Где должен быть ты?

“Я выдохнула и успокоила душу. Мне нужно быть непредвзятой и холодной, чтобы ступить на правильный путь. Все же… тяжело выбирать между тем, что ты чувствуешь и тем, что ты должна. Пусть я люблю брата достаточно сильно, все же здесь я буду не сестрой, но принцессой. Но я ведь всегда была ею? Это то, что мне нравится и то, что мне предписано. Я бы не сомневалась, если бы рассказы Гандама не были такими убедительными, похожими на сладкую мечту… Действительно ли я хочу быть там, в лесу? Или остаться в замке, где все привычно, где все кажется таким правильным? Кинуть бы монетку да определиться...” Но монета встала ребром. Очищение (I) Сония думала, что план надежнее некуда. Если она не может выбрать все сама и вынести вину на собственных плечах, значит, ей потребуется помощь. Звезд ли, природы ли, человеческого разума ли — она могла думать только о том, чтобы облегчить боль от собственных мыслей. И она очень хотела, чтобы виновные в этом стороны хотя бы немного искупили свою вину. — Дорогой брат, возможно ли нам поговорить наедине? — Тебя что-то беспокоит, дорогая? — Да. Беспокоит. Наверное, стоит быть с ним чуть более ласковой, иначе все может обернуться трагедией. Но сейчас Сония была преисполнена абсолютного, искреннего эгоизма — чувства не хотелось скрывать, и только приличия не позволяли ей разразиться речью прямо в коридоре. Да и, если честно, она все еще слишком сильно любила брата, чтобы сразу же рубить ему голову обвинениями. Как никак, нет ничего такого в желании сделать ее счастливой. Разве что он был слишком… усерден в этом. Их кабинет был идеальным местом для тайн. Сония редко тут бывала, но Нагито часто уединялся с книгами, документами и письмами в этом маленьком царстве. Пол и стол были вырезаны из благородных деревьев — пол темнее, стол краснее. Множество книжных шкафов не давали стенам даже немного увидеть свет. Все помещение напоминало гробницу королей, в которой еще никто не посмел умереть. Оставалось надеяться, что со своим затворничеством Нагито не станет первым. — Так что же произошло в твоей душе? Ты выглядишь настолько обеспокоенной, а твое прекрасное лицо наполнено скорбью чуть ли не всего мира. Обидел ли тебя кто? Или случилось нечто непоправимое? — Никакой обиды. Но отчасти ты прав, случилось неизбежное и непоправимое: судьба рекой снесла все столпы, на которых ранее располагалась моя душа. Ты говорил, что мое место здесь, и я все еще верю тебе. Ты говорил, что спас меня, и я нисколько не сомневаюсь в твоих словах и помыслах. Не подумай, что во мне растет зерно предательства, ведь ты навеки останешься моим любимым братом. Но… стань беспристрастным судьей на несколько мгновений, забыв о собственных мотивах и желаниях, как истинный король. Скажи, что же мне делать — остаться в прежней жизни или умереть, став частью неведомого мира, в который я когда-то сбежала? Нагито молчал. Не мог до конца осознать сущность просьбы, поверить в то, что Сония действительно пришла к нему с такой… предательской мольбой. Разве могла она, после всех объяснений и разговоров, не убить в себе мысль о свободе и побеге? Неужели она действительно думала, что он изменит свое слово сейчас? Но что-то в его груди шевельнулось. Слабый, неуверенный шепот в голове подбивал опору его собственных убеждений: “Исполни ее просьбу, прими сомнения и рассуди, что для нее действительно будет лучше — лишь из любви к ней. Может, вопрос куда глубже, чем ты думаешь сейчас? Может, смерть и правда будет хорошим решением?” Он ведь прекрасно знал, что однажды они оба уже были на этой грани. Между жизнью и смертью, между диким и человеческим миром — и он как никто другой знает, что за той чертой нет ничего хорошего. Нечего и думать. И нечего даже пытаться вставать на чужое место, ведь все и без того ясно — Сония, кажется, окончательно поддалась чарам того надоедливого шамана. Ведь его сестра, обожаемая со всей нежностью и не знавшая ранее