***
«КИОСК ВРЕМЕННО НЕ РАБОТАЕТ. ПРИНОШУ СВОИ ИЗВИНЕНИЯ» – именно такую надпись на вывеске закрытого прилавка пришлось прочесть прибежавшему через обещанные полчаса Джоске. Перед «Кацудон-пирожками Инобэ» стояла целая толпа негодующих и обеспокоенных клиентов, пришедших сюда за горячим кусочком любимого мучного лакомства, но столкнулись с опущенным роллетом и почти ничего не объясняющей запиской. Возвышаясь над головами пары шепчущихся старушек, Хигашиката упирался взглядом в спешно выведенные на бумаге иероглифы, хмурил лоб и пытался понять, в чём же дело. Он обогнул толпу, зашёл с обратной стороны киоска – велосипед Юкисаки на месте, а значит, отлучилась она не домой и не по своим делам. Кто-то забрал её, думал юный следопыт, но забрал с её добровольного согласия, ведь ей позволили оставить записку для клиентов и закрыть киоск. «Но почему она не сообщила мне?» – спрашивал будто бы сам себя Джоске, на всякий случай вынув из кармана телефон и проверив входящие. Нет, вызов или сообщение от неё он ни за что бы не пропустил. Такого вызова или сообщения просто-напросто не было. Да что же происходит! Джоске чувствовал стремительно нарастающий каменный шар тревоги, придавивший его грудную клетку. Он, почти не раздумывая, отыскал номер Инобэ в телефонной книге и нажал на кнопку вызова. Она не любила звонки, это он уже успел узнать, но по-другому он сейчас поступить не мог: либо он позвонит, выслушает раздражённое замечание по типу «Я же просила писать сообщения», но при этом убедиться, что с ней всё в порядке; либо будет непозволительно бездействовать, пока, не дай бог, не случится что-то непоправимое. Но если бы она только брала трубку! Джоске набирал номер три раза, слушал по семь-десять гудков, каждый из которых становился для его обеспокоенности чем-то вроде красной тряпки для быка. Люди, толпящиеся у киоска, недоумённо перекидывались вариантами, что же могло случиться с их любимой Инобэ-сан. Джоске слышал их толки одним ухом, вторым слушал сводящие с ума телефонные гудки и чувствовал, как нервная тревога впивается острыми зубами в его рассудок. Неожиданный скрежет тормозов на дороге заставил Джоске отвлечься от напряжённого счёта гудков в трубке. Он только сейчас почувствовал, каким мокрым от проступающей испарины стало его лицо, когда ветер захолодил кожу. С противоположной стороны дороги у обочины напротив киоска остановился, но не заглох белый импортный «BMW» – машина, на которой неделю назад Джоске выезжал за город. Дверь открылась, на неё облокотился вышедший Кобаяши Нишики, смотрящий прямо на парня с «помпадуром». Бликующие на солнце дорогие наручные часы чуть не обеспечили Джоске место в очереди к окулисту. – Хигашиката Джоске, – позвал Кобаяши и махнул головой в сторону своего авто. – Садись. Прокатимся. – Где Инобэ-сан? – забыв, что в целях собственной безопасности должен посмотреть по сторонам и выследить проезжающие машины, Джоске стремглав бросился через дорогу к подъехавшему блондину. Он сразу понял, что Нишики появился здесь не просто так. – У неё проблемы, – ответил друг Инобэ, надменно (как и всегда) взглянув на школьника сверху вниз. Он говорил с привычным холодом в голосе, словно Джоске для него был прилипшей к ботинку грязью. – Она позвонила мне. Но попросила ничего не рассказывать тебе. Тем не менее, я решил, что ты должен быть в курсе, и поступил по-своему. Прыгай в машину. Поедем к ней. «Что значит, она попросила ничего мне не рассказывать? – у Джоске аж глаз задёргался, а по спине побежали мурашки, точно снежный оползень со скалы. – Что же с ней, чёрт возьми, случилось?! Разве мы с ней... не друзья? Разве друзья скрывают что-то друг от друга? Что происходит!» Двери «BMW» быстро хлопнули, мотор заревел, шины заскрипели на асфальте. Автомобиль в мгновение ока сорвался с места и рванул прямо по улице, превозмогая встречный ветер.***
