***
Сегодняшняя ночь долго транслировала Джоске через окно его комнаты медленный ход облаков на иссиня-чёрном небе. Ему казалось, будто они плыли. Они плыли на самом деле, как и положено облакам, только вот Джоске в ту нервозную минуту борьбы с бессонницей думалось, что эти рваные кусочки ваты вовсе не должны двигаться, что их движения могут заметить только сумасшедшие. Может, он сходил с ума? Да, видимо, это единственно верное объяснение. Джоске не мог сомкнуть глаза, не мог позволить себе делать то, что не может сейчас позволить себе Инобэ-сан. Она где-то там, в холодной камере, лежит на твёрдой койке или вообще на полу, слушает вой ветра за стеной и не может увидеть заплыв облаков. И Джоске становилось стыдно лишь от того, что он лежит в мягкой постели, в своём доме и бездействует, пока его подруга, безмерно дорогая его сердцу подруга заключена в четырёх стенах под охраной. Заснул он только под утро, когда до пробуждения оставалось четыре часа. А когда солнечные лучи пробились сквозь занавески и запрыгнули на его лицо, Джоске вспомнил, что сделал вчера крайне важный звонок. Быстро запрыгнув в свою школьную униформу (в которой привык ходить настолько, что надевал даже по выходным), наспех соорудил на голове излюбленный «помпадур» и вылетел из дома, в очередной раз оставив Томоко громко сокрушаться по поводу того, что её сын игнорирует необходимость завтрака. Для утреннего Морио солнце сегодня не поскупилось на снисходительное осеннее тепло, залило своими мягкими лучами просыпающиеся дома, улицы, порт и поля. Деревья и лужайки в черте города и в пригороде уже одевались золотом, пожелтевшие листья потихоньку, неторопливо устилали тротуары, газоны и крыши домов, опадали, как и листы настенных календарей в домах горожан, числа на которых стремительно приближали холода. Нет, ещё пару месяцев точно будет тепло, и не стоит пока задумываться о лежащем под слоем пыли на антресоли зимнем пуховике. Однако жители Морио точно знали, что по вечерам уже через неделю-другую начнёт холодать. – Этот твой Джотаро-сан... точно надёжный? На него можно положиться? – спросил нахмуренный Нишики (больше от такого же недосыпа, чем от реально грызущих его подозрений), отпивая свой сладковатый горячий латте из пластикового стаканчика. – Почему мы должны променять моего Миками-сана на этого твоего Джотаро? – Потому что Джотаро-сан задействует лучших юристов фонда Спидвагона, которые разберутся с этой ерундой по щелчку пальцев, вот увидишь, – заверил Джоске, прожёвывая дешёвую магазинную онигири, вытирая губы рукавом своего жакета. – Я уверен, уже сегодня мы заберём Инобэ-сан из полицейского участка. Ещё и в лица им плюнем, и нам ничего не будет. – Самоуверенно. Хм. Нравится мне, когда ты такой, Хигашиката-кун. Двое невыспавшихся парней устроились у фонтана на центральной площади, радуя свои желудки хоть и спешным и скудным, но всё же завтраком. Джоске сейчас кусок в горло едва проходил, но Кобаяши настоял, практически силой заставил его съесть хоть что-нибудь. Понять причину такого беспокойства Хигашиката так и не смог, но допытываться не стал, просто сдался и купил онигири, чтобы дотошный фотограф от него наконец-то отстал. Договорившись о встрече ещё вчера, сегодня Джоске и Нишики планировали вместе ждать звонка Джотаро, который, по заверениям Джоске, пообещал утром поставить его в известность о продвижении дела Инобэ. Оно не затянется надолго, так он сказал. Были то лишь попытки успокоить парня или же реальные прогнозы, которые обернуться скорым разрешением всей этой неприятной заварушки, Джоске не знал. Но даже если это была попытка усыпить его тревожность, то она провалилась. Перестать волноваться о Юкисаки? А может, ещё перестать волосы укладывать! Время ожидания звонка тянулось бесконечно долго. Джоске вздрагивал и подпрыгивал от каждой вибрации, но то были лишь смс-уведомления сначала от Окуясу, которого он забыл предупредить о неотложных делах, а затем от матери, которая сообщила, что Нидзимура заходил к ним и искал Джоске. – Кобаяши-сан, – вдруг решил спросить Джоске, задумавшись о том, что ещё вчера больно кололо в груди, а сегодня уже стало эхом маленькой обиды, которую он постарался придушить ещё в зародыше. – Почему ты не выполнил просьбу Инобэ-сан? Ты действительно считаешь, что я должен был узнать о её заключении? Нишики вздохнул так, словно этот вопрос его обременил, отставил опустошённый стаканчик из-под кофе в сторону, рядом с собой на каменный выступ фонтана, и ответил: – Маленький глупый малыш Джоске. Ты в любом случае узнал бы об этом, разве нет? Увидев, что твоей ненаглядной нет на привычном месте, бросился бы искать её, поднял бы на уши весь город, я почему-то в этом ни капли не сомневаюсь. Я всего лишь повёл тебя по короткому пути. Кроме того, я категорически не поддерживаю этого в Юкисаки и пытаюсь показать этой глупышке, что всё не так, как она думает. – О чём это ты толкуешь? – Её чрезмерная осторожность и страх сближаться с людьми, – блондин ответил не сразу, несколько секунд размышляя о своём праве откровенничать с этим парнем, который так привязался к его подруге. – Это осталось после смерти её матери. Юкисаки всё ещё думает, что причиняет вред всем, кто её любит. Поэтому держится на расстоянии даже от тех людей, к которым её тянет. Да, я про тебя, Хигашката Джоске. Ты ей дорог. Но она боится, что утянет тебя на дно, с которого сама едва смогла выбраться. Джоске понимал, о чём говорит ему Кобаяши, не так давно Юкисаки всё-таки приоткрыла новому другу трагичную страницу своего прошлого. Но Джоске никак не мог понять лишь одного: если прошлое такое болезненное, зачем постоянно на него оглядываться? Тем более, когда тебя окружают люди, способные сделать твоё настоящее куда светлее и счастливее, чем то самое пресловутое прошлое. У неё всё ещё есть отец, который искренне любит свою дочь и заботится о ней, у неё есть не бросающий её в беде друг Кобаяши Нишики, и, в конце концов, у неё есть он, Джоске – парень, который сделает всё, лишь бы эта чудесная девушка, которая часто забывала о том, какая она на самом деле необыкновенная, улыбалась. – Как будто я позволю ей пойти ко дну, – тихо буркнул Джоске, опустив голову, чувствуя, что задушенная обида намеревается восстать из мёртвых. – С тобой она точно не потонет, – Нишики хлопнул Джоске по плечу и улыбнулся краешком рта. – Готов стать её спасательным кругом? – Если это означает, что Инобэ-сан продолжит улыбаться и заниматься своим любимым делом, то я не то, что кругом готов стать – я попытаюсь быть кораблём, который проведёт её даже через самый безумный шторм. Никаких обид! Не на что тут было обижаться. Людям свойственно совершать ошибки, поэтому пускай Инобэ ошибается, пускай эта практика учит её, но пускай она всегда возвращается с улыбкой и лёгким сердцем, такой, какой Джоске встретил её впервые за прилавком «Кацудон-пирожков Инобэ». Чтобы больше он никогда не увидел того взгляда, полного боли и сожалений, что был у неё в полицейском участке. Чтобы больше не давать ей даже повода для мрачных мыслей. Сейчас Джоске раз и навсегда решил: больше Юкисаки не будет в нём сомневаться. Наконец-то случилось то, ради чего эти двое оккупировали фонтан и отвлекали себя от счёта секунд разговорами по душам, точно старые закадычные друзья. Наконец-то раздался долгожданный телефонный звонок. Из-за волнения Джоске его телефон чуть было не отправился в свободный полёт, прежде чем оказаться у его уха. Сообщение Джотаро было коротким: «Нужные люди уже летят в Морио, я их встречу. К 15:00 приходи в полицейский участок». Не задавая лишних вопросов, Джоске пообещал быть в назначенное время в назначенном месте. Он не желал сомневаться, и сомнениям и впрямь сейчас не было места в его сердце, пускай оно всю ночь и металось по углам от длинных вездесущих когтей страха. Джоске чувствовал каким-то необъяснимым шестым чувством, которое спасало его уже ни раз в критичных ситуациях: сегодня он вновь взглянет на Юкисаки, только на этот раз точно не из-за решётки.***
