куражной игле, и теперь, оставив позади насиженное место, вполне ожидаемо начала изнывать в ломке от невозможности дать выход своему дурному характеру, который все больше разъедал тюремные решетки чертогов ее разума и время от времени вырывался наружу в самые неподходящие моменты. Данную теорию подтвердило ее трудоустройство в Меркоф: как бы отчаянно Мира не пыталась обвинить себя в совершении крупнейшей ошибки за всю историю человечества, пустующий сосуд ее души с каждой новой распрей в кабинете вице-президента, с каждой свежей сплетней за стойкой секретарей или очередным интригующим секретом в чужой картотеке начинал все больше наполняться некогда забытым ощущением авантюры — тем самым, что успешно склонило ее оставить сопротивление и сдаться в жестокие руки Блэра, что призывало ее смирно сидеть в офисной темнице и покорно вести игру по навязанным правилам, позволяя, тем временем, ее подавленной сущности медленно напитываться этим ядовитым зельем, чтобы в один прекрасный момент расцвести во всей своей былой красе и дать отпор тому, что вынудило британку притворяться кроткой овечкой на закланьи. Наряду с чувством нарастающей наполненности, однако, девушку также все больше одолевало беспрерывно жужжащее в черепной коробке, будто заплутавшая в оконной раме муха, состояние дежавю: даже пересекши пол земного шара, Мира вновь оказалась среди стереотипного токсичного коллектива, из порочного круга которого она все никак не могла выкарабкаться. Создавалось впечатление, будто британка не до конца расплатилась со вселенной за давнишние проступки и еще не заслужила права сыграть в достойную соперническую партию с порядочными людьми, обреченная проживать один и тот же унизительный офисный сценарий снова и снова, пока не выплатит кармический долг целиком. Из-за навязчиво насаждаемой идеи полной обособленности департамента глобального развития от других филиалов мысль о тотальном одиночестве не покидала Мириам до тех самых пор, пока не состоялась многострадальная поездка на объект: благодаря ей сотрудница наконец убедилась, что команда Блэра являлась далеко не единственной стаей ездовых псов, которая тащила на себе эту массивную секретную упряжку. Кроме их отдела существовали и прочие, со своими расчетливыми и сметливыми начальниками, своими боевыми пешками и ладьями, своими меркантильными целями и планами. Данное открытие неожиданно придало ей уверенности и постепенно развеяло туман надиктованной отчужденности: девушка поняла, что на игральной доске проекта была далеко не единственной затаившейся фигурой. В тот ясный новогодний вечер Мире наконец удалось порвать одно из мелких звеньев её рабской цепи и распланировать время по собственному желанию: после поездки в лечебницу вице-президент, по-видимому, обдумав нелепость своих похмельных деспотичных выпадов, решил на время ослабить мучительную хватку на шее девушки, оставив ее в покое — безусловно, лишь на пару вдохов. Мириам прекрасно понимала, что на следующий год ее основной целью станет возведение в гнилом фундаменте их с руководителем отношений несущей стены: для поддержания всей шаткой конструкции в целом и для возможности безопасно укрыться за ней в случае внезапного обрушения перекрытий. Она даже не рассчитывала, что сможет когда-нибудь превратить это хлипкое, неустойчивое здание в прочное, надежное сооружение, в котором ей было бы комфортно существовать: в основе их с Джереми взаимоотношений уже заведомо заложился кривой каркас, который было слишком поздно менять. Их обратная поездка в город после посещения комплекса Маунт-Мэссив завершилась на удивление спокойно: невзирая на то, что к концу пути Джереми оказался доведен собственным недомоганием почти до припадочного состояния, он, тем не менее, наскреб в сусеках своего дерьмового характера остатки тактичности и не стал усугублять и так угнетенное состояние помощницы, которой от неудачного падения и без его упреков, очевидно, хватило феерических впечатлений на целый год вперед. Невменяемая агрессия вице-президента, которую он, словно бурлящая кастрюля вскипевшего молока, выплескивал наружу, обжигая раскаленными каплями все вокруг, как позже предположила Мириам, могла оказаться возможным результатом бессонной нетрезвой ночи, что в целом служило ему частичным оправданием. Эта теория также могла бы стать довольно забавным доказательством существования моментальной кармы: за обречение Миры на тоскливую рождественскую ночь мужчина мигом получил в кармическое назидание тяжкое самочувствие. Все же девушка не зря искренне верила в неписанные законы воздаяния: Вселенная и вправду всегда уравнивала счет. Благодаря крепкому коктейлю из катастрофического недосыпа и болезненного удара по голове, блеклые воспоминания о возвращении в город растушевались по берегу памяти сотрудницы, будто тонкое кружево морской пены: сев в машину к начальнику, Мириам совершенно точно помнила, что после пары промелькнувших в окне белоснежных крон величественных горных деревьев провалилась в сонное беспамятство, а следующим, что она увидела, когда подняла усталые тяжелые веки, был жилой комплекс Меркоф, у которого Блэр удивительно плавно и бесшумно притормозил своего солидного железного коня и включил аварийные огни, терпеливо ожидая, когда помощница соберется с мыслями и покинет машину. Напряженно погрузившись в собственные раздумья, мужчина не проронил ни слова за всю поездку и не удостоил Миру даже формальным взглядом, ударив по газам, как только за ней закрылась дверь. Помощница припоминала, как, стоя в одиночестве на морозе у собственной квартиры и наблюдая за течением серых снежных облаков, усмехнулась себе под нос, прикинув, сколько щепок оставила на дорогом кожаном кресле начальницкого Кадиллака, но при этом ее впервые совершенно не беспокоило, что об этом подумает Джереми: еще после унизительного разговора на заснеженной безлюдной обочине вопрос их взаимоотношений Мириам для себя окончательно закрыла, подытожив, что больше не будет предпринимать никаких попыток наладить контакт с вице-президентом. Гнилая труха на дорогой кожаной обивке автомобильного салона стала ее последним воспоминанием за день: по-видимому, из-за подавляющей усталости и мелкого сотрясения, девушка в беспамятстве добралась до двери апартаментов, упала на кровать, предварительно на автомате сняв грязное пальто и промокшую от снега обувь, и забылась беспробудным мертвецким сном, уперевшись запыленным древним прахом старых перекрытий больницы лбом в подушку до раннего утра следующего дня. Единственное воспоминание, которое оставило четко оформленный отпечаток в убитой усталостью голове сотрудницы — это первое слово, пришедшее ей на ум при пробуждении: Трагер. Ричард Трагер оказался личностью настолько неоднозначной, что в два