У двух дежурных полицейских сегодня всё шло, как надо: автомат с кофе сегодня утром наконец-то починили, начальство на целый день отъехало в соседнюю префектуру на срочное совещание, запертые в клетках бомжи и алкоголики почти не буянили, вели себя кротко, точно надрессированные пудели. И в довершение всему можно было полюбоваться милой девушкой, пускай она и выглядела мрачнее тучи, тем не менее, её прелестные формы, чистая кожа и удивительно красивые волосы были хороши при любом настроении. Повезёт же её надсмотрщикам в будущей камере, думали дежурные, ох, что те стервятники смогут себе позволить, даже и представить стыдно... Голова опущена, взгляд устремлён в пол, нос и лоб сморщены, руки закованы браслетами из холодного металла, а вокруг – металлические прутья, клетка, запертая с другой стороны. Она дала себя закрыть, позволила бросить её в этот грязный загон для отребья. Инобэ Юкисаки – заключённая. Странное и давно забытое чувство... Наручников на ней не было со времён «Красной хризантемы», но в те безбашенные времена обстановка полицейского участка вызывала в королеве хулиганов острые ощущения адреналина, трепетное волнение, бурлящую в жилах кровь – предвестника искрящегося безумия. Сейчас же всё по-другому: Инобэ хотелось поскорее убежать из этого смердящего тёмного места, она чувствовала себя покинутой, одинокой, беззащитной, словно никто в целом мире сейчас не мог ей помочь. Ей предъявили обвинения. И она всё поняла и приняла. Сама виновата, как обычно. Что теперь делать – неизвестно. Страх вновь взял над ней власть, снова запустил в рот свой кисловатый привкус и перетряс внутренние органы, вызвав тошноту. Юкисаки боялась, что больше не выйдет отсюда. В конце длинного коридора послышался тяжёлый удар массивной двери. Кто-то пришёл. Юкисаки приподняла голову, покосилась на проход, к которому, если слух её не обманывал, стремительно приближалось двое. В комнату вошёл тот, кого она так ждала, – Кобаяши Нишики, и, увидев его, Юкисаки мигом встрепенулась, подпрыгнула и прильнула к клетке. «Наконец-то, Нишики, где тебя носило так долго!» А в следующую секунду её сердце чуть по-настоящему не остановилось, когда следом за Кобаяши в полицейский участок вошёл Хигашиката Джоске. – Инобэ-сан! – увидев её, Джоске немедленно бросился к клетке. Глаза его были полны измотанного ужаса. Очевидно, страх за подругу выгрызал его нервные клетки. – Ты... – она отпрянула от прутьев, боясь даже вздохнуть. Под футболкой по телу покатились крупные капли пота. Вот и случилось то, чего она так старательно пыталась избежать: Джоске увидел её в таком непристойном положении, за решёткой, как гнусную преступницу. Юкисаки резко нахмурилась и обратилась к блондину: – Я же просила тебя, Нишики! Почему ты всё опять сделал ровно наоборот, придурок?! – Потому что, я считаю, этот паренёк имеет право знать. – Нет, это я решаю, что!.. Но Нишики игнорировал её, и вместо того, чтобы выслушивать гневные восклицания, посчитал уместным узнать у полицейского, за что вообще арестовали его подругу. – За дело, за что ж ещё. За другое и не задерживаем, – безалаберно и грубо отвечал худощавый полицейский, словно и Нишики, и Джоске были для него назойливыми мухами над его тарелкой с горячим раменом. – Ваша подруга до полусмерти избила деревянным мечом парня, который потом около года валялся в больнице и сращивал кости. – Вы это что, серьёзно? – нервный смешок вырвался из Кобаяши, когда он упёрся рукой в стол, всего лишь опёрся, так он думал, но на самом деле невольно сильно хлопнул ладонью перед развалившимся на стуле и почитывающем газету полицейским. – Вы бросили девушку в камеру за то, что она совершила четыре года назад?! – Ключевое слово здесь «совершила». Время совершения злодеяния не имеет значения. Она – преступница, хулиганка, уголовница, – умничал полицейский с отвратительно беспечным видом, который с каждой секундой раздражал Нишики всё больше. – Где основания для?.. – Ты что, парниша, шибко умный тут выискался, да?! Думаешь, умнее меня, блюстителя закона?! Все