горя, просит теперь о виселице или топоре. — Ты уже знаешь мой ответ. Я повторял его раз за разом, и не собираюсь менять своего решения, дорогая, ведь нет ничего лучше для принцессы, чем оставаться жить там, где положено. Или ты думала, что я пошлю тебя в лапы кровожадных чудовищ в чащах, лишь бы ты стала “частью нового мира”? Нет. Даже не произноси слова, которые тебе вложил в голову этот… этот облезлый ворон. Здесь, и только здесь может быть твое истинное счастье, но если ты до сих пор не понимаешь этого, то мне стоит покинуть тебя на некоторое время. Возможно, в одиночестве ты действительно сможешь найти правильный ответ и понять, что никакой другой мир не примет тебя как тот, в котором ты рождена. После этих слов он развернулся и ушел, даже не взглянув на ошеломленное и скорбное лицо Сонии. Ведь иначе он бы не смог сделать и шага в оцепенении. Никто из них не почувствовал укола вины, но в сердцах обоих распустились самые тяжелые из цветов проклятого сада — бутоны смердящего сожаления. Первый корень был отсечен. И теперь она сомневалась, имеет ли смысл идти к Гандаму — не оставит ли он ее вновь? Не поступит ли так же, как и Нагито? Она сомневалась, что речь его будет столь же злой, только от этого не станет легче — вопросы по-прежнему останутся при ней, две дороги никак не соединятся в одну и перекресток этот не обзаведется указателями. Но Сония слишком долго ходила по краю бездны и ныне хотелось лишь одного: упасть. Возможно, именно во тьме найдет она покой, которого так не доставало в последние дни. Найти в замке шамана было несложно. Как бы Гандам ни пытался скрываться среди гобеленов и каменных стен, принцесса все еще знала, в какой комнате он живет. Оставалось только набраться сил, выдохнуть и постучать, чтобы встретиться с одним из вестников своего Рока лицом к лицу. — Темная леди?.. — Вы же впустите меня? Я думаю, нам не помешает небольшой приватный разговор, если вы сейчас не заняты. Спустя всего лишь пару мгновений Сония уже стояла посреди гостевой спальни, которая теперь больше напоминала логово — амулеты висели на стенах, на столиках разбросаны бумаги с нечитаемыми письменами, рядом с ними раздутые мешочки. В довершение картины она увидела несколько мирно храпящих комочков на кровати колдуна — кажется, именно их он тогда назвал “Дэвами”. Не было возможности идеальнее, чем нынешний момент, когда даже создания природы ничего не услышат. — Неужели ты уже… избрала свой путь? — Нет. И в этом самая большая моя проблема — я ценю свободу, что вы подарили мне, все ваши откровения, которые позволили мне вообще узнать об истине. Я не могла бы и мечтать о большем, но… я не знаю. Я не хочу ранить ни вас, ни брата, да только нет такого решения, которое не оставит раны ни на ком. — Почему ты думаешь о нас? — Гандам смотрел на нее немигающим взглядом: поначалу Сонии казалось, что ее пытаются загипнотизировать, — разве я не говорил, что ты сама вольна выбирать, где тебе нужно быть? — Говорили, однако как я могу думать только о себе? Я принцесса этого королевства и мой долг — думать обо всем и обо всех. На моих плечах лежит груз куда тяжелее того, что несет на себе обычный человек. Так скажите мне: как я могу выбирать, не принимая во внимание все происходящее? Он вздохнул. Слишком горько было понимать, что вместе с памятью исчез и здравый эгоизм, который Гандам, как садовник, взращивал в Сонии столько лет. Сколько же ненужных мыслей сейчас осами жалят душу несчастной принцессы, как невыносимо ей теперь думать лишь о себе самой. — Я не могу сказать, какая из двух чаш тяжелее и из которой тебе стоит испить. Я обязан быть беспристрастен и справедлив — как сам Закон, который следит за всеми мирами. Но есть еще одна причина, по которой я не могу сделать выбор за тебя, сколь бы трудным он ни был. Он немного помолчал, собираясь с силами. И заметно краснея. — Я действительно хотел бы, чтобы ты была счастлива. Лишь прислушавшись к себе ты сможешь