Отражения Зоны: сквозь время и пространство.

На дворе был только лишь седьмой день нового года, едва ли неделя прошла, но дел и проблем на одного конкретного генерала навалилось выше головы. Телефон начал звонить с четырёх утра 1 января. Сначала это были скудные поздравления от коллег и сослуживцев, после — краткие сводки происшествий за новогоднюю ночь. А вот уже потом начался очередной цирк шапито, который снова и снова посещал с гастролями жизнь Сергея Александровича Костенко. Конечно, стоит отметить — ничто не сравнится с той концертной программой этого отвратительного заведения, в которую превратились его будни с появлением пятерых уже-не-детей-но-еще-не-взрослых, застрявших в Америке год назад. Как они туда попали, откуда взялись, где были долгие восемнадцать лет — замечательные вопросы, ответы на которые Сергей решил не искать. По крайней мере, не сейчас. То, что они видели в Припяти, что пережили — все это мутным воспоминанием осталось в голове, ночным кошмаром после тяжёлого дня, неясным видением, задумываться о котором себе дороже. Сергей смог каким-то чудом вытащить из того проклятого места своих раненых друзей, труп Киняева — опуская, конечно, детали его смерти — и едва не погибших снова ребят во главе с молчаливым Пашей, которого сам Костенко в последний момент успел схватить за шкирку и встряхнуть от души, так, что зубы щелкнули. Егор всю дорогу до города стонал о своей несчастной судьбе, кидая проникновенные взгляды в сторону Ани. Саша то и дело тыкал друга локтем в бок, но его тёплые взгляды в сторону Насти не замечал разве что слепой. Паша сел тогда рядом с Сергеем, для всех вокруг сохраняя невозмутимость и спокойствие. И только уставший генерал, баюкающий отбитый бок и ноющую спину, ощущал мелкую дрожь, что била парня рядом. У Сергея была уйма вопросов. Но все они стали бессмысленными и глупыми в тот момент, когда после долгого доклада у начальства генерал вернулся в свой кабинет. Едва открыв дверь, он увидел Павла, который сидел на его рабочем столе. В помещении было темно, горела только маленькая лампа рядом с юношей. Тени вытянулись на стенах, сливаясь в замысловатые узоры. В открытое окно то и дело врывался вечерний прохладный ветер. Город шумел как обычно: вдали проносились машины, гудели друг другу, под окнами кто-то громко смеялся. Сергей вошёл в кабинет и поймал себя на мысли, что Вершинин невероятно вписывается. В его кабинет. В его жизнь. В его сердце. И почувствовал, что первый же вопрос — из тех, что горели на кончике языка — станет причиной исчезновения этих пронзительных серых глаз и хриплого голоса. Раз и навсегда. Сергей на мгновение прищурился и… От очередного отчета, написанного кое-как на коленке кем-то, кто совершенно точно прогуливал в школе уроки русского языка Костенко отвлёк грохот на кухне. Кажется, с барной стойки на пол полетели пластиковые миски для еды. Следом послышалась тихая ругань — человек старался сдерживать голос и бранился себе под нос. Легкая улыбка все же коснулась губ генерала. Кажется, он все-таки стареет. Держать лицо становилось с каждым днём все сложнее и сложнее. Когда дело касалось одного единственного человека. — Паш, все хорошо? — повысил голос Сергей, возвращаясь на один документ назад, чтобы попытаться найти логическую связь в написанном. — Да, — коротко отозвался парень и, судя по глухому удару, все-таки приложился затылком о столешницу. — Да твою мать! — Павел… — по привычке осадил Костенко, устало массируя пальцами виски. — Я здесь не при чем! — светловолосая голова появилась в дверном проёме. — Твоя мебель меня ненавидит. Генерал хмыкнул себе под нос. Вершинин и правда крушил квартиру с завидной регулярностью. То перевернёт поднос с посудой, то отломит случайно дверцу шкафа, то крышку унитаза оторвёт. На все эти мелкие столкновения с реальностью Сергей только качал головой и отмахивался от извинений. Потому что «брось эти глупости». И «давно уже надо было поменять на новый». А «ты выбери, что тебе больше нравится». Сергей выписал в ежедневник очередной вопрос, который нужно будет задать на совещании. Черт возьми, это был не отчет, а сплошное издевательство. Одно предложение полностью противоречило следующему. А они вместе — всему предыдущему абзацу. Мужчина уже предчувствовал жутчайшую головную боль, с которой он будет коротать ближайший вечер, если не ночь. С кухни доносились знакомые с детства фразы из «Иронии судьбы», которую Павел смотрел уже третий, если не четвёртый, раз. На удивление Сергея, он заметил, что ему нравится находить те мелкие отличия, едва ли заметные с первого раза, с фильмом, который он видел в детстве. Костенко собирался уточнить, что парень имел ввиду, но придержал язык. Копилка вопросов, которые генерал предпочитал не задавать, была забита до отказа, хоть новую ищи. Может подарили на Новый Год? Поверх старой, приевшейся, но такой новогодней песни наложился рингтон мобильного Вершинина. Генерал прислушался, скорее стремясь насладиться звуком голоса юноши, нежели подслушать разговор. Сергею нравилось слушать Пашу. Его голос лучше любой таблетки прогонял головную боль, лучше любого порошка помогал заснуть. Иногда, после самых тяжёлых дел, генерал ложился головой на колени Вершинина, а тот читал ему тихо что-то из своих