преступники этого города будут сидеть в тюрьме! И все, кто препятствует правосудию, – тоже. Я сказал! – Воу-Воу! Ты что, не с той ноги сегодня встал, мистер Справедливость? Пока Кобаяши пытался отстаивать права девушки, которую упрятали за решётку, обвиняя в проступках, совершённых по юношеской глупости, и параллельно поставить на место этого зазнавшегося копа, Джоске в это время смотрел на растерянную, мрачную и беспомощную Юкисаки, чьё лицо полосили тени металлических прутьев решётки, и всё пытался понять, что не так. С ним? Или с ней? Что-то, определённо, не так, как было всё это время. Возможность узнать всё прямо казалась парню обжигающей. Но, тем не менее, он ухватился за неё, иначе он изведёт себя догадками, ни одна из которых не будет на сто процентов объяснять странного поведения девушки. – Почему, Инобэ-сан?.. – негромко спросил Джоске, зная, что несмотря на поднявшийся за спиной шум из грызни Кобаяши-сана с полицейским, она всё равно его услышит. – Почему ты мне ничего не захотела сообщать о своём аресте? Почему попросила Кобаяши-сана скрывать это от меня? Я не понимаю. Она боялась, что он спросит об этом, но ответ у неё уже был, пускай Юкисаки и не особо хотелось его озвучивать. Ох, если бы не чёртов Нишики и его напыщенная уверенность в собственной правоте, ей бы не пришлось сейчас так сгорать со стыда! – Потому что тебе здесь нечего делать, Джоске, – её голос вдруг стал холоднее всех вместе взятых ледников Антарктики. Юки была не в том положении и настроении, чтобы изворачиваться и подбирать слова. Её голова утяжелялась уже приевшимся эхом сожаления. Она хотела быть абсолютно честной с Джоске сегодня. Нет, она должна быть с ним честной всегда. – Это не уличные гопники, которым можно просто задать трёпку и избавиться от проблем. Что ты можешь тут сделать? Ты всего лишь школьник. Она сказала это. Сказала, чувствуя, что делает что-то не так, но не может поступить иначе. Её слова приобрели форму длинной острой толстой иглы и молниеносно вонзились между рёбер Джоске. Эта рана не была смертельной, хоть на первый взгляд и показалась невообразимо болючей, но обида нахлынула такая, какой не испытывают даже расстроенные маленькие дети. «Всего лишь школьник»... А что плохого в том, чтобы быть школьником? Разве «школьник» это позорный ярлык? Показатель слабости? Это же просто слово. Что может противопоставить слово силе человеческого характера, смелости, готовности прийти на помощь близкому? Разве это так важно? Разве может быть что-то важнее того факта, что они – друзья? Вот, оно что... Так значит, по мнению Инобэ Юкисаки, школьник не может быть надёжным мужчиной? Так получается? Растерянное лицо Хигашкаты, его остолбеневший вид не вернули Юкисаки ощущение реальности собственной жестокости – она всё прекрасно понимала. И меньше всего ей сейчас хотелось смотреть в глаза Джоске и видеть в них стремительно разбивающиеся ожидания. Вот, почему её взгляд блуждал где-то под ногами – стыд не позволял ему подняться. «Лучше бы ты... забыл обо мне, Джоске», – скрипело её сердце, утяжеляясь с каждым словом. Ну почему! Почему главной преградой на пути её счастья всегда стоит она сама?! Джоске помрачнел, опустил голову. Да уж, не плясать же ему от радости, что девушка, к которой он испытывает столько тёплых чувств, вдруг пытается отдалиться без особой на то причины! Он должен был без энтузиазма извиниться за настойчивость, уйти, понуро шаркая ногами, уныло опустив вниз козырёк своей вычурной причёски. Он должен был оказаться раздавленным, сломленным, сбитым с толку. Но вместо этого вдруг – улыбка... и тёплый, совершенно не расстроенный голос, вступивший после неожиданной усмешки. – Всё хорошо, Инобэ-сан. Всё хорошо, пока я могу видеть и слышать тебя, – заверил Джоске, так мягко и успокаивающе, как шелестит в кронах деревьев тёплый августовский ветер перед закатом. Он уверенно поднял голову, воодушевлённо улыбнулся и ткнул себя большим пальцем в грудь, подмигнув