Дневник покаяния и одно ножевое ранение

В трамвае было только два свободных места. К счастью, они не были соседние. Миша сел в начале вагона, а я заняла место рядом с мужчиной профессорского вида. Было девять утра. Все эти престарелые женщины, пахнущие больницами и хозяйственным мылом, смотрели на него. Не отводили глаз и высокие мужчины, нехотя уступавшие места. Сколько было пассажиров – столько взглядов по крайней мере один раз уперлись в Мишу. Он натянул капюшон толстовки, сильнее закутался в пальто. Лицо его – смесь отеков и горя. Миша прислонился лбом к холодящему стеклу. Вибрация, наверное, даже не чувствовалась им. Он ехал – уже не пуская ни слезы – разбитый, не выспавшийся и не желающий ничего обсуждать. Красивое лицо, парализованное несчастьем, всегда эстетично. Горе романтизируется, как страдания или курение, благодаря красивым людям. Выйдя из аудитории, я насильно увела его в соседний парк. Он не мог сказать ни слова больше получаса. Просто плакал, лежа на моих коленях под деревьями, с которых капали остатки дождя. И когда я ожидаемо спросила: «Что дальше?», он выдавил: «Поехали ко мне». Оказалось, что первые показания уже даны. Что в семь утра он уже был в полиции, где рассказывал о сложностях в отношениях с Романом. Нелли сама позвонила Мише. Сразу после отца. Позвонила ему и плакала – нечто страшное произошло. Еле доползла до телефона. На руках вылезла из подвала. В голове каша. «Наркотики она сама приняла, – сказал Миша, – но свалит все на Лавра». Он говорил свои отрывистые фразы утробным голосом, глотая приступы паники и ответственности. Я видела – он знал, что сделал, и ни капли не жалеет об этом. Об упущенной альтернативе – да, но это… Перед его губами на стекле образовалось запотелое пятно. Он провел по нему пальцем и, кажется, по носу снова сбежала слеза. Надо же – сколько эмоций. Думал ли он, что план обернется такой личной трагедией? Вернее, мог ли он не знать? Мои однокурсники одномоментно пустились в выстраивание теорий и догадок. Но что Лавр нежелательно приставал к Мише и из ревности избил Нелли – для всех это было очевидно. Чтобы представить, что могло твориться с Романом за закрытыми генеральскими дверями, мне пришлось немало потрудиться. Перед глазами рисовались стены в металлической обивке, голый стол и стул, одинокая лампа, направленная ему в лицо. «Что ты с ней сделал?» Какой знакомый вопрос… Но реальный монстр делит со мной один трамвай. Наверное, Миша думает, что сейчас идеальное время для передачи мне этих чертовых денег. С каждым стуком колес решение волей-неволей настигает меня, и ждет только последней искры, чтобы взбеленить пламя. За пять остановок до Мишиного дома в моем кармане вибрирует телефон. Незнакомый номер во всей этой ситуации кажется мне адекватно уместным. Как будто я знала, кто мне звонит. И внутренне подготовившись, хотя не имея никаких логических предпосылок к мысли, что я услышу именно его голос, я спокойно ответила: – Да. – Это Роман, – раздалось в мое ухо непривычным шепотом. Таким низким, такими глубоким. Таким, которым следовало бы шептать всякие надежды своему возлюбленному. Натужная нота хрипоты, не присущая ранее этому тембру, выдавала в нем напряженность. – Я знаю, что с ним бесполезно разговаривать, поэтому слушай внимательно. Только после того, как экран моего телефона погаснет, я пойму, что каждая мышца в моем теле была напряжена, как при ожидании приговора. – Ты должна его уговорить прийти к папаше этой грузинки и сказать, что я не делал ничего. – Ничего? – аккуратно уточнила я, и повисла очень недолгая пауза. – Я не избивал ее. Я ее даже пальцем не тронул. Я не… – Я не знаю, – эмоционально сказала я, опасаясь, что телефон, где бы он его ни взял, мог прослушиваться, – мне известно только, что был нездоровый интерес. – Ой, брось, – раздраженно бросил Лавр в самую трубку. – Не будь дурой, Алена. Играя по его правилам, ты всегда проигрываешь. Неужели тебе недостаточно того, что ты знаешь? Думаешь, что он сделает что-то хорошее для тебя? Думаешь, что можешь ему доверять? Это смешно! – Я кладу трубку. – Ножевое ранение! – крикнул он, и тут же осекся, продолжая шепотом: – Ножевое ранение – знаешь о нем? – я