учебников или книг, которые завалялись на полках квартиры. — Да, Лех, — отозвался Паша, уменьшая звук телевизора, чтобы лучше слышать друга. — И тебе туда же, да. Сергей чуть нахмурился. Ему не особо нравилась манера, с которой парни общались между собой. Но Алексей множество раз доказывал, что он надёжный друг и ради Паши готов на все. А этого Костенко было достаточно. Он знал, что не всегда сможет быть рядом. В какой-то момент он может просто не успеть. И если помочь Павлу сможет этот неотесанный и грубоватый мальчишка… что ж, Сергей против не будет. Главное, чтобы по вечерам в его квартире горел свет. — Нет, брат, не сегодня, — Вершинин звенел посудой и щёлкал кнопками на разных приборах, словно играл на музыкальных инструментах. — Во-первых, это слишком далеко. На такси потом половину стипендии потратим. Во-вторых, не сегодня, Лех. Вершинин скользнул в кабинет и поставил перед генералом большую чашку ароматного чая. Сергей, само собой, предпочёл бы кофе, но Пашка словно чувствовал его. Знал, что мужчина на пороге знатного приступа мигрени. А в такие моменты лучше давление не поднимать. Где в квартире спрятан кофе — было великой тайной, которой единолично владел Вершинин. Весь кухонный шкаф парень забил разнообразными сортами чая. Лишь бы отвадить Костенко от привычки питаться кофе и только им. Генерал дождался, пока Паша поставит чашку, легко перехватил его руку и коротко поцеловал ладонь. — Алексей, — раздраженно выдохнул Вершинин, касаясь острожно пальцами чужого лица. — Ещё раз повторяю тебе. Больше повторять не буду, потому что просто заблокирую твой номер. Сегодня я не хочу. Отвали. Павел скинул звонок и устало выдохнул. На мгновение навалился со спины на Сергея, заключая его в объятия, но отстранился раньше, чем генерал успел что-то сказать о своих отчётах и бумагах. — Чем тебя на этот раз доводит господин Горелов? — Костенко перелистнул отчёт и выдохнул сквозь зубы от осознания, что этого бреда еще несколько страниц. — У них какая-то тусовка намечается сегодня, — парень забрал пустую чашку, которую Сергей цедил с самого утра, и направился на кухню. — Придолбался, что мы давно не виделись. И что я обязан приехать. — Иногда стоит развеяться, — генерал несколько раз обвёл строчку, где с разницей в несколько слов якобы один и тот же адрес был похож разве что корявым написанием. — Дело-то молодое. — Но уж точно не сегодня! — Паша чуть повысил голос, чтобы его было слышно за шумом воды. — Почему нет? — Костенко пожал плечами, словно кто-то в данный момент мог увидеть это жест. — Я вряд ли вернусь до утра, надо разобрать все эти бумаги. Что тебе одному дома си… Генерала перебил звон разбитой посуды. Готовый к этому мужчина даже не дернулся, но вот привычной тихой ругани он не услышал. Вместо этого в дверном проёме снова показался Вершинин, зажимая полотенцем ладонь. — Ты сегодня уедешь? — голос его звучал вроде бы спокойно, но что-то в нем дрожало, что-то тонкое, неуловимое. — На всю ночь? — Надеюсь, что до утра мы разгребемся, — задумчиво прикинул Сергей, рассматривая количество отложенных документов на почте. — Но как пойдет. Ты же знаешь эту бюрократию. Сколько тебе документы восстанавливали. Квартира генерала ФСБ погрузилась в звенящую тишину. Перестал работать телевизор, перестал шуметь холодильник. Даже гирлянда праздничных лампочек, что сводила Сергея с ума своим жужжанием, затихла. Костенко понадобилось несколько мгновений, чтобы заметить эти изменения. Он вскинул голову и нахмурился. Сначала показалось, что отрубили свет. Но ноутбук все еще работал, как и гирлянда на маленькой ёлке, что Паша всучил ему в приказном порядке. — И правда, что это я, — голос Паши послышался из коридора. — Сколько можно динамить Леху, он скоро зачахнет там от тоски. Я наверное останусь у него на пару дней. А то он забудет на учебу выйти. Вернусь, как получится. Звякнул замок входной двери, когда парень ее открыл, рывком стаскивая с вешалки свою куртку. — Хотя какой в этом смысл: что есть я, что нет. Тупо как часть мебели. Всегда можно заменить сломанную ручку на новую. Дверь хлопнула, и квартира резко ожила. Снова заорал на кухне телевизор, где Ипполит требовал Надю свалить из их с Лукашиным дома. Заверещала духовка, окончившая готовить. Захрустел холодильник, пытаясь завести мотор. Сергей мгновение смотрел в стену перед собой, пытаясь собрать в единое целое произошедшее. Но с каждой секундой голова начинала болеть сильнее, зашумело в ушах. Генерал помассировал большим пальцем место между бровями, пытаясь разогнать боль. Как назло тут же зазвонил телефон противным пронзительным рингтоном, в это же мгновение принимая несколько сообщений сразу. На рабочем столе высветились новые письма на почте, замигал входящий вызов. День обещал быть долгим. *** За огромной чередой дел, которые генерал принялся разгребать, приехав на работу, он и не заметил, как наступил вечер. Город залился яркими огнями — особенно яркими и цветными из-за праздника — зашумел, загудел, наполнился смехом и радостью. Тротуары заполонили люди: влюблённые парочки, семьи с детьми, усталые работяги и грустные женщины, которые именно в этот вечер не хотели оставаться одни. Совещание продлилось почти четыре часа, а они и половины не разобрали, что нужно было. Увешанные