девушке. – Не переживай. Этот «школьник» сделает всё, чтобы вытащить тебя отсюда и вернуть к обеспокоенным любителям вкусных кацудон-пирожков. Долго ты тут не просидишь, это я тебе обещаю. – Ты не можешь так говорить, не зная... – Инобэ-сан! – и от этого резкого, показалось, даже строгого выкрика, Юкисаки невольно прикусила язык. – Тебе достаточно просто мне поверить. Этот пылающий решимостью взгляд искрящихся насыщенно-синих глаз... Где он? Где тот Хигашиката Джоске, которого больно задели слова про школьника? Куда он делся? А он всё ещё был здесь, стоял перед удивлённо вытаращившейся на него Юкисаки, но подавлял и маскировал в себе эту обиду. Может быть, потому, что обижаются только «всего лишь школьники»? Настоящие мужчины тем временем берутся за дело.***
Змей мрачного серого коридора петлял перед глазами, убегал в темноту, туда, откуда доносились глухие басистые мужские голоса, скрежет тяжёлых несмазанных дверей, гулкий звон металлических решёток и отборная трёхэтажная брань; туда, где все эти звуки преображались тошнотворной ностальгией по бунтарским школьным временам. Металлические браслеты холодили Юкисаки руки, сцепленные за спиной, она плотно стискивала зубы, шагая за конвоем, и уже не была уверена, что когда-нибудь пойдёт в обратном направлении. Нишики и Джоске настояли на справедливости: они потребовали пустить к Инобэ адвоката, знакомого Нишики, который будет отстаивать её интересы, с горем пополам донесли до непрошибаемых полицейских абсурдность выдвинутых обвинений с истекшим сроком годности и добились для своей подруги задержания до выяснения обстоятельств. «Но всё же задержания», – Юкисаки не смогла сыскать в этом утешения. Она знала, что друзья уйдут, что её следующая встреча с ними встанет под сомнение, как только их спины скроются за дверью выхода из полицейского участка, а она останется здесь совершенно одна. С дюжину пар безумных глаз таращились на проходящую по коридору девушку. Повисшие на решётках заключённые загоготали, клацая оскалившимися жёлтыми зубами, кто-то тянул руки между прутьев решётки, только вряд ли для рукопожатия. Холод каменных стен сопроводил задержанную к её камере, которая встретила её одинокой тишиной, сыростью и мраком. Внутри этого чёрного куба, окружённого с трёх сторон камнем и с одной – вертикальными металлическими прутьями, за которыми танцевал блёклый свет венчающих коридор энергосберегающих ламп, Юки почувствовала удушливую безысходность. Дверь за спиной ударилась о решётку, брякнула связка ключей, щёлкнул замок. Инобэ будто бы вновь исполнилось шестнадцать лет. Это была камера временного заключения, так что особыми удобствами не отличалась. Юкисаки неохотно пробежалась глазами вокруг себя и присела на койку в виде привинченной к стене доски. Ни матраса, ни подушки – всё, как положено «приличным девочкам». Окнам здесь тоже места не нашлось, но видов для лицезрения было хоть отбавляй: хочешь – любуйся правой стеной, хочешь – левой, хочешь – изучай трещины на потолке, а хочешь – пересчитывай прутья решётки, пока у тебя в глазах не начнёт двоиться. Стены изолятора пели гаркающими голосами его обитателей и хаотичными стуками, которые, как полагала Инобэ и как это отложилось в её памяти, станут ещё насыщеннее к ночному часу. Хотя, вряд ли сегодня она вообще соберётся спать. Она подумала об отце, о том, как услышит его тревожный голос утром, а может быть, даже уже через несколько часов. Это случится с вероятностью сто двух процентов, потому что полицейские позвонят её единственному в этом городе родственнику, если их не опередит Кобаяши Нишики. Она всё ещё злилась на него, но уже не так сильно. Юкисаки подтянула ноги, прильнула спиной к холодной стене, обвила колени руками и опустила на них голову. Носом невольно втянула запах со своих рук – оставшийся аромат мясной выпечки. Под ногтями ещё остались маленькие кусочки риса, который только-только сварился и был готов отправиться в пылающую