Si vis pacem, para bellum или новые приключения Гаррика

Domus propria — domus optima (пер. с латыни) – Свой дом самый лучший.       Сижу в гостиной на съёмной квартире, смотрю на люстру и пытаюсь вспомнить текст песни, что пел Пушной, но почему-то, кроме фразы, - «Кто Вы?! Идите нахер! Я Вас не знаю!», - ничего не вспоминается. - О, услада моих очей, султан сердца моего, эмир мыслей моих… - Ты ж, можешь нормально разговаривать! Я слышал! Задрал уже. Я, бля, слыша от двухметрового зелёного мужика, что я услада, стрёмаюсь с ним в одном помещении находиться, - вырвался из моего горла нервный и немного истеричный крик. Это мои нервы так шалят, узнав обо всем произошедшем.       Вечер того же дня. Сидим в гостиной, пьём чай, молчим. Я уже расспросил джинна детально, что же произошло после того, как моя неподготовленная психика меня вырубила.       Оказывается, вырастая до километрового роста он, таким образом, разрушал свою тюрьму, и после он вернулся к своему обычному виду – зелёного двухметрового амбала. А дальше начались очень интересные события. Со стороны Хитроу, к нам подлетали три вертолёта, обшаривая землю мощными прожекторами, а минуту спустя, раздались характерные хлопки и, возле пруда, где я начинал свой волшебный металлокоп, появилась пятёрка волшебников. Наверняка это были авроры. Счастье, что Шлёма не растерялся и, подхватив меня, и все мои вещи, перенёсся в эту квартиру.       Настроения мне «добавило» и телевидение. По всем каналам крутили ролик, где громадный Шлёма в окружении световых крестов издаёт свое сакраментальное: - «Свершилось», - и пропадает. И только BBC One, заявило, что имело место лазерное шоу, остальные же непрестанно истерили всякими Армагеддонами, Апокалипсисами и прочими концами света. Кем только они там не называли бедного Шлёму, и дьяволом во плоти, и первым всадником апокалипсиса, и зверем из бездны. А на BEN Television, так вообще окрестили Зверем багряным, на ком восседает Вавилонская блудница. И что он ни разу не багряного цвета на видео, а самой блудницы никто не видел, их вообще не смущало, - дескать, игра света и тени, а блудница слезла с него ещё до съёмок, и теперь ходит, по миру, жертвы собирая. Какие именно жертвы может собирать Вавилонская блудница, я слушать не стал, голова и так пухла осознавая, какая каша заварилась.       «Обрадовал» меня джинн ещё и тем, что и в Мейнор-парке сегодня периодически появляются волшебники. Что характерно, двойками. Это наталкивало на мысль о возможности обнаружения моего места проживания. О прогулках и прочих выходах на улицу можно было забыть. Вообще, о способностях джинна я узнавал, походя, постфактум так сказать. То ли из-за лишней скромности, то ли, считая такой вопрос этически некорректным, но прямо спросить у Шлёмы, что он может в волшебном плане мне, почему-то не хотелось. Люстра на потолке гостиной, на получасовое сверление её взглядом, как то никак не реагировала. Может бракованная? Тьфу, на неё. Прицепилась. Что-то моё самостоятельное плавание не задалось, однако. Видать всё-таки придётся бросать кости на Гриммо стрит, то есть конечно же на площадь Гриммо, 12, чтоб не нахватать на свою голову ещё больших проблем, или и того хуже – попасться Пожирателям. - Шлёма, ты же, как я понял, со мной обитать будешь? - Конечно, Гарри, где же мне быть, как не рядом с другом? – типично, для своего имени, ответил мне джинн. - Понимаешь, Шлёма, я бы не очень хотел, чтобы тебя могли рядом со мной видеть. Нет, нет, я не стесняюсь тебя, не думай. Просто у меня есть, как и у каждого, и друзья и враги, и мне бы хотелось на некоторое время, чтобы они не узнали о волшебном джинне, который со мной. И так вокруг меня постоянно закручиваются интриги, и мне пригодилось бы любое преимущество. - Я понял Гарри. Если честно, я даже хотел тебя просить, о том, чтобы рядом с тобой