Чета Гуро

      Когда дверь открылась, Гуро очень захотел закричать, но он лишь холодным голосом проговорил: -Здравствуйте, Алексей, я узнал, что Вы похитили мою невесту и хочу спросить у вас одно: Где моя Николь? — Когда Данишевский это услышал, то сразу подумал, что ему конец. -Здравствуйте, я не понимаю о чём Вы? — сказал Алексей, хотя понимал, что Гуро говорит истинную правду. -Я понимаю, что Вы огорчены пропажей Николь, но это не значит, что нужно всех в этом обвинять! — Тут у Гуро окончательно лопнуло терпение, он схватил Данишевского за грудки, кинул его на пол и вытащил револьвер, направив на него. -Где моя Николь? — рыкнул Яков, выходя из себя. -Ты похитил мою Никки! Поверить не могу, ты это сделал! Тебе надоело жить, Данишевский? Жалкий трус, вообразивший, что может что-то против меня! -А Вы… Вы… — задрожал он от страха. — Бездушное чудовище!       Не знаю, что его задело больше — тон и дерзость Алексея или смысл этой фразы, но Яков подлетел к мужчине и с силой сжал его плечи. -Что ещё скажешь?! — рявкнул он. -Что Вы пользуетесь Николь! — забыв о револьвере, он наотмашь ударил Данишевского по лицу, мужчина отлетел на метр и упал - так сильно Яков сделал это. Всё так быстро произошло… Гуро почувствовал вспышку гнева, и вот, Алексей уже лежит и упирается руками в пол, ошарашено на него глядит, пытаясь подняться.       Глаза полные ужаса и гнева разозлили Гуро ещё больше, и он угрожающе двинулся в сторону мужчины, который испуганно стал отползать. -Какой ты жалкий и слабый! — ядовито бросил следователь. -А Вы… Вы… Вы боитесь! — выпалил он. -Что?! — Гуро рванул мужчину за волосы, чтобы лицо было возле его, но тот только стиснул зубы. -Тебя что ль? Это даже смешно! -Вы боитесь потерять Николь и стать снова одиноким! — Яков швырнул Данишевского на середину комнаты и направил на его шею револьвер.Он мертв. Осмотревшись, он заметил, что у камина есть очень странная ручка, повернув её, что-то щелкнуло, и открылся проход в подвал, быстро туда спустившись, он увидел, что там лежит Николь. Яков наклонился и, взяв дрожащую за предплечья, поставил её на ноги, но так и не отпустил её. Вгляделся в её иссохшее бледное лицо пронзительным взглядом, встретился взглядом с совершенно безумными глазами, заплаканными, покрасневшими, но абсолютно счастливыми. Как только дверь захлопнулась, Яков прижал Никки к себе так, что у неё ребра затрещали. Этой минуты он будто вечность ждал…       Он крепко обнимал её исхудавшее тело, судорожно гладил выступающие и дрожащие лопатки, сжимал её тонкие руки, гладил жёсткие волосы, в которых красовалась седая, будто выбеленная, прядь. Гуро чувствовал тепло её тела в своих руках, и ему было плевать на всё.       Дознаватель запрокинул голову и засмеялся. Так искренне и счастливо, как не смеялся уже очень много лет. Яков не помнил, когда он был так счастлив. Кажется, всё напряжение последних месяцев покидало его с этим объятьем, и душа наполняется восторгом. И подумал: «Моя Николь. Никогда больше не оставлю. Моя, моя, моя, моя, моя, моя, моя!»       Николина тоже смеялась, но сквозь слезы. Она рыдала в голос, повиснув на Гуро, мёртвой хваткой обнимала его в ответ, и её во всю колотила крупная дрожь. Когда он оторвал её от себя, чтобы разглядеть её лицо как следует, глаза девушки были совсем заплаканными. Он с жадностью всмотрелся в её черты. Её кожа приобрела нездоровый пепельно-белый оттенок, как бывает у людей, которых долгое время не достигали солнечные лучи. На её прекрасном лице появились ссадины, скулы совсем обострились, она выглядела старше своих лет и была совсем изнеможенной, но даже похищение не смогло вытравить её красоту. А может её уже только он и видел. В любом случае, Гуро испытывал большое наслаждение, узнавая такие родные черты за пеленой пережитых страданий. Не было для него ничего слаще, чем видеть эти чёрные глаза, дрожащие губы, даже крохотный шрамик на скуле… Не может оторваться. Сердце бьётся в висках, и следователь не видит ничего кроме неё, его великолепной Николины. Яков склоняется к ней и их губы соприкасаются. Почти невинный, поверхностный поцелуй, но он такой долгожданный, что дарит невозможное упоение.       