В плену металлических решёток и холодных серых стен время тянулось до тошноты долго. Где-то в конце коридора навязчиво стучали падающие в раковине капли воды, а из-за стен доносились непристойные звуки, которые до скрежета зубов раздражали Юкисаки. И как только бывалые зэки высиживают в тюрьмах по десять или двадцать лет, а потом вновь приступают к обычной жизни? Тут и за сутки свихнуться не долго! Мысль о том, что её могла ждать такая безрадостная перспектива, заставила девушку поёжиться в ужасе. Она могла бы оказаться там, где мотают свой срок осуждённые на десять, двадцать лет или на всю жизнь отбросы общества, если бы только однажды не одумалась. Инобэ осуждала себя за эту мысль, но иногда ей всё же думалось: самый страшный случай в её жизни всё же пошёл ей на пользу. Подобные мысли нападали на неё всякий раз, когда доводилось оставаться без дела, наедине со своими воспоминаниями и тяжёлыми думами. – Эй, ты там живая хоть, пирожочница? – послышался уставший голос заключённого из камеры напротив. – Размышляю о том, как умудриться подкинуть тебе в штаны дохлую мышь, что валяется в углу моей камеры, – без энтузиазма ответила Инобэ. Она лежала на спине на койке, свесив голову с одного конца, и смотрела на своего соседа по заключению, перевёрнутого вверх ногами. Негромкие мерные стуки с ровной периодичностью разносились по стенам изолятора – Ишигаки подбрасывал маленький камешек, заставляя его биться о потолок. – Всё ещё дуешься за то, что я тебя бросил? – Вообще-то это я тебя бросила, – парировала Инобэ, скривив губы. – Ага, как же. И всё же... Всё же в этих их препираниях, которые ещё пару часов назад и были абсолютно серьёзными гневными угрозами, сейчас уже не звучало и доли от тех мстительных намерений, разве что только клочки сарказма, которые не сумели подчиниться отчаянию и подавленности. Что ни говори, а тюремное заключение смогло каким-то своим особым, необъяснимым магнетизмом сблизить Инобэ Юкисаки и Ишигаки Рюджи – некогда влюблённых друг в друга безбашенных отморозков, союзников, врагов и, наконец, товарищей по несчастью. – Тот парень, с которым ты теперь водишься, этот детсадовец-переросток, – вдруг вспомнил Рюджи и почему-то прекратил подкидывать камень, а вместо этого сосредоточил свой взгляд на девушке. – Где ты этого клоуна вообще откопала? – Зависть из тебя так и хлещет, Ишигаки. Ты, даже если в церковь устроишься работать и будешь каждое воскресенье петь в церковном хоре, ни на шаг не приблизишься к сравнению с этим «клоуном». – Ты хоть знаешь, кто он такой? – во впадинке между бровями у Ишигаки залегла чёрная тень. Его взгляд стал будто бы встревоженным и предостерегающим. Юкисаки села, свесила ноги с койки, и с губ её сорвался грузный вздох. Да уж, сейчас этот парень действительно задаёт правильные вопросы. Вот только откуда он их достаёт и кто дал ему на это право?! – Кажется, что знаю. Но в то же время нет никакой уверенности, – ответила Юкисаки, вопреки своему внутреннему возмущению вторжением в её личную жизнь. Она сама приоткрывала дверь. И... почему же? – Я знаю только, что он действительно дорожит нашим общением. И что я поступила с ним неправильно. – Руки ведь у тебя действительно были сломаны... – Да. Я это помню, – девушка съёжилась, подтянула ноги, обхватила колени руками, нахмурилась. – Ты не спрашивала у своего гнездоголового, как он срастил тебе раздробленные кости? («Если я скажу вам, что обладаю супер-силой, как какой-нибудь персонаж из манги, вы мне поверите?») Только «супер-сила» могла позволить шестнадцатилетнему парню прямо на месте за считанные минуты или даже секунды срастить сломанные кости. Только «супер-сила» могла стать объяснением тому факту, что одному парню тогда в одиночку удалось раскатать группу отморозков по всему складу, при этом не заработав ни единой складки на жакете. Тогда Инобэ приняла его слова за бред, несмешную странную шутку. Но шуткой всё это оставалось ровно до того момента, пока она вдруг не стала чаще думать о являющемся ей во сне существе. Ведь тепло и спокойствие, наполняющие её тело каждый раз, когда ей снилось высокое бирюзово-розовое существо, облачённое в доспех, Инобэ испытала тогда на складе, когда очнулась на руках Хигашикаты. – Спрашивала. Но, Ишигаки... – она подняла голову и подёрнула уголком рта, – тебя это не касается. Может быть, всё это просто странные совпадения, и может, она просто медленно сходит с ума под палящим солнцем, в вихре своих вдруг разыгравшихся за последний месяц эмоций. Но что, если у всего этого – у срощенных костей, недюжинной силы и эфемерного сверхъестественного существа – на самом деле есть смысл? Как же много мыслей помещалось в этой клетке! Голова слегка закружилась, а виски затрещали маленькими электрическими разрядами, предупреждая девушку: если она сейчас же не сбросит с себя хотя бы часть своих волнений, ей придётся худо. Голова и без того была до краёв переполнена отравляющей сознание задумчивостью. Вернувшись из комнаты свиданий час назад, Юкисаки только и думала что о выражении лица Шичисея, когда он увидел свою дочь, вошедшую в сопровождении конвоя, в блестящих, защёлкивающихся браслетах на руках. Снова... Да, снова он увидел её в таком виде, в том самом непристойном отвратительном виде, в котором она зареклась больше никогда никому не показываться. И уж тем более, собственному отцу. Он ничего об этом не сказал, но это было и не обязательно, чтобы Юкисаки почувствовала его растерянность. Он извинился, и на её глаза навернулись предательские слёзы. Ей так захотелось накричать на него, отчитать, выплеснуть эмоции и в конце разрыдаться во весь голос, ведь извиняться за то, что отец вновь чувствует стыд за свою никчёмную дочь, должна была только она. К чему было это раскаивающееся «Прости меня, милая»? Зачем?! Чтобы груз её вины удвоился, нет, утроился и придавил её до невозможности сделать вдох? За что он извинился, Юкисаки так и не узнала, потому что не смогла выдавить из себя ни единого слова. Глубоко вдохнув, она закусила губу, чувствуя, как её внутренние органы загорелись и рвутся на куски, пока Шичисей говорил, что постарается сделать всё возможное, чтобы вытащить свою любимую девочку отсюда. «Не надо никого вытаскивать, отец. Может, мне стоит оказаться там, где я не протяну приговорённые мне десять лет. Я ведь так и не понесла своё наказание. Это неправильно». Для отца не было ничего важнее жизни своей единственной оставшейся девочки. Но для Юкисаки, которая за сутки ещё глубже, чем за прошедшие два года, увязла в чувстве непреодолимой вины, важнее всего было искупить грехи, облегчить своё сердце. – От прошлого... не убежать... – произнесла она вслух, сама того не планируя. – А? Ты что-то сказала? – переспросил Ишигаки, подумав, что это были просто звуки доносящихся до них похабных подкатов, которыми кидались обитатели здешних камер в сторону рыжеволосой молодой красавицы. – Ни прячась от него, ни принимая