жаром булочку-кацудон, когда к киоску подошли полисмены. Что же теперь будет с её покупателями? С теми двумя мальчишками из младшей школы, которые искренне удивлялись её скорости приготовления, с той старушкой, которая приходит каждый день ровно в полдень и забирает пакет с кацудон-пирожками для своего внука, и с тем надоедливым, но таким бесконечно добрым и обаятельным парнем со странной причёской, чьё улыбчивое лицо светит у прилавка «Кацудон-пирожков Инобэ» раз пять на дню. Хигашиката Джоске... Появится ли он вообще в её киоске после всего, что сегодня услышал от неё? Юки думала, что непременно появится, только вот она уже не сможет без стыда вести с ним те милые разговоры, которыми так дорожила. Слова последних прочитанных от него сообщений, ещё недавно согревших сердце густым теплом, сейчас звенели в её голове падающими на кафель осколками. Сожаления наполнили её, Юки корила себя за то, что решила во всей этой ситуации держаться на расстоянии от своего нового друга, который готов выпрыгнуть из кожи, лишь бы помочь ей. Сейчас она мечтала о машине времени, которая отправит её в прошлое на час назад, чтобы предотвратить свой глупый поступок, чтобы не увидеть тот проблеск обиды, который промелькнул в глазах парня и скрылся за фальшивой улыбкой. Пускай он её простит. Пускай простит ей эту слабину перед разинувшим над ней пасть страхом. Голос, который вдруг обратился к ней из гущи темноты соседней камеры напротив, всколыхнул Инобэ, вырвал из объятий гложущих мыслей о том, какие слова извинений ей придётся подбирать для Джоске при их следующей встрече. – Не советовал бы я тебе прикасаться к чему-либо в этой камере, – сказал голос, принадлежавший молодому мужчине. – Из неё позавчера съехал бомж, у которого на пол-лица была какая-то гангрена. Юкисаки подняла голову, вгляделась в темноту, говорящую с ней человеческим голосом. Чёрный силуэт обитателя камеры, находящейся напротив её решётки, подпирал спиной стену, сидя на полу. – Гангрена обычно поражает конечности, а не лицо, – зачем-то сказала девушка. – А ты что у нас, медсестричка какая-нибудь? – усмехнулся голос. Юки лишь слегка улыбнулась, оставив этот дурацкий вопрос без ответа. Она и сама не помнила, откуда знает что-то об этой болезни, в жизни она с ней не сталкивалась, а медициной никогда не интересовалась. Может, эта информация закралась в её мозг через фоном говорящее радио или телевизор, в общем, сейчас это было уже не важно. Но важно было то, что голос, пробивающийся к ней меж прутьев решёток, показался Инобэ отдалённо знакомым. Голос из прошлого, как и все те голоса, которыми полнилось всё это место. – За что загребли? – спросил обладатель смутно знакомого голоса. Разговаривать с невидимкой было немного странно, однако от его дружелюбия становилось чуть спокойнее, и чувство одиночества потихоньку отступало от Юкисаки. – За ошибки прошлого. – Ха, все попадают сюда за ошибки. Но не все признают, что попали сюда именно из-за этих ошибок. – А ты что у нас, философ какой-нибудь? – передразнила его Юкисаки и сама тут же удивилась тому, что сейчас в ней нашлось место искорке юмора. – Мимо, подруга, – усмехнулся голос. – Я всего лишь... Неудачник, вот я кто. Сижу здесь уже две недели, после того как две недели ещё валялся в больничке, пока этот хренов пиджак, назвавшийся моим адвокатом, жопу просиживает на деньгах моих родителей. Отстой, да, я знаю, можешь не говорить. – Две недели в следственном изоляторе? – ужаснулась Инобэ, вновь обратив взгляд в темноту, где пряталась фигура её собеседника. – Как ты тут оказался? – Она не планировала спрашивать, но теперь любопытство взяло верх. – Даже рассказывать стрёмно. Хотя, что мне терять, верно? Ты меня не знаешь, я тебя не знаю – один хрен, раз уж мы оказались в этой вонючей дыре, значит, мы оба неудачники, и скрывать это нет смысла. В общем-то... Моя бывшая и какой-то её нынешний доморощенный хахаль с пидорским ирокезом уделали меня и моих