А что пьянит и радует больше всего, так это то, что в её глазах такая же решимость и такая же любовь, как и несколько дней назад, когда она приехала сюда с ним. Выходя из дома он нёс её на руках, так как Николь была совсем слаба, и он хотел почувствовать её ещё ближе. Когда они пришли к комнате Гуро, к ним подошла Ганна и спросила не хотела бы госпожа Гоголь помыться. -Иди с ней, тебе нужно привести себя в порядок и отдохнуть. — сказал Яков Никки. -О нет, Яша! — в ужасе воскликнула Гоголь, явно не собирающаяся покидать его так скоро.       Но он знал, что ей был необходим отдых, а для начала горячая ванная, поэтому выразительно взглянул на девушку выгнув бровь -Я буду ждать тебя в нашей комнате, как только ты отдохнёшь, Николь. — негромко проговорил он.       Николь колебалась с минуту, потом посмотрела на себя, вспомнила, что она в грязнейшем платье, подумала, и нехотя кивнула. -Я скоро, Яша. — прошептала она с придыханием, после чего, то и дело оборачиваясь, вышла вслед за хуторянкой.       Когда она ушла, следователь захлопнул дверь, и прикрыл глаза на мгновение, и подумал, что этого «скоро» ему тоже будет трудно дождаться. Но все же он отправился к себе, чтобы разобраться с кое-какими бумагами, а после лечь спать.       Прошло около полутора часов, когда в дверь кто-то постучал. За всё прошедшее время Гуро не сделал ничего путного, так как пребывал в крайнем волнении, поэтому не был раздражён тем, что его побеспокоили и сказал, что открыто, а сам остался на стуле.       Дверь открылась, и кто-то вошел. Яков поднял глаза от пергамента и замер - перед ним была Николь. Она привалилась к косяку и смотрела на него с улыбкой, чуть прищуря блестящие лихорадочным блеском глаза. Была Николина в полурасстегнутом платье из черного шелка, а её волосы, уже вымытые и расчёсанные, спадали ниже плеч. И Николь была рада блистать улыбкой, видя восхищенный взгляд Якова. Потому что, чёрт возьми, он восхищался и такой Никки, прошедшей огонь, воду и медные трубы, измученной и потрёпанной, но с таким упорством стремящейся к нему.       Смыла с себя грязь и словно воскресла, родилась заново. Бесстрашная, повидавшая то, что и представить сложно, вытерпевшая все невзгоды ради него. Его великолепная Николь, Госпожа Гуро.       Николь с явным усилием стараясь не шататься, добралась до стола и привалилась к нему, изящно изогнув свой тонкий стан. Дознаватель смотрел на неё, не в силах оторваться, и эти будто ломанные, неловкие, но вместе с тем женственные движения её хрупкого тела, завораживали. -Я думала, что сойду с ума, если не буду видеть Вас ещё хоть одну минуту. — тихо проговорила Николь словно, севшим голосом. -Идём, ты с трудом на ногах стоишь, — проговорил он, вставая и увлекая Николь к кровати.       Там Гуро опустился на постель у изголовья, а Николь прильнула к нему с большой нежностью и прикрыла глаза в изнеможении. Яков обнял её хрупкое тело в ответ и откинулся на подушки. Наконец-то он чувствовал удовлетворение, наконец-то всё было так, как нужно. -Не верится, что всё закончилось - я ещё не чувствую этого, — проговорила она. — Боюсь, что это лишь ещё один сон, что ты не настоящий, Яша… -Я никуда не денусь. — ответил он. -Сегодня ты заснёшь в моих объятиях, а завтра проснешься в моей постели.       Николина подняла на него глаза и провела пальчиками по его лицу, прослеживая изгибы надбровных дуг, линию скул, наконец, касаясь губ. Он позволял ей исследовать себя, и в ответ так же пристально смотрел на Николь. -Что, сильно я изменился? — усмехнулся он. -Я бы узнала тебя из тысячи, — прошептала Гоголь, нежно поглаживая его по щеке.       