в смирении – от прошлого не избавиться. Оно всегда будет идти по пятам. Вопрос только, достаточно ли я сильна, чтобы из раза в раз закрывать глаза на это преследование и двигаться вперёд, – Инобэ смотрела в потолок перед собой и вспоминала встревоженное бледное лицо отца. И лицо Хигашикаты Джоске – парня, который совершенно без причины привязался к ней, чем продолжает наживать себе проблемы. – Я постоянно думаю, что уже справилась с грузом вины, и постоянно я ошибаюсь. С ним никогда не справиться. Его можно только игнорировать. Забывать нельзя. Ведь если забыть, это обязательно повторится. Ишигаки хлопал глазами, смотрел на девушку, укрывающуюся в тени своей камеры, и, силясь протиснуться взглядом сквозь прутья и полумрак, чтобы разглядеть её мрачное выражение лица, он кое-что вспомнил. – Когда я был мелким пездюком, – вдруг начал он, присев на край своей койки, – мой батя прибил нашего пса, потому что я слишком громко играл с ним. Он был вспыльчивым пьянчугой, надрался в хлам в очередной раз и взбесился из-за шума в доме. Пнул пса со всей дури, тот в шкаф влетел, и на него с полки старая ваза грохнулась. Помер сразу же. Я тогда рыдал, как ненормальный, отца возненавидел до трясучки. Но ещё я винил себя, всё время думал, что, если бы я тогда с ним не играл, Бадди не попал бы под горячую руку этого выродка. Я был тупым сопляком, о последствиях не думал. А потом отца в тюрягу упекли за убийство и грабёж, и я больше никогда его не видел. Вот, почему ещё я не хочу в тюрьму: неохота мне с ним там пересекаться. Тогда он подумает, что я стал таким же, как он. А вот нихера подобного, ясно! Я хоть и не святой, но не такой, как этот ублюдок, который на глазах у собственного сына убил его любимую собаку. С последними словами голос Ишигаки заискрился решимостью. Он ударил кулаком в стену и заскрипел зубами. – Надо же, – удивилась Юки. – Ты никогда не рассказывал мне об этом. – А ты никогда не говорила мне о том, что винишь себя в смерти своей матери. Он догадался, он всё понял без слов. Юкисаки не одна несёт свой груз, в каждом человеке есть вина, которая свисает с его шеи тяжёлым камнем, но вовсе не обязательно нести этот камень всю жизнь – можно оставить его в проверенном, защищённом месте, как напоминание, как жизненный урок, оглядываясь на который, ты не совершишь подобных ошибок. Не выберешь аморальный путь, не подвергнешь близких опасности, не превратишься в чудовище, которого будет ненавидеть собственный сын. Вот, что хотел сказать ей Ишигаки своей историей. – Мозгом-то я догоняю, что ты не виновата. Но и чувства твои хорошо понимаю. Я бы тоже себя грыз, наверное. – Предложишь мне плечо и жилетку? – отшучиваясь, Юкисаки стремительно сбегала от разговора. – Как в старые добрые, – хмыкнул Ишигаки, ностальгично улыбнувшись. – Нет, как в старые добрые не надо. Один из слушателей этого занимательного диалога вдруг гаркнул из соседней камеры: «Слышьте, харэ сопли жевать, мелюзга!» – и тогда Юкисаки и Рюджи пришлось вспомнить: действительно, они ведь тут не на пикнике, ушей нежелательных слишком много. Хотя, пусть тут и пахло грязными бродягами, пусть по стенам катились маты, а по полу тянуло ледяным холодком, это место было единственным на всём белом свете, где эти двое наконец-то могли уладить все недоговорённости между собой. Место очередной встречи. Место откровений. И ведь неспроста... Юкисаки и Ишигаки сейчас говорили друг с другом, уже как товарищи по несчастью, во многом закрывая глаза на недавние разногласия, потому, что такие же мрачные холодные тюремные камеры когда-то и свели их вместе. И они оба сейчас тихо усмехались себе под нос, одновременно вспоминая тот самый день, когда их взгляды пересеклись, плутая меж прутьев решёток. – На тебе тогда был твой излюбленный токкофуку. И волосы были короче, – с тёплой грустью в голосе произнёс Ишигаки. – А! Ещё нарисованная татуировка в форме звезды была вокруг глаза. От одного твоего вида коленки дрожали. Юкисаки хмыкнула ему в ответ, не зная, что может сказать, но желая отчего-то поддержать эти воспоминания, которые, в общем-то, и не были шибко приятными, но были какими-то уникальными, неповторимыми, и эта их специфичность никогда не позволяла Инобэ забыть, что со своим первым парнем она познакомилась в камере следственного изолятора. Кошмарная история! Но как раз потому, что она такая кошмарная, она и была ей дорога, так ей однажды подумалось. – Помню, ты тогда умудрилась оглушить легавого, притворившись больной и заманив его в камеру, и выбралась из клетки. Я тогда ещё подумал: «Чёрт возьми, вот это девчонка! Обязательно её добьюсь!» – А я, помнится, подумала: «У этого лошпеда нет никаких шансов самостоятельно выбраться отсюда», – и освободила тебя при помощи ключа, который оказался у того охранника, – Юкисаки сама не ожидала от себя, но она чуть хихикнула. А в ответ смешок просыпался и от Ишигаки. Здесь и сейчас то время уже казалось им выдуманным, будто это не было частью их жизни, будто бы они посмотрели какое-то неординарное кино про гопников, влюбившихся друг в друга после побега из полицейского участка. Ведь сейчас чувств уже не было, были только воспоминания о тех чувствах в пустых оболочках. Больше они оба не смогут посмотреть друг на друга так, как посмотрели тогда. Но они могут... Точно! Они всё смогут, если будут действовать вместе! Судьба даёт им шанс вновь пережить кусочек той удивительной встречи, чтобы из этого дежавю, как из пепла, родилось что-то новое, что-то, определённо, хорошее! Ну, разве это не прекрасно! – Ишигаки! – поймав за хвост пролетающую мимоходом мысль, Инобэ вспыхнула так сильно, что ненароком шлёпнулась с койки. Парню пришлось побеспокоиться, в порядке ли она. – Ты ведь не собираешься сидеть здесь и покорно ждать дня, когда ты, прогуливаясь по огороженной колючей проволокой площадке, встретишь человека, который убил Бадди? – Да хрена-с-два! – подпрыгнул парень, больно скривив лицо в решительной устрашающей гримасе. Ещё даже не узнав причины, которая так всколыхнула его соседку, он уже воспылал, почувствовав фантомно кольнувший его прямо под рёбра раскалённый штык. – Тогда слушай меня внимательно, Ишигаки Рюджи...***
– Эй! Э-э-э-эй, вы там! Пожиратели моих налогов, слышите меня, а?! А с какого это перепугу задержанных морят жаждой? Это следственный изолятор или пыточная, я не пойму? Где вот эта вот ваша хвалёная справедливость? Над ремнём у вас свисает?! Водички мне пригнали быстро, пока я вам тут все стены не обоссал! Минеральной и с газами! Ишигаки пыхтел, вися на решётке, как маленькая цирковая обезьянка, взбесившаяся из-за отсутствия вкусного поощрения. Вцепившись в прутья, он настырно просунул меж них лицо, и щёки его оттянулись назад так, что зубы оголились вместе с дёснами. Он и впрямь стал похож на вздыбленную макаку. «Переигрывает, дурында», – тихо стонала про себя Юкисаки, надеясь лишь, что легендарный актёрский талант Ишигаки не запорет им весь план, который будет иметь успех лишь в том случае, если всё сделать точь-в-точь, как она рассчитала. Это как пользоваться поваренной книгой: даже если готовишь блюдо уже не в первый раз, но имеешь дело с капризными ингредиентами, лучше перестраховаться и не пренебрегать инструкциями. Напористые вопли Ишигаки дали эффект довольно быстро. Спустя полминуты его красноречивых и весьма нелестных словоизвержений в сторону представителей городского правопорядка, по коридору изолятора покатилось эхо торопливого тяжёлого шага. К ним