счета вытеснил из девичьей памяти негативный образ кипучего вице-президента и технично заполнил своей спорной персоной все вакантное пространство. Он стал главной загадкой прошедшей поездки: его совершенно сбивающая с толку, околдовывающая харизма излучала энергию настолько мощную, что девушка, обычно не замечавшая за собой подобных слабостей, вдруг с полоборота поддалась его фальшивым чарам, на мгновение ощутив себя беспомощной завороженной змеей в корзинке коварного факира, бормочущего над ней темное пленительное заклинание. Бессовестно расчетливый, приторно ласковый, научный директор своими бесцеремонными домыслами и утонченной изворотливостью так ловко перетасовал и запутал Мирину композицию выводов и впечатлений от визита, что, покидая лечебницу, сотрудница пребывала в полнейшем замешательстве. С одной стороны, Трагер помог британке справиться с непрерывным давлением, которое обрушивал на нее Блэр, и если бы не его своевременная поддержка, то Мириам бы, вероятнее всего, поддалась настроениям руководителя и распсиховалась ему под стать. С другой, только слепой мог не заметить, как в зеркале его лукавых глаз ползла скользкая зубастая змея, отблеск сверкающего серебряного хвоста которой проскальзывал в пытливых зрачках каждый раз, когда мужчина оказывался к Мире слишком близко. Этот безупречный рыцарь прятал под оберткой отполированных лат сфинксову загадку, и хотя Мириам теперь из принципа распирало от любопытства ее разгадать, шестое чувство настоятельно советовало при решении данной задачки действовать максимально осторожно: стоило держать в уме, чем кончалась бесславная история тех, кто неверно разгадывал хитроумные головоломки кровожадной крылатой статуи. Наложенная Ричардом повязка оказалась настолько искусно выполнена, что Мире даже не пришлось ехать в больницу: когда девушка наконец решила сменить старые бинты, то под ними обнаружила, что бережно продезинфицированная рана уже активно затягивалась без единого намека на воспаление. Похоже, научный директор, при всей сомнительности заявленных достижений, о навыках в медицине действительно не соврал. Снова окунувшись в привычную канцелярщину офиса, сотрудница еще пару дней не выпускала из рук навязанную ей в больнице визитку: мысль о сотрудничестве за спиной Блэра глубоко засела на подкорках ее сознания и продолжала тихо нашептывать хозяйке, что Трагер — это ее возможный билет в более комфортное купе корпоративного поезда Меркоф, даже с учетом всех опасных рисков такого партнерства. Пускай возможности перевода у нее после конфликта с начальником больше не имелось, прикрыть тыл дипломатичным директором огромного отдела ей никто не запрещал. Мира прекрасно понимала: чтобы в очередном ходе их подсиживающего состязания вице-президент не съел ее пешку, девушке требовалось окружить себя фигурами для защиты, и Ричард послужил бы превосходным ферзем для ее маленькой подпольной фракции: пока мужчина не подозревал о ее намерениях и не видел в ней никакой опасности, им можно было совершать любые движения по клеткам игрового поля. Сегодня, в последний день декабря, девушке все-таки сумел назначить свидание Олли Хиггинс — пронырливый, но не особо способный пиарщик, стремления и задумки которого вызывали у Мириам много вопросов. Сотрудница приняла его приглашение лишь с целью наконец разрешить все повисшие в воздухе недосказанности и распрощаться с британцем раз и навсегда. После первого погружения в тайны объекта ей было уже далеко не до их детской шарады, которую молодой человек так усердно навязывал в телефонных разговорах и бесконечных переписках: девушка уже прекрасно понимала, что Олли догадался о ее бесславной эскападе на прошлой работе, поэтому никакой интриги в сегодняшней встрече она не ощущала. Как и подобает классическому практичному британцу, для первого свидания Олли выбрал максимально незатейливое, скромное занятие — просмотр новогодних фейерверков. Мириам великолепно знала, что ни один ее земляк не станет разоряться на дорогие рестораны или элитные тусовки на первой встрече, сколько бы денег у него при этом не было: это показалось бы проявлением дурного тона. Именно поэтому девушке, к ее глубокому счастью, не пришлось заморачиваться с вечерним нарядом: учитывая, насколько мороз крепчал вечером в горах, Мира, дабы не повторять ошибку и не ехать на встречу в тонких колготках, со спокойной душой облачилась в теплый горнолыжный спортивный костюм. Аспен — горнолыжный курорт, куда направилась на вынужденное свидание Мириам — расстелился прямо в заснеженной колыбели у подножья вершины Маунт Мэссив всего в паре километров от пресловутой реконструируемой лечебницы, что Мира нашла довольно ироничным совпадением. Дорога до городка заняла у нее немногим больше трех часов — благо в долину ездили рейсовые автобусы, и разоряться на такси сотруднице не пришлось. Молодые люди встретились на главной площади Аспена за пару часов до полуночи: не желая проводить с пиарщиком и лишней минуты, Мира специально села на самый поздний трансфер. Олли встретил ее на центральной станции возле миниатюрного круглого катка, расположившегося под массивной тенью главной городской рождественской ели. По льду стайками шумно носились, словно пестрые пингвинята в разноцветных шуршащих куртках, маленькие дети, наполняя притаившуюся перед праздником площадь радостным беззаботным гамом. Деревню уже почти полностью затянуло ночное морозное покрывало, сотканное из драгоценной мелкой россыпи мерцающих звезд, а причудливые маленькие американские горные дома, будто в ответ подмигивающим небесным фонарикам, зажглись теплыми желтыми огнями, ярко контрастируя на фоне темно-голубых величественных снежных склонов, склонившихся над городом, словно навеки застывшие грозные каменные стражи. На их могучих спинах, вдали уснувших лыжных трасс, был едва слышен металлический скрежет стальных ветвей остановленных фуникулеров, терпеливо ожидавших восхода солнца и нового рабочего дня. Мириам были хорошо знакомы европейские горнолыжные местечки, но она еще ни разу не бывала на подобном американском курорте. Колорадские горы казались ей не такими впечатляющими, как Альпы, но все же в них таилось свое неуловимое очарование — по крайней мере, пока они привлекали новизной и неизвестностью. Олли терпеливо стоял на автобусной остановке, завернутый в свою коричневую пушистую парку, будто окоченелый жираф в овечью шкуру, и от мороза переступал с одной длинной ноги на другую. Заметив из автобуса его торчащую из группы ожидавших на стоянке людей кудрявую макушку, Мириам обреченно вздохнула: вплоть до конечной станции ей хотелось верить, что в последний момент пиарщик соскочит со свидания, и девушка сможет спокойно встретить новый год в комфортном одиночестве. Издалека заметив ее укутанную