Идя в гости к Георгию, избегайте буквы Й

— Пиздец, Мирон, ты жрешь вообще или нет? — в холодильнике даже мышь не крадется — пусто, как у порноактера из категории "гей-" в жопе. Мирон предсказуемо морщится, не отрывая глаз от экрана телефона. Засранец переживает свой творческий застой, а страдает еще, почему-то, и Ваня. — Я сейчас сварганю тебе оладушек, и ты сожрешь их как миленький. Мы поняли друг друга, дядь? — Ванечка возвращается за пакетом в прихожую, сверлит горе-репера взглядом. Федоров все-таки поднимает голову, поджимает губы и вообще выглядит как обиженная сиротка. Только нахуй Светло не собирается терпеть такую хуйню: творец страдать должен продуктивно, а не зашившись в собственной квартире. — И не надейся. Я оставил Гришеньку Славе, так что проторчу тут хоть до своей днюхи. Ну, или пока твоя лысая башка меня окончательно не заебет, что еще дольше, — Ваня кричит с кухни, споласкивая руки быстро, и Мирон послушно плетется следом. — Ну нахуя ты приперся? — Мир садится у окна, прикуривая сигарету. Теперь уже морщится Ваня. Бросил, а как же. — А у тебя, дядь, джекпот на охуенного парня, знаешь? — единственный плюс того, что Мирон такой «особенный» — посуда чистая всегда, так что сковородку остается только прогреть. — Заботится о тебе, хуй только в рот кладет. Ну, эта вся ваша романтика. Окси фыркает — Ваня надеется, что улыбается хотя бы краешком губ — затягивается, открывая форточку. Времени попрактиковать свой супер осуждающий взгляд нет — надо быстро смешать тесто, пока сковорода не начала гореть, так что Ванечка оперативно подхватывает венчик со стойки. — У тебя скоро лысина пойдет плесенью, ты в курсе? Я уже про лобок не говорю, — несколько яиц, молоко. — Член не отвалился еще? Дядь, ты вообще помнишь, кто я? Столько времени просто не виделись, даже твой Рудбой ахуел, когда узнал, — Ваня чувствует запах пидорских сигарилл с какими-то фруктами, потом — как его крепко обнимают со спины, устраивая подбородок на плече. — Спасибо, — говорит тихо, а Светло выдыхает разом, опуская плечи. Оборачивается, бодая легко чужой лоб своим, тянется за поцелуем, разворачиваясь уже туловищем, гладит по спине ласково, когда задница в столешницу упирается. Сгорели нервы — гори и сковородка, хуле уж тут.