Отражения Зоны: сквозь время и пространство.

Нельзя навечно оставаться одиноким, ведь где-то рядом есть такой же человек. (с)

Вершинин никогда не говорил, что ему одиноко. Не говорил, когда они вернулись из Припяти — грязные и голодные, и его обессиленного и изможденного положили в больницу. Первые несколько дней парень только и делал, что спал, натянув на голову пропахшее лекарствами одеяло. Сгибы локтей покрывали темные пятна от капельниц. К Паше раз в несколько часов заходил врач, чтобы проверить показатели и задумчиво покачать головой, забегали молчаливые медсестры — меняли емкости с лекарствами и исчезали в коридоре. В палате Вершинин был в абсолютном одиночестве: одна койка, одна тумба у изголовья, одно окно, одна подушка. Он спал без снов, просто закрывал глаза и проваливался куда-то, где пусто и тихо. Выныривал ненадолго, глотал таблетки и какую-то мерзкую кашу, а после — засыпал снова. Организм требовал тайм аут, потому что все случившееся было… слишком. Оловянные солдатики, случается, тоже ломаются. Когда Паша проснулся в очередной раз, то ощутил чужое присутствие до того, как открыл глаза. Кто-то сидел около его койки, близко подвинув жесткую табуретку. Парень отчетливо слышал размеренное дыхание, шелест страниц под пальцами, шуршание ткани, когда гость вытягивал уставшие ноги. В первую секунду возникло обжигающее желание броситься к дверям. Распахнуть их ударом локтей и бежать, не оглядываясь и не задумываясь ни о чем, словно попавший в ловушку хищный зверь. Этот инстинкт за последние дни стал слишком… громким. Он заглушал все мысли, разумные доводы, логику в конце-концов. Но потом в нос ударил знакомый запах: сигарет, кофе из автомата на первом этаже управления, геля для душа и совсем немного пороха. Гость опирался локтем на край постели, прямо рядом с коленом Паши. Он чувствовал исходящий от человека жар даже сквозь одеяло. — Долго еще притворяться будешь, Спящий Красавец? — знакомый голос звучал устало. — Меня уже выгонят отсюда скоро. — Почему? — спросил Паша, облизнув сухие губы. Сергей встал с табуретки и потянулся к тумбе справа от постели. Послышался тихий плеск воды, и мужчина поднес ко рту Вершинина прозрачный стакан с красной полоской у самого донышка. Паша сделал несколько жадных глотков — капли покатились по подбородку и шее, впитались в наволочку — и только потом взял стакан сам. Его пальцы на секунду столкнулись с чужими, мазнули по костяшкам, и мелкая дрожь прошла по спине. Сергей ничего не сказал, только улыбнулся слегка, на одно мгновение. — Потому что приемные часы для всех одинаковы, — со вздохом сказал Костенко и опустился обратно на табуретку. — Но в этот раз ты даже проснулся, так что я готов уйти без возражений. Паша секунду молчал, глядя в белоснежный потолок, а потом повернул голову и потерся щекой о подушку. — Ты не первый раз пришел? — спросил он очевидное, просто потому что… он должен был это спросить. Сергей сложил руки на груди и прижал кисти к телу локтями. Вместо ответа. На секунду Паша позволил мелькнуть мысли, что генерал хотел бы к нему прикоснуться, взять за руку или дотронуться до щеки, и что он себя сдерживает. Мысль махнула длинным огненным хвостом и сожгла сама себя, потому что, ну… логика, понимаете? Вершинин был умным мальчиком, учился на отлично, книжки читал. Глупости не приживались у него в голове. Припять считайте обидным исключением из правил. И Америку. И вообще — тихо. Перед тем, как Костенко выгнала суровая медсестра в круглых очках, он наклонился к Вершинину и слегка потрепал по волосам, на мгновение зарывшись в них пальцами. Такой безобидный жест. Такой важный. Паша смотрел вслед Сергею не моргая, словно пытался запомнить все, даже самые мелкие детали: как тот поправляет пиджак на плечах, расправляя складки, как проверяет в карманах телефон и ключи от машины, как на секунду замирает в дверях, на самой грани. Вершинин смотрел ему вслед каждый раз, словно не верил, что Костенко вернется. А он возвращался, устало вешал пиджак на изножье кровати — телефон и ключи звонко бились о металлический каркас — расстегивал верхние пуговицы рубашки и садился около кровати. Павла держали в больнице почти две недели — для надежности, как ему говорили. Но парень подозревал, что врачам просто было страшно: слишком злым был Костенко, когда в один из первых вечеров осмелевший было парень попытался встать и рухнул как подкошенный в подставленные вовремя руки. Сергей Александрович тогда помог ему залезть обратно, укрыл одеялом по самый нос и “ненадолго вышел”. Сначала Паша думал, что мужчина отправился покурить, а потом услышал сбивчивые оправдания врачей в коридоре и громкий удар. Слов Сергея парень не слышал — и это было еще хуже, чем если бы тот кричал. Да и еда после того дня стала намного лучше. Несколько раз Сергей приходил после тяжелого дня, бледный и молчаливый. Тогда он стоял у окна палаты, сунув руки в карманы брюк. Паша лежал на боку, подперев голову рукой, и смотрел на посетителя: изучал его профиль, грустные глаза, ссутуленные плечи. В один из таких дней Костенко задремал, положив гудящую голову на край постели. Вершинин тогда накинул на него клетчатое колючее покрывало и пододвинулся к противоположному краю, опасаясь разбудить. Подтянув к себе колени, парень сидел и просто наслаждался уютной — так редко уютной — тишиной своей палаты. Заглянувшая к нему медсестра потом шепотом рассказывала подружкам, что она только хотела разбудить задержавшегося посетителя, но пациент посмотрел на нее абсолютно черными глазами, в которых затаилось все зло мира. Костенко спокойно проспал до позднего вечера, пока у него не затекла спина. И ушел, снова задержавшись на пороге. Паша не говорил, что ему одиноко, когда Сергей забрал его к себе домой. Большая квартира выглядела так, словно ее только что купили. Это было понятно — большую часть времени Костенко работал, возвращался домой только чтобы переодеться и, возможно, пару часов поспать. После выписки, когда Вершинин наконец увидел солнечный свет и ощутил теплые лучи на своих щеках, они поехали к Костенко, словно это было само собой разумеющееся. Генерал нес его небольшую спортивную сумку с вещами, которые сам же приносил ему в течение двух недель. Павла тогда больше занимали закатанные до локтей рукава черной рубашки и открывшиеся его взгляду запястья. На правом был небольшой темный шрам. Это уже потом Вершинин узнает, что он слегка шершавый на ощупь, и что прикосновения к нему могут успокоить Сергея. Костенко не задумывался, что Паше может быть одиноко. За полгода, прошедшие с момента возвращения из Припяти тот ни разу об этом не сказал. Первые робкие прикосновения сменились требовательными поцелуями, собственническими укусами в шею, порванными по шву майками и рубашками, гостевая спальня все чаще пустовала по ночам, в телефоне Сергея была отдельная папка, запароленная и скрытая от посторонних глаз, сообщения в которой он трепетно перечитывал перед самыми опасными операциями. Все свободное от работы время Сергей старался уделить сероглазому юноше, который ворвался в его жизнь — буквально свалился на голову — и стал ее неизменным центром. Только вот работы было столько, что свободного времени почти не оставалось. Дурацкое кривое уравнение, задачка со звездочкой, пятый класс. Сергей Александрович Костенко возможно и не заметил бы, что Паше одиноко, если бы в очередной раз не задержался на работе. Он не успел предупредить Вершинина, все закрутилось слишком быстро: перехват звонка, постановления, задержания. По дороге домой генерал обработал ссадину на щеке, которая больше кровила, чем болела. На пассажирском сиденье машины всю дорогу перекатывалась купленная еще утром бутылка вина, несколько раз она скатывалась на пол, когда водитель тормозил на светофорах. В квартире было темно, работал на кухне телевизор, пахло чем-то очень вкусным, правда слегка подгорелым. Сергей поставил бутылку на тумбу и положил ключи в металлическую миску. В зеркало на себя смотреть совершенно не хотелось — словно он давно не видел на своей морде лица смесь усталости, вины и грязи от полевой работы. По-хорошему, стоило сначала зайти в ванную комнату и умыться, но в пальцах щипало от желания коснуться светлых мягких волос Паши, провести по задней стороне его шеи, притянуть ближе к себе. От него воняло потом и порохом, на рукаве засохла чья-то кровь. Ухажер года, так сказать, неповторимый идеал. Сергей вздохнул и на секунду зажмурился до цветных кругов перед глазами. По телевизору в кухне началась какая-то веселая реклама, актеры пропели