пожаловал долгожданный господин охранник. Удар резиновой дубинкой по прутьям мигом согнал ополоумевшего заключённого с решётки и заставил того прикусить язык. Ишигаки ощетинился, пока полисмен парировал его сотрясающие стены изолятора возмущения своей плохо скрываемой пассивной агрессией. Его глаз лихорадочно дёргался, изо рта летели слюни, от которых Ишигаки то и дело едва успевал уворачиваться. А в это время Инобэ уже подобралась к решётке своей камеры, готовая выходить на сцену. Ишигаки продолжал разводить полицейского на бешенство своей вопиющей наглостью и хамством – так сказать, пустил в работу свои самые лучшие таланты – а потому мужчина в форме не замечал и даже не думал замечать заключённых из соседних камер. Что они делали? Может быть, кто-то из них прямо сейчас в этот самый момент собирается добраться до него?.. «Действовать нужно быстро, – подумала Юкисаки, встав вплотную к решётке и пробежавшись глазами от одного конца коридора к другому. Чисто. – Этот олень ведёт себя подозрительно, слишком напористо просится на взбучку. Охранник может догадаться, что здесь что-то не так. До того момента, я должна...» Повернув корпус тела, Инобэ сгруппировалась, протиснула правые бедро и плечо между прутьями решётки. Сейчас её правая нога уже стояла за стенами камеры. Не будь у неё груди, план побега мог бы звучать куда короче и проще. Девушка вытянула правую руку и изо всех сих начала тянуться к поясу охранника, на котором так беспечно и так маняще болтался блестящий ключ. Именно этим ключом, согласно наблюдениям завсегдатая этого места Ишигаки, охранник и открывал камеры, а потому именно этот ключ и стал виновником торжества. Юкисаки проявляла чудеса акробатики (для той, кто целыми днями стоит за прилавком), но, сколько бы ни пыжилась, дотянуться до пояса мужчины не могла. Чуть только приблизится указательным пальцем, и охранник отходит дальше, приближается к камере Ишигаки. Сердце бешено стучало в ушах, стоило только подумать о том, как дверь в конце коридора распахнётся, и на весь изолятор поднимется шум: «Преступница пытается сбежать!» В прошлый раз они с Ишигаки сбегали из полицейского участка под аккомпанемент похожих криков, и тогда это казалось самым безумным, что только может быть на свете, и самым замечательным. Адреналин бил в голову тогда и сейчас, он, как сжиженное горючее, разливался по венам и воспламенял каждую артерию её тела. Это горько-сладкое чувство, когда-то слишком долго отравляющее её рассудок, было своего рода наркотиком, на котором она сидела. Юкисаки оставляла эту неуместную в данный момент мысль позади, но потом, когда вся эта потная катка наконец-то закончится, она ещё не раз осудит себя за это: было нечто приятное в том, чтобы вновь почувствовать эту будоражащую щекотку смеси страха и удовольствия под лопатками. По телосложению охранник этот был даже не больше Юкисаки, но, тем не менее, едкий белый свет люминесцентной лампы под потолком падал на него так, что этот дохляк отбрасывал огромную тень внутрь камеры пятившегося Ишигаки. Краем глаза тот успел заметить, как его подельница вот-вот провалит свою задачу. По правде говоря, Рюджи мог долго смотреть на то, как Юкисаки корячится, изворачивается и смешно морщит нос в настырных попытках стащить ключ и ни в коем случае не оплошать. Но сейчас были не время и не место, а значит, надо помогать. Юкисаки вряд ли ожидала от туго соображающего Ишигаки такого быстрого и весьма умного хода, но ему действительно удалось помочь ей. Долго стоявший на месте и надрывно размышляющий, он вдруг резво шагнул вперёд, дёрнув головой, выпучив глаза и оскалившись. Как и думал, этот показушник с бутафорным пистолетом в кобуре тут же отпрыгнул, едва не обмочив штаны. В этот миг непредупреждённая Юки мысленно ругнулась самым отборным матом, ведь чуть не коснулась спины охранника, но весьма быстро подстроилась под ситуацию. Невесомое касание согнутым в крючок пальцем металлического колечка, и вуаля! – многострадальный ключ уже в её руке! Как будто по велению какой-то сверхъестественной силы, охранник вдруг обернулся и посмотрел на Инобэ, однако к тому моменту она уже успела спрятать ключ и тихо усесться обратно на свою койку, как ни в чём не бывало. Изо всех сил прикидываясь белой и пушистой, она смотрела на него в ответ привычным уставшим взглядом, какой только может быть у сидящей в этом гадюшнике уже сутки молодой девушки, недовольной своим положением. А вот он... Во взгляде этого охранника проскальзывала ненависть, сродни той, что испытывают к убийце дорогого тебе человека. У Юкисаки по спине побежали мурашки. Она не понимала этот взгляд. А должна была? – По вам обоим давно уже тюрьма плачет, – бросил коп, презренно скривив губы. И слов этих она так же не поняла. Однако только после них голос этого охранника, удаляющегося обратно по коридору и стуча дубинкой по прутьям других решёток, вдруг показался Инобэ отдалённо знакомым. «Кто... такой этот коп?» Нет, сейчас это неважно. Юкисаки смогла быстро выкинуть эту странную, но не беспочвенную идею из головы, когда дверь в конце коридора натужно грохнула, и она взглянула на Ишигаки. Он немедленно расплылся в идиотской довольной улыбке. Тогда и она не смогла удержаться. Несколько секунд сидели и давили друг другу улыбки на медленно краснеющих от напряжения лицах, пока Ишигаки первым не сдался и звенящим шёпотом просвистел, как выпускающий воздух резиной шарик: – Сработало! – Тш-ш-ш, спалят, спалят! – Инобэ замахала руками, подпрыгнула, активно жестикулируя и призывая товарища к тишине, а сама так и светилась гордостью и радостью за свой успешно выполненный план. Она готова была скакать по стенам, как вопящий несколько минут назад Ишигаки, но держала лицо лидера дуэта. – Мы хоть щас можем выйти отсюда и раскатать лица всем этим хуипуталам в погонах, ты хоть понимаешь масштаб вечеринки! Я для них столько «благодарностей» припас, дам – не унесут! – Остынь, Ишигаки, давай без глупостей, – урезонила его мозг команды. – Понимаю, что тебе хочется не просто на свободу вырваться, но ещё и поквитаться с обидчиками. Но ещё я понимаю, что у нас двоих не будет шанса прорваться через охрану. Ты – после больницы, я – давно не практикующая мордобои. Мы уже не те, что были четыре года назад. Поэтому предлагаю выбрать наиболее благоприятное время для успешного побега, то есть – пересменку. В конце рабочего дня дежурных будет меньше, а офицеры разойдутся по домам. И тогда-то мы сможем прорваться! – Ну, насчёт себя ты, конечно, прибедняешься, мать. Я ведь слишком хорошо помню, как звенели мои колокольчики тогда на складе, да и парни рассказывали, как ты лихо маневрировала в своём маленьком ларьке, когда они за тобой явились. Так что, я уверен, ты даже сейчас справилась бы со всем этим участком в одиночку, как делала это всегда. – Я никогда... – и вновь всю радость, как рукой сметает, когда Юкисаки ненароком вспоминает свои годы старшей школы, – и ни с чем не справлялась в одиночку. За моей спиной всегда стояла непробиваемая стена. Белый токкофуку со стоячим воротом, развевающийся на ветру. «КРАСНАЯ ХРИЗАНТЕМА» на спине. Всё это было так давно, словно в прошлой жизни. Нежеланные воспоминания вдруг почему-то стали какими-то тёплыми. Может, потому, что вспомнить Юкисаки сейчас довелось вовсе не драки и разбитые лица, а тех, кто верно лез за ней в эти драки и всегда прикрывал её спину. К разговору неожиданно присоединился пропахший потом и спиртом джентльмен из камеры справа от