Чувствовать тепло чужого человека, получать забытую ласку своей женщины, вновь видеть её лучистые глаза, полные ещё большей любви, было настолько потрясающе, что он никак не мог унять восторг, заполнивший всё его существо. В приглушённом свете комнаты, ссадины на лице Николь не были столь заметны, и, если бы не изрядная худоба, можно было бы представить, что не было всех этих дней, а она вовсе не изменилась.       Яков склонился над Никки и наконец-то накрыл губами улыбающиеся губы Николь. Её ладонь скользнула ему на затылок с трепетной нежностью, и с того момента, как бы глупо это не звучало, Гуро окунулся не в водоворот страсти, но в безграничное озеро любви Николь.       Осыпая её шею и грудь поцелуями, он расстегнул пуговки на тонком платье, и больше ничто не скрывало наготу Николь. Мужчина желал исследовать её тело, чтобы вспомнить каждую её чёрточку. Хотя разве он когда-либо забывал? -Я знала, знала, что этот день наступит... — шептала Николь в полузабытье. -Не сомневалась ни секунды, каждый день ждала… Так долго… — её речь стала спутанной. Он замер, так как ему вдруг показалось, что Николь слишком горячая. Коснулся губами лба Никки, и обнаружил, что у неё жар. -Что с тобой? Ты больна? — спросил он. -Со мной всё хорошо, Яша. — проворковала Гоголь, прижимаясь к его груди щекой. -Никогда не было лучше.       Хотелось бы и ему в это верить, вот только он ощущал жар, исходящий от её тела. И она явно была сильно ослаблена. -У тебя жар, Никки. Нужно позвать доктора. — решительно проговорил Яков, пытаясь встать. -Ни в коем случае! — воскликнула девушка. -Нам никто не нужен! Только я и ты, и всё! — она мертвой хваткой вцепилась в него. Гуро бы, возможно, отступил, но тут Николь закашлялась, и в уголке её губ показалась кровь. -Нет уж, Никки. Ты нужна мне здоровой как можно скорее. — больше не слушая возражений женщины, Яков вызвал старика Бомгарта. При осмотре мужчина присутствовал, чтобы выказать своей особой заинтересованность в Николь, когда Бомгарт закончил работать с Никки, они с ним встретились на веранде постоялого двора -Ну? — требовательно вопросил он. -Честно говоря… — старик замялся. -Говори же! -Я не понимаю, как госпожа Гоголь вообще ещё в сознании. — осторожно проговорил старик. -Что это значит? Она ведет себя вполне бодро, разве может быть что-то серьёзное? — нахмурился он. -У госпожи Гоголь двустороннее воспаление легких, неправильно сросшееся вследствие отрытого перелома запястье - и, что самое страшное, воспаление головного мозга. И всё это на фоне тяжелейшего истощения.       Ему казалось, что слова Бомгарта долетают до него, как через плотное стекло. Разумеется, он предполагал некоторые проблемы со здоровьем, но не в таких чудовищных масштабах. -Ты понимаешь, о ком говоришь, старик? — сдавленно зашипел Яков. -Ты знаешь, кто она? Потеря такой женщины меня убьёт. -Словом, сидеть в постели, как умирающий, пока я буду раскрывать преступления? — не выдержал Яков. -Ты же должен понимать, что здоровье Николь бесценно, и если ты не сможешь её вылечить, то ты погибнешь, и твоя семья, и все люди, которых ты когда-либо знал. При чём в страшных мучениях!       Следователь приоткрыл дверь в спальню и увидел, что Николь уже задремала. Понимая, как смертельно она устала, он решил, что будить её не стоит. Сбросив с себя одежду, Гуро улёгся в постель рядом с Николь и ещё долгое время задумчиво смотрел на бледное лицо женщины. Во сне Николина пробормотала что-то похожее на «Яша» и придвинулась ближе к нему. Яков же лишь сухо поджал губы, обдумывая слова Бомгарта.       Глаза слипались и, обняв спящую Николину, сыщик впервые за долгое время провалился в глубокий, крепкий и здоровый сон. В этом был весь он. Следователь очень дорожит Николь, может очень нежно заботиться о ней.       