в плотную лыжную амуницию фигурку, выскочившую из автобуса, британец сразу поспешил к новоприбывшей, ловко лавируя сквозь хлынувшую на перрон толпу, и радостно заулыбался ей своим узким неправильным прикусом, бодро распустив ленты худых рук в приветственном жесте: — О, Мэри, королева Шотландии! Приветствую! — молодой британец хотел было заключить Миру в радушные объятия, по-видимому, решив, что после стольких настроченных смс-ок уже заведомо заработал смену статуса едва знакомого коллеги на близкого друга, но девушка не торопилась нарушать деловую дистанцию. — Ваша Олливковость, — остановила его порыв Мириам наигранным реверансом. Подойдя к новоиспеченному спутнику поближе, девушка заметила на его облобызанных щиплющим морозом пунцовых щеках жирные белесые разводы защитного крема, похожие на боевую раскраску местных индейцев, а на тонких стеклах элегантных очков — застывшее кружево испарины теплого дыхания. — Ты все-таки вырвалась из своего замка Иф, — не получив вожделенных объятий, но вполне удовлетворившись забавным приветствием, британец поспешил спрятать свои закоченевшие в тонких перчатках руки в карманы, перед этим лишь жестом пригласив девушку проследовать в запланированном направлении. Его остроумная ирония приглянулась Мире: она сразу почувствовала, что разговаривает с соотечественником, выросшим с ней в одно время на одних и тех же учебниках по искусству сарказма. — Да, прокурор Вильфор в этот раз меня случайно упустил, — немного обреченно усмехнулась девушка, снова невольно припомнив события недавних дней. Даже безобидные шутки про вице-президента теперь отдавались у нее мерзкой горечью на корне языка. Мира твердо решила, что по возможности больше не станет обсуждать его фигуру вне рабочего времени: чем меньше она о мужчине вспоминала, тем легче ей было шаг за шагом выстраивать между ними воображаемую стену. Олли принял довольно тактичное и неожиданное решение не продолжать обсуждение пресловутой рождественской распри, случайным свидетелем которой оказался. Пиарщик ежедневно талдычил о случившемся буквально в каждой телефонной переписке, обсасывая уже отполированные добела косточки конфликта так усердно, что Мириам даже удивилась, почему сегодня Хиггинс вдруг решил не перезапускать бесконечный цикл возбужденной болтовни. — А это у тебя откуда? — указал пальцем из кармана Олли на аккуратную белоснежную марлевую повязку, прикрывавшую бровь девушки, которая скромно выглядывала сквозь старательно зачесанную на нее челку. — Ударилась, пока подкоп делала? — Как ты догадался? — попыталась аккуратно отшутиться и увильнуть от нежелательного обсуждения сотрудница, однако Хиггинс, как и положено грамотному пиарщику, беззастенчиво продолжил выжимать из нее интересующие детали: — Нет, правда, что случилось? Вопрос британца отдавал скорее любопытством, нежели волнением; молодой человек с таким неприкрытым интересом снова принялся рассматривать ее лицо, одаривая девушку смешливым четырехглазым взглядом, что Мириам немного смутилась от столь докучливого внимания. «Надеюсь, он не думает, что это меня после Рождества в довесок к каторге еще и отлупили?» — Поскользнулась на ступеньках перед офисом, неудачно упала, ничего особенного. Правда, — скромно отведя взгляд, девушка постаралась лучше прикрыть выпущенной из-под шапки прядью тонкий бинтовой пластырь, будто это могло помочь избежать последующих расспросов. Заметив ее сконфуженность, Олли понимающе потряс курчавой головой и мягко отступил: — Ну ладно, Тони Монтана, верю. Чтобы заново наладить разрушенный неловкостью контакт, британец воодушевленно скривил лицо в знаменитой гримасе, и получилось у него так нелепо, что Мириам не сдержала заразительной смешинки. Заметив улыбку на лице девушки, пиарщик облегченно вздохнул, решив, что все же сумел успешно восстановить их хрупкий канал связи. Олли прекрасно понимал, что для обоих британцев это нареченное свидание являлось лишь прикрытием расчетливой деловой беседы, поэтому своей задачей выбрал до последнего поддерживать расслабленный дружеский настрой, чтобы случайно не спугнуть Мириам в самый ответственный момент. Невзирая на обоюдно прагматичное отношение к сегодняшней встрече, молодой британец то и дело заглядывался на миниатюрную спутницу, будто она действительно была ему симпатична, с особой внимательностью высматривая с высоты своего жирафьего роста любые, даже самые незначительные смены эмоций и настроений на ее разрумяневшемся от холода лице. На долю мгновения отвлекшись на умиротворяющий хруст горного снега под ногами, Мириам не заметила, как они миновали очередной небольшой квартал, и Олли бодро поманил ее за собой в узкий переулок между двумя маленькими причудливыми одноэтажными домиками, в одном из которых притаился удивительно уютный, отдаленно напоминающий родные английские пабы подвальный бар с забавной кованной вывеской, устало скрипящей промерзшими металлическими болтами над входом, где кучкой столпились выскочившие на мороз покурить посетители. — Что ж, до салюта еще пара часов, — остановился возле входа пиарщик, решив прежде удостовериться, что спутница одобряет его затею, — может быть, пропустим по чашечке… — Чая? — закончила за него очевидное предложение сотрудница, и оба британца тут же весело захихикали. — Так точно, — подмигнул девушке Олли, расценив шутку спутницы как согласие, и галантно открыл перед ней тяжелую резную дверь заведения, пропуская Миру вперед. Внутри бар оказался необычайно душным и ожидаемо переполненным безвкусным чуланом с претензией на аутентичный паб: то ли у Миры уже устоялось непреклонное предвзятое впечатление, то ли всё, что американцы пытались сделать с претензией на равноценность чужой национальной культуре, действительно выходило безнадежно паршиво. За стойками собрались в шумную компанию горластые гогочущие янки, без остановки пропускавшие, словно массовый дистелирийный завод, один запотевший стакан пива за другим. Многие из посетителей были все еще частично одеты в лыжное снаряжение: по-видимому, у местных новогоднее апре-ски началось сразу после спуска со склонов. Хиггинс, не обращая внимания на праздную толпу, целенаправленно повел Миру сквозь плотный массив людей в дальний полутемный угол, где их ждал крошечный свободный столик, бережно охраняемый пластмассовой настольной табличкой для резервирования. Похоже, за неделю, проведенную в Аспене, пиарщик уже успел порядком изучить городок и освоиться в местных тусовочных местах, однако из противоречивых утверждений британца Мириам так и не смогла до конца выяснить, являлся ли он тем отъявленным прожигателем жизни, которым пытался предстать в переписках. Глядя на его совершенно не богемный образ, девушка больше склонялась к выводу, что пиарщик таким образом лишь хвастливо