into the cobwebs

      Холодный и солёный, морской воздух щекочет ноздри и заставляет чихать. Я никогда раньше не была в морском путешествии, если не считать таковым вынужденное плавание на лодке к Гиблой пещере в попытке спасти тетушку Жозефину. Однако тогда тревога, пиявки и смертельная опасность отвлекали от возможности созерцать красоты моря. Сейчас же пиявок заметно не было, смертельная опасность, казалось, отступила, а с тревогой я научилась жить постоянно. Словом, не было практически ничего, что бы отличало меня от путешественников, собравшихся на борту "Немертеи" и наслаждающихся этим морским пейзажем рядом со мной. А наслаждаться тут есть чем: будто сошедшие с полотна Уильяма Тёрнера бушующие тонны воды исходятся иссиня-графитовыми лезвиями волн, разбивающимися о борт судна на мириады кристаллов, обжигающих кожу ладоней и лица.       Уходить, несмотря на холод, прожигающий до костей, не хочется. Я лишь плотнее кутаюсь в шарф и застегиваю пальто на все пуговицы. Здесь можно побыть в одиночестве.       Я не могу сказать, что общество моих спутников меня тяготит. Нет, конечно, я всегда рада компании моих дорогих братца и сестрёнки, чье присутствие согревает моё продрогшее нутро лучше горячего глёга. И быть рядом с Квегмайерами всегда чудесно: разговоры с тройняшками оказываются не только познавательными, но, что куда важнее, в них рождается чувство какой-то безусловной принадлежности, чувство не-одиночества. И нет ничего более весёлого и отвлекающего, чем болтовня Жака Сникета. И всё же что-то заставляет меня держаться здесь одной, окружённой толпой путешественников. Такой разношёрстной компании, как собравшаяся на "Немертее", сложно представить в любом другом месте. Тут и заносчивые аристократы, проводящие отпуска за бокалами шампанского и скукой; и недавно разбогатевшие магнаты, заинтересованные лишь своими рабочими вопросами; и семьи среднего класса (все как на подбор: начинающие стареть полные краснолицые отцы, сухонькие длинношеие матери, прекрасные безликие дочери на границе юности и избалованные шаловливые сыновья). И пожилые пары, впервые выбравшиеся в круиз; и бедные студенты с черепоподобными лицами и взглядом, затуманенном кофеином и бессонницей; и монахини с поджатыми губами и неразглаживающимися морщинками меж бровей. Однако есть на судне и куда более необычные пассажиры. С одним из них нам посчастливилось познакомиться накануне.       Долгие вечера мы проводили в салоне, где собирались пассажиры первого класса. Там стены, отделанные шёлком и красным деревом, защищали от непогоды, царившей за бортом. В камине потрескивали поленья, в воздухе стояли запахи табака и женского парфюма, доносившаяся из ресторана живая музыка и ропот голосов пассажиров заглушали шум волн. В такой обстановке было легко забыть о том, что мы были на лайнере, а не в одной из гостиных Города. Я сидела, погружённая в свои мысли: я поставила себе задачу рассчитать вместимость "Немертеи" и придумать, как можно было бы ее увеличить хотя бы на двадцать процентов. Эти мысли забивали мою голову, но не мешали наблюдать за окружающими. По правую руку от меня расположился Клаус, читавший что-то (кажется, то были древнегреческие мифы, судя по золотистому теснению головы Медузы Горгоны на обложке). У его ног ползала Солнышко, пытавшаяся опробовать на вкус обивку дивана, и в этом ей старалась помешать Фиона, сидевшая рядом с Клаусом. Не слишком успешно, правда - следы зубов моей младшей сестры были уже явно различимы на несчастном диване. По левую руку от меня развалился Жак (он просил называть его именно так, но всё же у меня язык не поворачивался говорить иначе, нежели мистер Сникет). Он игнорировал наличие специального курительного кабинета и наслаждался своими кубинскими сигарами, одним глазом почитывая газету и параллельно сражаясь с Дунканом в шахматы. Судя по количеству белых и чёрных фигур на доске, мистер Сникет обладал талантом Цезаря преуспевать во многих делах одновременно. На то же указывало и взволнованное лицо Квегмайера с нахмуренными бровями и азартным блеском в глазах. Айседора, кутавшаяся в белую пуховую шаль, рассеянно наблюдала за игрой брата, периодически чирикая в записной книжке. И только Куигли не был занят ничем: он сидел на мягком диване прямо, будто готовый в любой момент вскочить и начать сражение с несуществующим врагом. В его лице не читалось никаких эмоций, пустой взгляд смотрел внутрь себя. В тот момент мне показалось, что он один из нас всех пережил все события прошлых месяцев в полной мере.       