Юкисаки. – Молодые-хорошие, – просипел он, – вы, слышу, численностью своей озабочены? Не сочтёте ли за наглость подкинуть одну стоящую мыслю? – Я даже стесняюсь представить... – скорчилась Юкисаки, недоверчиво прислушиваясь к бормотанию за стенкой. – Ключик ваш, барышня, универсальный, от всех клеток сразу, вы ведь это знаете? Откройте их всех, выпустите дорогих господ, они вам переполох и устроят, а вам, гляди, и с охранниками, может, столкнуться и не доведётся даже. Что может быть лучше старого доброго хаоса? Лицо Ишигаки свернулось в гримасу, обозначающую что-то вроде «А дед дельные вещи говорит», только вот Юкисаки ставила это мероприятие под сомнение. Но большая часть её уже начала склоняться к этому варианту. Говори этот проспиртованный анархист сейчас с той Инобэ Юкисаки, которую эта девушка построила из себя за последние годы, он бы вряд ли до неё достучался. Только вот она уже хлебнула взрывного коктейля из опасности и риска. Сдерживать себя от безумия в этом месте с каждой минутой становилось всё сложнее и сложнее. Ай, была не была! Решено! Поднять на уши весь участок, заставить доморощенных фараонов обделаться прямо в их удобных мягких офисных креслах и подавиться кофе! Да пусть оно всё катится кувырком, уже просто-напросто наплевать! Лишь потом, спустя несколько часов, Юкисаки поймёт, что то был лишь миг ослепляющих слабости и помешательства, и что идея спустить на копов свору еле стоявших на ногах пьянчуг, бомжей и наманикюренных проституток ни к чему хорошему не привела бы. В тот момент, когда ключ в руке Инобэ победоносно сверкнул над её головой и уже было устремился в замочную скважину двери её камеры, эта чёртова тяжёлая дверь в конце коридора вновь оглушительно бухнула о стену. Да могут они открывать её нормально или нет! – Инобэ Юкисаки! – громом прокатился по стенам изолятора голос самого комиссара полиции. Шаги двигались в её сторону. И у Юкисаки вдруг задрожали колени. По мере того, как три длинные тени вытягивались на полу и стенах коридора, ключ в руке девушки, казалось, становился всё горячее, словно его нагрели и раскалили, и так и норовил выскользнуть. Она обратила взгляд на Ишигаки в надежде на спасение, но увидела как будто бы собственное отражение. В эти несколько секунд они общались вопящими в панике взглядами и до судорог кривящимися мышцами лиц. Ишигаки почти рвал на себе волосы, под ногами у него растеклась целая лужа пота. Мысли Юкисаки пустились в скоростной забег наперегонки со страхом: пропажу ключа заметили, тупоголовые копы сумели сопоставить факты и события, их с Ишигаки камеры обыщут, и тогда ключ, куда бы она его ни спрятала, будет найден. Кроме одного места... где не только не станут искать, но куда и прятать совсем уж не хотелось. Выбора не было. Инобэ сделала вдох полной грудью, потом – резкий короткий выдох, мысленно ещё раз напомнила себе, какая она сказочная идиотка, и сунула ключ в рот. У наблюдающего за этим Ишигаки конвульсивно дёрнулся глаз и отвисла челюсть. А девушка тем временем проглотила их билет на выход. Начальника участка Юкисаки знала в лицо ещё по своему «криминальному» прошлому. На вид крепкий, морщинистый мужчина с высокими скулами и квадратным подбородком сам лично спустился со своего чёрт знает какого этажа, отпер ей дверь прежде, чем девушка начала отпускать едкие комментарии на этот счёт, и пригласил на выход. «Только не говорите мне, что он и обыск сам лично проведёт!» – мысленно съёживалась Инобэ. Только вот обыскивать её камеру никто не собирался. А в коридоре её ждали обладатели тех двух теней, которые двигались следом за тенью комиссара, – её дорогие друзья. Хигашиката Джоске и Кобаяши Нишики тут же бросились осматривать свою ненаглядную подругу на предмет истощения или, упаси господи, побоев (Джоске бы и мокрого пятнышка от этого участка не оставил, заметь он хоть маленькую царапинку или синяк на теле Юкисаки). А та тем временем стояла вкопанным в землю столбом, хлопала глазами и пыталась выбраться из ямы растерянности и непонимания. Ключ... Она же проглотила чёртов ключ! – От лица всего полицейского департамента Морио приношу свои глубочайшие извинения, Инобэ-сан, – вежливо отчеканил главный полицейский и сломался в поклоне. – Произошло недопонимание. Обвинения в ваш адрес были неуместными и теперь сняты. Вас никогда больше не задержат за то, что вы совершали в школьные годы. Мы забудем об этом раз и навсегда. Всё это звучало как-то уж слишком щедро, чтобы быть реальностью. А как же план побега? Как же вырывание свободы зубами во имя справедливости? Юкисаки стояла и удивлённо таращилась на рассыпающегося в извинениях комиссара, который в своё время когда-то грозился «маленькую бешенную оторву» гвоздями за плащ к стене прибить прямо над входом в участок, а Джоске и Нишики расположились за её плечами в пафосных позах крутых покровителей и внимательно следили за каждым произнесённым словом. Хоть о чём-либо из условленного не упомянет – начнёт заново, и кланяться придётся ещё ниже! Долго дожидаться прилива радости от долгожданного освобождения не пришлось. Когда комиссар закончил, а Джоске и Нишики, построив из себя важных шишек, приняли его извинения вместо подруги, Юкисаки обернулась к ним, нетерпеливо дрожа и поджимая губы в предательски тянущейся по губам улыбке. Они и вправду сделали обещанное, сдержали слово! Настоящие мужчины! Эмоции переполнили её чащу, и тогда она позволила себе броситься на шею Нишики, крепко сжав его в объятиях. А после, не успел Хигашиката вскипеть злостью и завистью и тот час же поникнуть, она прильнула и к нему. И тогда Джоске захлестнула волна тёплого спокойствия, он почувствовал себя самым счастливым человеком на свете. – Я так рад, что ты в порядке, Инобэ-сан, – произнёс он, крепко сомкнув её в кольце своих рук. – Дурак. Что со мной могло случиться? – улыбнулась она, прижимаясь подбородком к его плечу. – Всякое разное, учитывая то, в какой компании тебе пришлось коротать здесь время, – сказал Нишики и протянул с ядовитостью: – Ну надо же, какие люди. Джоске взглянул туда, куда устремлялся любопытный взгляд фотографа, – в камеру, расположенную на противоположной стороне коридора от той, из которой выпустили их подругу. И пока их с Нишики лица вытягивались от удивления, а потом беспощадно сминались в злорадствующих гримасах, Ишигаки косился на них, строя не менее искромётные выражения лица. Начался разгорячённый обмен «любезностями» из едких смешков и сарказма. – Ты хоть оставил кого-нибудь на воле твой трон гоп-короля полировать? – зубоскалил Джоске. – А то откинешься, а креслице запылилось. Ах да, точно! Табуретку-то твою мы сломали, да и выйти тебе отсюда светит разве что в короткую прогулку от порога участка до кузова автозака, который домчит тебя прямиком на нары. – Боже мой, что за отвратительный жаргон, Хигашиката-кун? – изящно-пафосную позу Нишики дополнял грациозный змеючный взгляд на Ишигаки. – Разве так разговаривают с хозяином нашего города – сильнейшим и непобедимым похитителем безоружных продавщиц из их киосков. Где твои манеры, мальчик мой? – Пардоньте, мсье. Оконфузился маленько. – Интересно, – кинул Ишигаки этим двум горе-актёрам, – если убрать эти решётки между нами, вы оба продолжите выёбываться с этими же кривыми ухмылочками? – Я готов удовлетворить твоё любопытство, ублю... – Он прав, Хигашиката-кун, – правая рука Нишики резво метнулась и послужила неким шлагбаумом между вдруг вспыхнувшим Джоске и прутьями решётки, за которой трусливо прятался от них Ишигаки Рюджи. – Это прекрасная возможность оторваться на нём. Но ничего честного нет в том, чтобы храбриться перед человеком, запертым в камере. Ты у нас сегодня благородный рыцарь. Так что не урони достоинства в глазах леди. Юкисаки втиснулась между ними и влепила подзатыльников. Ну дети малые, ей богу! – Ладно, – согласился Джоске, нахмурившись с поучительным осуждением. – В любом случае, все козлы, вроде тебя, получают по заслугам. Хоть иногда справедливость всё-таки работает. – Что посеешь, то и пожнёшь, – Нишики уже разворачивался, готовый уходить. Джоске последовал его примеру. – Ты там, где должен быть, Ишигаки Рюджи. Свою участь ты заслужил. Уйти красиво после этих наполненных нравоучений и патетикой речей не получилось.