На следующий день он проснулся от хриплого дыхания Николь рядом с собой и ещё толком не проснувшись, понял, что она мечется в лихорадке и едва дышит. Николина изгибалась дугой, царапала грудь и жадно хватала воздух ртом. Когда следователь схватил её и встряхнул, он обнаружил, что женщина вся липкая от пота, а её кожа очень горячая. -Николь! — прикрикнул Гуро. -Проклятье!       Пришлось встать и рявкнуть Ганне «лекаря». Николина металась в горячке, что было неудивительно в её положении. Бомгарт, предусмотрительно ночевавший на постоялом дворе, прибыл незамедлительно, и в ответ на все его упреки заявил следующее: -Вчерашнее поведение госпожи Гоголь вовсе не показатель. Люди подчас сами не понимают, как возрастают их силы в момент большого нервного потрясения. А потом состояние аффекта проходит…       Видимо, Николь действительно была в большом возбуждении из-за своего освобождения и встречи с ним, что придало ей сил на какое-то время. А теперь, когда действие трав иссякло, а первая буйная радость прошла, Николь стала совсем плохо и последующие дни, проведённые в уже её комнатах, не приходила в себя. -Данишевский, Данишевский! — кричала она, мотая головой из стороны в сторону и брыкаясь так, что Бомгарт никак не мог влить в неё травы. -О Боже, Боже, моя голова!       У Гуро внутри всё холодело, когда Николь с криками и рыданиями хваталась за виски и начинала биться пуще прежнего. Параллельно с этим она начинала задыхаться из-за больных легких, и картина в итоге была ужасающая. Яков старался заходить к ней в комнаты только в те минуты, когда Николь спала или, по крайней мере, не металась и не кричала. -Как она? — спросил следователь через добрую неделю пребывания Николь на постоялом дворе. -Уже намного лучше, травы, которые я прописал Николь Васильевне, помогают. — проговорил доктор. -Чудесно, спасибо Вам большое, Леопольд Леопольдович! — радостно сказал Гуро. -Ах да… Это Вам, за Вашу помощь чете Гуро. Кстати, Вы не хотели бы работать на нас с Николь? Зарплата будет хорошей, будете жить в моём особняке. -Да, наверное это хорошая идея. Спасибо! — ответил Бомгарт. Гуро решил посмотреть как там его невеста. Когда он зашёл, Николь стояла у открытого окна в одной ночной рубашке. -Николь, скорее отойди от окна, ты же заболеть можешь! — слегка возмущеёно проговорил Яков. -Что случилось, ты чем-то расстроена? -Нет, что ты, просто я задумалась о нашей с тобой жизни в Петербурге, что про меня будут говорить? — сказала Гоголь задумчиво. -Николь, прислушайся ко мне пожалуйста, я был очень завидным женихом, но теперь в моей жизни появилась ты, и девушки будут всегда тебе завидовать. — ответил ей Гуро. -Но всё же… — начала возражать Николь. -Я могу каждого вызывать на дуэль, кто тебя оскорбит. Николь, если ты со мной рядом, мне никто не нужен. Раньше меня волновала моя работа и мой статус, но теперь это неважно, ведь ты со мной. Николь, пойдём прогуляемся? — сказал следователь, на что ему дали положительный ответ. Красотища, одним словом. К тому же, фрукты успели созреть. Вот и Гуро предложил Гоголь прогуляться по селу, чтобы нарвать яблочек. Пока Николина меланхолично глядела на деревенские пейзажи, будто желая разглядеть в них смысл бытия, Гуро как ни в чём не бывало поднимал с травы сочные яблоки, вытирал их тканью плаща и совал в карман. От фруктов исходил сладкий аромат, от которого у следователя мгновенно разгулялся аппетит. Не удержавшись, он предложил сделать привал, сел на траву и, достав из кармана яблочко, принялся его грызть. Николина тем временем с отсутствующим видом глядела в небо. -Николь, — позвал её Гуро, -Хочешь яблоко? Смотри, какое спелое, большое, красивое… -Я не голодна. Юная поэтесса робко посмотрела на мокрую, после вчерашнего дождя, траву, опасаясь за сухость своей одежды. -Что ты там застряла, голубушка? — усмехнулся следователь. -Давай ко мне на коленки. -А как же ты, Яков? — пролепетала Николь. -А мне это будет только в радость. — нисколько не смущаясь, ответил Гуро. Делать нечего. Гоголь долго маялась, то краснела, то нервно дергала рукава курточки, но в