Анафема

Верховенский очередной раз в детском лагере — его отец особо не заморачивался с воспитанием, ссылая мальчишку туда, где о нём бы заботились вместо него. Петя и не против — меньше ссор с незадачливым папашей, больше шалостей и игр — что ещё нужно подростку? Адреналин. И уважение от сверстников, которого Пете всегда не хватало за его привычки крестить подушку и испуганно трястись, когда в комнате выключали свет. Самый простой выход, который только можно придумать — ночью с друзьями выбраться из корпуса, на цыпочках пробираясь мимо комнат спавших вожатых, и отправиться в рядом высаженную рощу, намереваясь пощекотать себе нервишки. Верховенский боится темноты, но уж точно не духов, так что идёт больше за компанию — в лагере его особо не любили, а тут был повод показать всем своё бесстрашие перед дурацкими ритуалами — вздрагивая от трескающихся под ногами веток и шуршащей редкой летней листвой. Все впереди идущие шумят, и Петя злобно подмечает, что всю нечисть они своей болтовнёй сейчас распугают, получает подзатыльник от главы компании и идёт дальше понуро и молча, игнорируя чужой шёпот и испуганные визги от внезапно зашумевших крыльями птиц. Полянка найдена, и все рассаживаются в круг — Верховенский обнажает тайком провезённый в лагерь перочинный ножичек — для выбранного ритуала была необходима капля крови каждого участника — собственно, Верховенского взяли только из-за того, что у него единственного был способ эту каплю достать. Нож идёт по кругу, каждый надрезает себе палец, а у дрожащего от темноты Пети нож в ходящих ходуном руках прочерчивает длинную линию по торцу ладони — растяпа, неуклюжий, но Верховенский с этим мирится — не первый раз его так зовут, да и за дело. Все берутся за руки, и Петин сосед неприятно сжимает его порезанную ладонь — из глаз брызжут слёзы, и хорошо, что в темноте этого не видно — иначе Верховенского, оклеймив нюней и слабаком, шпыняли бы всем лагерем до конца смены. Кто-то читает выученное наспех заклинание, Петя мысленно повторяет его про себя, ослабив хватку порезанной ладонью — рана по ощущениям будто закипела, и Верховенский болезненно морщится, прикусив язык, чтобы не ругаться от ощущений. Приходится жмуриться, напрягшись, пока не дочитают слова призыва. Слышен голос разъярённых вожатых неподалёку, и все бросаются врассыпную — кроме Верховенского, оцепеневшего от страха и, кажется, не могущего шевельнуть ни единой мышцей — стук сердца отдаётся в ушах назойливым боем, пока в прикрытые глаза не ударяет на мгновение свет, тут же потухнув. Верховенский тут же распахивает веки, силясь увидеть, что происходит, и натыкается взглядом на столб дыма, возникший прямо напротив него. Петя смотрит на него пустыми глазами, судорожно поджав руки к груди, пока из сгустка темноты и дыма не формируется человеческая фигура, высокая и в цилиндре. Очертания, похожие на людские, появляются быстро — пара секунд, и перед Верховенским зависает в воздухе странный человек, держащий в руках трость и издевательски снимающий шляпу. — Чем могу быть полезен? — голос у создания бархатистый, вкрадчивый, и Петя невольно от испуга пятится назад, проползая спиной по палой листве. Верховенский не отвечает — не знает, что ответить и как глазам верить. Неужели этот идиотский ритуал, вычитанный в каком-то сборнике страшилок, работает? Петя не чувствует страха перед фигурой — дрожит только от кромешной темноты вокруг. Создание щёлкает пальцами — и между большим и указательным загорается огонёк, маленький, но достаточный для того, чтобы осветить его ухмылку-оскал. Сердце Верховенского тут же перестаёт стучать в настолько бешеном ритме и успокаивается: по крайней мере, не страшно, хотя должно бы быть. — Повторяю вопрос: чем могу быть полезен? — напоминает о себе фигура, поправляя длинные тёмные волосы и закладывая их за ухо, — В обмен на кровь я обязан исполнять желания. — Ты кто? — первый вопрос, который вырывается у Пети, и Верховенский в ужасе зажимает рот рукой. Сказать нечисти слово — уже равносильно вступлению в сделку, и теперь Петя, судя по всему, отвертеться от этого не сможет. Перед глазами плывут мушки от долгого взгляда на огонь, Верховенский зажмуривает глаза и тщательно трёт их в надежде, что сейчас он проснётся в своей постели, а не в роще наедине со странным существом. Оно воодушевлённо поправляет головной убор и наконец становится ногами на землю — от