быть в невидимости. У тебя друзья и враги, а я последний за тьму лет джин. Как ты думаешь, мало ли будет охотников за таким реликтовым мною? - М-да, что-то об этом я не подумал. Но в любом случае мне сейчас придется съезжать с этой квартиры, и переезжать к крёстному. Блин, а так хотелось устроить себе одному весёлый день рождения. - Но у тебя ведь есть я Гарри! Я могу тебя перенести в одно самое весёлое место в мире. Ах, какие там танцовщицы, а какие там фесенджан и маст-о-хьяр, пальчики оближешь. - А остановиться на тройку, пятёрку дней там есть место, ну там гостиница, мотель? - Обижаешь Гарри, там лучшие караван-сараи на тысячи километров! - И чего мы тогда ждём, полетели Шлёма! ***

- Самое весёлое место в мире, он говорил. Лучшие караван-сараи, убеждал он меня. Танцовщицы, феседжан, какой-то, что пальчики оближешь, рассказывал он. Конечно, оближешь, но только, от голода, блин. - Эй, Шлёма, это и есть твоё весёлое место? – с трудом пробираясь с клеткой с нюхлером сквозь самые настоящие джунгли, крикнул я в сторону, запутавшегося в лианах, джинна. - Старый никчемный дурак, я, Гарри. Как я мог не подумать, что раз Великий Эраншахр уже уснул в песках, оставив после себя лишь осколки, то и Блистательный Махендрапар-Ват, могла постичь та же участь, - сказал, наконец-то освободившийся из лиан, джинн, который меня догнал, и понуро свесил голову. - Ты сказал Махендрапар-Ват? Затерянный город в джунглях Камбоджи? – всплыло из моей, ещё той памяти, знание. Кажется, храмовые руины на месте этого города обнаружат в джунглях, где-то лишь в две тысячи тринадцатом году. Впрочем, насчёт года я могу и ошибаться, но что произошло это после две тысячи десятого, это точно. Значит, сейчас он ещё не найден? - Не было никаких тогда Камбодж, Гарри. На этом месте стоял город волшебников Кхмерии, Блистательный Махендрапар-Ват, или как его ещё называли – Гора великого бога Индры. - А храм, храм богу там был? - И не один, Гарри. А в центре города, это около километра от нашего теперешнего места, стоял главный Храм бога Индры, почитаемого всеми волшебниками Кхмерии. - Охренеть. - Гарри, может перенести тебя обратно в твой город? Я обманул твои ожидания, ведь тут нет ничего и никого. - Какое перенести? Ты что! Тут веками нога человека не ступала, а ты перенести? Это будут самые лучшие в моей жизни дни! Бушкрафт! Мы с тобой станем бушкрафтерами на эти дни. - А что это? - Это выживальщики, Шлёма. Короче, они ходят в леса с минимумом снаряжения и еды и так там проводят время. - Ну, едой я всегда смогу тебя обеспечить, Гарри, на любой вкус. Да и домик построить – пальцем щёлкнуть. - По минимуму, Шлёма, по минимуму, не порть идею. Мы с тобой на эти дни - выживальщики. К центру города мы пробирались ещё где-то полчаса, и наконец-то вышли на округлую, метров пятьдесят в диаметре поляну, в центре которой, оплетённые многочисленными лианами, возвышались каменные руины, некогда величественного храма. Но даже отсюда я видел искусный барельеф на камнях. - Охренеть, - опять выдал я, - на этой опушке мы разобьем лагерь, Шлёма. - Поставить домик? - Нет, никаких домиков. Будем строить балаган. - А что такое балаган? - А это, Шлёма, такое жильё временное, что строится из чего ни попадя. Даже учитывая то, что Шлёма мне наколдовал топор, кинжал и, как он сказал - шамшир, который как по мне, так был самой обыкновенной саблей, постройка балагана, что-то не задалась. Знал, как, что и где, но на выходе стабильно получалось кое-что, но не балаган. Видать руки национального героя Великобритании росли из нужного места, но немного под другим углом.       