Глава 1
15 августа 2020 г. в 15:05
Сорняки, прорвавшие трещины в центре сельского шоссе, раздробили асфальт на большие разрушенные островки. Тяжелая пустота гулко давила со всех сторон.
— Дориан, давай поедем на юг. Твои навыки бы им пригодились, черт возьми.- Он собрал слюну во рту и сплюнул. Хреновая была идея.
Триста миль вдоль береговой линии снабжения им пришлось проехать несколько месяцев назад, и все здания были ободраны догола. Никаких бродяг, лишь несколько охотников. Один безжизненный лагерь Цикад. В одном городе вдалеке гудели генераторы — предвестники злой воли. В другом — отдавались эхом карканья кликеров на подземной стоянке. Для выживания, нужно обходить главные дороги, навострить уши на звуки уличных драк или криков и следить глазами за верхними этажами домов, чтобы уловить любой отблеск от снайперского дула.
Они приехали на юг, надеясь найти… надежду, как он полагал. Все, что они нашли — две мёртвых зоны, плюс уйма выживших, целящихся во всех отчаявшихся, хромающих к пунктам сбора. Временные баррикады рушатся вокруг небольших городов, жители которых давно покинули дома или умерли. Ушли прочь, так или иначе.
Это всё, что делали все на данный момент.
За пределами Сиракьюз охотники устроили засаду на караван. Те, которых не прикончили, потерялись. Каким-то чудом Дориану, как и его партнеру, удалось сбежать, и они, с некоторой долей удачи, долго бежали оттуда на запад.
Он потерял Феликса в Северной Дакоте. Группа бегунов разделила их; когда Дориан перестал бежать, он стал ждать Феликса на старой заправочной станции на окраине города, обглоданной, как китовые кости, разбросанные тут и там. Никакой еды, только один пакет гвоздей в ржавом закрытом ящике в качестве припасов, но там была безоконная кладовка с бетонными стенами. Безопасно. Защищаемо. В течение последующих трех дней каждое утро он взбирался на крышу и насвистывал их заученные трели птиц, для того чтобы найти друг друга, не привлекая внимания к человеческому голосу, снова и снова.
Ничего. Феликса больше нет. Он не вернулся.
Скрываясь, Дориан провел еще одну ночь, чтобы выплакаться, и затем пошел дальше.
Оттуда он следовал потоку Миссури, пока не наткнулся на лагерь цикадских беженцев, которые были готовы прикончить его, лишь только он успел произнести «привет». Но кто-то c восточного побережья имел хорошую память, и его все же привели в помещение и накормили, пусть и неохотно. Пару недель спустя один из грузовиков высадил мужчину на обочине дороги в маленьком грязном городке. «Цикады» были на юге, и Дориан отбросил план продолжения движение в этом направлении. Вместо этого он шёл по берегу того, что оказалось Молочной рекой, поскольку она медленно, но верно текла на северо-запад. Он выжил, столкнувшись с охотниками за пределами Гавра, штата Монтана, и решил отправиться на север; не раньше, чем ему удалось добыть припасы. Достаточно, чтобы продержаться немного дольше.
Север. Почему бы и нет.
Приближение к границе всегда казалось ему сюрреалистичным. Разрушенные врата ада остались открытыми. У каждого пункта пропуска были высокие стены, как и у зон, построенных с обеих сторон Штатами и их канадскими соседями, которые блокировали передвижение людей между границами в надежде на изоляцию.
Недостаточно, и слишком поздно. Сейчас уже не самая большая проблема. Посевы были заражены, нарушены целые пищевые цепочки. Страны по всему миру запасаются продуктами на полках магазинов и при этом случайно внедряют патоген, способный уничтожать города в одночасье.
Тот факт, что кто-то до сих пор жив, поражает воображение. Тот факт, что ОН все еще жив, когда бесчисленное множество других людей мертвы, не поддается никакому рациональному объяснению. Дитя богатых родителей, избалованный приемник наследства в мире, где подобные вещи когда-то имели значение, он часто шутил, что не протянет и недели, чтобы не разбить лагерь — и никогда в жизни не ночевал в лагере.
Сентябрь маячит в конце лета, его приход ознаменует семь лет пережитого апокалипсиса. В последний раз он слышал, что его родители живы, но находятся за океаном. Это было полдесятилетия назад, еще до того, как телекоммуникации окончательно вышли из строя. Массовые отключения электроэнергии были общемировой нормой, поэтому передача сообщений через тысячи миль, сушу или море, стала еще одной исчезнувшей роскошью. Он надеется, что они живы… где-то. С островными государствами есть шанс, что любое оставшееся население в конце концов сможет восстановиться. Если достаточное количество инфекции перегорело, и больше не было способа передать ее с материка…
Время от времени он задумывается о подобных вещах.
Никто больше не охраняет границу. Даже мародёры не надеются упорядочить свои кражи и убийства. Он беспрепятственно проходит через врата ада, из тишины в еще большую тишину. Это Уайлд Хорс, северная Альберта. И, похоже, все драные выжившие здесь.
Значит, на север. Вперед. Он идет, потому что в этом мире нет разницы, убьют тебя в пути или на месте.