кучей заданий, его ребята расползлись по рабочим местам, обречено изнывая от усталости. Сергей потянулся к чашке, стоявшей по левую руку на столе, но в рот хлынул не горячий ароматный чай, а ополоски ледяного кофе. Мужчина мгновенно промёрз и почувствовал, как застучало в висках. Очень сильно захотелось оказаться дома… От мыслей об уютной теперь квартире и ее втором обитателе Костенко отвлёк стук в дверь. Он выпрямил затёкшую спину и с шипением повёл плечами. — Войдите. — Товарищ генерал-майор, — в дверь пролезла башка Егора, с сияющими хитрыми глазами, как всегда. — Разрешите… По заискивающим ноткам в голосе сразу стало ясно, что парню от него что-то надо. Как обычно, как всегда. Год новый, примочки старые. Но за все те разы, что друг защищал его спину, бросался ради него в самые смертельные авантюры, и особенно после Припяти — за все это Сергей мог простить подчинённому и другу самые сумасшедшие выкидоны. — Давай сразу, без прелюдий, что ты хочешь? — генерал откинулся на спинку кресла, чуть покачиваясь на ней. — Без прелюдий скучно, это же самое приятное… — начал было Егор, но поймав взгляд своего начальника, тут же захлопнул варежку. — Ладно, ладно. Бодро запрыгнув на стол у стены справа, Егор подтянул ноги и сложил руки перед собой ладонь к ладони. — О, всемилостивый государь, снизойди до нужд своих верных последователей… — запищал отвратительным мультяшные голосом парень. — Прояви милосердие и сострадание! — Егор… — в голосе Костенко послышались угрожающие рычащие нотки. — Отпусти нас домой сегодня, — выдал наконец парень и поднял сложенные руки над головой. — Меня послали парламентером к тебе. Можно мы сегодня отчалим без сверхурочных, пожалуйста. Завтра все божатся, будем сидеть хоть до утра, хоть до Хануки, хоть до Пасхи. Но сегодня можно не зависать? В общем, эта чистка и отчеты не были таким уж срочным делом. Проверка по всем делам была назначена только через пару недель, но не хотелось бы потом бегать, высунув на плечо язык, приводя все в порядок в последний момент. Поэтому Сергей поднял всех на уши пораньше, для их же блага, чтобы его ребятам не пришлось потом торчать на работе по трое суток безвылазно. — Анюта меня сожрет, если я сегодня не приду. Она всегда такая понимающая с этой работой, я не хочу ее расстраивать. Да и у Сани такая же история. Уж кто-кто, а ты должен понимать, особенно сейчас. — Что сегодня такого особенного? — ради приличия уточнил генерал, взяв в руку чашку с мерзким кофе. Подумав, Сергей поставил ее обратно на стол. — Как что… Рождество же! Семейные ужины, волшебство любви и единения и все такое, — Егор расплылся в ухмылке. — Каждого дома ждёт накрытый стол и куча любви. И тебя тоже! Пашка наверняка кучу всего навыдумывал. Ваше первое Рождество все-таки. Рука Сергея замерла над планшетом, а взгляд на мгновение остекленел. — Только не говори, что ты забыл… И бросил его одного… Егор перестал кривляться и спрыгнул со стола. — Друг, это… грустно. — Егор, — хрипло позвал Костенко. — А? — Вали отсюда. Пока я не передумал. Егор издал победный клич и метнулся к дверям, пританцовывая. У самого выхода парень обернулся, чтобы бросить очередную шутку, но Сергей уже не обращал на него внимания. Он повернулся в кресле, чтобы скрыться за его высокой спинкой, сжимая в холодной ладони мобильник. На быстром наборе у мужчины было несколько номеров, но первым с недавнего времени стал один-единственный. Но вместо ответа, как бывало обычно, мужчину встретило равнодушное «Аппарат абонента выключен. Попробуйте позвонить позднее». Сергей крепче сжал телефон в руке и медленно выдохнул. *** Пашу банально, тупо и не прозаично тянуло блевать. От всего сразу: от густого дыма, который плавал по квартире из комнаты в комнату, бери и отламывай кусок руками; от дешёвого пива, который он уже успел смешать с чем-то космически ядовитого цвета, что подсунул ему Горелов под руку с горящими глазами; от людей, которые с каждой минутой чувствовали себя свободнее и легче, поэтому избавлялись от одежды, комплексов и обязательств в объятиях друг друга. Особенно отбитые пытались залезть к нему в штаны, но пара внушительных ударов и пинков отбили у них такое желание. От самого себя. Рядом с коленями Вершинина на низком столике стояла пепельница, почти доверху забитая скуренными в фильтр сигаретами. Ещё одна медленно тлела между длинных пальцев. Парень откинулся на каком-то пижонском кресле, положив голову на изголовье. В его глазах отражалась весёлая пляска гирлянды, натянутой на окне. В комнате было душно, воздух стал совсем жестким и сухим. Паша чувствовал, как намокла водолазка на спине и подмышками. Когда кто-то открывал балконную дверь, в квартиру врывался порыв ледяного ветра, пробирая до самых костей. Павел медленно выдохнул дым в потолок, щуря слезящиеся глаза. Черт дёрнул его свалить из дома — если можно так называть чужую квартиру, в которой живешь по доброте душевной ее хозяина — как истеричная школьница после ссоры с парнем по смс. Ляпнул какую-то мелодраматичную дрянь, в стиле сериалов для домохозяек, и хлопнул дверью. Для полноты картины нужно было еще ключи швырнуть Сергею в лицо и написать смс, что останется у мамы. Заменить ее на Леху и пожалуйста. Полный набор малолетней истерички за два дня до