В итоге, спустя час времени, мы с Шлёмой сидели на веранде небольшого, всего где-то три на три, бунгало, и кушали плов, запивая его гранатовым соком. Чего уж там, с хрена уже выёживаться, раз бушкрафтеры с нас не вышли. - Да, Шлёма, наверное, волшебнику никогда не стать выживальщиком, - сытный ужин и многоголосье просыпающихся к ночи джунглей, навевало на философский лад. - Напомню, что это была твоя идея, Гарри, я так сразу предлагал домик. - Ладно, чего уж там. Зато мы завтра станем исследователями, - зевая, сказал я, - пошли уж спать. Следующие дни были наполнены радостно-нетерпеливым исследовательским зудом. Мы облазили руины храма и почти все окрестные джунгли. Много выручало моё знание парселтанга, змеи тут просто роились клубками. А так пошипели по-соседски, да и разошлись, каждый по своим делам, довольные друг дружкой. Находили много каменных, бывших когда-то частью зданий, фрагментов, пьедесталы, обломки статуй. Обнаружили даже реку, текущую по каменному желобу, испестрённому непонятными письменами.       Вечерами же мы с джинном разговаривали на веранде. Шлёма много рассказывал, о том каким сумасшедше-весёлым, был этот, теперь мёртвый город. Слушал я и о самом Шлёме и его, в общем-то нелёгкой судьбе, о его Эдессе и Эраншахре. Так же Шлёма рассказал, что многие тысячи лет назад джинны случайно попали на нашу планету, строя портал последней надежды на гибнущей от чудовищной магической бури своей планете. Им посчастливилось - на Земле магия была. Но им и катострофически не повезло - магия тут была чужая к пришельцам, и для возможности её применять им было нужно повеление именно землянина. Ещё раз переместиться, в другой мир, они уже не могли. Для выполнения воли землянина конкретики не требовалось. Могла быть поставлена и размытая задача. Земная магия воспринимала и такое. Главное, что джинн творил волшебство в пользу местного уроженца и по его приказу. Так они попали в вечное услужение. Без него их ждало быстрое угасание, но и такому существованию джинны были рады - всегда оставался шанс вырваться в благосклонно настроенный им мир.       Рассказал я ему и о своей жизни в магической Британии...       Именно из-за таких вечеров мы и стали настоящими друзьями, и именно тогда я себе дал слово - только в крайних случаях просить у джинна что-то для себя. И наоборот, повелеть джинну такое, что-бы он был максимально свободен, и в перемещениях, и в применении магии на Земле. Ну, насколько это возможно. Ведь на друзьях не наживаются и их не используют, верно?       В ночь на четвертый день мне приснились похороны. Мои, Виктора Алексеевича Нарышкина, похороны. Во сне я какой-то невидимой для остальных, тенью, постоянно находился, то рядом с гробом, где лежал мёртвый я, то возле своих родных. Рыдающая жена, дочь над гробом, потерявшая сознание на кладбище мать. Я хотел всё это прекратить, но забытья не было.       Далее, одни поминки, вторые, - на сорок дней, как я понял. Осунувшееся лица, с печатью утраты, матери и жены, бледная дочь и мой отец с красными, не выспавшимися глазами, такие же тесть с тёщей, всё это длилось и длилось, пока я не увидел всё.       В конце, как показалось, кто-то бесконечно добрый, погладил по волосам и дал понять, что уже можно и нужно уйти, ибо больше не место мне в этом мире, но чтобы я не переживал, - у моих родичей всё будет хорошо.       Проснулся я морально раздавленным, чего не мог не заметить Шлёма, и как мог, пытался меня развеселить. Веселиться не хотелось, хотелось до потери сознания, в умат, нажраться водки. - Тридцать первое сегодня, день рождения у меня такой, Шлёма, невесёлый получается. Родные снились, - вынужден был я хоть как то объясниться искренне обеспокоенному джинну, - слушай, а у тебя водки нет?       Водки у Шлёмы, поначалу не было, она, а вернее градусов на шестьдесят, самогон, появился ближе к четвертому, литров на полтора кувшину вина, когда я как смог, на пальцах ему рассказал, как делается обычный самогон. И первый же, с классическим хухом, выпитый двестиграммовый гранёный стакан, вырубил мою память напрочь…