итоге сдалась и села к Якову на коленки. Мужчина улыбнулся. Он бы душу продал, лишь бы сидеть так всю жизнь, чувствовать тепло, исходящее от тела Гоголь, и наблюдать за её смущением. Единственный недостаток — костлявая задница Николь больно впилась ему в ляжки, но и это можно было стерпеть. Доев яблоко, Гуро вальяжно швырнул огрызок в кусты и, наконец-то, дал волю рукам. Облапал бедную Гоголь, особое внимание уделяя её пятой точке. Крик девушки разнесся по всему полю. -Я-Яша! Не здесь же! -А где? — тут же оживился Гуро. -Дома! Как все приличные люди! -Ну, раз дома, так дома. Будучи чрезмерно впечатлительной девушкой, Гоголь не понимала, как можно заниматься развратом на природе, среди комаров и прочей нечисти. Это ж можно замёрзнуть, простудиться, а потом и вовсе умереть! Нет, лучше всего предаваться любви в тёплой постельке. К счастью, Гуро разделял её мнение. Дверь комнаты с противным скрипом отварилась, и в следующую же секунду Гуро накинулся на Гоголь с поцелуями. Он облизывал сухие, покрытые маленькими царапинками, губы Николины, сминал их языком, а потом и вовсе по-хозяйски прижал её к себе. Писательница закрыла глаза от наслаждения. Ей ужасно нравилось чувство властности, исходящее от Гуро, хоть она и стыдилась этого. Яков отошёл на пару минут, по его словам за сюрпризом Делать нечего. Пару минут Николь просто сидела на кровати, не зная, как ей быть. С одной стороны, Яков Петрович никогда не причинит ей вреда. С другой, хватка у Гуро железная, и свои обещания он всегда выполняет. Николина прикусила губу. К ней во всех подробностях вернулись воспоминания прошлой ночи. Стоны, горящее от стыда лицо, руки Якова на её ягодицах, приятное ощущение беспомощности… Гуро повалил Гоголь на стол, раздел и отшлеёал, словно непослушное дитя, а та даже не сопротивлялась. Видимо, Николь действительно понравилось то, что с ним вытворял господин Гуро. Её ягодицы всё ещё горели, а от лёгкой боли кружилась голова. -Хорошая девочка. — улыбнулся Гуро. -Милая, красивая, послушная. Гоголь разомлела от таких слов. Гуро сел перед ней на кровать, легонько сжал её волосы и укусил в шею. -Ааах! — Николина вскрикнула, чувствуя, как место укуса наливается кровью. Гуро терзал нежную кожу девушки, пока на ней не осталось целое ожерелье из засосов. -Теперь всем будет видно, что ты моя. — с довольной ухмылкой сказал он. Гоголь не особо-то и возражала. Мужчина расстегнул её рубашку, издевательски-медленно, будто желая довести писательницу до такого состояния, чтоб у неё все мысли в голове испарились. Рубашка сползла по плечам Гоголь, шёлковыми волнами повисла на связанных руках. -Готова, душа моя? — Гуро поднялся на ноги и взял в руки стек. -Всегда готова! — хотела ответить Николь, но ей оставалось лишь глазеть на мужчину полным страсти взглядом. Следователь провёл стеком по обнажённому телу поэтессы. Задел левый сосок, шлёпнул по нему кожаной лопаточкой - и Николина застонала. Да так сладко, что Гуро чуть не кончил от одного лишь звука её чудесного голоса. -Один. — на автомате выдала писательница. -Умница, хорошая девочка! — похвалил его Гуро и продолжил экзекуцию. Яков хлестал нежные соски, проводя по ним кожаным стеком, от чего Николь лишь сильнее заводилась. Грудь горела, боль в пульсирующий сосках отозвалась во всем теле. -Ох! Два, три, четыре! Ах… Пять! — стонала Гоголь, выгибаясь навстречу ударам. -Бесстыдница. — прохрипел Яков. Соски Николины и так были излишне чувствительны, а от ударов стеком взбухли и покраснели, словно ягодки. Оставив на груди Николь последний, шестой удар, мужчина обошёл её со спины и легонько шлепнул по плечу. -Семь! — писательница тяжело дышала, больше от возбуждения, чем от боли. Она выгибалась облизывала губы, гадая, куда её ударят на этот раз. Мужчина расхаживал вокруг Николь, словно хищник, а ей оставалось лишь принимать всё, что ей дают. Стек со свистом опустился на ягодицы, оставив на них ярко-алый