тряс перед ней своими общипанными перышками, стараясь предстать в более выгодном свете. Невзирая на отчужденную атмосферу за барной стойкой, в приватном уголке, огражденном от остального гулкого помещения деревянными перегородками, обстановка действительно отдаленно напоминала родные, уютные забегаловки, поэтому стоило отдать земляку должное — с выбором местечка он все же не ошибся. Вокруг их маленького, оторванного от всеобщей суеты столика воцарился поразительный для такого шумного места вакуум тишины. Молодым людям даже не требовалось стараться перекричать барный гул — они и так могли прекрасно друг друга слышать. Британцы неторопливо сняли с себя капустные слои зимней экипировки и наконец уселись за столик. Первым к маленькой зажеванной ламинированной страничке меню, одиноко торчавшей из деревянной салфетницы, потянулся Олли. — Какой будешь? — предложение британца выпить в баре чашку чая оказалось отнюдь не преувеличением, да и Мира, впрочем, вдоволь насмотревшись в последние несколько дней на измученного похмельем начальника, дабы ему не уподобляться, была совсем не против завершить спорный год без алкоголя. — Черный, с мятой, — не притрагиваясь к меню, объявила девушка, позволяя пиарщику взять на себя оставшиеся хлопоты по заказу и оплате. Уж если эта встреча хотя бы частично считалась свиданием, то чай точно был на совести Хиггинса. — Отлично, я тоже как раз на него смотрел. Пиарщик положил меню обратно на стол и отлучился к барной стойке, где ему почти сразу выдали две простенькие белые чашки с кипятком на тонких блюдцах и счет, который молодой человек оплатил сразу, бросив на чек пару измятых долларовых купюр. — Ах, пакетики с черешками! Давно я мусор не заваривала, — насмешливо хлопнула в ладоши девушка, увидев на кромке поставленного перед ней блюдца пакетик с дешевой бумажной заваркой. — Знаю, но что поделать. До хорошего чая десять часов лету. Хиггинс небрежно раскрыл упаковку и окунул марлевый пакетик в кипяток, вмиг превратив вскипяченную воду в мутную коричневую киселеву жижу. — Порой я готова эти десять часов преодолеть, лишь бы не давиться тем, что дают тут. — Согласен, — печально вздохнул пиарщик, — а тем временем, где-то на дне Бостонского залива плачет утопленный цейлон. — Эх, не лей мне… — …чай на спину! — в этот раз конец ее фразы ловко подхватил британец, и молодые люди раскатились громким хохотом на весь тесный зал, на долю секунды умудрившись заглушить гоготом разноголосый шум отдыхающей толпы. Прежде чем продолжить беседу, вдоволь насмеявшись, Олли поднял очки и утер пару выступивших в уголках глаз слез, а затем глубоко вздохнул: — А знаешь… у меня для тебя есть новость. Подобное объявление, сродни пресловутой реплике «нам нужно поговорить», заставило девушку невольно поерзать на стуле. Похоже, старт важному разговору был дан. — Звучит пугающе, — Мира театрально размешала в чае кубик коричневого сахара, затем по-английски элегантно отряхнув блестящую лопасть ложки о край чашки. Олли испуганно стушевался, приняв ее ироничную реплику слишком буквально: — Да нет, нет, я не… в общем, я, — собравшись с силами, пиарщик все же подытожил, — остаюсь работать тут, с вами, в денверском филиале. Горячая чашка так и не добралась до рта Мириам, удивленно повиснув в ее пальцах на полпути к губам: озвученная новость стала большой неожиданностью, особенно для девушки, ведь сегодняшнюю встречу с надоедливым британцем она уже успела мысленно наречь последней. У Хиггинса же, похоже, планы на каникулы в американской глубинке кардинально поменялись. — Л-ладно… — девушка опустила нетронутую чашку обратно на блюдце, — у нас же нет тут пиара, как ты приткнулся-то? «К кому же он за пазуху заполз? Неужели юристка пригрела?» — Был в бизнес-департаменте буквально вчера, — начал гордо отчитываться о своем подвиге пиарщик, и Мириам сразу поняла, что речь пойдет не о Грант, — там, как выяснилось, срочно искали специалиста по стратегическому планированию, вот я и решил… приобщиться к вашей партии. Удивительно, как часто, оказывается, в Меркоф кого-то «срочно искали»: похоже, что это была их универсальная кадровая махинация — обещать полную свободу действий после оформления на должность, а на деле внаглую затыкать штатные дырки, превращая обманутых работников в бессрочников. — Срочно искали? Ну да, ну да, — насмешливо покачала головой сотрудница, — и зачем? — В смысле «зачем»? — Зачем ты оставил тепленькое кресло в генеральном и перевелся в этот крестьянский выселок? Если Олли не пал жертвой очередной кадровой аферы и добровольно искал пути перевода, то причина такого внезапного отката точно скрывалась в чем-то по-настоящему весомом. — Ну, я, я… — британец немного растерялся, однако после пары успокаивающих вдохов все же набрался сил сказать правду. — Слушай, в Балтиморе быть младшим менеджером — это то же самое, что быть каторжником на пахотном поле тут, у вас. А здесь мне предложили перепрыгнуть целый пролет карьерной лестницы и сразу стать плантатором. Кто от такого откажется? «Уж точно не ты». — Кто же такими заманчивыми предложениями раскидывается там, в бизнесе? Может, и мне какую-нибудь смежную работенку подберут? — обреченно усмехнулась девушка, уже догадавшись, чье имя сейчас услышит. — Я разговаривал с их генеральным, Ричардом…как там его, фамилия странная… — Трагером? — опередила задумавшегося Олли собеседница. Почему-то Миру его причастность к этому странному маневру совсем не удивила: похоже, научный директор навязывал свои визитки не только помощницам вице-президентов. — Точно. Ты его знаешь? — с искренним любопытством поинтересовался пиарщик. — Знаю, — отвлеченно произнесла девушка, задумчиво покрутив тонкими пальцами лежавший на столе телефон, в чехле которого хранила пресловутую визитку. От воспоминаний о мужчине в животе настороженно засвербило. — Ну вот сходи к нему, мне кажется, тебе у него понравится намного больше, чем у твоего этого… — Даже не сомневаюсь, — перебила его на полуслове Мириам, не желая слышать про вице-президента никаких остроумных комментариев. — Кто меня только к нему отпустит? В копилку мысленных заметок опустился новый факт: Хиггинс стал пажом Трагера, а значит, разговаривать с ним теперь стоило также аккуратно и обдуманно, как если бы перед ней сидел сам научный директор. — Слушай, я вот, кстати, и хотел тебя спросить: как тебя вообще занесло в эту костюмированную драму? — Олли сделал большой звучный глоток и многозначительно взглянул на собеседницу из-под бликов дорогих очков. — После работы в Номере 10 взяла вдруг и села в секретарское кресло к какому-то прокуренному… — Работы в Номере 10?.. — снова прервала колкую насмешку над образом вице-президента Мириам. Хиггинс опустил чашку на стол и вдруг понял, что налипший на стекла