приставучий слоган. Генерал взял бутылку в руки и пошел в сторону кухни. Эта часть квартиры была большая и светлая: белые шкафы со стеклянными вставками, красивый длинный стол, мягкие сидения. Над столом висела лампа с большим светлым плафоном, но она не работала. Освещал кухню только телевизор, что стоял в самом углу. На столе был накрыт ужин: что-то, судя по всему, было заказано из ресторана, что-то приготовлено дома. Вершинин дремал за столом, положив голову на руки. Около его ног лежала стопка учебников, которые парень читал в ожидании Костенко. На плечах Паши была одна из нескольких теплых домашних рубашек Сергея в крупную красную клетку и с модельными заплатками на локтях. Но все это меркло на фоне того факта, что зашедший в кухню генерал смотрел сам на себя. На втором сидении устроился Сергей Костенко в полном боевом обмундировании: черной водолазке, бронежилете, в тяжелых армейских ботинках. Он почти касался плеча спящего парня своим, но между ними все же оставалось несколько сантиметров. Стоило генералу появиться на пороге, его двойник оторвал взгляд от Паши и перевел на дверь — в глазах отразился свет от телевизора — чуть наклонил голову. Двойник смотрел с интересом, изучая хозяина квартиры, а спустя несколько секунд на его щеке медленно проступила абсолютно идентичная ссадина. Генерал, к чести сказать, быстро справился с собой: включил свет, прикоснувшись к выключателю, невозмутимо прошел мимо стола и поставил на подоконник бутылку. Фантом — а это определенно был именно он — неотрывно следил за ним, довольно улыбнувшись, улыбка то и дело исчезала с его лица, чтобы через несколько секунд появиться вновь — зацикленный короткий фрагмент, повторяющийся снова и снова. — Пошел вон, — хрипло бросил настоящий Костенко через плечо. Услышав родной голос, Паша мелко вздрогнул и проснулся — попытался со стоном распрямиться и растереть след от часов на щеке. В эту же секунду фантом исчез, развеялся, словно табачный дым на ветру. Сергей подошел к сонному Вершинину и присел около него, глядя снизу вверх. Парень утер влажные губы и часто заморгал, сбрасывая с себя остатки сна. — Все остыло… — подытожил Паша, отодвигая от края тарелку с сырным хлебом. — Теперь резиновое будет. — Плевать, — руки Сергея легли на колени парня, когда тот развернулся всем телом. — Холодное бывает даже вкуснее. — Ты в порядке? — Павел коснулся холодными пальцами ссадины на щеке. — Да, — Костенко подался навстречу ладони. — А ты? — Замерз, — Вершинин облизнулся, и Сергей прекрасно знал, что парень не имел в виду ничего такого… Но в горле вмиг пересохло. — Что же мне разогреть? — Костенко осторожно взял парня под колени и потянул на себя, чтобы тот соскользнул точно ему в руки. — Ужин или повара? — Холодное вроде вкуснее, — сон окончательно исчез с лица парня, зато глаза голодно сверкнули. — Не всегда, — скорее выдохнул, чем сказал Сергей ему в губы. То ли больше не было смысла скрываться, то ли это было забавно, но фантом Костенко стал все чаще попадаться своему оригиналу на глаза. То встретит его с работы в коридоре, пока Паша в душе, то составит компанию поздно вечером у телевизора, пока Вершинин спит у Сергея на плече, то подставится под руку, пока генерал готовит завтрак. Паше было одиноко, хотя он этого и не говорил. Но Костенко стал замечать его взгляд за секунду до того, как выйти за порог квартиры — точно такой же, как и в больнице. Словно он мог не вернуться, мог забыть о Паше, оставить его одного. Насколько же одиноко было Вершинину, если даже рядом с Сергеем ему снился его фантом, возникающий в углу комнаты нечетким сначала пятном. Не хватало еще, чтобы он возник в постели, когда Паша выгибается в сильных руках генерала, запрокидывая голову и жмуря свои невероятно серые глаза. Честно? Сергей ждал этого, оглядывался то и дело через плечо. Еще чуть-чуть, и он станет импотентом из-за страха увидеть себя же в своей же постели. Ежевечерняя погоня за фантомом по квартире надоела мужчине настолько, что однажды утром, сидя на собственной кухне, он подрагивающей от напряжения рукой написал заявление на отпуск. Секунду помедлив, он подписал его. Фантом, стоящий в темноте коридора, исчез, перед этим несколько раз хлопнув в ладоши. Зоне было важно, чтобы ее люди были счастливы.