Проходящий мимо пожилой мужчина неуклюже пошатнулся и задел рукой фигуры, расставленные на доске, и несколько из них покатилось по паркету. Мистер Сникет, едва взглянув на старика, резко подскочил, и тем самым разбросал все оставшиеся фигуры. Началась суета: из-за качки фигуры быстро катились по лакированной палубе, исчезая под креслами и диванами, и все мигом повскакивали со своих мест, собирая их. Когда все фигуры были расставлены (на черной королеве уже красовались следы от зубов Солнышка), и суматоха утихла, пожилой господин торопливо распрямился, оглянулся по сторонам и, борясь с одышкой, произнёс:        - Мне, право, очень жаль, - он вытер лоб белоснежным носовым платком и расправил плечи. Его глухой голос чем-то напоминал уханье, да и во всём его облике прослеживались совиные черты: седая шевелюра растрепалась, а из-под косматых бровей смотрят раскосые, слегка навыкате, глаза. Он обратился к мистеру Сникету и Дункану, - надеюсь, Вы простите мою нерасторопность, господа.        - Да как так, мы ж тут финал чемпионата Атлантического океана по шахматам в весовой категории от сорока до ста сорока килограммов разыгрываем! - притворно хватаясь за сердце, рассмеялся мистер Сникет.        - В таком случае все ваши ходы должны быть записаны, - подыгрывая ему, с напускной серьёзностью парировал старик, - а Вы мне кого-то очень явно напоминаете, господин. Не доводилось ли нам встречаться ранее?        - Меня нередко путают с Хамфри Богартом, - приосанившись, ответил мистер Сникет, - однако не хочу вводить Вас в заблуждение: ему далеко до моей харизмы и обаяния, конечно же. Жак Сникет к Вашим услугам.        - Вот оно что, - усмехнулся старик, - что ж, чрезвычайно рад знакомству. Я - доктор Августо Коруджо. Можно просто Густо.        - Приятно познакомиться, - мистер Сникет крепко тряхнул протянутую для рукопожатия ладонь, - это мои дети, - он махнул рукой в нашу сторону, - но запомнить все их имена невозможно, так что можете пронумеровать их по росту, - заметив неодобрительный взгляд господина Коруджо, он рассмеялся, - я вовсе не такой ужасный опекун, как Вам могло показаться. Это у нас Дункан Квегмайер, будущий шахматный гений и величайший журналист; эта прекрасная юная леди - мисс Айседора Квегмайер, самая талантливая поэтесса на этом корабле, а может, и на этом свете. Этот молодой воин, весь покрытый шрамами, их брат Куигли Квегмайер. Здесь у нас Бодлеры: Вайолет - она может спроектировать и построить что угодно, Клаус - ручаюсь, он за свою жизнь прочёл больше книг, чем Вы за свою, и Солнышко, мисс Самые Острые Зубки. И последняя, но не по значимости - Фиона Уиддершинс, гений микологии. Если Вы, как и я, мало знакомы с этой наукой, это такая отрасль биологии, изучающая грибы...        - Не хочу Вас перебивать, - перебил его доктор Коруджо, - но я достаточно близко знаком с микологией. Как-никак, сестринская отрасль. Я - ботаник, - он окинул нас таким взглядом, будто это казалось само собой разумеющимся, - и я еду в Боливию изучать редкие виды древовидных папоротников.        - Вот это да, - присвистнул мистер Сникет, - я-то думал, что они все вымерли.        - Не совсем все, - ботаник бросил растерянный взгляд на собеседника, явно сомневаясь, говорил тот с сарказмом или нет, - как Вы посмотрите, дамы и господа, на мое предложение угостить Вас напитками в качестве извинения за это досадное недоразумение с шахматами?        - Посмотрим глазами, полными признательности. Правда, юниорам выпивать пока рановато, так что я буду вдвойне благодарен восьми порциям рома.       Пока мистер Сникет, довольный своей шуткой, со смехом подзывал официанта, мы с Клаусом переглянулись. "Он выглядит как приятный пожилой учёный, с которым будет интересно пообщаться," - говорил взгляд брата. "И совсем не похож на переодетого графа Олафа," - ответила ему я. Удобно разместившись возле камина, мы наслаждались горячим шоколадом, в то время как мистер Сникет продолжал расспрашивать доктора Коруджо о его научной работе. Оказывается, тот провёл свою жизнь в экспедициях по всему миру и собрал величайшую коллекцию тропических споровых растений в своих оранжереях. Доктор казался слегка встревожен чем-то, однако о ботанике рассказывал так самозабвенно, что даже Жаку Сникету не удавалось вставить свои шуточки.        - ... и эти папоротники формируют корзинки из вайев, то есть листьев, и там скапливается вода, и таким образом они могут существовать в засушливых пустынях многие месяцы, пока не наступит сезон дождей, - тут ему на плечо легла изящная ладонь стоящей позади девушки, сокрытой в тени. Доктор замолк и обернулся, - о, милая, и ты здесь. Дамы и господа, моя единственная дочь, Офелия Коруджо.       