первых месячных. Боже, как стыдно. Вершинин дотянулся до стакана, в котором плескалась какая-то муть, и залпом влил его в себя. Глотку обожгло, из носа тут же потекли сопли, и парень закашлялся. Поделом ему, можно еще подавиться для порядку и сдохнуть вот тут под креслом. Пережил Припять, пережил перестрелки, пережил маньяка с топором — скончался, подавившись паленой водкой. Прекрасный некролог, добавляем в печать завтрашних газет. Он же прекрасно знал, что Сергей по уши завален работой. Несколько месяцев назад он сам был его работой, мотая генералу нервы и лишая сна. Каждое дело Костенко было опасным и тяжелым, с трупами и жертвами, с убийцами и маньяками. И бумажной волокиты после таких дел было тоже достаточно. Павел сотню раз помогал мужчине оформлять документы, когда тот зашивался и горел по срокам. Сколько вечеров он приезжал к работе, только чтобы передать Сергею пакет со свежей рубашкой и чем-то похожим на ужин из подручных продуктов. Сколько ночей он просыпался от тихого щелчка двери, когда генерал вползал из последних сил — хотя мог бы и остаться на ночь на работе, но упрямо при первой возможности возвращался к нему — и тащил Сергея в постель прямо в одежде, потому что эти синяки под глазами вот-вот должны были лопнуть и затопить усталостью весь мир. Сергей не был идеальным любовником в плане шикарных свиданий раз в три дня и уделенного внимания, но Паша этого и не хотел. Да и о каком еще внимании он мог бы мечтать, если именно этот человек примчался на другой край света, вытащил их всех оттуда, десятки раз спас от смерти, а после всего еще и принял — с его, Пашиной, любовью, посттравматическим расстройством, кошмарами по ночам, мешком воспоминаний и чемоданом проблем. Когда Вершинин практически до слез — которые уставший и замученный организм даже выдавить из себя не мог — хотел быть с Сергеем, но собственное сознание заставляло дёргаться и в панике метаться по комнате от любого прикосновения. Когда Паша случайно разбивал несчастную дешманскую чашку из соседнего супермаркета — и звук, с которым она разлеталась на части разбивал и самого парня — Сергей по приходу с работы методично и без комментариев вытаскивал парня из-под стойки, не обращая внимание на хрустящее под подошвами ботинок стекло. Вытаскивал и полночи, вместо сна, растирал ледяные руки и целовал искусанные в кровь губы. И никогда ни о чем не спрашивал. И когда Паша, измученный желанием и страхом, напрямую заявил генералу, «Свяжи мне руки, я больше не могу, я рехнусь»… Сергей не сморщился и не указал пацану на дверь. Он выбрал свой самый мягкий ремень — спрашивая снова и снова, в порядке ли он — и всю ночь изводил Вершинина своими словами, губами и глазами, прикосновениями и ответным желанием. Связал первый раз. Связал второй. Третий… А на четвертый сжигаемый страстью парень уже справился без радикальных мер, цепляясь пальцами за широкие плечи, спотыкаясь о старые шрамы, теряясь в переплетении слов и стонов. Паше было одиноко, с этим было глупо спорить, но как могло быть иначе в мире, где у него не было никого… Друзья не в счёт, они были такие же искалеченные и брошенные. У Вершинина был только он сам, учеба и Сергей. У Сергея был Паша, работа, мигрень и ответственность за десятки жизней. Паша чувствовал себя одиноко, но без Костенко он бы сгинул в этом болоте давным-давно. Это, видимо, все Новый год. В голове снова и снова всплывали воспоминания о празднике дома, с семьей. С красивой нарядной мамой, со смеющимся, немного выпившим отцом. Даже брат бросал все свои дела и приезжал на несколько дней. Паша привык, что праздничная неделя была наполнена уютом, шумом и смехом. Теперь у него всего этого не было. Сергей смог вырваться на новогоднюю ночь, даже подарил ему еще несколько дней, но потом его снова вытащили на работу. Паша просто надеялся, что… Тяжёлый вздох сорвался с его губ, и парень затушил сигарету. Руки зачесались сразу закурить новую. Жалость к себе, которая отравила ему первые пару часов после ухода из дома, сменилась жгучим раздражением на себя же. Вместо истерик ему стоило остаться дома и встретить Сергея с утра, возможно затащить его в горячую ванну. А под вечер уговорить прогуляться до работы пешком… — Пашич, что приуныл? — в кресло рядом рухнул Лёха, на голове у него была нахлобучена праздничная шапка с рогами, а на морде — искусственная борода. — Брось, пошли выпьем. — Мне уже хватит, — покачал головой Вершинин. — Брат, я наверное поеду домой. — Сбрендил? Тут такая тусовка, я еле-еле выбил нам приглашения! — Горелов пнул кресло друга, подворачивая его к себе. — Ты совсем зачах в своей учебе и хлопотах по дому. Смотри, член отвалится, совсем бабой станешь. Горелов заржал своей шутке, а Паша только скривился. — Не раньше, чем у тебя от всех твоих подружек, — парировал он, оглядываясь в поисках куртки. — Брось, Паштет, отпусти себя немного! — Лёха вскочил следом за ним, повисая на руке. — Один раз уже отпустил, и где мы теперь?.. — огрызнулся Вершинин и прикусил язык — они договорились не поднимать эту тему, чтобы не изматывать себя. — Ты со своим Джеймс Бондом посрался чтоль? — прищурился парень, безошибочно ткнув друга в больное. — Не такой уж он и Мистер Ахуенные Брови? — Лех… — раздраженно отмахнулся Паша. — Да забей ты не