ребят. Парней отмазали, один я остался в полной жопе и до сих пор не могу из неё выбраться. Этот отдалённо знакомый голос, рассказывающий об отдалённо похожих событиях месяц назад... Юкисаки видела это в фильме? Или это случалось наяву? Бывшая и её «доморощенный хахаль» устраивают парням взбучку... Две недели больничной койки, ещё две – койки следственного изолятора. Месяц... Месяц назад это и случилось. Там, на заброшенном складе. Это! Это случилось месяц назад! Инобэ, точно ошпаренная кипящим маслом, подскочила на ноги. Несколько мгновений сомнений, ещё несколько – перекрёстного анализа каждого его слова, взвешивания вероятности правдивости её догадки, а затем осознание, нахлынувшее, будто разбивающаяся о берег волна во время шторма: она знает этот голос, знает его обладателя, и она уже слышала его при подобных обстоятельствах в подобном месте, и этот голос будто бы никуда и не уходил отсюда, он был здесь, он ждал её возвращения. – Ты можешь подойти ближе к решётке? – попросила Юкисаки и сама встала вплотную к решётке своей камеры, обхватив пальцами гладкие прутья. Свет упал на её лицо, обнажая её личность, раскрывая все карты. Если всё так, как она думала, то сосед сейчас её узнает. – Чего это ты вдруг? Погоди... Какого?.. – резкий скачок тона голоса с непринуждённо-спокойного на ошарашенный всё сказал за них обоих ещё прежде, чем чёрная фигура парня лихо всползла спиной по стене и двинулась навстречу. – Ты... Ты?! Они стояли друг напротив друга в радиусе падающего на пол слабого света белой лампы в конце коридора, где какой-то заключённый орал благим матом на сотрудника полиции, и смотрели друг на друга так, словно для каждого из них второй всё это время был мёртв, а теперь, воскресший, предстал во всей красе. Юкисаки совсем забыла про существование этого мерзкого человека после той стычки на старом заброшенном складе с бандой отморозков и мечтала уже никогда не вспоминать ни те события, ни того, кто сейчас смотрел на неё со смесью удивления и возмущения на лице. Перед ней стоял Ишигаки Рюджи.***
У Нишики был на примете действительно надёжный адвокат, его очень хороший друг и бывший одноклассник, и он намеревался привлечь его к делу Юкисаки. Но Джоске не собирался стоять в стороне и безучастно наблюдать, обеспокоенно вздыхая, только не после того, что сказала ему Инобэ. То было «Что ты можешь сделать», но для Джоске эта фраза вдруг перевоплотилась в «Покажи, что ты можешь сделать». Девушка выглядела отчаявшейся, загнанной в угол, раздавленной, Джоске ещё никогда не видел её такой, и это пугало его не меньше, чем мысли о том, что может случиться с ней в стенах помещения, полного аморальных элементов Морио. Конечно, она умеет за себя постоять, и, разумеется, волноваться об Инобэ станет лишь тот, кто плохо её знает. И всё же Джоске волновался, волновался так, что чуть было не угодил под колёса автомобиля. Хигашиката бежал так быстро, как только мог, срезая все возможные углы перекрёстков, не глядя на прохожих, летя через проезжую часть и нервируя тем самым напуганных водителей. Ничего сейчас не было важнее того, что нужно сделать, и вера в то, что помочь Инобэ Юкисаки должен именно он, слепо гнала взвинченного парня через улицу к телефонной будке на углу. Джоске влетел в будку, второпях нашёл в кармане несчастную монету в десять йен, которой, он готов был поклясться, ещё утром тут не было, спешно закинул её в автомат, снял трубку и набрал номер. «Набранный вами номер не существует», – сообщил ему приятный женский голос. Джоске раздражённо цыкнул и вновь пробежался пальцами по кнопкам с цифрами. Сердце бешено било в грудь, его вибрации отдавались в затылке, телефонная трубка выскальзывала из вспотевшей большой ладони под мерное неторопливое звучание гудков. И трубку наконец сняли. – Джотаро-сан, ты ещё в Морио? – Джоске прижал трубку плотнее к уху, словно у неё могли вырасти ноги и унести её далеко от него. – Отлично! Мне срочно нужна твоя помощь.