Всю задуманную эпичность момента им сломала Юкисаки, которая осталась стоять столбом перед камерой Ишигаки, в то время как два её друга уже держали путь на выход из мрачного коридора. Она смотрела на своего старого знакомого, который почему-то никак не отпарировал последние брошенные ему слова, и не чувствовала, что разделяет мнение своих друзей. – Подождите-ка, – сказала она. – Знаете, я тут подумала...***
Вслед за вихрем из-под колёс пролетевшей по дороге машины скрипнула дверь полицейского участка. Под козырёк просторного крыльца вышли Хигашиката Джоске, Кобаяши Нишики и героически спасённая ими от полицейского произвола Инобэ Юкисаки, которая в последние минуты своего заточения уже и не надеялась на мирное разрешение конфликта. План побега был выполнен на пятьдесят процентов, и теперь становилось даже как-то грустно от того, что такую филигранную авантюру не удастся довести до ума. Эх, а как же ярко она уже успела представить себе выбивание этой двери с ноги! Было ли то воображением, спросите вы? Нет. То было воспоминанием, таким ярким и живым, что сегодня чуть было не вырвалось с пожелтевших страниц памяти в до смешного цикличную реальность. Лицо Джоске грузили растерянность и шок. Он выходил следом за Юкисаки, о чём-то плотно раздумывая. – Ты... точно уверена в том, что сделала? – спросил он её, недоверчиво изогнув бровь. Они остановились. Юкисаки обернулась к парням и умиротворённо улыбнулась. По её безмятежному выражению лица Джоске и Нишики поняли: её решение было взвешенным, а потому – правильным. – Мы все взрослые люди. Нужно уметь прощать обиды, – сказала она. – Но твои руки... – Целы и невредимы. А кроме того, отомщены. Свою порцию люлей за то, что чуть не оставил меня инвалидом, он получил, не так ли, Джоске? Мы квиты. Хигашиката весь скукурузился, ему явно не хотелось соглашаться, но он ничего не мог противопоставить правоте Инобэ. Следом за троицей из полицейского участка вышел и Ишигаки Рюджи, за которого Юки пару минут назад просила у комиссара полиции (после цепочки: приказной взгляд Юки на комиссара – вопросительный взгляд комиссара на Джоске – ошеломлённый взгляд Джоске на Юки – убеждённый взгляд Юки на Джоске – неуверенный кивок Джоске комиссару полиции, дверь камеры Ишигаки всё-таки отворили). Прощённый за инцидент месячной давности Рюджи выглядел не менее обескураженным, чем Джоске и Нишики. Однако короткая прогулка по коридору полицейского участка на выход из следственного изолятора позволила ему кое-что понять и, как следствие, избавиться от того колоссального удивления, что обрушилось на него, когда Инобэ сказала начальнику полиции: «Этот парень тоже идёт с нами. Освободите его». Понять, что он ошибался, когда месяц назад пришёл к порогу её киоска. Всё верно, она изменилась. Но изменилась в лучшую сторону. И теперь благодаря приобретённым ею за два года качествам, которые он втаптывал в грязь при их прошлой встрече, он наконец-то может вдохнуть свежего воздуха. – Что теперь, Ишигаки? – спросила Юкисаки. Нишики и Джоске, стоя за её спиной, буравили отморозка косыми взглядами. – Теперь? – на миг он задумался, а потом начал снимать провонявшую следственным изолятором шипованную куртку. – Теперь, пожалуй, вот что. Кожаная косуха с множеством нашивок, которую Ишигаки преданно носил со своих школьных бандитских времён, полетела в мусорный бак. Как когда-то и белый плащ токкофуку. Юкисаки выдохнула добродушную усмешку и одобрительно кивнула, как учитель, сумевший наставить своего подопечного на верный путь. – Ты всё не перестаёшь меня удивлять, Огненная Юки, – оскалился Ишигаки, но теперь уже его оскал был мягким. – Ты всегда была непредсказуемой. – Шибко не обольщайся, – девушка по-лисьи ухмыльнулась, встала в непреклонную позу. – Я сделала это лишь для того, чтобы оставить тебя в долгу передо мной и этим парнем, – она указала большим пальцем через своё правое плечо, за которым стоял Джоске. Ишигаки мрачно усмехнулся. Может, он подумал о провалившейся перспективе получить второй шанс на отношения с Юкисаки, а может, о чём-то ещё. Теперь пришло время идти своими дорогами. Ишигаки Рюджи сунул руки в карманы затёртых джинсов и двинулся в сторону оживлённого пешеходного перехода, но, пройдя лишь пару шагов, остановился и снова обернулся к своим спасителям. Странно было думать о них в таком ключе. Но это было правдой, а значит, с этой мыслью нужно будет смириться. – Спасибо, что вытащила из этого клоповника, – сказал он с виноватой улыбкой. Нишики и Джоске синхронно ошалело переглянулись, подозревая, что им послышалось. – И... Прости меня... ну, за руки. Юки смиренно вздохнула. Что было, то прошло. Услышать извинений она не ждала, но и удивлению почему-то места не нашлось. – И ты меня прости. – За что? – За то, что бросила тебя, – она провокационно улыбнулась. – Пф. Это я тебя бросил, – усмехнулся Ишигаки, развернулся и утопал, спеша за переходящей перекрёсток толпой прохожих. Некогда друзья, которые, спустя два года, стали врагами, сегодня вновь сумели найти общий язык. Топор войны зарыт. Можно со спокойной душой вернуться домой и принять тёплый очищающий душ. Но сначала – в киоск!***
Или сначала всё-таки стоит выяснить, почему сам комиссар полиции вдруг склонил перед ней голову и покорно пошёл на поводу у простого подростка? Юки успела лишь лихо развернуться к Джоске и открыть рот в готовности завалить его вопросами, как вдруг за её спиной хлопнула дверь стоявшей недалеко у обочины чёрной с бирюзовым отливом «Тойоты Краун». Этот автомобиль стоял здесь всё время, но заметить его Юкисаки довелось лишь сейчас. К молодым людям приближался высокий плечистый мужчина в длинном белом плаще и стилизованной белой фуражке с большими золотыми брошками на подобие тех, что Джоске носил на воротнике своего школьного жакета. Его невозмутимое холодное лицо имело грубые, но весьма приятные черты, глаза под густыми тёмными бровями переливались изумрудами. Юкисаки, определённо, не помнила, чтобы среди её знакомых были такие брутальные красавчики, но вдруг ей подумалось, что мужчина, в следующий миг остановившийся напротив них, немного похож на Джоске (не только вычурными элементами одежды, хотя этого было не отнять). – Джотаро-сан, ты всё-таки приехал, – обратился к нему Хигашиката. – Хотел убедиться, что всё прошло гладко, – сказал мужчина в белом плаще. Его взгляд учтиво соскользнул с Джоске на стоящую рядом с ним девушку. – Так вот, что это за уголовница, которой ты так дорожишь. – Дж-Джотаро-сан!!! – громко икнув, Джоске сделался пунцовым, замахал руками и захотел, откровенно говоря, провалиться под землю. – «Уголовница»? – Юки возмущённо изогнула бровь, уставив руки в бока. Вторую половину высказывания про