него! Он нам помог, но ты не обязан за это ему постель греть до старости! — Блядь, Леша! — Паша споткнулся о низкий стол, ударяясь коленом, и чуть не нырнул рыбкой в шкаф головой. Чтобы заткнуть Горелова и обычно требовалось много сил и терпения, а в квартире еще долбила на максимум музыка, которую нужно было перекрикивать. — Пойдём, там такие девчонки с третьего курса — закачаешься! — похотливо облизнулся Леша, но увидев скривившуюся рожу друга, вскинул перед собой руки. — Не хочешь, не надо! Там и парни вполне себе ничего! Там этот, журналюга со второго, только что из штанов не выпрыгивает от тебя. Пошли знакомиться. Ты хоть член свой используешь по назначению наконец! — Заткнись нахер! — Паша наконец нашёл свою куртку и довольно сильно толкнул друга в плечо, отодвигая от себя. — Не все проблемы можно решить, засунув свой член в другого человека! Когда-нибудь ты это поймёшь. И возможно даже будет еще не слишком поздно. — Че? — алкоголь тормозил и так медленный мозг Горелова, он нахмурился и тут же набычился. — Ты о чем? — Я о том парне, от мыслей о котором ты уже полгода бегаешь, трахаясь направо и налево! Ты либо заразу какую подцепишь, либо от тебя кто-нибудь залетит! — злость на себя смешалась с бешенством на Лешины слова, и все это превратилось в жгучую грязную смесь, затопившую ему мозг. — Перестань ссать и признайся себе уже, что Гоша… — Не смей… — Горелов зашипел как дворовый кот на таз с водой, скаля зубы. — Правда глаза колит? — выплюнул Вершинин — Перестань быть мудаком, наконец, и начни поступать как мужчина! Признайся, что хочешь его и успокойся! В следующую секунду тяжёлый кулак друга врезался ему в лицо. Паша оступился и все-таки споткнулся о злополучный стол, падая спиной прямо на него. Жесткое приземление вышибло из его груди весь воздух, перед глазами заплясали цветные круги. Во все стороны брызнули осколки стекла. Но не успел Паша прийти в себя, как сверху на него обрушился град ударов, и что-то тяжёлое рухнуло на живот. Бить в ответ Павел точно не собирался. Он же прекрасно знал, что для друга этот вопрос не просто болезненный, это буквально триггер, который срывал Горелову тормоза. Но и смотреть, как эти два куска идиота мучаются было невыносимо. Один менял партнеров каждую ночь, другой — сидел дома, утонув с головой в учебе. Время шло, но с места эта ситуация не двигалась. Хотя Сергей сто раз говорил, чтобы Пашка не лез в чужие дела, не искал проблем на свою башку. И вот здрасьте… Если быть честным, то по сравнению с ударами Игнатьева в том, родном мире, это была просто щекотка. Парень закрывал голову руками и извивался на обломках стола, чтобы скинуть с себя друга. Леша кричал ему что-то грубое, но за грохотом музыки и собственной крови в ушах Паша не мог различить ни слова. С Рождеством, мать вашу. *** Павел вывалился из подъезда на улицу как был. Едва успел ноги в ботинки сунуть, а куртка так и была прижата к груди, пока он под пьяные крики и маты уносил ноги. Шапка и шарф остались где-то там, без надежды на спасение. Внешний мир встретил парня порывом ветра и брошенным в лицо снегом. Вершинин мгновенно озяб, втягивая голову в плечи. Он и так вспотел, пока пытался выбраться из-под одичавшего друга, так еще и кровь из разбитого носа и губы пропитала на груди тонкую рубашку. Паша выдохнул, провожая глазами облачко пара. Сергей оторвёт ему башку, если увидит в таком виде. Нужно было срочно добраться до дома. Только вот, черт возьми, в какой стороне был его дом? Парень начал озираться по сторонам, пытаясь различить в темноте, которую в нескольких местах разрывал свет фонарей, хоть какие-нибудь ориентиры, чтобы найти дорогу. На вечеринку они ехали с Лехой и еще какими-то ребятами, имена которых Паша не запомнил. Да и за дорогой он особо не следил. Ехал на заднем сидении и жалел себя, брошенного и обиженного. Вот и расхлебывай теперь. Вершинин даже смирился с мыслью, чтобы потратить кучу денег на такси, но найденный в кармане телефон оказался мёртв. Паша его даже несколько раз ударил о ладонь, на всякий случай, но никаких результатов. Экран не отображал даже иконки о пустой батарее. И что теперь? Для начала стоило выбраться из дворов куда-нибудь к дороге. Вершинин хохотнул себе под нос и покачал головой. Так мало времени прошло, а он уже успел отвыкнуть мотаться по грязи и дерьму без помощи и компании. В голове заискрили флешбеки, вызывая неприятную дрожь в пальцах. Горло сдавило, как это бывало раньше, стоило только попытаться принять все произошедшее. Парень сжал зубы крепче и медленно задышал, как его учил Костенко. Вдох - задержать дыхание - выдох. Вдох — смотри на меня, Павел — выдох. В горлу снова подкатила дурнота, голову повело, и ноги заскользили по внушительной корке льда на тротуаре. Паша взмахнул руками и едва не рухнул в ближайший сугроб, но чудом устоял, растопырившись как в лучшие годы. Медленно выдохнул. Ему показалось, что сломанную руку Сергей тоже не особо оценит. Вершинин прислушался к вечерней тишине, стараясь разобрать в далёком шуме звуки машин. Нужно было добраться до проезжей части, а там найти метро будет не так уж и сложно. А дальше он что-нибудь придумает. На крайний случай всегда можно было найти отделение полиции и попросить связаться с Саней или Егором. Не хотелось