понять, будет тебе мила жизнь среди леса или здесь. И я приму абсолютно любой твой выбор, даже если потом я никогда не увижу тебя вновь. С языка горечь потекла прямо внутрь, живот скрутило от напряжения. Слова где-то потерялись, Сония так и не смогла произнести даже “ох”, ведь один ее взгляд уже говорил обо всем — слишком много боли в нем было, но Гандам увидел и проблески чего-то далекого, но знакомого. Благодарности. Им больше не о чем было говорить. Как бы ни хотелось произнести еще множество речей, все будет об одном и том же. И сейчас Сонии оставалось только уйти, не прощаясь. Смерть (II) Она осталась абсолютно одна — в темноте собственной души, без ответов и малейшего понятия, что делать дальше. К Гандаму не вернуться: он исчез где-то в глубинах дворца, растворился в ветре и зеркалах, только бы она его не нашла снова. Не хотел мешать. Не хотел влиять на ее выбор. Но лучше бы он просто сказал, что действительно правильно — как бы душа ни мечтала о свободном полете, возможность взлететь самой казалась настолько устрашающей, что пройдет всего секунда и ноги перестанут держать ее. Сония опустилась на пол возле кровати и обняла колени. Вся гордость растворилась, в душе осталось одно болото из сомнений и страхов перед будущим. Не к кому пойти. Не у кого спросить. Наверное, сейчас она совершает свою самую главную ошибку в своей жизни. — Не помешаю? Точнее, должна была совершить. Пока ее не побеспокоил звук знакомого голоса — казалось, будто сама судьба смилостивилась над ней. Правда, Чиаки вряд ли догадывалась, какую услугу она оказала совести своей подруги. — Нет, проходи. Что-то случилось, или?.. — Нет, ничего. Просто я увидела, что ты не в порядке. Как никак, я здесь, чтобы помочь… как насчет чая? Она не понимала, почему Чиаки улыбается настолько ласково и спокойно. С таким лицом смотрят на тех, кто по глупости ведет себя на эшафот, принимает яд из рук злодеев с искренней верой в то, что это вино. Но Сония была искренне убеждена, что подруга никогда не станет ей врагом. Именно поэтому она без всяких вопросов взяла в руки чашку чая и сделала глоток. Возрождение (III) Сония не знала, как ощущается смерть. Как морозный ветер, убаюкивающий тебя в снегу или как затухание свечи. Но почему-то она точно знала, что это слишком сильно похоже на нее. Вокруг была лишь бездна, в которую она каким-то чудом не падала — ни объятий ветра, ни ощущения земли под ногами. Только спустя мгновение Сония почувствовала холод камня, но не нащупала ничего осязаемого — будто бы собственные чувства издевались над ней и всячески прятали от реальности. Спустя секунду она смогла открыть глаза, но видеть было попросту нечего: тьма без звезд и бликов. Благо, длилось это всего одну вспышку, и стоило моргнуть, как пространство начало приобретать какие-то вменяемые очертания: появились контуры предметов, тени без объектов, даже самый тусклый рефлекс на какой-то колонне теперь был основной частью. За колоннами и невидимой тропинкой, — кажется, именно на “камень” отсюда приземлилась Сония, — располагался сад. Бутоны распускались не цветами, но драгоценными камнями, которые за одну секунду превращались в пепельную крошку. Несколько циклов в минуту, нельзя было даже уследить, когда вырастает опал, а отцветает сапфир. Пройдя чуть дальше, она обнаружила трон посреди небольшого озерца: поверхность оного походила красную ткань, распоротую и наспех сшитую, волны напоминали неаккуратные стежки, а водоросли расплывались тонкими нитками. Один шаг, второй — ноги ее не чувствовали влаги, будто парили над поверхностью. Водомеркой принцесса добралась до законного места, ведомая странным ноющим чувством, забывая про осторожность и желания. Но стоило только сесть, как сад за секунду воспламенился, испустил неизвестно откуда взявшийся стон и исчез, будто ничего и не было. Только зола, последнее воспоминание былой красоты, закружилась в воздухе, обнажая контуры неизвестной фигуры. То был