уголовницу она, как видно, пропустила мимо ушей. – Кто вы такой, уважаемый, чтобы осыпать меня столь лестными комплиментами? – Моё имя Куджо Джотаро, – представился мужчина ровным, бархатным и беспристрастным голосом. А Джоске, затушив своё вспыхнувшее от смущения лицо, поспешил разъяснить: – Джотаро-сан мой родственник. У него есть связи во всемирно известном «Фонде Спидвагона», благодаря которым мы уже не раз выпутывались из передряг. Он позвонил своим нужным людям, а те – своим нужным людям. Не могу сказать подробно, что именно произошло и как у них там дела делаются, но знаю одно: благодаря Джотаро-сану, который по счастливой случайности отложил свой отъезд из Морио, нам удалось помочь тебе, Инобэ-сан. Юкисаки пришлось прикусить язык и стряхнуть с себя тень вопиющего недовольства. Как оказалось, перед ней стоял совершенно не знакомый ей человек, который ради неё – ради такого же совершенно не знакомого ему человека – подсуетился и потратил некоторое количество своего свободного времени, предположительно предназначенное для ещё одного лишнего дня отдыха в маленьком городке под сиренево-жёлтым небом на краю моря. «Ну раз так... При таком раскладе он и вправду может называть меня, как пожелает», – призадумалась Инобэ. – Пожалуйста, – равнодушно сказал глядевший на девушку Джотаро, не дождавшись благодарности. «Да чёрта-с-два! Ну что за душный тип! И это твои родственники, да, Джоске?!» Глянув на свои наручные часы, Джотаро сообщил Джоске, что у него скоро самолёт, и что через неделю он планирует снова вернуться в Морио. Всё ещё помня, каким всклокоченным и нервным выглядел Джоске, когда примчался к нему вчера в «Гранд Отель Морио», Джотаро прислушивался к шёпоту своей интуиции, которая предостерегала: этому пареньку, а скорее – его новой подруге с «богатым» прошлым, которое Джотаро невольно довелось изучить, ещё точно потребуется помощь. После этого, попрощавшись, он сел обратно во взятую напрокат машину и уехал. Долго топтать крыльцо полицейского участка ребята не собирались. Юкисаки хотела как можно скорее убраться отсюда, но не домой, как настаивал непривычно строгий Джоске, а к своему киоску, где снять напряжение ей поможет приготовление пары-другой её фирменного угощения. За увлечённым спором, направляясь к припаркованному на стоянке «Бэ-Эм-Вэ», эти двое чуть было не упустили из виду, что хозяин авто за ними не идёт. – Эй, Кобаяши-сан, ты там закипел, что ли? – окликнул его Джоске, когда они с Юкисаки обернулись. – Кобаяши-сан! Нишики стоял бездвижно ещё несколько секунд, демонстрируя друзьям свой затылок. Его взгляд прирос к проспекту, где пару минут назад растворилась среди прочих автомобилей чёрная «Тойота Краун». Юки окликнула его, заподозрив неладное. Она ещё не знала, насколько серьёзно это «неладное»... – Хигашиката-кун, как ты мог... – сдавленно произнёс Нишики голосом, балансирующим на грани рычания и плача. А затем он резко развернулся и выпалил: – Как ты мог так безалаберно взять и не представить меня этому своему Куджо Джотаро?! Я тебе тут что, для мебели стою просто?! Щёки Нишики пылали алыми кострами, лицо куксилось в страшно рассерженной и обиженной гримасе, его буквально лихорадочно трясло от досады. Инобэ и Хигашиката успели ни на шутку испугаться такого неожиданно странного поведения фотографа, прежде чем им наконец-то стала ясна истинная причина его драмы. – Такой мужественный, статный и красивый... – Нишики обхватил свои плечи руками, потом утопил лицо в своих горячих и вспотевших от волнения ладонях. А затем пулей подлетел к Джоске, схватил его за грудки, уткнулся носом в лицо и, страшно хмуря лоб, потребовал: – Ты должен познакомить меня с ним, Хигашиката Джоске, ты слышишь! Когда удивление её подотпустило, Юкисаки, глядя на то, как Нишики и Джоске горланят на всю улицу (первый – от смеси будоражащего волнения и нетерпения, а второй – от шока и недовольства тоном первого), подумала: с ней всё будет в порядке, пока эти двое рядом. Пока рядом с ней тот, кто готов прощать ей любые бездумно оброненные грубости и ради её спасения встряхивать людей в другой стране, ей придётся забыть о том, что бывают неразрешимые ситуации. Она привыкла решать проблемы самостоятельно. Так что же, теперь, получается, надо отвыкать? Этот яркий парень с бомбической причёской явно больше не намерен оставаться в стороне. Сегодня он ясно дал это понять. Она просидела сутки в камере следственного изолятора, излила душу Ишигаки и помирилась с ним. Джоске в очередной раз спас её, а Нишики, кажется, непредвиденно угодил в сети сомнительного очарования какого-то родственника Хигашикаты. А ещё она съела ключ от камер полицейского департамента Морио! Перелистывая эти события в голове, Инобэ вслух расхохоталась.***
Даже такие бесконечно долгие и безумные дни, как сегодняшний (пускай это был вовсе не один день, а два, но Инобэ не могла сказать наверняка, действительно ли над городом опускалась ночь, пока она сидела в безоконной камере следственного изолятора), когда-нибудь заканчиваются. Солнце медленно сдавало свой пост и скрывалось за линией горизонта, опаляя всё вокруг жаром перед наступлением сумерек. Пристань купалась в лучах янтарного заката и мягком шелесте едва волнуемых ветром волн, пока работники порта разгружали грузовое судно. Пикирующие над водой чайки устроили вечернюю перекличку. И на душе у Юкисаки наконец-то затих шторм. Она почувствовала облегчение ещё пару часов назад, когда оказалась на пороге своего киоска и когда уже по прошествии пяти минут, с тех пор как она подняла роллет и зажгла внутри свет, под козырьком прилавка оказался клиент. Он сказал: «Какое счастье! А мы уже потеряли вас, милая», – и Юкисаки едва не расплакалась. Она начала делать для него кацудон-пирожок, и, словно учуяв запах её выпечки в каждом уголке района, через пару минут у «Кацудон-пирожков Инобэ» уже стояла очередь из пяти человек. Забурлил рис в рисоварке, заскворчало на плите ароматное мясо, овощи бросились под нож. Оказавшись в привычной для себя среде, Юкисаки вмиг забыла о том, что вчера ушла отсюда под конвоем, вновь перевоплотилась в любимую всеми волшебницу. Такую удивительную и пленительно красивую. Джоске был с ней там, стоял у прилавка, с краю, не смея нарушать её кулинарную идиллию, и с умиротворённой улыбкой наблюдал, как загорелись живым энтузиазмом её глаза. Как наконец-то исчезает та хмурая и испуганная девушка, которая бледной тенью прошипела ему вчера из-за решётки: «Тебе здесь нечего делать». Он и сейчас был рядом с ней, в этот блаженный час безмятежного любования закатом, и почти не верил в то, что этот миг ему не снится. У них действительно прогулка на двоих. Долгожданное свидание! И что самое приятное, инициировал его вовсе не Джоске, которому до ужаса хотелось бы, но он не рискнул сегодня звать куда-то наверняка вымотанную событиями Инобэ. Она сама предложила прогуляться, когда закрыла киоск. Инобэ Юкисаки и Хигашиката Джоске прошли на пристань и почему-то не были выгнаны суровыми на вид мужчинами, которые координировали корабль на швартовку. Они выбрали место потеплее, сели на край высокого бетонного пирса, где стояли несколько погрузочных контейнеров, ждущих отправки, опасливо глядя в сторону снующих по плацу рабочих. Авось не выгонят? Те их приметили, их главный о чём-то переговорил с мужчиной, кивнувшим в сторону незваных гостей, и они продолжили работу, не обращая внимания на молодых людей. – Наверное, я в большом долгу перед тобой и твоим