бы конечно пользоваться этим способом, шума будет тогда слишком много. И вместо уютно праздничного завтрака их ожидает тяжёлое молчание и усталые вздохи из кабинета. Ради Бога, Павел мог спокойно справиться сам. Не из такой задницы вылезал за свою жизнь. Вот так, то и дело поскальзываясь, пошатываясь от выпитого алкоголя и периодических наплывов паники, парень брёл по колено в снегу. Перед глазами почему-то загорелся тот самый момент, когда они с Игнатьевым шли по ночной Припяти плечом к плечу. Как круто может поменяться жизнь за такое короткое время. Хотя, как можно назвать двадцать шесть лет — коротким мигом? Паша так много успел испытать к этому человеку: и симпатию, и жалость, и лютую жгучую ненависть, и горечь. И Любовь. Сколько раз парень задавался вопросом — сможет ли он вернуться обратно к своей жизни, если вдруг такая возможность появится, при условии, что все это исчезнет? Исчезнут прикосновения по утрам, хриплый смех над ухом, танцы на кухне, пока никто не видит, тихие разговоры о прошлом и поездки загород с палаткой и гитарой? Как он сможет дальше дышать, если под рукой не будет биться чужое изношенное и замученное сердце? Надо меньше пить. Иначе однажды мысли сведут его с ума, и он не выберется обратно. Дрожащей рукой Паша провёл по глазам, чтобы убедиться, что они широко открыты. Что он все еще владеет собой. Что это все еще он. В конце-концов, не может же быть такого, что он тупо не найдёт дорогу домой и умрет в сугробе? Это было бы слишком глупо, даже для его жизни. Серьезно. Пятка поехала на ледяной плямбе, и он упал-таки на колени. Кожу обожгло холодом и болью вперемешку. Мгновенная заморозка, как удобно. На снегу расцвели алые цветы — капли крови из носа, которая так и не остановилась. Зачерпнув горсть чистого снега, Вершинин умыл лицо, чтобы немного прийти в себя. Стало еще холоднее, зубы застучали друг о друга, но в голове немного прояснилось. Вот так, спотыкаясь о сугробы и собственные мысли, Паша чудом — иначе это не назвать — добрался до дороги. В такой час машин было мало, но они изредка все же проносились мимо него в обе стороны. Подумав пару мгновений, Вершинин решил идти по ходу движения. Куда-то эти водители же держали путь, правильно? Ну а если через какое-то время он не увидит ничего, похожего на метро, он пойдет в обратную сторону. В окнах домов вокруг задорно плясали огоньки гирлянд, возвышались елки, где-то во дворах взрывались петарды. У людей был праздник, а он брел по незнакомому району с разбитой мордой, замёрзший и проебавшийся в конец. Впереди показался надземный переход на другую сторону. Зеленый человечек отсчитывал последние секунды, и светофор переключился на красный свет. На сторону, по которой брел Пашка, перешла влюблённая парочка с большими пакетами из продуктового. Эта сеть обычно ставила свои маркета около метро, или на крайний случай около торговых центров. А торговый центр - это магазины с розетками и зарядками. Вершинин решил перейти на ту сторону и попробовать отыскать для начала магазин. Над головой горел красный — так похожий на кровь — свет, светофор покачивался из стороны в сторону, на него наваливал снег, превращаясь в снежную шапочку. Паша устало прислонился к столбу и сложил руки на груди, пытаясь согреться. Когда до смены цвета оставалось чуть больше минуты, на другой стороне остановилась машина. Такой знакомый до боли чёрный джип. Или это скорее была игра его подсознания… Откуда здесь, на краю города, мог взяться Костенко? Он сидел у себя в кабинете, пил ледяной кофе — когда-нибудь Паша откусит ему голову за это — и решал рабочие вопросы. Глаза защипало. Сначала от жалости к самому себе, а после… Когда водительская дверь джипа открылась, и из салона выбрался человек в чёрном шерстяном пальто, у парня едва не подкосились ноги. У мужчины на шее был тёплый чёрный шарф, который его заставили носить угрозами и шантажом, а на руках — перчатки. Он машинально протер ладонью боковое зеркало автомобиля, после чего застегнул пальто на одну пуговицу и, наконец, развернулся лицом к Паше. На таймере оставалась минута. Сергей смотрел на него, такой близкий сейчас, но, одновременно с этим, такой далекий. Паша едва удерживал себя от порыва шагнуть вперёд, перебежать этот дурацкий переход, Но, во-первых, зная его удачу, на практически пустой сейчас дороге его собьёт к чертовой матери какая-нибудь фура или мотоциклист. Во-вторых, такой авангардный поступок при всем желании Сергей не оценит. Они и так снова и снова говорили о том, что первостепенная задача Паши по жизни — беречь себя и возвращаться домой невредимым. Сергей поднялся на тротуар и встал ровно напротив Вершинина, спрятав руки в карманы. Напротив него стоял пьяный и избитый мальчишка, до ломоты в пальцах мечтающий прикоснуться к любимому лицу. Пока тянулась эта минута, Паша успел вспомнить все: их первую встречу на залитой солнцем весенней площади, вспомнить вкус кваса и звук чужого голоса; он вспомнил и еще одну их «первую встречу» в переговорной посольства, когда Сергей появился из-за спин офицеров, а внутри Паши заголосило одно желание — бежать оттуда, наплевав на все; вспомнилась и та поездка в машине, когда Костенко ему еще ни на грамм не верил и его привычный к рациональным выводам мозг бил тревогу, а