человек, завернутый в плащ. Он стоял немного поодаль, смотря куда-то в сторону, пусть и глаз не было видно. — Кто вы? Сония прищурилась, хотела подняться, но не смогла даже пошевелиться. Фантом приблизился к ней, потоками ветра показывая свое присутствие, но все так же не раскрывая лица — капюшон не давал даже шанса рассмотреть его, а медленные, плавные движения напоминали скорее воду в ручье, чем нечто человеческое. Сонии казалось, что еще чуть-чуть и оно приблизится к ней вплотную, но существо остановилось в нескольких метрах и замерло — ни дыхания, ни дрожи; вместо духа появилось изваяние из льда и жидкого пламени. Стоило протянуть руку, как девушка вскрикнула — вместо жара и холода по ладони хлыстом прошла железная нить. Куда ужаснее была картина, открывшаяся перед ней, когда скорлупа из несочетаемого треснула: собственное отражение смотрело на Сонию с золотыми слезами на глазах. Но не только слезы блестели благородством, раны на руках и ногах, где еще совсем недавно были кандалы, тоже отливали чем-то солнечным. Рядом была еще одна фигура, мраморно-белая, с черно-смольными трещинами по всему телу и одной большой дырой где-то в груди. Ничего желтого, ничего сияющего, кроме грубого металла в руках. Ключ? Сами наручники? Цепи? Присмотреться не удалось. Белая статуя рассыпалась змеями, которые поползли куда-то вверх, чтобы стать темницей для воплощенного зеркала. И каждая из тварей тихо шипела что-то на родном языке, знакомые слова, которые превращались то ли в какофонию, то ли в непреложную истину. Только обрывки фраз доносились до слуха девушки, которая могла только молча внимать, ибо не было сил ужасаться, неметь или плакать. “Я сделаю все для тебя”, “Я спасу тебя”, “Мир опасен для тебя, так останься же во дворце”. Голос брата был слишком знаком. До нервной дрожи и боли, последние несколько месяцев проплыли перед глазами и обнажили истинную суть вещей: не было никакой любви, не было ласки и нежности в попытках оградить от того, кто услышал ее душу. Мягкие прикосновения на щеках, шепот змей, хотелось отмахнуться сразу от всего из-за переполняющих гнева и обиды. Все было зря. Слепота, глухота, немота — пусть это было не специально, пусть у нее не было иного выбора, Сонии было тяжело от мысли, что все сейчас открывается в таком свете. С такого угла. Возможно, она была бы действительно счастливее без этого знания, только время вспять не повернуть. Оставалось смиренно слушать щелчок замка где-то рядом. Но стояла гробовая тишина. Все воспоминания исчезли, статуи тоже, даже клетка, вид которой отзывался испугом. Вокруг выросла шелковая трава, деревья из темного вельвета, ситцевый ветер зажурчал прямо у уха. Фантом вернулся. Но теперь он опустился рядом с ней и протянул что-то — и при взгляде на неизвестное Сония подумала, что не знает, отчего же в сердце так защемило. Только спустя вечность она вспомнила имя. Это была роза. При взгляде на которую она услышала совсем неожиданное: — Просыпайся. Удивительно, как Чиаки умеет угадывать момент. *** — Хорошо выспалась? — Что ты дала мне выпить? — Это не важно. Просто чай из моих родных краев, Хранители ведь любят путешествовать через неведомое. Но не думаю, что ты на меня злишься. Судя по твоему лицу, ты хочешь что-то сказать, не так ли? Оракул улыбалась совсем слабо, но Сония видела всю таящуюся в ней хитрость. Не случайно она подсунула это зелье, не случайно уложила на кровать и терпеливо ждала, когда та проснется. Вряд ли вообще все происходящее было простой случайностью — быть может, даже ссора с Нагито оказалась очередной нотой в громкой симфонии, которая только сейчас дошла до своего пика. Она все видела. Она все чувствовала. Ответ уже был проговорен и записан на корочку подсознания, только принцесса не желала смотреть в лицо человеческому. Даже пытаться воскрешать умершие дни не нужно, чтобы осознать: монета упала плашмя. — Знаешь, — Сония поспешила встать с кровати, — я думаю, что мне действительно