внимательно молчала, и Роман продолжил: – Ни один человек в здравом уме не поверит, что я случайно на нож упал. Он завел меня на ту охоту, чтобы к чертям прирезать – и не смог. Ну, вернее… – Но вы живы, – сказала я, с опаской глядя на Мишу. Он все также таращился в окно, закрывая лицо капюшоном. – Зная, что меня ждет, не лучше ли было умереть тогда? В трубке опять повисла пауза, а затем Лавр зашептал: – Не глупи, Алена, твой долг – перед самой собой – быть честной. Я тебя знаю. Ты не тот человек, который позволит всему этому свершиться. Не дай ему меня уничтожить… Не дай ему уничтожить себя! Расскажи, что ты знаешь. Алена, слышишь? Алло! Алло! После этого телефон поник, и я до конца дороги смотрела на Мишу. Сколько же гнева может вмещаться в одном теле. Мысленно я перенеслась в тот жаркий июнь. Италия, закрытая зона, намеренно запущенная крупная дичь. Лавр, осмотрительно идущий вперед, ждущий, когда это все закончится. Понимающий – вся эта охота – прихоть подростка, который не знает, как наказать обидчика. И Миша – идущий за Лавром, держащий в своих пальцах его ладонь, и сжимающий второй рукой выданный нож. Короткий инструктаж. Простое, но эффективное оружие. Нож – на всякий случай, если огнестрел не сработает. Ружье висит на плече Лавра, Миша делает вид, что боится. Рога оленя показываются не сразу. Ему неуютно в этом климате и с осознанием своего ближайшего будущего. Какая тонкая метафора – кто еще на кого охотится. Зверь пробегает мимо них снова и снова. Лавр не попадает из раза в раз – совсем не умеет стрелять. И когда Миша теряется из виду, он не на шутку пугается. Начинает орать во все горло – только его имя. Миша! Миша! Вернись к нему. Как вдруг – болевая вспышка в боку. Оказывается, теплоту крови не чувствуешь, когда она течет из свежо разрезанной плоти. Рука Миши дрожит. Он протолкнул нож неглубоко и ошибочно посмотрел ему в глаза. Лавр открывает рот, и вдруг – нож проталкивается глубже. «Это не страшно, – хрипит он, – я люблю тебя больше, чем ненавижу». Миша бросает рукоять ножа, пятится назад и ловит истерику. Убить человека ему не по силам. Зато по силам – довести до ручки. От остановки до Мишиного дома недалеко, но мы идем молча. Трава кажется зеленее, как и деревья – еще не потерявшие своей внешности, но уже прогибающиеся под давлением ветра. Все мокрое – и мы вынуждены шагать по непротоптанной дорожке, заделывая подолы штанов. Он идет чуть впереди. Спина сутулая – никогда его таким не видела. Как из налитого свежего винограда происходит изюм, так этот человек стал маленькой жертвой больших обстоятельств. Но, конечно же, моей любви на достаточные оправдания не хватило. Это я поняла еще до того как мы вошли к нему домой и он глубоко вздохнул. – Почти все сделано, – первым делом сказал он, проходя в квартиру. Наскоро сняв ботинки и кинув пальто на пол, он широким шагом дошел до комнаты и взял пакет. Ничем не примечательный – в любом магазине тебе дадут такой к покупке. Тогда мы впервые полноценно встретились взглядами, и голос мой звучал жестче чем обычно: – Я не знаю, я не могу. Миша был весь на нервах, и эта фраза показалась ему забавной. Он сжал губы, посмотрев в сторону, словно переводя дух, а затем – снова взглянул мне в глаза. На этот раз взгляд был мне знаком. – Но ты должна, – проговорил Миша. – Это убьет сразу двух… Нет, трех зайцев! Я попятилась назад, когда он попытался насильно всучить мне пакет. Разозлившись, он кинул его дальше, чем я стояла, к самой входной двери, и схватил меня за плечи: – Это освободит меня! Это освободит тебя! Это же даже не сложно, Господи, Алена! Ты хоть понимаешь, что значит «сложно»? Ты не знаешь ничерта, ладно? Сложно – это последние три дня, последние два года, каждый раз смотреть на него – и не мочь ничего с собой поделать! Сложно – жить в постоянном стрессе и страхе – что еще одно слово и все закончится. Понимаешь? Влюбиться – и осознать, что он – настоящее дерьмо, – вот что сложно! Отнести пакет – в этом нет ничего сложного! Утерев слюну из уголка губ, он сделал шаг назад. Я смотрела на него, вся сжавшись. Я видела – еще немного и снова закричит. – Это не освободит тебя, – выдавила из себя я. – Это все сделает только