Паша, переживший один раз его смерть, не мог насмотреться, наслушаться и успокоиться. Паша помнил каждое прикосновение — грубые на первый взгляд толчки ладонью в грудь, когда Сергей пытался его защитить, отгородить от опасности, и то, как генерал успокаивал мальчишку после смерти Киняева, когда буквально выбил из его тела Зону и ее заразу, возвращая его обратно, затягивая за шкирку в реальность, к себе. Как он боялся, лежа на сидении, пока снаружи была перестрелка… Боялся вылезти из машины и увидеть — снова, в очередной раз — следы от пуль на груди генерала. Боялся, что тот упадёт сломанной куклой рядом с машиной и все… Ещё больше он испугался, когда между «застрелить Киняева из укрытия» и «освободить Пашу и вытащить катетер», мужчина выбрал второе. И оказался прямо перед этой тварью, безоружный и такой по сути хрупкий. На секунду Паше показалось, что напротив него стоит фантом, такой же, какого он смог сотворить, отвлекая Киняева. Когда больше всего на свете хотелось, чтобы рядом оказался настоящий Сергей, чтобы он вновь все разрулил, сказал что делать и как поступить. Сейчас хотелось того же, но больше хотелось — обжечься о горячее дыхание, целовать и целовать, пока не закровят разбитые губы. Но Сергей, стоящий напротив, определенно был живым, а не зацикленным куском воспоминания. Он рассматривал Пашу, чуть хмурился, наклонял голову к плечу — как всегда, когда у него не хватало ответов — щурился на свет фар приносившихся мимо машин. На таймере оставалось несколько чертовых секунд. Они шагнули друг к другу одновременно. Костенко — уверенно и твёрдо, шёл забрать своё по праву. Паша — нетерпеливо и суетно, в сотый раз поскользнувшись на ровном месте. Каждый шаг навстречу они делали, словно опять проживали эти долгие дни в самом начале: с погонями, с непониманием, с реками крови и животным страхом. Глаза в глаза, сердце в сердце — и никак иначе. Каждый очередной шаг — как напоминание, за что они дрались и боролись, что они так отчаянно защищали. Ведь им было, за что страдать, что желать, что искать. И в эту рождественскую ночь все это снова стало так остро и ярко, натянулось между ними, как нить между душами. На последнем шаге Паша все-таки оступился, но сильные и горячие руки мгновенно оказались вокруг него, удерживая от встречи с асфальтом. Сергей прижал парня к себе, возможно чуть крепче, чем нужно было, но Вершинин ни за что не променял бы это объятие на что-то другое. Он хотел начать первым, даже почти подобрал слова, но мужична как всегда опередил его. — Нашёл. Я тебя нашёл. — Спасибо, — только и смог выдавить из себя парень. Черт знает, сколько бы они простояли вот так, на одном месте, но светофор оповестил их о том, что пора бы убраться с проезжей части, начав отсчитывать последние секунды. Сергей опомнился, перехватил парня за плечи и повёл к машине. — Как ты здесь оказался? — пробормотал Паша в чужое плечо, наслаждаясь жаром, что исходил от мужчины. Измученное холодом тело впитывало его жадно, через боль и дрожь. — Всегда носи их, — хрипло попросил Сергей, подцепив руку Вершинина, на которой были часы. — Это примочка конторы. Пока они на тебе, я всегда найду тебя. — Под страхом смерти не сниму, — пытаясь сдержать широкую улыбку, что пыталась растянуться на его губах, обещал Павел. Сергей обошёл машину, открыл пассажирскую дверь и помог ему сесть в тепло. Предусмотрительный черт, подогрев сидения не выключал. Вершинина тут же распластало по креслу, на котором он оплыл бесформенной лужей. Только тогда он смог оценить свой внешний вид: куртка нараспашку, залитая кровью водолазка, разбитые колени, мокрые на заднице и рваные на коленях джинсы. Кажется, его снова ждёт долгий разговор, полный упрёков, нравоучений и поцелуев. Скорее бы. Сергей сел в машину через несколько мгновений, стаскивая с шеи проклятый шарф. Повернув ключ, он заставил свою красотку низко зарычать. Салон тут же загорелся тысячью огоньков на приборной панели, в радио тихо запела Мирайя Керри, навигатор тут же проложил самый короткий путь до дома. Хотя в его услугах в данную секунду никто не нуждался, вряд ли он мог посоперничать с Сергеем в знании города. — Что с твоим лицом? — озабоченно спросил Костенко, протягивая руку и осторожно поворачивая за подбородок к себе лицом. — Повздорил с Лехой, — Вершинин подставлялся под изучающие касания, прекрасно понимая, как сейчас важно Сергею все самому рассмотреть. Никакие уговоры не помогут. — Решали этические и эстетические вопросы секса на одну ночь. — Надеюсь не друг с другом? — натянуто улыбнулся генерал, свободной рукой роясь в бардачке. — Может мне все-таки посадить его на пятнадцать суток? Для профилактики? — Сереж… — парень принял протянутую салфетку и приложил ее к носу. Костенко же вытащил из кармана пальто платок, открыл дверцу машины и на секунду скрылся из виду. Почти сразу появился снова, протягивая компресс, пропитанный ледяным снегом. — Имей ввиду, у тебя не получится постоянно его защищать, — раздраженно бросил мужчина, отряхивая руки над ковриком. — Сереж, я… — парень повернулся, чтобы еще раз попытаться выдать всю ту ерунду, что формулировал, бродя по снежным дворам, но его перебил довольно болезненный поцелуй. Генерал удерживал его голову ладонью под затылком, чтобы было удобно, пальцы