след. -Ай-ай… Восемь! -Потерпи, душа моя. Осталось два удара. Кожаной лопаточкой Гуро выводил на её спине невиданные узоры, добавляя ещё больше перцу в их любовные игрища. Николина горела от страсти, словно грешник в адском котле, вот-вот, и от неё пойдёт пар. Гуро провёл стеком между её ягодиц, буквально ощущая, как участилось дыхание Гоголь, а затем резко ударил по левому бедру. -Ах! Ох… Девять! Последний удар пришёлся на лопатку и вышел самым болезненным. Кожа горела, из глаз Гоголь покатились слезы. Гуро отбросил стек в сторону, прижал к себе Николь и крепко поцеловал. -Ты хорошо держалась, голубушка. Я горжусь тобой. -Ох, Яша! — томно вздыхала Гоголь. -Пожалуйста, я хочу… Договаривать ей не прошлись. Гуро понял всё с полувзгляда. -Никки, душа моя ненаглядная. — шептал он. Но момент ласки не продлился долго. Гуро вновь приковал Николину — на этот раз к спинке кровати. Вытащил из кармана ленту, ярко-алую, подчёркивающую бледную кожу Гоголь, и связал ей руки. -Не бойся, голубушка. — Гуро чмокнул Николь в губы, стараясь немного её успокоить, и девушка покорно отдалась следователю. Яков принялся целовать её грудь, особое внимание уделяя соскам. Сначала он просто облизывал покрасневшие сосочки, а потом ущипнул, стиснул в пальцах, заставив Николину вскрикнуть от наслаждения. -Ох, ещё! Пожалуйста, ещё, Яков! Юная поэтесса до сих пор не могла понять, что есть такое в господине Гуро, что заставляет её вести себя самым непристойным образом. -Нравится? — ухмыльнулся тот. -Да! Сильнее, прошу! С садисткой улыбкой Гуро продолжил мучать, кусать и облизывать нежные соски, пока Гоголь полностью не обмякла в его руках. -Грязная девочка. — прошептал Гуро прямо в алеющее ушко. -Что теперь с тобою сделать? Может, снова достать плёточку и отшлёпать? Гоголь дрожала всем телом, жалась к груди господина следователя и стонала, как под гипнозом: -Яков, пожалуйста… -Что-то я не очень расслышал. — ухмыльнулся Гуро. -Да войдите уже в меня! Якова не нужно было просить дважды. Запрокинув ножки писательницы к себе на плечи, он облизнул палец и медленно ввёл его внутрь тугого отверстия. Николина застонала, бесстыдно выгнувшись навстречу прикосновениям. -Моя Николь. — шептал дознаватель, тщательно подготавливая девушку к горячему марафону. -Такая очаровательная, послушная, прекрасная. Когда внутри Гоголь могло легко проникнуть четыре пальца, Яков понял, что время пришло. Быстро сорвал с себя брюки, приспустил белье, задрал её ноги повыше и вошёл. Николь вскрикнула, беспомощно завертелась связанными руками, прогибаясь в спине, словно кот: -Яков… Ах! Яков! -Никки... — промурчал следователь. Он брал Гоголь властно, грубо, так, что кровать ходила ходуном, а стоны Николь разносились далеко за пределами села. Последнее, что почувствовала Николь, это губы дознавателя на её шее. Яков увидел, что Гоголь проснулась, и тут же подбежал к ней. -Прости меня, видно, я переборщил. Сильно болит? — обеспокоено спросил он. Николина кивнула, и перед ней поставили тарелку с пирожками. -Кушай, голубушка. Видно, сознания лишилась оттого, что питаешься плохо. -С-спасибо. — сказала Николина. Однако, двигаться ей не хотелось. Сегодняшние брачные игры высосали из неё все силы. -Яша, покорми меня с рук. -Конечно. С ласковой улыбкой Гуро поднёс пирожок к бледным губам юной поэтессы, и Николина с аппетитом откусила приличную половину лакомства. Из пирожка вытекла начинка, яблочное варенье смешалось со слюной и прилипло к пальцам, но Яков лишь ухмыльнулся, продолжая кормить свою худую, болезненную Никки. Николь облизывала его пальцы, иногда позволяя себе игриво их покусывать, отчего Гуро весь вспотел. В его тёмных глазах отразилась нежность. -Николь. — выдохнул он. — Я люблю тебя. И в ответ услышал робкое: -Я тоже Вас люблю, Яков Петрович! Ложились спать они далеко за полночь, и перед тем как уснуть, он прижал к себе Николь и подумал что никогда теперь её одну не оставит.