хуже. Ты уже взрослый – ты справишься без него. Просто уйди! Ирония прорезала улыбку на его лице: – Просто уйди? Ты-то, вероятно, в этом хорошо разбираешься? – Не смей, – впервые, пожалуй, за всю нашу дружбу, он злил меня так сильно. – А почему? Не можешь признать, что твои советы настолько несостоятельны? Ты безвольна перед своими обстоятельствами, не тебе меня упрекать. – Ты взрослый! – Настойчиво повторила я. – Бред! – Справляйся со своими детскими травмами, Миша, эй! Справляйся! – А ты справилась?! – закричал он, и от сквозняка хлопнула незапертая дверь. Повисло секундное молчание. – Я все что угодно для тебя сделаю, – внезапно сказал он. – Абсолютно, просто не бросай меня сейчас. Ты – мой единственный друг. Человек, которому я доверился. Я всех теряю. И я не переживу, если ты тоже уйдешь. Пожалуйста, – его взгляд был так искренен и честен, что теперь я, наконец, нащупала основание того странного чувства полноценности и силы. Я было заикнулась, чтобы что-то сказать, но реальность не ждала, пока я соберусь с мыслями. Моя рука была сжата в его ладони, и я боялась, что он станет на колени, – так сильно он просил не бросать его. Стоя там, и даже осознавая все, что случилось, вынести такую истую просьбу другого человека безумно сложно. Теперь мне кажется, что пока не переживешь этого сам – никогда не поймешь, насколько это невыносимо. В его пальто зазвонил телефон. Он еще несколько секунд смотрел на меня, и затем достал мобильный. – Это отец Нелли, – отозвался Миша, и взял трубку. Что он говорил – я не слышала. Только вся картина, наконец-то, соединилась в моей голове. Не просто то, что произошло, дошло до меня и было осознано, но и что произойдет при моих разных решениях. Ладошки вспотели. Я смотрела на спину Миши – широкую, мощную спину. Благодаря этому человеку я смогла понять – источник моей целостности – я сама. Я не безвольная, не слабая, и далеко не жертва. Более того – я обычная молодая женщина. Моя жизнь – впереди. Будущее ждет меня с распростертыми объятьями – просто шагни в них. Я могу полюбить, могу получить образование, найти работу, или путешествовать, снимать видео, считать цифры, родить ребенка, шить пледы или делать блины хоть всю свою жизнь… И любая из этих возможностей была ценнее, чем сдавшийся Миша. Времени было мало. Теперь я точно знала, что и кому я должна. Постаравшись как можно тише схватить пакет, который он откинул, я ринулась вниз по ступенькам. Сердце колотилось как бешеное – я никогда – никогда! – столько адреналина за раз не ощущала. Бежала, что есть сил. И наконец-то так, как хотела – подальше. У меня не было других вариантов, кроме как убежать от него. И если бы он догнал меня, если бы настиг, если бы повалил на траву, и накричал в самое лицо: «Не бросай меня» – я бы все равно бросила. Бросила, предала, убила – все, что угодно – прости, Миша, но даже если ты покончил со своей жизнью, то я – нет. Я слышала, как он наспех обувается и бежит за мной. У меня была хорошая фора, но краем глаза я заметила, как он вылетал из подъезда и несся за мной. Непротоптанные дорожки были скользкими. Я дышала ртом, раскраснелась, вспотела. Быстрее, быстрее, б ы с т р е е. В какой-то момент мольба о помощи и любви превратилась в погоню. И я каждой клеточкой своего тела ощутила – если он меня догонит, то придушит прямо здесь, на пустыре, недалеко от трамвайной остановки. Оставит на моем лице тысячу ударов. Или – всадит мне нож по самую рукоять. Но, словно бы оберегая от ножевого ранения и подталкивая к спасению, судьба наградила меня ждущим трамваем. Это – было самым ярким примером проведения в моей жизни. Я влетела в него, красная, как от удушья, упав прямо на пол, и резко обернувшись, поняла, что Миша – перепуганный и преданный – успеет, если мы простоим еще хотя бы пять секунд. И как не в себе я закричала: – Закрой двери! Поезжай! Вероятно, испугавшись, водитель быстро закрыл двери. Каждый пассажир таращился на меня, сочувствуя. Наверное, они думали, что я убегаю от своего абьюзера-бойфренда. Но как они были правы и неправы одновременно! Трамвай тронулся еще до того, как Миша добежал до рельс. Последнее, что я услышала, до того, как стук колес все перекричал: – Ты