пар заслонил ему весь обзор. Прежде чем продолжить разговор, британец принялся суетливо протирать запотевшие от кипятка линзы. — Ну, ты же там работала, — проверив на просвет чистоту увеличительных стекол, Олли натянул очки обратно на свой длинный нос, — кстати, в Десятке правда у каждого кабинета есть кладовка? — С чего ты взял, что я там работала? — решила, как и в прошлый раз, прикинуться шлангом девушка. Так как Мира подозревала о злободневной теме их сегодняшнего разговора, беспокоиться ей было не о чем: ответы на все предполагаемые вопросы сотрудница продумала заранее, подготовившись практически к любому повороту событий. Хиггинс, однако, так же тщательно распланировал распрос, поэтому решил не ходить вокруг да около и сразу вывалил на девушку свое умозаключение: — Дело в том, что я очень хорошо запоминаю лица. И тебя я уже точно видел: шесть лет назад, когда во всех британских газетах писали про публичное расследование… — Ладно, хорошо, можешь не продолжать, — ладонью призвала его замолчать Мира. Ее защита не сработала — игра на отрицание больше не имела смысла. Хорошо, что в запасе девушка хранила и другие тактики. — Тебя что-то конкретное интересует из этой истории? — выстроив новую стратегию, абсолютно непринужденно спросила девушка, делая вид, что ее совсем не беспокоит, что Олли только что пустил солидную трещину по ее ревностно оберегаемой скорлупке. — Черт, значит, я не обознался?! Обалдеть можно! — возбужденно хлопнул по столу пиарщик, заставив керамические чашки звонко заплясать на блюдцах, а парочка отдыхающих обернулась на шум аж от барной стойки. — Цыц, что ты развопился? — Мириам рефлекторно схватила пиарщика за руку, чтобы не привлекать лишнего внимания, и тут же отпустила, удивленная внезапным бессознательным жестом. — Чему тут так радоваться? Олли задорно заулыбался собеседнице, выдавливая из себя лишь нечленораздельные звуки детского восторга — по-видимому, очередь из желающих вырваться на свободу слов лишила британца возможности внятно выражаться. — Мира, ты же… ты ведь работала под крылом самого долбанутого директора по коммуникациям всех времен и народов! Итак, Хиггинс наконец произнес вслух свою гениальную догадку — догадку, которой он донимал Мириам, обиняками и экивоками вынимая из нее душу на протяжении целой недели. Знал бы нерадивый британец, что схватился за самый крупный и острый гвоздь в карьерном гробу сотрудницы!.. — Скажи мне честно: вы родственники? — не встретив от притихшей Миры никакого сопротивления, принялся копать глубже Олли. — Просто у тебя черты… ну просто один-в-один, и ужимки эти… — он попытался воспроизвести пальцами характерный домик. — Ты даже руки складываешь так же, как он, я видел, когда ты интервью давала. Мириам попала в настоящую расчетливую засаду: Хиггинс не просто прочел ее между строк, но и разглядел такие мелкие тонкости, о которых вообще никто не должен был догадаться. Они действительно являлись родственниками: Малькольм Кэмпбелл — незабвенный скандалист Вестминстера, бывший зав отделом внешних сношений в аппарате премьер-министра, а ныне отставной очерненный политик, чудом избежавший тюрьмы, приходился ей родным отцом. — Ты что, фотографии наши сравнивал? — сокрушенно втянула ноздрями воздух девушка, понимая, что уже не отвертится. — Ну, я… — Проклятье, да, да, родственники мы, сталкер ты несчастный, — тихо чертыхнувшись себе под нос, Мириам раздраженно выдала долгожданное подтверждение подозрениям пиарщика. Наверняка теперь Олли понял, почему сотрудница не захотела фотографироваться для статьи. Уровень самодовольства Олли от собственной проницательности подскочил так высоко, что на мгновение лишил его дара речи. — Вау… Ну и каково это было, у такого черта за пазухой вкалывать? — Да просто охрененно, — подавленно вздохнула Мириам, — по сравнению с ним работа в аппарате у Блэра — это санаторный отдых. Мне хотя бы беруши у него в кабинете не нужны, ну, знаешь… — Боже, да-да, Кэмпбелл же постоянно орал как индийский павлин! Где-то я об этом читал… Пока Хиггинс старался вспомнить подробности одной из прорвы статей о том, как громко умел разевать пасть на камеру бывший директор коммуникаций, девушка попыталась уточнить цель малоприятного обсуждения и, по возможности, скорее закруглить его: — Олли, что ты от меня хочешь? Зачем весь этот разговор? — Да я просто в восторге от того, что нашел тебя тут, посреди… нигде, — молодой человек описал подбородком круг, оглядывая окружающее пространство. — В центре чертового океана! Тебя, Мэри Шотландскую, в колорадском племени американских корпоративных головорезов. Это прозвище заставило девушку съежиться от внезапно нахлынувших скверных воспоминаний: так ее обзывал на работе отец, когда во время практики в университете она устроилась к нему в приемную секретарем. «Мэри Шотландская — королева блядских зерен и чашек». — Как же меня бесит, когда меня так называют, — мрачно поджала губы Мириам. Пиарщик лишь усмехнулся. — Что, я не первый такой остроумный? — И даже не второй. Перестань. — Иначе что? Полный энтузиазма британец, очевидно, все ждал, когда же из Миры вырвется тот самый Малькольм Кэмпбелл, которого он видел по телевизору — склочный, крикливый, злобный мордоворот, который ради достижения цели наступит на горло любому и в довесок обдаст изощренной трехуровневой бранью. Однако сотрудница всю жизнь так яростно желала не быть на него похожей, что в совершенстве научилась сдерживать любые опасные порывы, хотя всегда держала в уме, что все его самые дерьмовые качества по умолчанию шли в ее заводских настройках и для их включения требовалось лишь дернуть стоявший на предохранителе рубильник. — Ты от меня все каких-то угроз ждешь, я смотрю. Хочешь, чтобы меня прорвало, как моего… — она намеревалась сказать «отец», но с языка едва не сорвалось «начальник», и Мира даже не сразу распознала, что имела ввиду Блэра. Эта мысль стала сенсационным откровением: вице-президент и ее отец действительно были похожи как две капли воды; их манеры, повадки, подходы… один к одному. И как она не заметила этого раньше? Кажется, Мириам только что сама себе открыла Америку: теперь она точно знала, какой отмычкой можно вскрыть ржавую замочную скважину вице-президента, ведь ключ к подобной двери она уже однажды подобрала. — Хочешь послушать тираду про засунутый в жопу мобильник или конские чепчики? Зря надеешься. Я сюда не проповедовать политическую анархию приехала, а наоборот, отмыться уже наконец от этого дерьма. Все, что ты от меня можешь получить — это мастер-класс по сраному достоинству, больше ничего. Поэтому, пожалуйста, прекращай свои приколы. Ее тотальная невозмутимость окончательно убедила Олли, что спектакль отменяется. — Как пожелает Ее Величество, — галантно отступил он. Только