стоит сказать кое-что Гандаму. — И что же, если не секрет? — Я хочу вспомнить и тьму, и звезды, и то, что отняла у меня корона. Чиаки не успела ничего сказать -- дверью уже хлопнули. Но теперь можно было не переживать — ведь самое главное уже случилось. Эпилог (IV) Тюльпаны здесь не росли. Слишком непривычна была земля, слишком груба и неприветлива сама природа к столь изысканным созданиям. Репейник, чертополох, лесные травы тут и там — только в маленьком саду у старинного домика раскинулся маленький остров настоящей нежности и изысканности. Наверное, это единственное напоминание о старой жизни здесь. Впрочем, Сонии и не нужно было большего. Возьми она с собой шелка или платья, то они тут же превратились бы в лохмотья, украшения стали бы позолоченной безделушкой. Никто здесь не знает цену ни золоту, ни шелку — человеческие богатства становятся пылью, как только покидают пределы дворцов и городов. Наверное, Сонию это даже радовало. Потому что теперь никто не будет трястись над ее внешностью, а Гандам, кажется, будет ее любить даже извалявшейся в грязи и листьях. — Знаешь, я каждый раз забываю сказать, что ты был прав. — Тебе придется немного уточнить. Я проводник истины этого мира, слишком много вещей в моей власти оказываются правильными. — Здесь и правда мое место. Как минимум, в этих штанах. Что бы Гандам ни хотел сделать: усмехнуться ли, начать ли какую-нибудь свою любимую речь о потоке судьбы, ничему не суждено было случиться. Потому что лишь молчанием мог он ответить на звонкий смех Сонии, а потом и на легкий поцелуй в щеку. Кое-кто овладел слишком сильными чарами в короткий срок, Повелитель Лесов еще попросту не придумал способы борьбы — и дело совсем не в собственной слабости перед такой непревзойденной красотой. Наверное, он соскучился. По близости с ней, по ее улыбке и этой непринужденности — никаких тебе формальностей, “вы” и неловкости. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, когда история с похищением и проклятием закончилась. Пусть старые воспоминания все еще оставались под замком, им хотелось создать новые -- еще более счастливые. Они оба лежали на траве под вечерним солнцем. Хомячки бегали где-то рядом и громко фырчали во время игр, небольшая лесная кошка следила за ними издалека и медленно моргала — можно было не беспокоиться, не съест. Разве что помяукает двум влюбленным и их подопечным. — Тебе больше ничего не нужно делать? — Например? — Вдруг у тебя какой-нибудь ритуал незавершенный пылится, а ты тут лежишь и прохлаждаешься. Или в котелке что-то варится и сейчас задымится. — Ничего, что требовало бы моего внимания, Леди, не волнуйся. Все это время Гандам заново привыкал к прикосновениям. И даже сейчас, когда Сония была так близко, а его руки касались ее тела, он чувствовал себя благословленным. Так что будь у него хоть целый список неотложных дел, он предпочел бы сжечь его, чтобы не мучать ни свою совесть, ни свои желания. Весь мир способен подождать столько же, сколько и он. Благо, больше не придется. Все уже закончилось. — О-о-о, ради меня ты отказался бы от своих обязанностей? — Я не собираюсь отказываться от них. Но, думаю, Хранитель Времени не обидится, если я воспользуюсь его силами и немного замедлю течение реки, чтобы урочный час наступил не так быстро. Сония, кажется, даже довольно замурлыкала и закрыла глаза. Говорят, в темноте чувства обостряются, мир становится рельефнее и глубже, когда касаешься всего лишь пальцами — и именно поэтому она стремилась узнать Гандама как можно лучше. — Может, потом все же заварим чай? Я соскучилась по чаепитию с тобой. Тем более новые травы собрали. — Ты давно уже не моя гостья, но все так же чтишь традицию лесного гостеприимства. Она ничего не ответила. Только поднялась на локтях и осторожно поцеловала Гандама в губы. Пусть память от этого не вернется, но по крайней мере знак истинной любви поможет создать нечто новое. И они верили в это до самого конца.