дядей, – задумчиво произнесла Юкисаки, глядя вниз, где в метре от её пяток билась о бетонную стену морская волна. – Дядей? – откинувшийся на локти Джоске непонимающе хлопал глазами. – Эм... Братом? – А, ты про Джотаро-сана! – парень усмехнулся, чуть смутившись. – Не, дядей ему прихожусь я. А он мне – племянником. Юкисаки не хотела, чтобы её удивление показалось ему неуместным или грубым, однако едва могла сдерживать стремительное округление глаз. Может, стереотипно сложившееся мнение о том, что племянник – это неуёмный маленький балагур, который затаскает тебя по паркам развлечений, не дало ей вот так сразу принять тот факт, что шестнадцатилетний парень приходится дядей взрослому мужчине с такими деловито серьёзными густыми бровями. И всё же знакомство выдалось не самым приятным... Если бы она только могла избавиться от этих чувств, которые нахлынули на неё в следующую минуту, неожиданно, как сгущаются в небе чёрные тучи в преддверии шторма! Юкисаки вдруг подумала, что вообще не имеет права сидеть здесь сейчас рядом с Джоске и наслаждаться его компанией, ведь она так некрасиво повела себя с ним вчера. Неприятные воспоминания захлестнули волной. Воспоминания, боль от которых могли усмирить лишь правильно сказанные сейчас слова. Когда море пригнало к пристани слишком буйную волну, которая, ударившись о бетонную стенку, расплескалась на ноги девушки, она набралась смелости и сказала: – Я ошиблась. Вчера, когда ты пришёл в полицейский участок, я сказала слишком много того, чего говорить не должна. Я не стану оправдываться, прикрываться стрессом, эмоциями или ещё чем-нибудь. – Инобэ-сан, я не... – Нет, выслушай меня. Она стремительно взглянула на него, и её сердце невыносимо заныло. Каким же он был красивым, этот парень, который окружил её своим вниманием и заботой, занял в её жизни слишком много места и заставил её вспомнить, какими прекрасными могут быть обычные будние дни! Он сидел рядом, облокотившись назад, скинув с плеч привычный чёрный жакет и оставшись в жёлтой майке с причудливыми замками по обеим сторонам груди, смотрел на неё своими блестящими голубыми глазами, и сияющее золото заката переливалось на его лице и рельефных широких плечах игривыми узорами. Беспокойство в его взгляде вызывало трепет в сердце Юкисаки. – Я прошу у тебя прощения за свои слова, – она попыталась сказать это твёрдо, но стыд и смущение были настолько сильны, что сжимали её горло двумя парами рук одновременно. – Когда я сказала «Ты просто школьник», я не имела в виду... ничего такого. Точнее сказать, я вовсе не хотела, чтобы это прозвучало так, как в итоге прозвучало. Мне очень стыдно. – Я всё понимаю, Инобэ-сан, я не в оби... Джоске так спешил убедить её в том, что в её дрожащих на губах извинениях нет никакой нужды, что чуть было не прикусил язык, когда Юкисаки быстро поднесла руку к его лицу и накрыла ладонью его губы. – Не перебивай меня. Дай мне закончить, – настойчиво попросила (приказала, заверил бы Джоске) девушка. Теперь, помимо пылающего на горизонте заката, Джоске видел ещё два таких же заката, но поменьше – на её щеках. Почему-то его сердце забухало где-то в голове между ушами, и он отчётливо ощутил, как к лицу хлынул жар. Он знал, что не может пойти наперекор этой девушке. Ещё несколько секунд, чтобы собраться с мыслями, чтобы найти в себе смелость перестать бежать от собственных чувств и сказать этому парню то, что он заслуживает услышать. Шумно выдохнув, Юкисаки заговорила вновь: – Я очень благодарна тебе, Джоске, за то, что ты сделал сегодня. За то, что ты делаешь для меня постоянно, с тех пор как мы познакомились. Ты... «Я никогда не встречала таких замечательных людей». – Ты не обязан этого делать... Но ты готов из-за меня бросаться и в огонь, и в воду. И ничего не просишь за это взамен. «Ты – лучшее, что случалось со мной за последние годы. Нет, неверно. Ты – лучшее, что случалось со мной за всю мою жизнь». Пока все эти слова так осторожно, но так смело срывались с её губ, сердце Джоске, казалось, превратилось в неудержимый насос. Он осторожно коснулся пальцами её руки, ласково оглаживая костяшки пальцев, и по телу пробежало приятное электрическое покалывание, словно стайка крошечных юрких птиц хлынула из дверцы открытой клетки. Она должна была одёрнуть руку, может быть, вопрошающе и даже возмущённо взглянуть на него. Но ничего этого, к удивлению парня, не произошло. И в этот миг Джоске почувствовал, что никаких преград больше не существует, а то, чего он так хотел, но вынужденно держал под замком, теперь прямо здесь, в этих незначительных сантиметрах, отделяющих их друг от друга. Джоске решил, что этот вечер и этот закат сегодня произошли с ними лишь для того, чтобы разрушить наконец-то все стены и сделать ещё один шаг навстречу. – Ну, знаешь... – негромко сказал Джоске, усмехнувшись собственной безрассудной идее, которую прямо сейчас собирался воплотить в жизнь. – Может быть, сегодня я всё-таки хочу попросить кое-что взамен... Вот сейчас! Этот взгляд! Сейчас она точно с недоумённым возмущением на лице обернётся к нему и влепит затрещину, чтобы не нёс ерунды и не смущал её! Рука Юкисаки, сомкнутая в кулак, что лежала под большой тёплой ладонью Джоске, вдруг перевернулась ладонью вверх. Их пальцы переплелись, и Джоске почувствовал, как она уверенно сжимает его ладонь в своей. Её лицо обратилось к нему, только вместо ожидаемого негодования на нём цвела дразнящая улыбка. – Так попроси. Джоске, как заворожённый, смотрел на губы, что произнесли эти слова, губы, которые сейчас находились так близко, словно нарочно, не оставляя ему шанса передумать. Раз уж начал наглеть, то иди до конца, парень! Мысль тревожно дрожала, выискивая подвох. Но словам было плевать на выставленный разумом таймер. – Поцелуй меня, – прошептал Джоске. Он изучал глазами каждый миллиметр её лица, но всякий раз преданно возвращался к губам. В раскалённом жаре заката медь её волос стала почти огненной, и Джоске готов был сгореть в ней весь без остатка. Инобэ подалась чуть вперёд, сократив расстояние между их лицами до незначительного неприличия. Внутри неё всё дрожало и искрилось, как новогодний фейерверк. Коснувшись пальцами его подбородка, она приблизилась и исполнила его просьбу. Это был лёгкий поцелуй, но полный трепета и нежности, медленный, размеренный, неторопливый. Но всё же короткий, поверхностный. Её мягкие губы вскружили Джоске голову, ему захотелось разрушить ещё одну стену прямо здесь и сейчас. Но прежде чем он решился на это безумие, девушка отстранилась и улыбнулась. – Я рада, что познакомилась с тобой, Хигашиката Джоске, – сказала она, опустив голову на его плечо и устремив взгляд на ярко-красную линию, разделяющую пылающий солнечный шар и оранжевую гладь воды. Где-то недалеко гремели своими ящиками и контейнерами работники порта, которые не обращали на молодых людей никакого внимания. – Я хочу быть рядом с тобой, Инобэ-сан. Если ты позволишь, я всегда буду рядом. – Да, – она прикрыла глаза, улыбнувшись ещё шире. – Конечно. Джоске прильнул щекой к макушке её головы, вдохнул пряный запах её волос, перемешанный с витающим в воздухе солёным запахом моря. Ладони рук жадно прижимались друг к другу в плотно сцепленном замке. Плечом он ощущал, как колотится её сердце, но не мог отличить её сердцебиение от своего собственного. Они провожали этот вечер вдвоём под убаюкивающее гоготание чаек, смотря на плещущийся в водах оранжевый закат. Чтобы провести ещё неисчислимое множество дней вместе.