пресловутое обсуждение наконец исчерпало себя, как Олли снова ворвался в беседу с новой темой, которая была едва ли лучше предыдущей: — А можешь рассказать, что там произошло в кулуарах ваших, что… — Слушай, — в сто первый раз пресекла молодого человека Мира, на этот раз довольно грубо, — не было никаких «наших» кулуаров, я никогда не работала в Десятке и не была частью того скандала, что там завертелся. Я ни хрена не знаю про внутренние политические игрища. Капишь? — Но ты же… — Нет! — непререкаемо отрезала сотрудница, не желая более обсуждать неприятную тему. Девушка, конечно же, солгала: она прекрасно знала, что произошло шесть лет назад на Даунинг Стрит, ведь самолично приложила к этому скандалу руку. Отдел по связям с общественностью в то время работал так нагло, что однажды оступился, и в прессу утекли конфиденциальные документы, обнародование которых привело к судебному расследованию. В результате директор по коммуникациям — Малькольм Кэмпбелл — сел на скамью подсудимых и был вынужден навсегда покинуть политику. Все бы ничего, если бы не одно «но»: Мириам поспособствовала передаче тех документов прессе, и ей пришлось ответить за это на публичных слушаниях, чем она обрекла себя на бессрочный бойкот в родной стране; никто не хотел брать на работу бывшего сотрудника министерства со следами судебной тяжбы в биографии. О содеянном она была не готова говорить ни с кем — даже сама с собой. — Л-ладно-ладно, я понял, — растерянно пролепетал пиарщик, принявшись отстукивать длинными пальцами нервную чечетку по столу, — ты только не кипятись. Невзирая на старательные попытки Миры не выдавать свое очевидное возмущение, обстановка за столом поневоле стала постепенно накаляться. Разговор определенно близился к зениту, и перед объявлением шоудауна Мириам старалась по уже озвученной информации догадаться, что за набор карт окажется у британца в руках: то ли любопытный четырехглазый пройдоха всего-навсего желал покопаться в чужом грязном белье, то ли за пытливым интересом скрывалось стремление более корыстное, чем безобидное желание посплетничать. — Ну, раз такое дело, хм… — наконец решился выложить первую карту из своего расклада Олли, аккуратно опершись на столик и наклонившись ближе к собеседнице, чтобы она лучше слышала его неуверенный лепет, — скажи, а ты можешь меня, ну… научить? — Чему научить? — осторожно уточнила девушка, изо всех сил стараясь расшифровать таинственный пассаж. Волнение Хиггинса стремительно прогрессировало: преждем чем ответить, молодой человек принялся извиваться на стуле, пытаясь угомонить свои долговязые руки, которые вертелись вокруг него, словно вертолетные лопасти, никак не находя комфортной позы. — Новости контролировать. Спин-докторингу, в общем, — конвульсии моментально прекратились, как только пиарщик выплюнул давно зудевшую на языке просьбу. В тот момент для Мириам все встало на свои места. Девушка наконец поняла, к чему все это время такими окольными путями вел британец: насмотревшись политических телешоу и, по-видимому, вдохновившись выступлением сотрудницы на интервью, он сам захотел стать высокопрофессиональным лжецом. Добиться этого он планировал, освоив самую неоднозначную с морально-этической точки зрения практику в сфере пиара — спин-докторинг. Хиггинс, вероятно, наивно полагал, что просит Миру обучить его лишь парочке менеджерских трюков, но на деле методы данной специальности пролегали куда глубже, чем он себе представлял: контроль новостей являлся мощным инструментом для манипулирования массовым сознанием с целью успешно скрывать факты, наносящие вред имиджу компании. В Меркоф подобные навыки определенно пребывали в почете и могли отворить множество карьерных дверей, ведь корпорации, очевидно, нередко приходилось заметать следы своих противозаконных махинаций. Мириам действительно владела некоторыми навыками спин-доктора, большинство из которых ей так или иначе пришлось продемонстрировать на прошедшем интервью: девушка успешно сгладила побочные эффекты от попадания в прессу негативной информации о проекте Блэра и даже умудрилась перевернуть ее с ног на голову так ловко, что пугающая инициатива в итоге приобрела позитивный оттенок. Подтасовке ее никто специально не учил: основу британка усвоила, насмотревшись на отцовскую работу, пока горбатилась в его кабинете секретарем, а отточила приобретенные навыки на посту в министерстве. — С чего ты решил, что я умею? — решила прикинуться ветошью Мира, чтобы лишний раз убедиться, что выдала себя именно в разговоре с Апшером, а не ляпнула что-то в отвлеченных переписках. — Ну я же не слепой, в отличие от наших глубоко уважаемых реднеков, видел, как ты даешь интервью, — подтвердил ее догадки Олли, поспешив продемонстрировать свою наблюдательность. — Закручивала Апшеру гайки, словно всю жизнь этим занималась. Я, может, спин-докторов и не встречал лично, но ты точно одна из них, голову на отсечение даю. Хиггинс раскрыл уже несколько карт, а Мириам по-прежнему сомневалась, что за комбинация из них вот-вот сложится. Британец оказался намного смышленей, чем предполагала сотрудница. Отнекиваться от своей причастности к теме разговора было бессмысленно, поэтому, чтобы окончательно убедиться в том, что пиарщик действительно хорошо знает товар, о котором ведет торг, Мириам задала контрольный вопрос: — Ладно, хорошо, предположим. Но в Меркоф-то тебе спин на кой черт сдался? Это ведь узкий профиль. Тут он не нужен. Частные корпорации и правда редко нуждались в данном виде пиара, но, учитывая, какое серьезное влияние имела Меркоф и насколько специфическими вещами занималась, ее отрядам и правда не помешала бы пара лишних квалифицированных темнил. Заинтригованная таким глубоким познанием редкой сферы деятельности, Мириам прикинула, что если Олли прозвучит достаточно убедительным в своих доводах, она возьмется его обучить: в конце концов, все лазейки в пиар-отдел для нее были закрыты, и путей реализации собственных амбиций оставалось немного, а действовать чужими руками ей уже приходилось. — Да ты что, шутишь, что ли? Меркоф — это одна большая ультраправая тоталитарная партия. Тут что ни день, то война с прессой: иски, расследования, суды, скандалы… — в очередной раз оправдал ожидания спутницы Хиггинс, подтвердив, что точно знает, о чем говорит. Затем британец вдогонку зачем-то выпалил и истинную цель своей задумки:  — Да если бы я только мог натаскаться так вертеть новостями, как ты умеешь, я бы взлетел в топ-менеджмент за год, может, даже и быстрее! Не дав молодому человеку ни секунды на оправдания, девушка выразительно изогнула бровь и разочарованно фыркнула: — А, теперь понятно. Ты хочешь мною воспользоваться, чтобы по карьерной лестнице взобраться. Миру больше удивило не само откровение, а то, с какой