Пастбища простирались насколько, насколько хватало глаз — десять лет их никто не трогал. Кустарники растут из колючих полей, золотистые травы набухают по обе стороны осыпающегося асфальта. Июльская жара беспощадна. Он ходит по руслам ручьев, оврагам, старым ирригационным линиям — едва заметным намекам на воду, в надежде сохранить свою флягу полной. И это очень трудно сделать. Он очень хочет пить, а тени почти нет. Он благодарен за то, что покрытая потом бейсболка оттеняет глаза, но во рту у него пересохло, и он начинает волноваться.
Сухо — значит меньше инфекции. Кордицепс чудовищно вынослив, но выжигающая жара не кажется пригодной средой для обитания. Они процветают во влаге, и, возможно, именно поэтому человеческое тело является таким первоклассным хозяином.
Как бы ни было утешительно осознавать о возможном малом количестве зараженных, это знание не поможет ему не умереть от обезвоживания. Не та смерть, которую он себе представлял, когда покидал зону.
С самого начала ходили слухи о секретных вакцинах. Возможном спасении. Не о провальных правительственных испытаниях, о которых народ слышал до того, как прекратились трансляции, а успешных прототипах, синтезированных в частных лабораториях для оставшейся элиты общества. Теперь же, спустя годы, это очевидная ложь. Если элита жива и защищена, живет без страха, то они делают это за пределами зоны видимости любого выжившего, с которым он сталкивался в пустошах Северной Америки. Эта история поражает его больше, чем что-то ещё придуманное населением. Люди настолько лишились надежды, что пожирают те малые остатки, брошенные им, превращая это в горькую ярость для подпитки своей собственной воли к продолжению.
Порывы ветра поднимают в воздух дорожную пыль, и он вздрагивает, думая о маске в рюкзаке и о своем непостоянном запасе фильтров. Любой живой человек, с которым он столкнется, может подойти и убить за такие богатства, но здесь нет ни людей, ни зараженных. Честно говоря, здесь едва ли найдется хоть одно дерево выше голени.
Феликс часто говорил ему, что у него есть талант избегать заражения. Он часто, казалось, знал, где они находятся, и обладал остротой ума, которая позволяла ему точно определить, как перебросить Молотов через стену и сжечь группу бегунов в пепел. Интуиция и огонь решали многие жизненные проблемы в наши дни, но не все из них. Большая часть его успеха была связана с удачей, и эта удача снова и снова доказывала, что она не распространяется на тех, кто был ему близок. На самом деле, это относилось только к нему.
Брось сюда Молотов, и вся прерия вспыхнет пламенем. Он пробирается сквозь осыпающийся забор и начинает рыть землю в поисках воды возле редкой извилистой полоски зеленой травы.
Жизнь в течение семи лет спустя коллапса оказалась жестоким учителем. Сначала он научился оказывать первую помощь. Как очищать раны и зашивать швы. После этого — как найти воду и съедобные растения. После его образование постепенно перешло в нечто менее гуманное. Имморальные приемы, чтобы закончить драку до того, как она начнется. Стрельба из пистолета. Убийство того, кто хотел убить тебя и снять с тебя одежду. Ускоренный курс по монстрам — как, уничтожая их, становится на них похожим.
И да, разумеется. Настоящие монстры. Кордицепс — это идеальный катаклизм: очень заразный, быстро развивающийся, распространяемый плодовыми телами или телесными жидкостями. Неизлечим и необратим. Население всего мира уничтожается в течение нескольких недель, чтобы оставить после себя агрессивную оболочку, опасную не только потенциалом распространения инфекции, но тем, что они активно стремятся разорвать всё живое на части.
Исключений не бывает, но наблюдения привели Дориана к определенным выводам. Укусы означают верную смерть, чем ближе к голове — тем быстрее. По воздуху — совсем малая свобода действий. Для укоренения инфекции требуется высокая концентрация спор, полностью вдыхаемых в легкие. Некоторые люди обладают более сильной иммунной системой, чем другие, или лучше приспособлены к тому, чтобы предотвращать болезни с помощью капризов генетики, и он знал одного или двух, которые должны были бы перегореть, но выстояли. В наши дни все сидят на пороховой бочке. Были случаи, когда он считал, что вдохнул не в том коридоре, прежде чем надеть маску. Однажды Дориан был настолько уверен, что всё кончено, что заперся в подвале. Пережидать, один, запертый там, где он сгниет прежде, чем сможет причинить вред. Тогда, с рассветом, он пошевелился, зевнул и почувствовал урчание в животе. Дориан ждал еще двенадцать часов, чтобы быть уверенным в исходе.
Ничего. Он стоит, измученный, подавленный, но живой. До сих пор он просыпался каждое утро в слабом свете равнодушного солнца, всё ещё оставаясь самим собой. Голодный, всегда голодный, теперь ещё и одинокий, но обладающий всеми своими способностями и идущий вперед, шаг за шагом.
На север, а потом, может быть, на запад, к горам. Лучше умереть в окружении внушающих благоговейный трепет пейзажей. Конечно, если он не умрет по дороге туда посреди пшеничного поля.