Выйдя из тени, девушка остановилась возле отца и слегка наклонила голову в вежливом жесте. Моё сердце буквально пропустило удар: Офелия Коруджо была самой прекрасной девушкой из всех, кого я видела и могла представить. Дело было не в великолепном жемчужного цвета одеянии из шёлка; и не в светло-золотистых локонах волос, собранных в пышную прическу, обрамлявшую белоснежное лицо наподобие нимба; и не в раскосых серых глазах, смотревших из-под длинных ресниц прямо и уверенно. Дело было в том, что весь её облик будто источал свет, каждое спокойное движение было изысканно-выверенно и наполнено силой, как будто её тело было упругой пружиной, готовой в любой момент распрямиться. Когда она пожала мне руку, здороваясь, я ощутила аромат жасмина, а её голос прозвенел серебряными колокольчиками.       И не я одна нашла образ этой девушки столь обворожительным: все присутствующие смотрели на неё, будто на диковинную бабочку или великолепную картину, и даже мистер Сникет потерял дар речи.        - Моя очаровательная дочь помогает мне в экспедициях, когда не оказывается занятой своей работой, - с гордостью произнёс доктор, - она эксперт в сфере изобразительного искусства.        - С лёгкостью отличаю редкие подлинники от тысяч копий, - Офелия улыбнулась, усаживаясь рядом с отцом, - почему бы нам не выпить чаю?        - А Вас что привело на борт этого чудесного судна? - обратился к мистеру Сникету доктор Коруджо, постукивая серебряной ложечкой по сахарнице.        - О, это долгая история, к несчастью, - усмехнулся Жак в ответ, - полная трагичных сюжетных поворотов и тайн, которые Вам не будут интересны.        - Почему же не будут, господин Сникет? Я бы с радостью выслушал эту историю.        - Потому что они не будут Вам интересны, - ответ прозвучал с неожиданной твёрдостью в голосе, - однако если сократить этот длинный рассказ, я могу ответить так: мы едем искать давно потерянного друга и возвращать то, что принадлежит нам по праву.       Мы с Клаусом переглянулись. До сих пор речи о цели нашего путешествия не заходило: каждый раз, как мы спрашивали опекуна о наших планах, он отвечал шутками и расплывчатыми фразами. Теперь мы услышали хоть что-то, что могло помочь пролить свет на этот вопрос.        - Как ты думаешь, этот потерянный друг имеет какое-то отношение к ГПВ? - шёпотом я спросила у брата.        - Вполне возможно. Взгляни на перстень доктора, - Клаус указал взглядом на палец доктора Коруджо, которым он задумчиво водил по узорам на сахарнице, продолжая диалог с мистером Сникетом.       Отблески света, исходившего от камина, играли на бронзовой поверхности с теснением в виде глаза.       Сидя после ужина в нашей каюте на четверых, мы взволнованно обсуждали произошедшее.        - Мне показалось, или они как будто знали друг друга? - Фиона поджала губы, - и эта Офелия, она не вызывает доверия.        - Ты то же самое говорила про тётушку Линду, а чем всё обернулось по итогу? - Клаус слабо ухмыльнулся.        - Что бы ты не говорил, её план был безумным и опасным, и нас спас только счастливый случай, - Фиона не хотела признавать свою неправоту и предвзятое отношение к спутнице.        - В любом случае, если доктор Коруджо из ГПВ, они просто обязаны знать друг друга с мистером Сникетом, - примирительно заключила я, - другой вопрос в том, почему от нас всё держат в тайне.        - Фэ ундэт, - пробормотала, засыпая, Солнышко.        - Я тоже думаю, что это несправедливо, - произнёс Клаус, - и всё же, быть может, так они хотят защитить нас.        - От кого защитить? - воскликнула Фиона, - ведь граф Олаф мёртв! Кто ещё может угрожать нам?        - Кто угодно, - невесело усмехнулась я. Все события последних месяцев научили меня одному: подлости и несправедливости можно ожидать всегда, - Эсме Скволор, например. Она же ненавидит Линду, а Квегмайеров буквально считает своей собственностью. И она была влюблена в Олафа, а значит причин мстить у неё стало ещё больше.        - Или приспешники Олафа, например, тоже могут заинтересоваться нашим наследством, - пробормотал брат.        - И всё-таки Жак Сникет не даст нас в обиду, - нахмурилась Фиона, - он кажется вполне адекватным, да и явно не из робкого десятка.        - Хамффи Боххат, - довольно пробормотала сквозь сон Солнышко.        - Точно, - Клаус слабо улыбнулся, - и всё же хотелось бы разузнать побольше о том, что нас ждёт в Боливии до того, как мы туда прибудем.        - Тогда нам предстоит сыграть в шпионов, кажется, - не без блеска в глазах произнесла Фиона, - но утро вечера мудренее, друзья.