искренностью оно сорвалось с языка пиарщика. Сквозь позаимствованную у американских коллег маску хладнокровного корпоративного чучела вдруг прорвался истинный образ молодого британца — бесхитростный, пытливый, нерешительный парень с прагматичной мечтой. — Нет-нет, я хочу, чтобы ты меня научила всему, что знаешь, а дальше я уж как-нибудь сам, — бросился оправдываться пиарщик, отчаянно пытаясь вернуть доверие собеседницы. «Где же ты меня подсидеть пытаешься, шпана оксбриджская?» — Окей, хорошо, предположим, я соглашусь, — задумчиво потерла пальцами подбородок сотрудница, стараясь предугадать, на каком моменте вскроется последняя карта Олли, — а мне-то что с этого будет? Своим вопросом Мириам попала точно в яблочко: выражение лица молодого британца вмиг растеряло прежнюю воодушевленность и стало чрезмерно сосредоточенным. Он резко поменял положение ног, вскользь задев под столом носком зимнего ботинка девичье колено, переплел длинные пальцы вместе, будто клубок запутавшихся ниток и, прежде чем произнести вслух ключевое заявление, нервно прокашлялся в кулак. — Ну, например… — сквозь фальшивое першение принялся мямлить он, — я бережно сохраню твою тайну. Все карты были раскрыты, и Мириам просто не могла поверить услышанному: невзирая на вопиющее малодушие, Хиггинс умудрился разыграть самую неожиданную комбинацию — стремясь подражать намерениям Блэра, он так же бессовестно попытался ее шантажировать. Теперь Мире стало предельно ясно, почему Олли так много и подолгу трепался о вице-президенте и смаковал детали их конфликта — он не осуждал решение Джереми, он им восхищался. Это убогое двухметровое английское жульё, по-видимому, решило, что раз вице-президент позволял себе так бесцеремонно обращаться с помощницей, то и ему сей маневр сойдёт с рук. Именно поэтому, чтобы пресечь чужое нахальство, Мира ни в коем случае не могла себе позволить допустить повторение позорного спектакля. Стоило, однако, отдать пиарщику должное: рычаг давления на девушку он подобрал намного более изощренно, нежели примитивный американский начальник, вогнав её в такое глубокое замешательство, что сотруднице стоило невероятных усилий протолкнуть вставший поперек горла колючий комок, прежде чем она сумела снова открыть рот: — Какую еще тайну? — правдоподобно изобразила изумление британка. — Ты думаешь, они не знают, чем я занималась? Не имелось сомнений, что вступать в конфликт с очередным махинатором не стоит, ведь недавно Мириам уже попыталась неудачно пресечь шантаж сопротивлением и щедро за это поплатилась. Ставку сотрудница в этот раз сделала на несостоятельность пиарщика: в отличие от твердолобого, непреклонного стержня вице-президента, гибкий, словно ореховый прутик, характер Олли все еще легко поддавался любым убеждениям. — Мира, — сочувственно вздохнул пиарщик, встряхнув свои плотно сжатые ладони, — если бы они действительно знали, то твоей секретарской драмы тут никогда не случилось бы. Я не представляю, как ты умудрилась обойти проверку, но чтобы я поверил, что ты попала в Меркоф после участия в публичном расследовании дела о распространении конфиденциальной информации? Придумай сказку получше. Олли зацепился за самую болезненную подноготную, которую девушка старалась хранить подальше от посторонних глаз. Она уже столько раз задумывалась о том, на сколько частей ее расчленит агентство безопасности Меркоф, если узнает, какую именно информацию пропустили из-за халатного отсутствия проверки. Сотрудница собственными глазами наблюдала, что случалось с теми, кто пытался выносить секреты за пределы корпорации: старший секретарь служила тому ярчайшим примером. И хотя она не имела совершенно никакого интереса сливать на сторону тайны корпорации, если бы её сноровку профессиональной доносчицы предали огласке, то ее жизнь превратилась бы в настоящую катастрофу. Следовало срочно выкрутиться. — Боже, да сливание информации — это ведь основа любой корпоративной системы! — в сердцах выпалила девушка, стараясь хоть немного прикрыть оголенный тыл пустыми оправданиями. — Везде есть свои тележники, радисты и дятлы, ты что, правда думаешь, что тут, в волшебной стране Меркоф, собрали кристально чистый штат безупречных евнухов? Ни одной запятнанной репутации, ни одной совершенной ошибки? — Мне кажется, ты не совсем понимаешь, куда попала, мисс Кроуфорд, — голос Олли вдруг приобрел неизвестный ей ранее оттенок неподдельной серьезности, — Меркоф — это тебе не парламент, стиснутый пассатижами закона, это корпорация злобных параноидальных маньяков с влиянием и возможностями, которые тебе даже в самом аморальном сне не приснятся. Сюда берут с любым набором смертных грехов… но изменников тут не прощают. От озвученных пиарщиком слов Мире вдруг стало воистину не по себе. Наконец сложились все разрозненные пазлы мутного портрета Меркоф: долгожданную взаимосвязь обрели и тотальная секретность, и незабвенные уровни безопасности, и подозрительные проверки, и прослушка, и агентство безопасности, и подспудный, полный дерьма характер вице-президента… Общая картина в одно мгновение прояснилась, словно божий день, и сотрудница всецело осознала, что целиком увязла в предприятии столь опасном, что любая оплошность, особенно теперь, после принудительного подписания кровавого пакта с Джереми Блэром, могла запросто отправить ее на прогулку по доске, вслед за старшим секретарем. — Не понимаю, с чего ты решил, что я пришла сюда кого-то разоблачать. Я пришла работать, просто трудиться, понимаешь? — продолжая все краше представлять сложившуюся пугающую картину, девушка неожиданно перешла на едва слышный шепот, боязливо оглядываясь по сторонам, словно у стен неожиданно выросли уши. — Мне нужны деньги, мне нужно дело, а не интриги, заговоры и прочая возня… этого мне хватило на прошлой работе. На всю мою жизнь хватило. Окончательно убедив Мириам в безвыходности ее положения, Хиггинс лишь обескураживающе развел руками, громко откинувшись на маленьком скрипучем деревянном стуле, будто на начальническом кресле, чем сильно напомнил сотруднице вице-президента: — Что ж, если они так и не узнают о твоей минуте славы, то тебе и не придется им ничего доказывать. Мириам не удостоила глумливую реплику пиарщика ответом, и за столом повисла гнетущая тишина. Подавленно понурив голову, девушка оперлась лбом на ладонь и напряженно уставилась в одну точку, пытаясь понять, что спровоцировало повторение отвратительной рождественской истории. Олли, очевидно, несмотря на целый букет малодушных качеств, имел за душой дополнительный набор гнусных характеристик. Не удивительно, что Хиггинс приглянулся Трагеру: пиарщик старательно пытался подражать вице-президенту, а в последнем научный директор был явно заинтересован. Несомненно, Хиггинс был лишь начинающим вымогателем