все равно не сможешь от меня убежать! Отдышавшись в трамвае, выслушав несколько подбадривающих слов, что таких нужно бросать, я набрала в легкие побольше воздуха, и с остановки побежала к себе. Я чувствовала – знала – что Миша кинется домой, переодеваясь, вызывая такси, чтобы найти меня. Либо же – он вызывает машину, чтобы поехать к следователю. Второй вариант казался более реальным, но иррациональное нечто внутри моей головы шипело в самые барабанные перепонки: «Шевелись, иначе ты не сможешь от него убежать!». Я гнала так быстро, как могла. Дома оказалась буквально молниеносно. Как ошалелая я кидала в рюкзак те вещи, которые, как мне казалось в панике, мне понадобятся. Просто б ы с т р е е, а что именно – разберусь потом. Зная каждый потаенный уголок этой квартиры, я разобрала завал его неаккуратно сложенных вещей. Достала коробку из-под блендера. Как и раньше – в ней существенная заначка. Денег хватит на безбедное существование, может, месяца на три-четыре. Я выгребла все подчистую. Знаю – это полумера – но ворованные деньги оказываются в этой коробке. Я ставлю ее обратно в шкаф. Чем я не горжусь – так это тем, что достала несколько десятков купюр. Меня ждет масса событий – и меньше всего мне бы хотелось возвращаться… Достаточное ли это оправдание? Не знаю. Как не знаю, чью сторону принять. Поэтому и выбираю – сбежать. Каждый из них – гнил и пуст. И я не хочу становиться такой же. Смятые сотенные купюры долларов я распихала по карманам рюкзака. Старалась двигаться не так суматошно, не так бешено и дико, менее истерично, менее счастливо – чтобы все казалось естественным. Пусть они найдут эти деньги. А еще – пусть найдут мои фото, которые он делал против моей воли. Все это дерьмо я сложила на одну полку – поплотнее закрывая его зимними вещами. Перед выходом я оборачиваюсь. Мельком смотрю на записку, оставленную на столе – не для него, для них. Чтобы когда они искали деньги, нашли и мои интимные фото, чтобы тогда осознали, что он со мной сделал – и чтобы у них не возникло вопросов, почему я сбежала. На белом листке я просто написала: «Я больше не могу выносить насилия надо мной. Прощай, желаю всего плохого». Взяв с собой огромную, наскоро собранную сумку, я оттаскиваю ее на пустырь – и поджигаю. То, что это мои вещи – никто не догадается, если найдет в куче мусора несколько тряпок. Но то, что я их собрала – хотя бы не выглядит подозрительно. Мол, побег я планировала. А на деле – мне с баулом совсем никак в дорогу. Поэтому после этого я отправляюсь на ближайший рынок. Приобретаю хорошую теплую куртку, новые джинсы и ботинки, свитер, кофту. Невзрачную одежду. Что-то цвета хаки или черное, с капюшонами. Отчего-то я ощущаю, как за мной следят – от этого чувства не так-то просто отделаться, зная, на что способен твой лучший бывший друг. На вокзале мне говорят, что ближайший поезд только через два часа, и то, если кто-то сдаст билет. Все эти два часа я курю, стараясь справиться с нервами – если не будет билета – я застряну тут, и мне конец. Ближе к концу ожидания я все же прихожу в себя – есть еще столько вариантов – электрички, автобусы, автостоп. Теперь не потеряюсь. Но билет все же появляется – целая семья не едет в северную столицу, так как трое из трех детей с утра проснулись в красную точку. Мне достается один из их билетов по скидке. И только сидя в этом поезде, сосредоточенная на том, чтобы не выглядеть подозрительно, я осознаю – я больше никому не позволю себя приручить. Мой сосед напротив в плацкарте – миловидный дедушка, предлагающий чай с печеньем. Я соглашаюсь. От этих гонок, а еще от того, что куртка сильно теплая, мне жарко. Он говорит: «Вы забыли со свитера ценник снять». И правда – забыла. Хорошо, что это – единственное, о чем я забыла. После чая я достаю нетолстый покетбук. И впервые за несколько лет наслаждаюсь чтением... Что бы ни случилось в прошлом – это больше не властно надо мной. Что бы ни случилось с Мишей – он не я. Как бы ни обернулось это дело в итоге – я не вернусь никогда в свой отчий дом. А еще, конечно же, что бы меня ни ждало – я справлюсь. Потому что я не беспомощна. Ведь даже ножевое ранение не так страшно, как вся жизнь в этом вязком болоте.