второй руки осторожно касались опухших брови и скулы. Сергей целовал осторожно, стараясь не задевать кровоточащих ранок, но Паша быстро опомнился и полез уже сам, мгновенно сдирая едва появившуюся сукровицу. После этого была короткая дорога домой, потому что генерал-майор ФСБ может позволить себе превышать скорость и немного нарушать, когда одна его рука греет чужую, такую ледяную. А потом было так упоительно больно. Паша сидел на полу в душевой, прямо в одежде — только куртку содрал с себя в прихожей — горячие капли падали сверху, до боли согревая его кожу. Рядом, немного навалившись на него, сидел суровый и расчетливый генерал, чьи глаза горели даже в полумраке тёмным желанием. — Паша, рот… — прорычал Сергей, вопреки своим грубым интонациям, очень мягко и нежно удерживая его в кольце рук. И Вершинин слушался: запрокидывал голову еще сильнее, открывая рот навстречу поцелуям и требовательному языку. Сергей вытаскивал его из одежды нетерпеливо, надрывая испорченную ткань. И Паша позволял ему это, только руки поворачивал в нужную сторону, чтобы не схлопотать вывих. Сам Костенко избавился разве только от галстука и кобуры. Чёрная рубашка пропиталась водой и облепила его тело, несколько пуговиц на груди расстегнулись. Вода текла по его лицу, примешиваясь в поцелуй. — Рот… — разбилось короткое о кафель, когда Паша устроился прямо на разбитых коленях на кафеле, упиваясь этим контрастом боли и наслаждения. Сергей придерживал его за голову, сходя с ума от жара чужого рта и прикосновений языка. Паша никогда раньше не учился это делать, но Костенко вёл его, планомерно и осторожно, каждый раз убеждаясь, что парень не против. Вершинин положил свои руки на сильные предплечья любовника и закрыл глаза, И снова было почти больно, когда головка чужого члена упиралась в горло, но так потрясающе, потому что Сергей смотрел на него, только на него, и в этих глазах была страсть, жажда, ярость и бесконечная любовь в тысячи ее проявлений. И вода продолжала течь по лицу, Паша в ней практически захлёбывался. И она была окрашена в красный, потому что в какой-то момент снова закровоточили разбитые губы. — Рот, Павел Андреевич… — жестоко приказал Костенко, замедляя темп, когда Паша был уже почти на грани. Его прижимали спиной к согревшемуся от воды кафелю и так потрясающе любили, с оттяжкой, до самого упора, глубоко-глубоко. И парень кусал покрытое шрамами плечо, чтобы сдержать рвущиеся наружу звуки и всхлипы, хотя кроме короткого имени и стонов он не мог бы из себя ничего выдавить. Но Сергею нужно было слышать, нужно было чувствовать, чтобы убедиться, что не перебарщивает, что каждый толчок и стон — в удовольствие, в горячую страсть. И он почти остановился, в ожидании, пока его удивительный любовник перестанет отгрызать ему плечевую мышцу и поднимет голову. У Паши болело горло от криков, колени от ссадин и тело от жара, который постепенно накатывал на него. У Сергея болела располосованная мальчишкой спина, голова от навалившихся проблем и сердце от любви. Им обоим было больно и так безумно сладко, что хотелось остаться в этом моменте навсегда. Если умирать — то вот сейчас. И Паша кричал, звал его по имени, клялся в чем-то, а Сергей сцеловывал эти обрывки слов и обнимал крепче, лишь бы только не упустить его. И Вершинин снова — в очередной раз — кончил первым, поджимая пальцы на ногах и ударяясь затылком о злополучную стену. Когда он снова проснулся, вода уже не текла. Он сидел на краю стиральной машины, закутанный в банное полотенце и большой махровый халат хозяина квартиры. Сам генерал обнаружился рядом: сидел перед ним на полу и обрабатывал Пашины сбитые колени. — с Рождеством… — выдавил из себя улыбку тот, протягивая руку и касаясь подушечками пальцев щеки любимого человека. — Прости, что испортил нам вечер. Сергей боднул лбом его руку и поднялся на ноги, чтобы подтянуть укутанного парня к себе ближе, ероша волосы на затылке. — Это лучшее Рождество в моей жизни. И оно еще не закончилось, — он невесомо поцеловал Вершинина в висок. — И оно будет первым в череде лучших в нашей с тобой жизни. Паша зажмурился изо всех сил, сдерживая предательскую влагу, которая выступила против его воли. Но у него была температура, он имел право быть немножко нытиком. Хотя бы на несколько минут. Утром, когда лихорадка немного отпустила, парень открыл глаза и наткнулся на спящего рядом Сергея. Он был в домашнем свитере, такой уютный и родной, что защемило сердце. На тумбе стояла чашка из-под чая, миска с остывшей кашей и куча лекарств. На лампе приколот рецепт на лекарство — значит поздно ночью все-таки приезжал дежурный врач, которого генерал дёрнул на вызов. И судя по забинтованному сгибу локтя, Паше еще и капельницу воткнули, пока он спал… И почему-то именно в тот момент это нисколько не напугало, хотя обычно он бы уже бился в паутине страха. Вершинин был уверен, что Сергей был рядом с ним, каждую секунду, держал за руку. Теперь воспоминание о заброшенном бассейне и пакетах с собственной кровью было чем заменить. Ну и пусть он умудрился заболеть, и ему придётся терпеть постоянные нотации и бубнеж в течение следующих нескольких недель… И с Лехой он посрался… и любимые джинсы порвал… Сергей остался ради него дома. Разве о чем-то еще можно было мечтать?