и еще не научился укрощать эмоции и хладнокровно доводить дело до конца, поэтому, не в силах наблюдать, как на глазах сникает потерянная собеседница, быстро дал слабину: — Слушай, — начал он мягко обтесывать острое возмущение спутницы, — я не хотел, чтобы это прозвучало, будто я тебя шантажирую, правда… — Но оно так, блять, и прозвучало! — гневно перебила его девушка, резко вскинув голову и пронзив его огненными стрелами негодующего взгляда. При всей сметливости пиарщика, Мира не могла поверить, что после всех высоконравственных обсуждений рождественской распри, Хиггинс взял и буквально пошагово повторил поступок вице-президента, словно безмозглый наплечный попугай, бездумно повторяющий за хозяином любое слово. — Хорошо, ладно, — почуяв запах гари, судорожно затараторил британец, испуганно махая перед лицом задымившейся от негодования девушки худощавыми, похожими на тонкие сухие ветки, руками, — тогда давай компромисс: ты научишь меня своей темной магии, а я буду держать язык за зубами и вытащу тебя из рабства Джаббы Хатта, как только добьюсь нужных полномочий. По рукам, принцесса? Довольный остроумной аналогией, Олли протянул Мириам холеную ладонь, ожидая солидарного рукопожатия, и сопроводил этот жест ободряющей улыбкой, стараясь как можно больше смягчить распухший от напряженности момент. Сейчас решалась не только судьба пиарщика, но и Мирина тоже: ее согласие на рискованный сговор могло кардинально поменять вектор карьерных троп сразу обоих британцев. — Мне кажется, ты вообще не втыкаешь, на что сейчас напрашиваешься, — сомнительно взглянула на протянутую ей бледную кисть девушка, все еще лихорадочно взвешивая в голове все возможные преимущества и недостатки предложенной сделки. Хиггинс, по-видимому, рассчитывал на бесплатную экспресс-консультацию по совершенно бесполезному в Меркоф политическому пиару, с расчетом на то, что с помощью специфических знаний сможет выделиться на фоне остальной медиа-команды и заработать повышение. С другой стороны, если он действительно хотел научиться компетентно подтасовывать факты и был готов взять на себя полную ответственность за поддержание доверительного имиджа заведомо неблагонадежной компании, то он верно выбрал жертву для шантажирования. — Хочу, чтобы все было в традициях настоящей полевой симуляции! — ни секунды не колеблясь, полным уверенности голосом воскликнул молодой британец. Пристально вглядевшись в сияющие ребяческим энтузиазмом голубые глазенки под тонкой оправой очков, Мириам убедилась, что для него происходящее являлось лишь веселой игрой без каких-либо подводных камней. Все безобидно, никаких рисков — обычное познавательное соревнование. Самоотверженно требуя воспроизведения условий полевой симуляции, Олли, похоже, не понимал, что в случае ошибки Мира не станет делить с ним ответственность и отвечать за любую малейшую оплошность он будет самостоятельно. При этом гарантий, что британец успеет унести ноги от праведного гнева корпорации, никто дать не мог. В суетливых размышлениях о компетентности начинающего последователя шантажных методов Блэра девушку неожиданно осенило: согласившись надеть эту наивную перчаточную куклу на руку, Мира получит открытый доступ не только к отделу коммуникаций в генеральном департаменте, но и обзаведется запасным ключом от кабинета Ричарда Трагера. При верно выстроенной стратегии Мириам имела все шансы превратить одностороннюю сделку в настоящую подпольную коалицию — петрушечный театр кукол, где сотрудница сможет сама настроить все управляющие нити. Блестящий хвост новой возможности дразняще скользнул меж пальцев британки, предоставляя уникальный шанс себя поймать, и Мира не намеревалась его упускать. — Что ж… — чтобы не выдать внезапно нахлынувшего на нее воодушевления, девушка сфокусировала взор на донышке пустой чашки, — тогда тебе придется пройти со мной по дороге любви и слез. В основном слез, конечно. Ты точно к этому готов? Даруя Олли последнюю возможность отказаться от затеи, про себя девушка прекрасно понимала, что то лишь финальная формальность — решение обе стороны уже приняли. — На все сто, — Хиггинс решительно мотнул головой и сразу же получил девичью руку в свою: рукопожатие состоялось, договор свершился. Игра началась. — Ну, значит, по рукам. Соотечественники учтиво улыбнулись друг другу, однако их улыбки имели совершенно разный оттенок: Олли искрился неподдельной радостью, заранее смакуя возможное повышение, а Мириам обдумывала предполагаемые выгоды от сотрудничества, не без удовольствия представляя, как в течение следующих долгих месяцев будет возить простофилю-Хиггинса лицом по пыльной колорадской земле. Чтобы прервать затянувшееся рукопожатие, Олли взглянул на наручные часы и ошеломленно выпучил глаза: — О, уже без пяти минут полночь! — британец вскочил с места и, не выпуская Мирину руку из своей, потащил сотрудницу к выходу так суматошно, что она едва успела схватить по дороге со стула свою куртку. — Пойдем скорее, а то пропустим все самое интересное. Молодые люди выскочили на улицу и, по дороге впопыхах завязывая пушистые шарфы и натягивая теплые перчатки, понеслись обратно на главную площадь, где уже собралась внушительная толпа жаждущих новогоднего шоу зевак. Стоило британцам втиснуться в толпу и занять более-менее удобную позицию для просмотра ночной иллюминации, как улицы города наполнились пронзительным свистом взлетающих в темноту петард и громыхающих салютных залпов. Мира почувствовала, как воздух постепенно пропитался легкой дымкой пороховых фимиамов. Новоиспеченные партнеры устремили восхищенные взоры ввысь, наблюдая, как разноцветные вспышки фейерверков, будто падающие с ночного неба пылающие звезды, разрывали покрывало черного небосвода, освещая яркими цветами близлежащие горные склоны. Не отрывая взгляда от мерцающего дождя пестрых искр, Мириам вдруг заметила, как вдалеке, в отблесках фейерверков начали вырисовываться очертания хозяйки долины — горы Маунт Мэссив, которая с каждой вспышкой будто становилась к городку все ближе и ближе. Девушка замерла, завороженная сверкающим грозным массивом одноименной с лечебницей вершины, пока в ее памяти проплывали туманные образы двух кирпичных башен и лица людей, с которыми это тревожное место теперь вынужденно ассоциировалось. Навязчивые мысли, однако, быстро растворились в иступленном восторге от мысли, что вселенная опять положила ей в руки необходимые инструменты, чтобы согнуть стальные прутья новой клетки, и один из этих инструментов сейчас стоял рядом с ней. — Здорово, правда? — не отрывая бликующих окуляров от ночного неба, произнес британец. Мира вдумчиво взглянула на полностью погруженного в праздничные фейерверки Олли, и губы ее воодушевленно дрогнули в загадочной усмешке. — Очень… очень здорово.