вида левитирующего создания Верховенскому становилось дурно от волнения. — Я? Чёрт, — скалится фигура, — В конце-концов, нужно читать, кого вызываешь. Верховенский обессиленно трёт виски пальцами и долго смотрит на чёрта, отказываясь верить в такую чушь. Может, кто-то из отряда просто решил над ним жестоко подшутить — насмешки над его боязнью темноты уже, видимо, приелись обидчикам, и решили соорудить что-то получше. — Меня зовут Николай, — кланяется фигура, — и я заключаю сделки. Раз он уже обратился к нечисти с вопросом, молчать дальше было бессмысленно, а может, и опасно — мало ли на что способно это существо? — Николай, значит… — Верховенский кусает губы, — Шутки у вас, ребят, идиотские, — Петя говорит неожиданно громко, — вы думали, я поведусь? Осмелев, он подскакивает и толкает Николая в грудь, но рука свободно проходит сквозь его тело, и Верховенский чуть ли не падает, потеряв равновесие. — Не советую так делать, — хмурится Николай, — иначе, когда я обрету тело, тебе не поздоровится. Петя в ужасе отступает назад, поглаживая тут же ставшую холоднее руку — пройти сквозь призрака было похоже на то, как в душе резко выключается горячая вода, и холодная льётся градом. Шуткой, видимо, это не было, а значит, стоило перестать вести себя, как полный идиот и принять, что нечисть всё же есть. Верилось в это с трудом, но другой версии не было и быть не могло. — А когда т-ты его обретёшь? — Верховенский испуганно смотрит снизу вверх — только после того, как он подошёл к Николаю ближе, стала заметна их разница в росте. — Когда заключу нужное количество сделок, — хмыкает Николай, — Странно, что тебя интересует это, а не сама сделка. — Я как-то опасаюсь заключать их с существами из ада, — нервно смеётся Верховенский, — Я не буду ничего делать. — Тем не менее, я за тобой уже закреплён, — пожимает плечами чёрт, потирая переносицу набалдашником трости, — Так что как только захочешь — можешь мысленно обратиться ко мне. — Но почему я? — Петю осенило, — Вызывал же я с друзьями… — Но только у тебя получилось верно, — Николай показывает полупрозрачным пальцем на порез Верховенского, — Одной капли слишком мало. Верховенский хмурится, пряча пораненную руку в карман джинс, и долго смотрит в чёрные глаза Николая. Возможно, стоило извлечь какую-то выгоду из этой ситуации, но он сомневался, что сможет выйти победителем из сделки с чёртом. Тем не менее, поинтересоваться стоило. — И что за сделки ты заключаешь? — в горле пересыхает, Петя изо всех сил давит чувство опасности в себе. — Небольшие, на самом деле, — тут же оживляется чёрт, — То есть убить кого-то я не имею права, но наслать сильную болезнь — вполне. Не могу влюбить человека в тебя — но могу подстроить свидания. Не оживляю мёртвых, но могу устроить краткую встречу с их душой. В зависимости от того, что тебе нужно. — А что я отдаю взамен? — спохватывается Верховенский, замечтавшись. — Тоже ничего особенного, — Николай перекладывает трость из одной руки в другую, — Какую-нибудь черту характера. Сопереживание, любознательность, ответственность — что захочешь. Петя вновь падает на землю, призадумавшись, и рассеянным взглядом обводит фигуру с ног до головы взглядом. — А сделать меня круче можешь? — В смысле авторитета среди сверстников? Смогу, — скалится Николай, — Быстро же ты соглашаешься. Детские комплексы взыграли? Верховенский еле ощутимо краснеет, но всё так же внимательно смотрит на чёрта. Это был шанс наконец проявить себя в какой-то иной роли, кроме мальчика для битья, и, представляя свою жизнь после этого, Петя уже не так сильно переживал по поводу того, что он якшается с самим чёртом. — Но что-то нужно взамен, — продолжает Николай. — Забери мою осторожность, — сдавленно шепчет Петя, — Она только мешает. — Хочешь быть безрассудным, но уважаемым? — ухмыляется чёрт, — Будет, завтра увидишь разницу. У Верховенского неожиданно кружится голова — благо что он уже присел, и в итоге валится на землю, тяжело дыша. Казалось, в самом мозгу его что-то тянет за макушку, и от этого как будто распускались все небрежно завязанные ниточки внутри — Петя снова хватается за виски, жмурясь. Открыв глаза, он не видит перед собой больше никого — неужели просто дурной сон? Рана ощутимо ноет, и Петя понимает — не сон. С трудом поднявшись, он бредёт в сторону лагеря, проклиная всю компанию, вытащившую его сюда. Темнота уже не кажется такой страшной.